алогов, зарплат, социальных выплат, инвестиционных обязательств и  прочих
неуместных для банка составляющих промышленной прибыли.
   Испуганные охранники бросились открывать ворота и двери, когда  длинный
белый "линкольн" банкира замигал поворотником  перед  воротами  особнячка.
Ворота оказались слишком узкие,  "линкольн",  разворачиваясь,  перегородил
пол-улицы, и в конце концов, когда машина влезла в ворота, оказалось,  что
нос ее почти залез на ступеньки, а зад торчит с той стороны ограды.
   Арбатов,  сопровождаемый  собственными  телохранителями,   взбежал   на
крыльцо. Охранник, ведший их по коридору, расстилался перед главой "Ивеко"
мелким бесом, из дверей то и дело высовывались любопытствующие физиономии.
В конце концов - по коридору шел новый хозяин, и  приглушенные  ковролином
шаги отдавались в каждом сердце, как шаги Командора.
   Денис Черяга ждал Александра Арбатова в небольшой переговорной  комнате
с белыми стенами  и  черным  овальным  столом.  Единственным  сомнительным
украшением переговорной могли служить две десятилитровые бутылки  коньяка,
стоявшие в углу на черной тумбочке.
   Он выглядел точно так, как на фотографиях. Невысокий тридцатипятилетний
мужчина с упрямым подбородком и васильковыми глазами. Руки его в запястьях
были непропорционально тонки, как у девушки,  но  когда  они  здоровались,
Арбатов почувствовал, что его собственную ладонь сжали железной хваткой.
   - Ну что, - сказал Арбатов, когда оба собеседника расселись по  офисным
вертящимся креслам, - допрыгались? Какой завод проорали, а?  Третья  домна
не ремонтируется, коксохимическое производство каши просит, за три  месяца
ни одной копейки инвестиций, а нас ругаете, что мы финансовые кровопийцы.
   -  Напротив,  -   сказал   Черяга,   -   комбинат   начинает   обширную
инвестиционную программу стоимостью в семьсот миллионов долларов.
   - На какие шиши? - изумился банкир.
   - Сейчас очень трудно занять деньги на рынке. Совет  директоров  принял
решение о размещении дополнительной эмиссии, деньги от которой  пойдут  на
строительство стана холодного проката.
   Банкир пожал плечами. В устав ОАО "Ахтарский металлургический комбинат"
был записан десяток миллионов объявленных, но не размещенных акций, и  тот
же  устав  относил  вопрос  об  объеме  и  сроках  размещения  эмиссии   к
компетенции совета директоров, а не акционерного собрания. Юристы банка  в
свое время обсуждали  этот  вопрос  и  пришли  к  выводу,  что  Извольский
действительно может попробовать в качестве меры защиты спешно  объявить  о
новой эмиссии, которую и продаст сам себе за копейки. Это было любимое, но
крайне  бесперспективное  занятие  всех   "красных   директоров".   Высший
арбитражный суд  конечно  же  признает  незаконной  продажу  за  несколько
десятков тысяч  долларов  контрольного  пакета  акций  карманной  компании
комбината какому-нибудь очередному "АМК-инвесту". Если Черяга  позвал  его
за этим, то ему горько придется пожалеть о своей глупости.
   - И кому же будет продана ваша эмиссия? - усмехнулся банкир.
   - Любому, кто готов заплатить  деньги  за  акции  комбината.  -  Черяга
безмятежно улыбался.
   - В том числе и нашему банку?
   - Разумеется.
   Банкир почувствовал тревогу. Это не имело смысла. Если вы хотите отбить
у акционера комбинат, вы печатаете фальшивые фантики-акции и  продаете  их
подставной компании за сто  долларов.  Какой  смысл  продавать  фантики  -
враждебному акционеру?
   - И каков объем вашей эмиссии? - осведомился банкир.
   - Я же, кажется,  сказал  -  семьсот  миллионов  долларов,  -  спокойно
улыбнулся Черяга.
   - Что?! Да ни один российский комбинат не стоит этих денег - целиком!
   - А мы считаем, что стоит. И мы нашли  партнеров,  которые  готовы  эти
деньги заплатить.
   - Погодите,  -  сказал  банкир,  -  долг  комбината  банку  "Металлург"
составляет сейчас семьсот  миллионов  долларов.  Это  и  есть  те  семьсот
миллионов, которые вы выкачали из комбината и теперь вкладываете обратно?
   Черяга улыбнулся.
   - Мы обсуждаем не долг, а эмиссию. Это две разные вещи.  Я  уполномочен
сообщить вам от имени совета директоров об эмиссии. Вот меморандум.
   И Черяга выложил на стол тонкую папочку.
   - Если же  не  вдаваться  в  тонкости  того,  что  написано,  то  совет
директоров предлагает следующее: нашим агентом по размещению является банк
"Металлург". Любое  юридическое  или  физическое  лицо,  пожелавшее  стать
владельцем акций АМК, может внести  соответствующее  количество  денег  на
счета банка.
   -  Но...  -  растерянно  сказал   банкир.   Черяга   испытывал   редкое
удовольствие, такое,  будто  трахал  на  глазах  банкира  его  собственную
секретаршу.
   - Но у вас нет этих денег, да? - сказал начальник  службы  безопасности
АМК. - Вы забыли, что курс российского рубля  не  может  до  бесконечности
диктоваться московскими банками и поэтому проигрались на форвардах?
   - Мы не проигрались! - зашипел банкир, - и мы внесем эти деньги!
   - Не советую.
   - Что?! - на этот раз банкир удивился еще  больше.  Черяга  усмехнулся.
То, что он намеревался сказать сейчас,  не  могло  быть  сказано  в  офисе
банка. Но здесь все было чисто. Ребята проверили.
   - Видите ли, - сказал Черяга, - предположим,  вы  вносите  все  семьсот
миллионов долларов. Эти деньги принадлежат АМК, а лежат на счету  в  банке
"Металлург", который, как вы только что сами сказали, является  банковским
филиалом АМК. По Уставу комбината, совет директоров  и  лично  генеральный
директор имеют  право  распоряжаться  суммами  в  пределах  ста  миллионов
долларов.  Предположим,  что  совет  директоров  употребит   эти   семьсот
миллионов долларов  следующим  образом:  он  создаст  семь  товариществ  с
ограниченной ответственностью, в каждое из которых вложит по сто миллионов
долларов. Вы следите за мыслью?
   Банкир коротко кивнул.
   - Теперь предположим, что уставной капитал наших ТОО будет устроен так:
99,9  процентов  капитала  будет  принадлежать  АМК,  а  десять   долларов
уставного капитала будет внесено  лично  товарищем  Извольским  Вячеславом
Аркадьевичем. Или лично Черягой Денисом Федоровичем. А устав  нашего  ТОО,
который, как известно, может быть написан, как угодно, будет гласить,  что
все финансовые решения в ТОО принимают вышеупомянутые Вячеслав  Аркадьевич
и Денис Федорович.
   Банкир тяжело, с присвистом дышал.
   - Теперь представим себе, -  продолжал  Черяга,  -  что  вышеупомянутые
Вячеслав Аркадьевич или Денис Федорович решат положить деньги из уставного
капитала всех семи ТОО на депозит в банке "Металлург". А банк  "Металлург"
заключит форвардные контракты на покупку валюты  с  каким-нибудь  западным
банком.
   - Например, "Лехором", - процедил сквозь зубы банкир.
   - Очень хороший пример, - одобрил Черяга, - так вот,  банк  "Металлург"
заключит форвардные контракты. И  проиграет.  Это  бывает,  согласитесь  -
банки часто проигрывают на форвардных контрактах. Мне недавно рассказывали
историю про один крупнейший русский банк, из пяти букв, первая буква  "И",
хозяин которого решил на всякий случай перебросить себе на зарубежный счет
круглую сумму. Он взял и заключил сам с  собой  форвардные  контракты.  И,
представьте - сам себе проиграл. В смысле - проиграл  московский  банк.  А
выиграл - оффшорный счет в западном банке. Это я говорю  к  тому,  что  вы
знаете,  как  легко  проиграть  деньги  на  форвардных  контрактах  и  как
совершенно невозможно доказать в подобном случае злой умысел.
   Банкир поджал губы.
   -  Я  что-то  не  понимаю,  -  сказал  он,  -  деньги  проиграет   банк
"Металлург". Это деньги банка. Какое отношение эти деньги  банка  имеют  к
деньгам,  которые  положил  на  депозит  Вячеслав  Аркадьевич  или   Денис
Федорович?
   - Ах да, - согласился Черяга, - видите ли, я забыл  сказать,  что  банк
предложил Вячеславу Аркадьевичу гарантировать своим  депозитом  форвардные
контракты. На очень выгодных условиях - банк обещал тридцать процентов  от
прибыли. Но дело не выгорело...
   - Вы идиот, - сказал банкир, - если вы рассказываете мне эту схему.
   Черяга улыбнулся.
   - Вовсе нет. Мы не собираемся  следовать  этой  схеме.  Их  десяток.  Я
рассказал вам только одну, и, согласитесь, в ней  нет  ни  одной  строчки,
которую ваш банк мог бы оспорить в суде. Вся проблема упирается в то,  что
если вы не платите семьсот миллионов,  то  вы  теряете  контрольный  пакет
акций, а  если  вы  платите  семьсот  миллионов,  то  вы  теряете  семьсот
миллионов. Вы не маленький мальчик, и вы прекрасно понимаете, что в России
существует тысяча и один способ потерять чужие семьсот миллионов, если они
лежат в вашем банке. Вы сами этим неоднократно и успешно занимались.  Если
у вас есть лишние семьсот миллионов - валяйте. Но мне  почему-то  кажется,
что у вас нет лишних семисот миллионов. Вы  всегда  специализировались  на
том,   что   покупали   предприятия   за   гроши,   Вы    даже    Ачуйский
нефтеперерабатывающий завод купили  на  залоговом  аукционе  за  пятьдесят
миллионов долларов,  хотя  директор  завода  инвестировал  за  тот  год  в
реконструкцию завода двести семьдесят миллионов долларов. Все дело в  том,
что у нас есть семьсот миллионов долларов для покупки акций, а у вас  есть
только благосклонность правительства и дыра в балансе.
   - За сим, - Черяга встал, щелкнул каблуками, - честь  имею  представить
вам проспект эмиссии и откланяться.
   И Черяга, не оборачиваясь, пошел к выходу из переговорной.
   Банкир тоже встал.
   - Кстати, Денис Федорович, - бросил он, уже не  сдерживаясь,  -  вы  не
помните, что там случилось с директором  Ачуйского  НПЗ,  который  пытался
протестовать против продажи акций? Он пошел купаться и утонул...
   Вернувшись в банк, Арбатов немедленно вызвал к себе Лучкова. Едва войдя
в огромный кабинет  шефа,  Иннокентий  Михайлович  понял,  что  встреча  с
Черягой кончилась как нельзя гаже.
   Арбатов был слегка бледен,  зрачки  серых  глаз  немного  сдвинулись  к
переносице - признак, который обычно вводил работников банка  в  состояние
шока. Все знали, что к такому шефу лучше  не  подходить  -  как  лучше  не
подходить к голодному и рассерженному удаву.
   Арбатов быстро, за пять минут, пересказал Лучкову предложение Черяги.
   - Мы идиоты! - сказал Арбатов. -  Твой  Неклясов  -  трижды  идиот!  Мы
купились, как фраера! Мы решили, что Извольский  будет  банкротить  завод,
потому что это раз плюнуть - обанкротить завод, и потому что этот  долбоед
Черяга учился на арбитражного управляющего. Мы  договорились  с  Дубновым,
что он прикроет нас от банкротства, а Сляб никогда не собирался банкротить
завод! Мы даже не подумали об эмиссии! То есть об эмиссии на такую сумму!
   - И это абсолютно законно? - уточнил шеф безопасности, слабо рубивший в
акционерных вопросах.
   - Абсолютно. Эти акции  есть  в  Уставе  и  у  совета  директоров  есть
полномочия объявить о дополнительной эмиссии. Извольский сделал себе самый
авторитарный устав, который только возможен по нашему законодательству.
   - И мы не можем сказать, что это ущемление прав акционеров?
   - Ущемление -  это  когда  дополнительную  эмиссию  распределяют  между
своими фирмами по копейке за рубль. А они нам предлагают акции купить.
   - И мы не можем этого сделать?
   - Если очень хотим потерять семьсот лимонов - пожалуйста.
   Лучков внезапно испытал огромное облегчение. Это была грязная  история,
за которую он - ссученный гэбэшник - никогда бы по доброй воле не  взялся.
Она уже нанесла  ущерб  репутации  банка.  Двести  тысяч  долларов  Лучков
потратил только на то, чтобы не допустить в  газетах  публикаций,  впрямую
обвинявших один из крупнейших банков России  в  мошенничестве  и  заказных
убийствах. Своего он достиг - в умах широкой публики беды АМК были  прочно
связаны с именами долголаптевских. Но стоила ли овчинка выделки?
   - Значит, отбой? -  спросил  Лучков.  Арбатов  глядел  на  своего  зама
рыбьими холодными глазами.
   - В каком смысле отбой? - сказал Арбатов. От тона его Лучкова  продрало
холодом, словно Иннокентий Михайлович заглянул в морозильник с трупами.  -
Что ты предлагаешь? Чтобы  все  знали,  что  меня,  Сашу  Арбатова,  кинул
какой-то сибирский валенок?  Чтобы  все  знали,  что  у  какой-то  вонючей
промплощадки больше денег, чем у моего банка? Они на  что  покусились,  а?
Где в России деньги? В Москве или в их гребаном Ахтарске?
   Банкир почти визжал. Схватил со  стола  пластиковую  бутылку  с  водой,
отхлебнул прямо из  горлышка,  и  уставился  бледными  серыми  глазами  на
Лучкова.
   - Но что мы можем сделать? - растерянно спросил Иннокентий Михайлович.
   - Мы подадим жалобу в ФКЦБ [Федеральная комиссия по  ценным  бумагам  и
биржам].
   - Но она же не удовлетворит жалобу!
   - Плевать. Она ее рассматривать  будет  два  месяца,  а  если  побольше
заплатить,  то  и  три.  За  эти  два  месяца  совет   директоров   должен
пересмотреть свое решение по поводу эмиссии.
   Ладони Лучкова слегка вспотели.
   - Чтобы это сделать, нужно как минимум убрать генерального директора.
   - Нужно убрать двоих, - ответил банкир, - Извольского и  Черягу.  Тогда
исполняющим обязанности останется Федякин. А это наш человек.
   - Это невозможно. Я просчитывал варианты.  Он  никуда  не  выходит.  Он
парализован, сидит дома  и  даже  на  заводе  не  показывается.  Это  было
невозможно даже в Москве. Это тем более невозможно в Ахтарске!
   - Его охраняет Калягин, а Калягин кое-кому должен, - ответил банкир.
   Иннокентий Лучков вернулся в свой кабинет в  препоганейшем  настроении.
От расстройства чувств он  грубо  отодрал  в  комнате  отдыха  собственную
секретаршу, а потом прогнал ее прочь и  вернулся  в  кабинет,  с  бутылкой
коньяка в правой руке и с рубашкой, выбивающейся  поверх  полурасстегнутых
брюк.
   -  Сукин  ты  сын!  -  воззвал  Лучков  к  портрету  отца-основателя  и
бессменного председателя правления "Ивеко", украшавшему офисную стену  над
книжным шкафом, - во что же ты нас  втравливаешь?  А?  Интеллигент  херов!
Переклинило его на Извольском! Почему я,  мент  поганый,  боюсь  выполнять
твои приказы?! Честное слово, вот позвоню в Сибирь и сдам тебя,  козла,  с
потрохами!
   Разумеется, Иннокентий Михайлович произнес эту тираду исключительно про
себя. В кабинете стояла чуткая и отзывчивая техника,  записывавшая  каждый
скрип половицы, и хотя технику эту  контролировал  Иннокентий  Михайлович,
вряд ли он рискнул бы доверять свои мысли магнитному носителю.
   Засим Лучков опростал  часть  бутылки,  сел  за  стол  и  набрал  номер
мобильника Коваля. Окончив разговор,  шеф  безопасности  "Ивеко"  вдобавок
обнаружил, что он вот уже некоторое время течет соплями и кашляет. Судя по
всему, в самое подходящее время Лучков умудрился подцепить не  то  ангину,
не то иную схожую гадость.
   В то время, когда в Москве в четыре часа дня пьяный  Лучков  читал  про
себя проповеди портрету Арбатова, в Ахтарске уже  потихоньку  вечерело.  В
особняке Извольского начался самый настоящий праздник.
   Денис Черяга позвонил несколько раз, подробнейшим образом  пересказывая
весь ход разговора с Арбатовым.
   - Боже мой. Славка, видел бы ты его рожу! - заливался за четыре  тысячи
километров Черяга, - он же  был  полностью  уверен,  что  я  тебя  сдавать
пришел!
   Слышимость,  несмотря  на  расстояние  в  пятую  часть  экватора,  была
отличная, в небе над Ахтарском зажигались блестящие,  как  из  феррохрома,
звезды, в огромной гостиной, занимавшей половину первого  этажа  особняка,
пылал камин, и совершенно пьяный пятидесятилетний Федякин отплясывал перед
камином комаринского, то и дело порываясь поцеловать в щечку Иру.
   - Ирочка,  вы  наше  чудо!  -  кричал  он,  тяжело  выдувая  воздух  из
распаренных красных щек, и ни Извольский, сидевший в углу комнаты в кресле
с  высокими  колесами,  ни  Лида  Федякина,  полная   крашеная   брюнетка,
работавшая на заводе в бухгалтерии, не препятствовали ему.
   Федякин в конце концов все-таки угомонился и сел к столу,  отдуваясь  и
обмахиваясь  плотной   ладошкой,   кто-то   врубил   на   полную   катушку
стереосистему, и в круг выскочили Вовка Калягин  и  несколько  охранников.
Вовка завертелся вокруг Лиды Федякиной мелким бесом,  закрутил  в  воздухе
двойное сальто и пошел отплясывать такой брейк, что у всех  глаза  на  лоб
повылазили, а один из охранников затанцевал с Ирой.  Ира  прыгала  с  ним,
пока не заметила, что Извольский недовольно морщится. Она  вспомнила,  что
Извольский не выносит музыки.
   - Ты устал? Хочешь спать?
   Извольский хитро прищурился.
   Ира вдвоем с охранником закатили коляску в лифт, а в  спальне  охранник
оставил их одних.
   - А я и не знал, что ты так хорошо танцуешь, - сказал Извольский,  пока
Ира перекладывала его на кровать и стаскивала с него носки и штаны.
   - Вроде не от чего было танцевать-то, - улыбнулась Ира.
   - Вот теперь, - сказал Извольский, - можно ехать в Швейцарию на штопку.
До чего же надоело жить, как сломанный будильник. Ой,  черт,  хотел  бы  я
посмотреть на рожу Арбатова!  Там  камера  стояла,  авось  Дениска  завтра
пришлет пленку!
   - А губернатор?
   - Что - губернатор? Губернатор получил фейсом о тейбл, он сейчас сидит,
разинув  варежку,  и  в  себя  приходит  от  изумления...   Ирина   слегка
покраснела.
   - Слава, ты извини, - сказала она, - но я так до сих пор и не  понимаю,
что именно вы сделали. Ты мне можешь как идиотке объяснить, на пальцах?
   Извольский довольно улыбнулся.
   - Все очень просто. Есть акционерное общество с  уставным  капиталом  в
сто рублей, так?
   - Ну.
   -  Семьдесят  пять  рублей  из  уставного  капитала  принадлежит  банку
"Ивеко". То есть семьдесят пять процентов. Все понятно?
   - Да.
   - Капитал общества увеличивается до двухсот рублей. Сто  рублей  -  это
новая эмиссия, и ее покупаем  мы.  Теперь  у  банка  по-прежнему  остается
семьдесят пять рублей уставного капитала, но это  уже  не  семьдесят  пять
процентов, а только тридцать семь с половиной. У  него  было  больше,  чем
контрольный пакет, а стало меньше.
   - А почему банк не может купить новую эмиссию?
   - Потому что ему придется выложить не сто рублей, а  семьсот  миллионов
долларов, а таких денег у него нет.
   - А если бы он занял у кого-нибудь эти деньги? Или взял у  государства?
Или еще как?
   - Тогда бы мы украли его деньги. Но даже если бы мы не стали их красть,
банк бы никогда этого не сделал. Весь смысл его жизни в том, что он платит
копейку за то, что стоит сто рублей. А платить сто рублей за то, что стоит
сто рублей, - он просто не знает, как это делается.
   - А почему ты не стал банкротить завод, как все говорили?
   - Солнышко,  это  очень  плохая  штука  -  банкротство.  Куча  проблем,
порушенные  связи,  скандал  на  Западе...  Это  лекарство,  которое  хуже
болезни. Тому директору, который так  со  своим  заводом  поступает,  яйца
повыдергать мало.
   Ирина ткнулась подмышку Извольскому.
   - И это - все? Совсем все? Извольский расхохотался. Полураздетая  Ирина
стала дергать его за руку.
   - И ты не мог мне сказать, а? Почему ты мне не мог ничего объяснить,  я
тебе какие-то  дурацкие  вопросы  задавала!  Это  ты  об  этом  с  Денисом
совещался, когда меня в театр посылал? Ну что я,  сказала  бы  кому-нибудь
что-то?
   Тяжелая рука с исхудавшими мышцами обняла Ирину.
   - Ну не сердись, солнышко. Что знают двое, знает и свинья. Никто ничего
не знал. Ни Федякин, никто, только я и Денис. Иди ко мне.
   Ира всхлипнула, не то  обиженно,  не  то  радостно,  и  стала  целовать
Извольского. Снизу, почти совершенно заглушенные  толстыми  стенами,  едва
доносились вопли развеселой попсы.
   Спустя четыре дня после вышеописанных событий Вовка Калягин прилетел  в
Москву по каким-то своим ментовским завязкам.  Если  говорить  точнее,  он
хотел у знакомых руоповцев добыть материал о связях сына зама  губернатора
Трепко с чеченскими бандитами. От