отертых  джинсах,
которые просто по чину не полагалось носить любовнице Извольского.
   На подоконнике восседал генеральный директор  Конгарского  вертолетного
завода товарищ Сенчяков собственной персоной.  Собственно,  Сенчяков-то  и
говорил, и прервать его не было никакой возможности.
   Сенчяков громко размахивал руками, и  слова  его  были  бы  уместны  на
коммунистическом митинге, но здесь, в палате  раненого  миллионера,  перед
аудиторией из трех замов и одного мэра, они звучали немного странно.
   В палате было душно  от  такого  количества  народа,  врач  в  отчаянии
метался у двери. Денис понял, что ничего умного  от  такого  совещания  не
выйдет (что можно сказать при заме, то нельзя  при  мэре,  что  можно  при
мэре, то нельзя при вице-губернаторе), и тихонько шмыгнул обратно к врачу.
   - Выгоните их всех  по  медицинским  показателям,  -  сказал  Денис,  -
особенно того, старого, в дрянном костюме.
   Спустя полминуты всех вышибли вон, и Сенчяков продолжил свою речь уже в
коридоре.
   В палате остались трое: Ирина, Федякин (зам по финансам) и сам Черяга.
   Извольский долго молчал, потом шевельнул ртом:
   - Упустил?
   - Да, - сказал Черяга, - я...
   - Не надо. Алешкин рассказывал. На Басманную через двадцать минут,  как
вы  уехали,  пять  иномарок  прикатило.  Две  с  эфэсбешниками,  остальные
банковские. Алешкин с другой стороны въехал,  чуть  до  стрельбы  дело  не
дошло. Ты правильно сделал, что слинял.
   Противу обыкновения, директор не ругал Черягу.
   - Ладно, - сказал Извольский. - Выпутаемся. Реестр  закрыт,  записей  о
продаже пакета там нет... Арбатов звонил.
   Денис высоко поднял брови. Арбатов был глава банка "Ивеко".
   - Предлагал обсудить сложившуюся ситуацию, - уточнил Извольский.
   -  Я  ему  обсужу,  -  вскипел   сбоку   зам   по   финансам,   матерый
пятидесятилетний мужик, приглуповатый, как сенбернар, и столь же преданный
Извольскому. - Я ему...
   - В банк пойдет Денис, - сказал Извольский.
   Черяга встрепенулся.
   - Слава, - сказал он, - я не финансист...
   - В банк пойдешь ты, - повторил Извольский, - всеми московскими  делами
будешь заведовать ты. А Мишка пусть  занимается  комбинатом.  Ты  уж  меня
извини, Миша, но Денис драться умеет, а ты человек неворчливый.
   - Я во всех этих акционерных делах не рублю, - повторил Денис.
   - А с тебя и не спрашивают. Будешь повторять,  что  я  сказал.  Хватит.
Напороли, блин, косяков, пока я в койке валяюсь... Иди, Денис. Мне на утку
надо, не хватало еще при замах этим заниматься.
   Денис с Михаилом Федяковым вышли из палаты. Черяга заметил,  что  Ирина
осталась.
   В коридоре было шумно и людно, все гости Извольского спешили поклясться
в верности ахтарскому хану. Раскрасневшийся Сенчяков, с горящими  глазами,
проповедовал случившимся рядом:
   - Это не что иное, как атака прогнившего сионистского режима на  лучший
российский  завод!  Цель   "Ивеко"   -   загубить   конкурентов   западных
производителей! Губернатор Дубнов правильно сказал: мы не допустим,  чтобы
костлявая рука Москвы взяла за горло наших рабочих!
   В своем дешевом  сюртучке  Сенчяков  необычайно  напоминал  пенсионера,
второй  месяц  не  получавшего  причитающихся  ему  денег.  Аудитория  его
состояла из пятерых ахтарских собровцев, с деланным безразличием  пяливших
на оратора чугунные морды, парочки московских ментов и зама губернатора. В
углу с явным интересом  директора  слушал  приблудившийся  долголаптевский
бычок, не покинувший больницу то ли от страха, то ли от усердия.
   - А что, верно, - сказал бычок. -  Вломить  им,  сионистам,  по  полной
программе.
   Зам губернатора Трепко подхватил Дениса и ловко отвел в сторону.
   - Я не совсем понимаю ситуацию, - зашептал  он,  -  если  эти  акции  у
Неклясова, то он еще может передать их банку?
   - Сделка недействительна, - с каменной рожей сказал Черяга.
   - Но он попытается это сделать?
   - Сто против одного, это уже сделано.
   - Но ведь реестр заблокирован.
   - Он передаст банку не акции комбината. А  акции  подставных  компаний,
которым, по его мнению, принадлежит АМК. Это не  имеет  значения,  мы  все
равно аннулируем сделку.
   Зам губернатора обиженно засопел носом. "Интересно, сколько вас  сейчас
перекинется на сторону банка", - подумал Черяга. До сих пор банк наверняка
не рисковал проповедовать в стане врагов, дабы не насторожить директора. А
сейчас они включат передатчик на полную мощность.
   В холле Черяга напоролся на доктора.
   - Господин Черяга?
   - Да.
   - Это вы привозили Михаила Макарова?
   Денис совсем забыл  об  охраннике,  раненном,  когда  он  взял  обманом
представительство собственного комбината.
   - Что с ним?
   - Сожалеем - он умер.
   Потолок как бы присел.
   - Как умер? - леденея, спросил Денис. - Он был в бронежилете!
   Врач развел руками.
   - Один случай на тысячу, - сказал он, - удар в бронежилет сломал ребро,
ребро проткнуло легкое... в общем, мы приносим соболезнования...  Это  был
налет? Он защищался от грабителей?
   Денис пошел прочь. За что умер двадцатидвухлетний  охранник  Мишка?  За
банк "Ивеко"? За Вячеслава Извольского? А если бы его спросили -  он  стал
бы умирать за Извольского?
   Было около пяти часов вечера следующего дня, когда Денис  Черяга  вылез
из заводского "мерса" на тротуар возле массивного здания "Ивеко". В Москве
в этот день случился невиданный снегопад, весь центр был  в  пробках,  как
весенняя ива - в сережках, и плохо одетые пешеходы, поспешая  к  метро,  с
улыбкой превосходства озирали "новых русских", упирающихся бампером "ауди"
в габариты "СААБа".
   Здание банка было расположено недалеко  от  Белого  Дома  и  мэрии,  по
внешнюю сторону Садового кольца, в одной из громадных высоток из стекла  и
стали, украсивших Кутузовский  проспект.  Черяга  задрал  голову  и  долго
смотрел на гигантскую семидесятиметровую башню,  чья  верхушка,  казалось,
терялась в низких облаках и обрушившемся на Москву водопаде снежинок.
   Вывески на банке не  было.  "Ивеко"  работал  только  с  корпоративными
клиентами, и ему не было нужды привлекать к  себе  медоносного  маленького
вкладчика яркими слоганами и экзотической, как орхидея,  рекламой.  Только
на стальной колонне у входа темнела небольшая табличка,  размером  с  ящик
из-под  коньяка:  "ИВЕКО.  Коммерческий  и  инвестиционный   банк".   Иная
фирма-однодневка вешает себе табличку покруче.
   Черяга перебросился несколькими словами с группой  людей,  прыгавших  в
его ожидании на ступенях банка, и вошел внутрь.
   Процедура доступа в банк "Ивеко" заслуживала отдельного описания.
   Черяга сначала обратился в бюро пропусков, где ему была выписан пропуск
на имя Черяги Д.Ф, а затем прошел  в  трехлопастную  вращающуюся  дверь  с
металлодетектором. Лопасти двери были выполнены  из  бронебойного  стекла,
при виде Черяги дверь негодующе запищала и застыла, и любезный охранник из
соседнего  бронированного  окошка  объявил  Черяге,  что   у   него   есть
металлические предметы, и предложил сдать  сумку  и  прочие  аксессуары  в
отдельное окошечко.
   Черяга так и сделал, присовокупив к сумке газовый ствол,  но  дверь  не
пустила его второй раз - из-за мобильного телефона.
   С третьей попытки Черяга  преодолел  бронированную  преграду,  охранник
отдал ему  трубку  и  пропустил  его  сумку  через  интраскоп.  Напоследок
охранник поинтересовался разрешением на газовую пушку,  Черяга  вспылил  и
ответил, что когда охранник вызовет милицию, тогда он, Денис  Черяга,  это
разрешение предъявит. Охранник внимательно изучил  физиономию  посетителя,
вызывать милицию не стал и выдал Черяге взамен ствола номерок.
   После этого Денис предъявил свой пропуск в другом окошечке, где пропуск
зарегистрировали и внесли в компьютер, а Денису выдали магнитную карточку,
которую надо было вставить в турникет, и еще один охранник,  четвертый  по
счету, внимательно следил, как Денис тычет карточку в щель и  преодолевает
последнее препятствие.
   Черяга, разумеется, был не того полета птицей, чтобы  вести  переговоры
непосредственно с главой "Ивеко". Человек, который его принял,  был  всего
лишь одним из замов гигантского банковского монстра,  -  даже  не  первым,
заметьте,  замом,  а  простым  замом,  возглавлявшим  департамент   черной
металлургии, каковой департамент, в свою очередь, вершил судьбами двух или
трех российских заводиков, выловленных банковскими сетями в мутной водичке
российской приватизации. Звали зама  Алгис  Аузиньш.  Это  был  обрусевший
эстонец с Урала, белокурый и сухопарый мужик лет сорока.
   - Очень рад встрече, Денис Федорыч, - сказал он,  энергично  протягивая
руку,  -  как  здоровье  Вячеслава  Аркадьича?  Такое   несчастье,   такое
несчастье!
   Протянутая рука Аузиньша повисла в воздухе. Эстонец слегка побледнел.
   - Кстати, должен предупредить, - любезно сказал Черяга, -  что  меня  у
дверей банка ждут.
   - Кто?
   - Журналисты. Я обещал рассказать им о ходе переговоров.  Так  что  они
очень огорчатся, если со мной в вашем кабинете случится сердечный приступ.
Или если я покину банк через другую дверь.
   Аузиньш очень естественно растерялся.
   - За кого вы нас принимаете, Денис Федорыч? - обиженно спросил зам.
   - Сказал бы я вам, за кого я вас принимаю, - усмехнулся  Черяга,  -  да
только  вы  ведь  все  пишете.  Потом  предъявите  в  суде,  как  матерное
оскорбление...
   Аузиньш покачал головой.
   -  Трудно  с  вами,  Денис  Федорыч,  -  вздохнул  он,  -  я   понимаю,
перенапряжение, череда диких каких-то совпадений, потом предательства  эти
- Неклясов, Брелер... Не  умеете  вы  выбирать  людей.  Как  же  на  такую
должность жида можно было брать?
   - Мы все равно вернем эти акции, - заявил Денис. Аузиньш развел руками.
   - Не знаю, - сказал он, - зачем вы говорите это мне. Насколько я  знаю,
акции были переведены  директором  "АМК-инвеста"  Дмитрием  Неклясовым  по
распоряжению  вашего  же  генерального  директора   и   на   счета   фирм,
принадлежавших Дмитрию Неклясову. При чем тут банк "Ивеко"?
   - А сейчас эти фирмы по-прежнему принадлежат Неклясову?
   Прибалт улыбнулся.
   - Насколько мне известно, они были проданы каким-то двум оффшоркам.
   - Мы все равно вернем акции, - повторил Денис.
   - Вряд ли, - усмехнулся Аузиньш. - Это будет очень тяжело. Вы  же  сами
знаете, что акции переводились по распоряжению Вячеслава Аркадьевича.  Так
что сделка совершенно легальная.  Даже  если  вы  сумеете  оспорить  ее  в
областном суде, мы выиграем арбитраж в Москве.
   - Посмотрим, - сказал Черяга.
   - И-и, Денис Федорыч! Да тут и смотреть нечего...
   Аузиньш перегнулся через стол,  мягко,  настойчиво  посмотрел  в  глаза
Дениса.
   - Поймите, - сказал  эстонец  своим  мягким  голосом  с  чуть  заметным
западным акцентом, - мы не хотим конфликта. Это ваша сторона настроена  на
склоку. На скандал. Мы - мирные  люди.  Я  могу  вместе  с  вами  выйти  к
журналистам и повторить то  же  самое,  от  чистого  сердца  -  мы  против
разборок, судов и публичного  выяснения  отношений.  Я  понимаю  Вячеслава
Аркадьевича. Парализованный человек. Больной человек. Мы очень ценим  его.
Извольский - директор от бога. Гений! Так  и  передайте  ему.  Если  бы  -
подчеркиваю, если бы - мы  смогли  вступить  в  контакт  с  теми  фирмами,
которые купили акции комбината, и если бы мы смогли убедить их продать эти
акции банку - мы бы и думать не смели, чтобы выгнать Извольского. Мы будем
только  рады,  если  Вячеслав  Аркадьевич  будет   управлять   комбинатом.
Естественно, когда поправится. То есть поймите меня правильно - я не знаю,
кто купил у Неклясова его фирмочки. Но я приложу все силы  к  тому,  чтобы
убедить этих людей не ссориться с Вячеславом Аркадьевичем.
   Аузиньш развел руками, обращая ладони к Денису  -  жест  искренности  и
добросердечия.
   - Пусть Вячеслав Аркадьевич едет в Швейцарию. Поправляет  здоровье.  Не
знаю, сколько ему понадобится. Месяц, два, шесть. Вернется -  авось  будет
директором.
   "Ну да, - подумал про себя Черяга, -  а  когда  он  объяснит  вам,  как
работают все оффшоры и схемы, вы замкнете  их  на  себя  и  учредите  свои
оффшоры, и выкинете Извольского, как использованный презерватив.  К  этому
времени шум будет поднимать поздно,  а  завод  будет  работать  по  старым
схемам. С той только разницей, что деньги, которые  сейчас  через  оффшоры
возвращаются на завод, будут  сливаться  через  такие  же  оффшоры  в  ваш
банк..."
   - Мы готовы обсудить вопрос о соответствующей компенсации за  акции,  -
журчал  Аузиньш,  -  разумеется,  как  я  уже  сказал,  если   мы   сможем
договориться с новыми владельцами. Мы хотели бы инвестировать в завод.  Вы
понимаете, что в составе крупной финансово-промышленной  группы  у  завода
открываются совершенно новые возможности?
   - А у Карачинского металлургического тоже открылись новые  возможности?
- в упор спросил Черяга.
   Карачинский  металлургический  был   небольшим   уральским   заводиком,
специализировавшимся на выпуске ценных высоколегированных сортов стали для
космической  и  оборонной  промышленности.  Банк  купил  его   за   взятку
губернатору в 1995 году. Заводу обещали кучу инвестиций и выход на мировой
рынок, но все кончилось тем, что  банк  перевел  к  себе  счета  завода  и
получил  за  него  тридцать  миллионов  долларов  предоплаты  за  поставку
ферросплавов в Канаду. Завод этих денег так и не увидел. Зарплату  на  нем
платили фантиками - уральскими франками, отпечатанными губернатором в 1993
году  и  с  тех  пор  пылившимися  на  складах.  Директор   завода,   друг
губернатора, чтоб добро не пропадало, стал использовать эти фантики вместо
талонов в столовой. На пятифранковой купюре был  почему-то  изображен  хан
Ибак - один из сподвижников Кучума, воевавший против Ермака, и, подходя  к
кассе столовой, рабочие просили:
   "Дайте-ка мне еды на пять ебаков", тем  самым  характеризуя  финансовое
положение завода с исчерпывающей проницательностью.
   Поговаривали, что эти тридцать миллионов украл не сам банк, а  человек,
заведовавший металлургией - то есть  Аузиньш.  Но  Черяга  знал,  что  это
брехня. Хозяин "Ивеко" держал банк в железном кулаке.
   - Карачинский металлургический -  маленькое  предприятие  с  устаревшим
оборудованием и скверным менеджментом, - заявил Аузиньш, - его разворовали
собственные директора и рабочие.
   - Вы просто пауки, - не сдерживаясь, зашипел Черяга, -  вы  высасываете
завод, как муху, и ползете дальше. Вам каждый год нужна новая муха, у  вас
такой способ питания. Да что вам тридцать миллионов, которые вы у Карачина
украли? Это вам на булавки! Вы на реконструкцию  офиса  больше  потратили!
Вам просто неизвестно, что чужие деньги - это  не  ваши  деньги!  Для  вас
предприятие - это  фраер,  которого  надо  кинуть!  Вы  не  банкиры  -  вы
лохотронщики во всесоюзном масштабе!
   Аузиньш слушал, не перебивая, саркастически улыбаясь.
   - Вы, Денис Федорыч, наслушались больного человека,  -  проговорил  он,
когда Денис выдохся. - Я, конечно, Вячеслава  Аркадьевича  понимаю.  Он  -
владелец завода. Бывший. Понятно, что он будет драться до  последнего.  Но
подумайте, в каком он положении. Он  сам  не  может  командовать  заводом.
Физически. Он даже бумагу не может подписать! Есть  единственный  человек,
через которого он связан с внешним миром - это вы. Без вас он беспомощен.
   Но вам-то какой смысл соваться в мясорубку. Вы собственник? Нет.  Вы  -
наемный работник. Насколько я знаю, вы даже не участвуете в пилежке денег.
Во всяком случае, вы не  являетесь  соучредителем  всех  этих  "Фениксов",
"Стилвейлов", "Интертрейдов".  И  даже  ходят  такие  слухи,  что  он  вас
выгонял... Больной человек. Неуравновешенный. Хан в изгнании.  А  если  он
завтра опять вас выкинет?  Неужели  вы  слепо,  как  раб,  преданы  такому
человеку? Что это - благодарность? За что?  За  особняк,  который  он  вам
подарил?.. Но поверьте, банк для вас может сделать  не  меньше.  Объясните
ему, что борьба  бесполезна.  Что  лучше  пойти  на  мировую.  Ему  готовы
предложить три миллиона долларов. Он соглашается на три миллиона - миллион
получаете вы.
   -  Ахтарский  металлургический  комбинат,  -  сказал  Черяга,  -  стоит
значительно больше четырех миллионов долларов. Он стоит значительно больше
миллиарда долларов. Черяга встал.
   - Погодите, куда же вы? - подхватился Аузиньш.
   - Мы обо всем переговорили, - бросил Черяга. Он уже взялся за бронзовую
ручку тяжелой дубовой двери.
   - Погодите, Денис Федорыч, - окликнул его эстонец.
   Черяга повернулся.
   - Вы ведь по профессии не финансист? - спросил Аузиньш.
   - Нет.
   - И не экономист?
   - Нет.
   - И не специалист по корпоративному праву?
   - Я бывший следователь.
   Аузиньш сокрушенно покачал головой.
   - Вот видите, - сказал он, - вы даже не металлург.  И  вы  надеетесь  в
одиночку отстоять Ахтарский металлургический комбинат? Не  отличая  мартен
от домны и выручку от прибыли?
   Черяга вместо ответа хлопнул дверью. То  есть  он  хотел  хлопнуть.  Но
дверь у зама была на тяжелых пружинах, и вместо того,  чтобы  оглушительно
хлопнуть, мягко закрылась за Денисом.
   Вячеслав Извольский выслушал отчет Дениса о встрече с Аузиньшем  молча.
Лицо, утонувшее  в  подушках,  было  бледным  и  нездоровым,  под  глазами
собралась нехорошая желтизна. Черяга с беспокойством вспомнил о том, что у
лежащего без движения человека могут отказать почки.
   - Тебе надо созвать пресс-конференцию, - сказал Извольский.
   - Я уже поговорил с журналистами. Прямо у банка.
   - Созови еще одну. Разве ты не понял - он тебе угрожал?
   - В смысле?
   - Он сказал: ты - единственный  человек,  через  которого  я  связан  с
внешним миром. Если тебя убьют, у меня не будет человека, которому я  могу
доверять.
   Ирина, сидящая с другой стороны кровати, вздрогнула.
   - Можно усилить охрану, - предложил Черяга.
   - Плевали они на охрану, - сказал Извольский. -  Шум  в  прессе  -  это
надежнее. Если замдиректора комбината везде орет, что банк украл  акции  и
чуть не убил его шефа, а потом замдиректора тоже гасят - это вонь  на  всю
Россию. У них тут, в Москве, тоже свои шакалы. Всегда будут  рады  наехать
на "Ивеко".
   - Созовем пресс-конференцию, - кивнул Черяга.
   - И не  выбирай  выражений.  Про  муху  и  паука  -  это  здорово.  Про
лохотронщиков тоже скажи... Журналистам это понравится...
   - Банк в суд подаст. У нас вообще  нет  формальных  доказательств,  что
акции украли они.
   - И отлично. Еще один информационный повод. Сколько он там запросит  за
оскорбление деловой репутации?  Два  лимона?  Мы  бы  на  журналюг  больше
просадили.
   Извольский  помолчал,  потом  закрыл  глаза.  Ира  и   Денис   тихонько
переглянулись, решив, что  директор  заснул,  но  минуты  через  две  веки
Извольского вздрогнули.
   - Ира, выйди-ка погуляй, - сказал Сляб.
   - Почему?
   - Мне надо с Дениской переговорить.
   - Вы о чем будете говорить  -  о  женщинах  или  о  заказном  убийстве?
Извольский сморгнул.
   - С чего ты взяла?
   - С того, что в противном случае я не вижу причин, по которым мне  надо
выходить, - обиженно сказала Ира.
   Сляб  скосил  глаза  и  улыбнулся  Ирине.  Та   улыбнулась   в   ответ,
нежно-нежно, как улыбаются даже не  мужу,  а  больному  ребенку,  и  Денис
вздрогнул от чувства, которое раз  и  навсегда  себе  запретил.  "Не  будь
идиотом", - подумал Денис.
   - Не сердись, солнышко, - сказал Извольский. - Это разговор для двоих.
   Ирина, слегка надув губки, вышла из палаты. Сляб некоторое время  лежал
молча. В зрачках, чуть  расширенных  из-за  всякой  анестезирующей  дряни,
которой кололи пациента, плавала усталость и боль, и из голубых они  стали
грязно-серыми, словно небо, закопченное дымовым выбросом.
   - Позвать врача? - внезапно испугался Черяга.
   - Не надо... Я просто хочу, чтобы ты ясно представлял, Дениска. Аузиньш
сказал тебе правду. У банка -