из  крупнейших  московских  преступных
сообществ, а контакты свои с ним хранил  в  строжайшей  тайне.  У  Лучкова
хватало старых знакомых в ФСБ,  чтобы  при  нужде  улаживать  конфликты  с
помощью легальных силовых структур.
   Единственным крупным исключением стал 1995 год, когда банк "Ивеко" влез
в золотодобычу, наступив на хвост Измайловской преступной группировке.  Те
дико обиделись, заявив, что банк раззявил хлебало на чужой  кусок.  Тогда,
по указанию Иннокентия Михайловича,  Коваль  тоже  неожиданно  сцепился  с
измайловскими. Захлопали выстрелы, началась война, измайловским  стало  не
до банка. В случившейся мясорубке никто не разглядел руки Лучкова.
   Лучков вызвал Коваля на встречу. Они не виделись почти шесть месяцев  -
бывший агент и  бывший  кагебешник,  оба  постаревшие  и  погрузневшие,  в
отлично сшитых костюмах. Соображения Лучкова были просты - он заявил,  что
Заславского  надо  переориентировать  с   гарантий,   выданных   областным
бюджетом, на гарантии, выданные  фирмой  "АМК-инвест".  Коваль  подумал  и
сказал, что это небезопасно, так как областной бюджет мог прогарантировать
что угодно, даже кредит  под  проект  добычи  изюма  из  булочек,  а  Дима
Неклясов, глава "АМК-инвеста", мог перепугаться.
   - Пусть пообещает Неклясову десять процентов отката, - сказал Лучков.
   К этому времени  в  голове  бывшего  кагебешника  сформировался  вполне
разумный план. Если комбинат нельзя обанкротить,  значит,  надо  поставить
Извольского в такое положение, что он сам захочет продать акции.  Так  как
опыт показал, что в критической ситуации Извольский готов  скорее  продать
акции  самым  настоящим  ворам,  нежели  банку  "Ивеко",  -  значит,  надо
поставить Извольского в такое положение, чтобы он не  знал,  кому  продает
акции. Как это сделать? Очень просто.  Для  этого  надо,  чтобы  имущество
"АМК-инвеста"  оказалось  под  угрозой  ареста.  Каким  образом?  За  счет
гарантии, выданной по мошенническому  контракту,  по  которому  Извольский
заведомо не захочет платить.
   Собственно, вся прелесть ситуации  была  в  том,  что  главную  работу,
мошенническую по существу и безупречную по форме, Извольский проделывал за
банк. Банку оставалось только поменять состав  учредителей  тех  фирмочек,
которым сливались акции. Мало  этого  -  банк  получал  акции  практически
бесплатно. Потому что на оплату Заславскому и долголаптевским браткам  шли
не собственные деньги  "Ивеко",  а...  украденные  восемнадцать  миллионов
"Росторгбанка". При этом часть денег неизбежно доставалась  самому  автору
гениального плана Иннокентию Лучкову, что лично ему было очень приятно.
   Подобный план требовал двух вещей.  Во-первых,  с  самого  начала  было
ясно, что Извольского придется убить. Не сразу. После того, как он  отдаст
распоряжение о переводе акций. Но убивать  надо  было  обязательно,  иначе
вместо тихой продажи комбината был неизбежен громкий скандал.
   Во-вторых, требовалось содействие главы "АМК-инвеста", Димы  Неклясова.
Тут дело обстояло  сложнее:  крестник  ахтарского  хана  мог  не  захотеть
предавать босса.
   По счастью,  Коля  Заславский,  соответствующим  образом  обработанный,
повел себя очень тонко. Пришел к Неклясову: показал кредиты, выданные  под
гарантию области. Посетовал, что теперь, когда областной бюджет в страшной
заднице, банк кредит выдавать отказывается, а между тем бабки на нем можно
было бы рубить сумасшедшие. Почему бы,  мол,  "АМК-инвесту"  не  выступить
гарантом, вполне официально, за три процента от стоимости кредита?  А  еще
пять процентов могли бы попасть в карман самому Неклясову?
   Два против одного было за то, что Неклясов  пошлет  Заславского,  -  но
юный директор  "АМК-инвеста"  неожиданно  согласился.  Теперь  Неклясов  с
Заславским стали друзьями. Вместе выезжали на природу, вместе - в баню.  В
бане оказались кинокамеры,  а  за  радушно  накрытой  поляной  -  люди  из
"Ивеко". Неклясова, разумеется, сняли на пленку.
   То, что  кинокамера  зафиксировала  художества  Неклясова  с  девицами,
разумеется,  не  стоило  ни  гроша.  Неклясов  -  не   чиновник,   пошлите
Извольскому такую пленку, и он даже смотреть ее не  станет.  Дело  было  в
другом: пьяный Неклясов,  аккуратно  подзуживаемый  Лосем  и  ребятами  из
"Ивеко",  ругал  Извольского  -  остроумно   и   безжалостно.   Иннокентий
Михайлович даже подивился, как устроены мозги у этого  молодого  человека.
Его взяли из грязи, обогрели, вытерли сопли,  а  он  вместо  благодарности
рассказывает, что Извольский  -  импотент.  Наделавшая  на  заводе  шухеру
история о трех секретаршах была изложена  пьяным  Димочкой  в  гримасах  и
лицах.
   Кроме  того,  Неклясов,  стараясь  поразить  новых  друзей  собственной
осведомленностью,  выболтал  кое-какие  вещи  об  организации   финансовых
потоков завода, которые ни под каким соусом не полагалось выбалтывать.
   Недели за три до начала всех  событий  Лучков  пригласил  Неклясова  на
встречу. Сначала разговор шел  весьма  нейтральный.  Оказалось,  что  банк
"Ивеко"   подумывает   об   реорганизации   своего   департамента   черной
металлургии, и почему бы Диме Неклясову, с его превосходными связями среди
металлургов, блестящим финансовым образованием и знанием дел в отрасли  не
стать  начальником  департамента  вместо  Аузиньша?  А  там,  глядишь,   и
вице-президентом "Ивеко".
   Неклясов совершенно  одурел  от  обрушившегося  на  его  голову  потока
похвал. Конечно, он прекрасно понимал, что предложение от  злейшего  врага
комбината означает не просто бесповоротный разрыв с Извольским, но  и  то,
что Диме придется выложить все,  что  он  знает  об  ахтарских  финансовых
лабиринтах. Но что  такое  АМК?  Далекое  сибирское  ханство,  управляемое
своевольным властителем, для  которого  Дима  Неклясов  никогда  не  будет
ничем, кроме полномочного посла во вражеской  Москве.  А  что  такое  банк
"Ивеко"?  Это  Кремль,  Белый  Дом,  дружественные  чиновники,  это  -   с
легкостью!   -   назначение   каким-нибудь   замминистра   и   возврат   с
государственного поста на должность вице-президента самого "Ивеко"!
   - Я подумаю, - сказал Неклясов тоном, выражавшим согласие.
   И тогда Иннокентий Михайлович заметил:
   - К тому же в числе курируемых вами предприятий  мог  бы  находиться  и
АМК.
   - Как это? - изумился Неклясов.
   - Очень просто. Ваш друг, Дима Заславский, без вашего  ведома  подделал
гарантию "АМК-инвеста"  по  кредиту  в  восемнадцать  миллионов  долларов.
Бандиты и Заславский уже распилили эти деньги. Когда Извольский  узнает  о
случившемся, он наверняка не захочет платить по гарантии, и  прикажет  вам
перевести акции комбината на счета других фирм. Почему бы вам не выполнить
это распоряжение, но перевести  акции  на  те  счета,  которые  мы  сочтем
нужным?
   - За кого вы меня принимаете? - вспорхнул с места Неклясов.
   Иннокентий  Михайлович  с  великим  удовольствием  объяснил  Диме,   за
которого он его принимает. Он продемонстрировал юному  бизнесмену  пленку,
на которой тот с  проколотым  презервативом  в  руке  изображал  известную
историю о трех секретаршах Извольского, именуя  последнего  не  иначе  как
Слябом  (Извольский  терпеть  не   мог   прозвища),   и   делился   своими
соображениями о финансовом обустройстве  комбината.  Неклясов  стал  белей
фарфорового чайника.
   Он очень хорошо представлял себе, какое впечатление  его  артистические
способности произведут на ахтарского хана. Посадить его Извольский не смог
бы - не за что, - но отобрал бы абсолютно все, начиная счетом  в  банке  и
кончая только что выстроенной на деньги комбината подмосковной дачей.
   К тому же  Иннокентий  Михайлович  не  повторил  ошибок  Извольского  и
разговаривал с  Димой  доброжелательно  и  мягко,  все  время  напирая  на
нестерпимый деспотизм Сляба и на самоотверженность, с которой банк "Ивеко"
отстаивает интересы  федеральной  власти  против  взбалмошных  директоров,
готовых растащить страну на княжества.
   Через два часа Неклясов плакал в три ручья и был на все согласен.
   И тут, спустя три дня, Иннокентий испытал шок.  В  любимом  его  ночном
клубе к нему подошел человек, известный ему по оперативной съемке как Юрий
Брелер, новоназначенный шеф безопасности московского  офиса,  и  предложил
переговорить.  Лучкову  уже  грезилась   печальная   картина:   Заславский
арестован, Неклясов уволен  со  свистом,  а  он  сам,  Иннокентий  Лучков,
получает от Арбатова грандиозный втык  за  проваленную  операцию.  Но  все
оказалось гораздо проще.
   Юра Брелер не только засек слежку за собой  и  контакты  Заславского  с
долголаптевскими, но и, зазвав Диму Неклясова себе домой,  профессионально
расколол его за три часа разговора. Засим, взвесив все за и против, Брелер
потребовал: депозит в швейцарском банке в случае любого исхода заговора, и
пост Черяги в случае его успеха. Со своей  стороны  бывший  мент  обязался
сделать все, чтобы случилось именно последнее.
   Именно мотивы Брелера оставались для Лучкова  самыми  экзотическими.  С
Заславским все было ясно - скучающий неврастеник,  который  в  игре  нашел
спасение от жены, а в швейцарском кредите ищет спасения от игры.  Неклясов
был вообще классический случай - человека подъемным  краном  поставили  на
ступеньку номер два, и вместо того, чтобы смотреть вниз и  радоваться,  он
смотрит вверх и  уверен  в  глубине  души,  что  заслуг  его  хватает  для
ступеньки номер один. С Брелером все было сложнее, и Лучков в глубине души
не стал бы утверждать, что решающую роль в его  поведении  играли  деньги.
Скорее - Юрий Брелер был неистребимый, сумасшедший игрок, который  не  мог
жить без риска, как наркоман - без ежедневного укола, и этой жаждой  риска
объяснялась и безумная областная история, когда глава  сыскного  агентства
"Юдифь"  кинул  зараз  и  УВД,  и  губернатора,   и   нынешнее   поведение
новоиспеченного москвича.
   Так или иначе, план был готов  -  оставалось  внести  только  некоторые
дополнительные детали, подобно тому как испеченный торт  следует  украсить
кремовыми розочками. А именно - вокруг АМК  следовало  создать  устойчивую
дурно пахнущую репутацию, чтобы потом, когда все завертится колесом,  было
неясно, - то ли убитый Извольский сам украл акции, то ли у него украли,  и
кто, собственно, стрелял в директора.
   Тут ужасно пригодилась  история  с  лжеэкспортом.  Через  давних  своих
украинских   коллег,   оставшихся   после   распада   Союза   служить    в
соответствующих  структурах,  Иннокентий   Михайлович   добился   проверки
Восточноукраинской железной  дороги.  Операция  была  сработана  ювелирно.
Лучков рассчитал все: появление эмиссара от украинцев в Москве, подкуп его
- и единодушное негодование по поводу гибели. Оставалось лишь  косвенными,
но твердыми мерами приурочить приезд хохла к главной дате операции.
   Кроме  того,  следовало  убрать  Черягу  в  том  случае,  если  овчарка
Извольского приедет расследовать пропажу  Коли  Заславского.  Сделать  это
следовало опять-таки умно, с  одной  стороны  -  не  возбуждая  подозрений
собственно на комбинате, а с другой - бросая перед  публикой  криминальную
тень на  АМК.  Смерть  Черяги  во  время  криминальной  разборки  идеально
подходила на эту роль, и Иннокентий  вновь  обратился  к  Ковалю,  который
решил совместить нужную банку операцию с другой  -  с  уничтожением  давно
надоевшего и слишком самостоятельного бригадира Джека-потрошителя.
   Тут-то и случился  первый  прокол:  Черяга  случайно  переступил  через
приуготовленную ему могилу. Лучкову  оставалось  лишь  поздравить  себя  с
предусмотрительностью.  Если  бы  кто  в  Черягу  стрелял  и  промахнулся,
начальник службы безопасности встал бы на уши. А тут он даже  не  заметил,
мимо чего прошел.
   Затем случилась история с  Лосем,  которая  тоже,  по  большому  счету,
являлась проколом. Планирование некоторых  деталей  именно  этой  операции
было отдано долголаптевским. Единственным обязательным условием  было  то,
что комбинат, еще до обнаружения истории с  кредитом,  должен  сообразить,
что Заславский повязан с долголаптевскими. Потому что  тогда,  как  только
кредит выплывет наружу, версия  происшедшего  уже  окостенеет  и  комбинат
однозначно подумает, что это  чисто  бандитская  разводка,  имеющая  своей
целью  исключительно  кражу  восемнадцати  миллионов  долларов.  По  этому
сценарию, Заславский должен был вылететь в Швейцарию, а  в  Швейцарии  его
должны  были  встретить  представители   долголаптевских   и   с   почетом
сопроводить на только что купленную виллу.
   Комбинат, с  помощью  заранее  осведомленного  Брелера,  мог  мгновенно
пробить и тот факт, что  Заславский  улетел  (для  этого  достаточно  было
предъявить  его  фотку  пограничникам,  и  они   бы   наверняка   опознали
Заславского  в  гражданине  Чирикове,  вылетевшем  в  Женеву  рейсом   394
"Свиссэйр"), и тот факт, что в аэропорту  его  встречали  долголаптевские.
(Тут надо было устроить что-то запоминающееся, например, у  Неклясова  мог
пропасть багаж, он начал бы жаловаться,  а  его  спутники  тащили  бы  его
прочь.)
   Вместо этого Шура Лось решил,  что  три  миллиона,  которые  обломились
Заславскому, лоху совершенно ни к чему, а ему, Шуре, напротив, пригодятся.
И нет бы ему выбивать эти бабки в Швейцарии - он решил, что в России будет
безопасней. А когда ему позвонили с вопросом: "Е-мое, что ж ты  делаешь  и
как комбинат догадается, что кредит -  дело  рук  долголаптевских?"  -  не
долго думая, звякнул в офис на Наметкина и попросил выкуп...
   Фактически самоуправный  бригадир  едва  не  завалил  операцию,  причем
сделал это дважды. Первый раз, когда на его дачу налетел  ахтарский  СОБР:
жесткое и эффективное решение, которое не пришло в голову не только  Лосю,
но и самому Лучкову. Правда, на счастье Лучкова, комбинат от этого решения
в конечном счете огреб одни колоссальные неприятности.  Но  ведь  могло  и
повезти. Кроме того, из-за художеств Лося Неклясов, да и Брелер испугались
до состояния промокашки. Ведь всем троим обещали кучу денег, - и  вот,  не
успели они получить свою долю, а труп одного из них нашли  в  подмосковной
канаве.
   Пришлось срочно встречаться  (что  само  по  себе  ставило  под  угрозу
операцию) и, невероятно изворачиваясь, лгать. Мол-де  в  последний  момент
Заславский передумал и решил сдать всех Слябу. Неклясов, кажется, поверил,
а Брелер понял все.
   А затем начался кошмар.
   Люди, вызванные Лучковым, разаккуратничались и не дострелили  тех,  кто
был  на  заднем  сиденье  "мерса".  Извольского  привезли  в  больницу   и
оперировали семь часов, и первый день было еще  неясно,  выживет  они  или
помрет, а потом стало очевидно, что Извольский - жив.
   Но и тут все обошлось бы. Если бы Камаз застрелил  Черягу  и  полностью
изолированный ото  всяких  внешних  контактов  Извольский  сообразил,  что
происходит, только  через  сорок  пять  дней  после  созыва  внеочередного
собрания акционеров, - все было бы вполне прилично.
   Но Камаз, по поганой киллерской привычке, сдал караул.  Так  что  когда
Денис  Черяга  пришел  на  поклон  к  владельцу  крупнейшей  телевизионной
империи, тот сразу сказал ему, что время  для  второго  раунда  банковской
войны сейчас неподходящее,  и  никто  в  Москве  не  будет  нарушать  ради
сибиряков Великого Водяного Перемирия.
   - Уж вы сами как-нибудь выкручивайтесь, - развел руками банкир.
   Тем  не  менее,  федеральное  давление  на  комбинат   резко   ослабло,
единственным боеспособным оружием в руках "Ивеко"  оставались  налоговики.
Но оружие это было прожорливое и наглое, просило дополнительные  суммы  за
содействие, и поэтому  следовало  приберечь  его  на  черный  день,  а  не
расходовать дорогостоящие боеприпасы для пристрелки.
   Конфликт между комбинатом и банком постепенно смещался  с  федерального
на областной уровень: там и степень произвола была выше,  и  потенциальные
выгоды для властных структур были неизмеримо больше.



ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, О НЕУДОБСТВАХ, ПРОИСТЕКАЮЩИХ
ПРИ УПЛАТЕ НАЛОГОВ НАРУЧНИКАМИ

   19  января  начальник  промполиции  города  Ахтарска   Володя   Калягин
поругался со своим замом. Замом этим был никто иной, как Виктор  Свенягин,
в просторечии более известный как Витя Камаз.
   Хотя Черяга и обещал долголаптевскому  бригадиру  "место  Брелера",  то
есть место шефа московского офиса, это обещание, данное сгоряча,  сдержать
было явно невозможно. В Москве у Камаза было слишком  много  специфических
друзей и еще  больше  врагов,  да  и  милиция  в  центре  питает  к  таким
метаморфозам  изрядное  предубеждение.  Несмотря  на  сравнительно  чистую
биографию бригадира - под следствием он был  только  один  раз,  да  и  то
оправдан за недостатком улик, - и морда Камаза, и его манеры не  оставляли
сомнений в избранном им роде деятельности. Кроме  того,  в  Москве  голова
мятежного бригадира, пошедшего против самого Коваля, стоила  ровно  десять
тысяч долларов, по расценкам средней руки киллера.
   Словом, переговорив с Камазом, его вывезли в  Ахтарск  вместе  с  тремя
членами бригады, участвовавшими в ночном налете на офис  АМК,  а  недельки
через две Камаз оказался замом Калягина.
   Калягину это, естественно,  пришлось  крайне  не  по  душе.  Что  Камаз
бандит, ему было плевать, - Калягин сам полтора года после  увольнения  из
органов не в детском саду воспитателем работал. Но то, что его старый враг
Черяга  без  согласования  назначил  его  замом  своего  ставленника,  все
восприняли как то, что скоро Калягина вовсе попросят в отставку.
   Они и поссорились-то не как менты,  а  как  бригадиры  -  из-за  денег,
которые  Камаз  снял  с  прикрученной  промполицией  точки  за  работу   с
недобросовестным должником. Прямо на утренней  оперативке  Володя  Калягин
спросил своего зама, где бабки, а Камаз ответил, что  бабки  он  заработал
честным трудом и никому не отдаст. И Камаз, и Вовка  Калягин  были  людьми
крутыми и длинных речей не произносили.  Поэтому,  после  краткого  обмена
комплиментами, Камаз перемахнул через длинный стол и бросился на  шефа,  а
тот, в свою очередь, потащил из кобуры служебный ПМ.
   Их насилу разняли. В тот же день  Черяга  узнал  об  инциденте,  вызвал
обоих  к  себе  в  кабинет  и  предложил  помириться.  Калягин  с  Камазом
обменялись хмурым  рукопожатием  и  вышли  из  кабинета,  глядя  в  разные
стороны.
   Калягин вообще в последнее время был очень мрачен. После смерти Брелера
у него резко переменилось настроение. Он так и не выкинул фотографию друга
из собственного кабинета, только вынул из рамки и бросил  в  верхний  ящик
стола. Время от  времени  Вовка  Калягин  открывал  ящик,  глядел  в  лицо
улыбающемуся черноволосому крепышу, потом бормотал  сквозь  зубы:  "Собаке
собачья смерть!" - и захлопывал ящик.
   Спустя два дня  после  безобразной  разборки,  когда  Калягин  зачем-то
поехал в областной центр, в кармане его прозвенел мобильник. Калягин  взял
трубку и  услышал  голос  одного  из  своих  старых  знакомых,  областного
авторитета по кличке Моцарт. Авторитет обладал феноменальным слухом, любил
классическую музыку, и на скрипке играл не хуже Шерлока Холмса.
   - Надо встретиться, - сказал Моцарт. - Базар есть.
   Начальник промышленной полиции города Ахтарска приехал к бару,  который
контролировал Моцарт, около пяти. Ребят своих он попросил остаться в зале,
а сам поднялся на второй этаж, где его уже ждали. Рядом с  Моцартом  сидел
незнакомый Калягину парень лет тридцати, черноглазый и слегка упитанный.
   - Вот, Вовка Калягин, - сказал  Моцарт,  -  прошу  любить  и  жаловать.
Легендарный, можно сказать, мент. С тех пор, как он в Ахтарске, нам всем в
Ахтарске делать нечего. Хотя мог бы старых друзей и не забывать.
   - Вы все на словах друзья, - спокойно ответил Калягин, -  а  если  я  в
зону попаду, тоже дружить будете? Или как с Брелером выйдет?
   Моцарт покачал головой.
   - С Юркой нехорошо вышло, - сказал он. - П