ик  захлопал
пробитой покрышкой и приткнулся к обочине.
   Извольский, кое-как справившийся с  управлением,  остановил  машину,  с
корнем  выдрал  полуотвалившуюся  дверцу  и  выскочил  вон.  Несмотря   на
воздушные мешки, его довольно сильно стукнуло, он слегка хромал и морщился
от боли в боку. Рядом уже тормозила светло-серая "БМВ" с охранниками.
   Водитель "шестерки" сидел в своей тачке, видимо, в трансе.  Разъяренный
Извольский подскочил к "жигулям", рванул дверцу и скомандовал:
   - А ну вылазь, козел!
   Два охранника бугрились за ним плотной стеной.
   Водитель  не  вылазил.  Извольский  обеспокоенно  сунул  голову  внутрь
"жигулей".
   За рулем,  сжавшись  в  комочек,  сидела  испуганная  девушка  в  сером
шерстяном жакетике и синих джинсах. Невидящими  глазами  она  смотрела  на
вдрызг изувеченный "мерс", из которого вылез хорошо одетый  мордоворот,  и
на сопровождающих его качков из "БМВ". С ней случилось самое страшное, что
может случиться с российским автомобилевладельцем: она  побила  бандитскую
иномарку.
   За последние годы директор привык к  девицам  совсем  другого  сорта  -
длинноногим, полуголым и ярко накрашенным, и  он  сразу  заметил,  что  на
девушке  не  было  никаких  украшений  и  никакой   косметики.   На   вкус
Извольского, она была не столько хороша,  сколько  беззащитна,  как  серый
воробышек.
   Ярость Извольского внезапно улеглась. Как ни был  он  раздосадован,  он
все же  прекрасно  понимал,  что,  иди  он  помедленней,  он  бы  спокойно
увернулся от "шестерки", и что скорость на МКАД все-таки ограничена 100 км
в час. Кроме того, одного взгляда на масляное  пятно  хватило  ему,  чтобы
сообразить, что случилось, и он понимал, что, попади на пятно он, - он  бы
так же кувыркался поперек полосы.
   - Ну, что сидишь? Ты цела? - добродушно сказал Извольский.
   Девушка опустила головку на руль и зарыдала. К месту  происшествия  уже
подруливала патрульная машина ГАИ.
   - Что такое? - осведомился  толстенький  сержант  с  полосатым  жезлом,
вышагивая прямо к "шестерке". Водитель военного грузовика рассыпался перед
ним мелким бесом.
   - Это все "шестерка", - закричал  он,  -  она  как  вправо  закрутится,
сначала долбанула "мерс", а уж "мерс" отлетел на меня,  и  я  ему  добавил
маненько. Я не виноват!
   Сержант направился к "шестерке"  и  легонько  постучал  жезлом  о  край
спущенного стекла.
   - Эй, барышня, - позвал сержант, - вылазьте.
   Девушка, опустив голову,  вылезла  из  машины.  Теперь  Извольский  мог
заметить, что она все-таки  и  стройная,  и  длинноногая,  -  несмотря  на
уродливые дешевые джинсы и китайские кроссовки. Кроссовки были  старые,  с
постиранными шнурками и  тщательно  отмытыми  трещинами.  У  девушки  были
длинные волосы цвета спелого ячменя и  серые  мягкие  глаза.  Волосы  были
собраны в  конский  хвостик  и  перехвачены  сзади  дешевой  пластмассовой
заколкой.
   - Что ж вы ездите, сломя голову? - ехидно начал сержант, - ваши права?
   Девушка покопалась в сумочке и извлекла оттуда права и техпаспорт.
   - Денисова Ирина Григорьевна, - прочитал сержант, -  ну  что  ж,  Ирина
Григорьевна - пошли!
   - Минуточку, - сказал Извольский. Сержант остановился.
   -  Ирина  Григорьевна,  -  спросил  Извольский,  -  вы  ко  мне  имеете
какие-нибудь претензии?
   Двухметровые качки лыбились на  нее  за  директорской  спиной.  Девушка
глядела на Извольского с ужасом.
   - Нет, - пролепетала она.
   - Ну вот видите, - сказал Извольский, - и я не имею. Так что стороны от
оформления ДТП отказываются.
   Девушка поглядела на  Извольского  и,  видимо  неверно  истолковав  его
мотивы, шарахнулась к сержанту.
   - Нет! - вскрикнула она. Сержант набычился.
   - Эй, гражданин, - сказал он, - если вы  намерены  разбираться  частным
порядком...
   Извольский  сунул  ему  под  нос  два  удостоверения:  гендиректора   и
областного депутата.
   - Уймись, москвич, - сказал он, - я не Ирод, чтоб младенцев резать.
   - А ты как? - спросил сержант военного водителя.
   Извольский вместе с сержантом обошли тягач. Девушка  плелась  за  ними.
Громадный  тягач,  разворотивший  "мерсу"  полморды,  отделался   скромной
царапиной вдоль крыла и спущенным колесом.
   - А ему-то что? - сказал Извольский, - пусть  колесо  сменит  и  дальше
пылит. И оборотился к девушке:
   - До дома-то сможете доехать?
   Та растерянно пожала плечами. Извольский вынул у нее из рук ключи,  сел
в машину и попробовал  завести  двигатель.  Раздался  щелчок  втягивающего
реле. "Шестерка" даже не чихнула. Извольский обошел машину, поднял капот и
брезгливо заглянул внутрь.
   - Тромблер накрылся, - констатировал директор.
   Они сели в гаишную канарейку и по очереди, на обороте одного и того  же
листа, написали, что от оформления ДТП  отказываются.  Потом  другой  лист
таким же макаром заполнили Извольский и водитель военного грузовика.
   Девушка понемногу отходила от первоначального  шока.  Она  уже  поняла,
что, судя по всему, эти странные  бандиты  или  бизнесмены  не  собираются
драть с нее полную стоимость убитого "мерса". Несчастье сдулось до средних
размеров  и  приняло  более  бытовые  формы:  как  доехать  до   дома   на
искалеченной машине? Из каких шишей платить за ремонт  двигателя?  Девушку
внезапно начала бить дрожь.
   - Ты чего дрожишь? - спросил Извольский, -  все  уже  позади.  Жива,  и
ладно. Вон, побиться могла в дым.
   - Д-да мне просто холодно, - сказала Ирина.
   Действительно, на улице было чуть выше нуля,  и  Ирина,  рассчитывавшая
проделать весь путь в машине, не захватила с собой ни плащика, ни шубки.
   Извольский снял с себя темно-серое шерстяное пальто и  закутал  в  него
девушку. Ростом Извольский был под  метр  девяносто,  и  в  свои  тридцать
четыре года некогда  атлетически  сложенный  директор  изрядно  располнел.
Ирина утонула в темно-серых складках; пальто, бывшее Извольскому чуть ниже
колена, мело полосу.
   Скрипнули тормоза, и на сцене  появились  еще  две  машины:  кто-то  из
охранников Извольского вызвонил их по телефону. Из черной "ауди" выпрыгнул
Денис Черяга:
   - Славка? Ты в порядке?
   Ирина и Извольский обернулись одновременно. Ирина взглянула на легкого,
сухощавого человека в  черной  кожаной  куртке,  вылезшего  из  "ауди",  и
внезапно словно невидимый и неслышимый клубок перекатился между ними -  из
улыбки в улыбку, изо взгляда во взгляд.
   Извольский вздрогнул и прижал к себе Ирину.
   - Со мной все в порядке, - проговорил он, - вот, девушку  надо  отвезти
домой.
   Денис покосился на машины, приткнувшиеся вдоль дороги.  "Шестерка"  еще
смотрелась цивилизованно, а вот "мерс" выглядел  так,  словно  его  правым
крылом сунули в мясорубку. Денис представил себе, что  было  бы,  если  бы
вместо "мерса" с его системами безопасности Извольский ехал в какой-нибудь
отечественной "волге", и невольно передернулся.
   Надобно сказать, что Денис неверно оценил ситуацию. Зная за  Извольским
привычку к дикой езде, он не сомневался, что виновником аварии на все  сто
является "мерс", а не скорбного вида "шестерка". Благо  гаишники,  которые
могли дать несущемуся, как баллистическая ракета, "мерсу"  зеленую  улицу,
остались за уральским хребтом.
   Живой и даже ничуть не ободранный Извольский поманил Дениса пальцем,  и
они отошли в сторону.
   - Что там за история с вертолетом? - спросил Извольский.
   Черяга хитро улыбнулся.
   - Просто летела вертушка с полигона в Тушино за запчастями, - развел он
руками, - летела-летела, пилот смотрит вниз, видит: ба, да  это  же  Денис
Черяга! Подобрала Черягу, летим дальше. Я  смотрю  вниз:  ба,  да  это  же
Брелер разбирается с  каким-то  гоблином!  Спустился  вниз,  спрыгиваю  из
вертушки, спрашиваю: "Какие проблемы"?
   Денис шутовски развел руками.
   - Пролепетал гоблин что-то невнятное, сел в "бимер" да как рванет...  А
ты еще спрашивал - зачем нам КМЗ... Слушай, давай танковый завод купим!
   Извольский усмехнулся.
   - А ты свою стряпню не пересолил? - спросил директор.
   Черяга покачал головой.
   - Я вечером Коваля встретил. Законника. Та-акой вежливый был... Проняла
их вертушка до самых печенок.
   - Еще что?
   - Слав, там обэповец с Украины приехал. Конотопом интересуется.
   - Где он сейчас?
   Денис позволил себе довольный смешок.
   - Дрыхнет на нашей фазенде. Вчера  нализался  до  свинского  состояния,
чуть девочку не утопил в бассейне. Девочки, жратва и  киносъемка  за  счет
фирмы... Говорит, копают не под нас - под начальника железной дороги.
   На то, что Неклясов продержал обэповца три часа в  предбаннике,  Черяга
жаловаться не стал. Вообще-то Извольский  жалобы  поощрял,  и  Неклясов  в
подобной ситуации Черягу бы наверняка заложил, но...
   - А что Заславский?
   - Заславского бандиты сперли, - проговорил Денис, - авторитет по кличке
Лось. Правая рука Коваля. Двести штук требуют.
   - А почему сперли?
   - Дрянь наш Заславский. Яблоко от яблони  недалеко  падает...  В  карты
играл, кучу денег  проиграл,  через  это  Лось  на  него  и  вышел.  Дурью
баловался, пока неясно, в каком размере... У меня такое предчувствие,  что
они с Лосем вдвоем завод кидали.
   - Кто такой Лось?
   - Тридцать пять лет, бывший чемпион Союза по  биатлону.  Беспредельщик.
Его Коваль взял в качестве одноразового прибора. Лось уцелел,  из  киллера
преобразовался в авторитета,  сколотил  собственную  бригаду,  Коваль  ему
несколько точек отдал. Если Ковалю кого-то надо  завалить,  дело  поручают
Лосю.
   Черяга говорил и смотрел на Извольского. С  директором  явно  творилось
что-то странное: тот слушал рассеянно, не хвалил и не ругал, и  все  время
поглядывал вправо, туда, где в тяжелом мужском пальто у края дороги стояла
женская фигурка.
   - Ладно, - внезапно  сказал  Извольский,  -  насчет  вертушки  молодец,
украинцы на завтра, Заславского - найти.
   - А двести тысяч?
   - Я отморозку за кидалу платить не буду. Помолчал и прибавил:
   - Я лучше вам  заплачу.  Всем  участникам  операции  -  наградной  фонд
пятьдесят тысяч.
   - А если за него "Ивеко" заплатит? Извольский покачал головой.
   - Ни в жисть они не полезут в такое дерьмо. Им твой украинец за пятьсот
долларов больше расскажет, чем Коля за двести тысяч.
   Черяга закусил губу. Что-то в распоряжении Извольского было  ужасно  не
так: нельзя так просто отказываться от человека, даже  если  ты  считаешь,
что он водится с бандитами и что он тебя кинул...
   - А область? - воскликнул Черяга. - Да нас же старший Заславский во все
дырки трахнет, если его убьют!
   - Если его убьют, - философски сказал Извольский,  -  мне  не  придется
объяснять губернатору, за что я его уволил. И еще одно, - ты на Иру так не
смотри.
   - Как? - искренне удивился Черяга.
   - Сам знаешь как, - ответил гендиректор, - она моя жена, ясно?
   Черяга много удивительных вещей слышал от Извольского, но эта, пожалуй,
перешибла все прочие.
   Ни он, ни Извольский даже отдаленно не могли  представить,  какие  беды
свалятся  на  их  голову  из-за  случайной  аварии  на  шоссе.  Извольский
занимался заводом с семи утра и до двенадцати вечера. Субботу он  проводил
в офисе, а воскресенье - с бумагами дома. Не было ни одной вещи на заводе,
которая могла совершиться без  ведома  Извольского.  Влюбленному  человеку
трудно было выдерживать подобный график.
   А это значило, что в тот момент, когда над АМК сгущались  невидимые  ни
Черяге, ни Извольскому тучи, гигантский механизм, чьи связи не уступали по
сложности человеческому мозгу,  внезапно  утратил  безраздельное  внимание
своего руководителя. Это было бы все равно как  если  бы  пилот  самолета,
входящего в штопор, выбрал это время, чтобы перекинуться в картишки.
   Отослав Черягу от греха подальше, Извольский вернулся к Ирине.
   - Вы куда ехали? - спросил он. Голубые его  глаза  глядели  на  девушку
внимательно и довольно откровенно.
   - Я... на дачу, на Калужское шоссе, понимаете, у меня там бабушка...
   Извольский поджал губы. Через десять  минут  в  Белом  Доме  начиналась
встреча по поводу введения экспортных пошлин на металл, на встречу он явно
опаздывал, но это плевать, встреча была  полупредварительная,  Неклясов  и
без него знает, что говорить. А вот на что Извольский надеялся, так это на
то, что девушку можно будет подвезти. Но Ирине было не в центр,  а  совсем
наоборот.
   - Миша, - крикнул Извольский, - отвезешь девушку куда скажет,  а  тачку
пусть Серега дотащит... Куда вам машину довезти, Ирина?
   Ира задумалась,  и  в  этот  момент  в  кармашке  Извольского  зазвонил
телефон. Это был Неклясов. Он звонил от проходной  Белого  Дома.  Неклясов
любопытствовал, долго  ли  патрону  осталось  ехать.  Извольский  внезапно
разозлился.
   - Ну что вы как груднички? - грубо сказал Извольский, - сами ничего  не
трепыхаетесь, чуть что - тятя! Тятя! Ты что, не в курсе проблемы?  Сам  им
все скажешь.
   Упрек Извольского был более чем несправедлив, потому  что  Сляб  всегда
все делал сам, всегда прикидывал ход  частных  переговоров  против  одному
лишь Извольскому ведомого голографического лабиринта  финансов  завода,  и
если кто-то осмеливался без него закупить хоть рулон туалетной бумаги  для
офиса -  этому  энтузиасту  самодеятельности  был  обеспечен  как  минимум
основательный  втык.  Что  же  касается  белодомовских  чиновников  -   то
разъяренный рык по поводу налоговой грабиловки им  полагалось  выслушивать
исключительно от стального короля  России,  а  вовсе  не  от  управляющего
какой-то филькиной конторой под названием "АМК-инвест". И  обещания  щедро
вознаградить сторонников снижения  налогового  бремени  тоже  не  Неклясов
должен был раздавать. Поэтому Неклясов ошеломленно помолчал  в  трубке,  а
потом осторожно справился - когда босс планирует прибыть?
   - Не знаю, - ответил Извольский, - у меня дела. Сунул в карман трубку и
вернулся к Ирине.
   - Знаете что? Давайте я отвезу вас на дачу.
   Ирина опустила глаза. Ей не очень  нравился  этот  человек  со  слишком
толстыми плечами и слишком тяжелым взглядом, и она прекрасно  видела,  что
ему на выручку понаехала целая куча иномарок, и почему бы ему не  посадить
ее в машину, и все? Но отказаться возможности не было. Ирина помнила  лицо
Извольского и бешеный крик "Вылазь, козел!", и что-то подсказывало  Ирине,
что непритворная любезность нового знакомого может так же легко обернуться
дикой яростью, и тогда... господи, страшно себе  представить,  что  тогда!
Интересно, сколько стоит этот в штопор закрученный "мерс"? Ирина понимала,
что не одна она виновата в аварии, что "мерс" шел слишком быстро, но разве
в таких случаях это важно?
   Извольский  сел  за  руль  большого  серого  "СААБа",  а   покалеченную
"шестерку" прицепили к утконосому джипу. На "мерседес" людей  не  хватило,
его так и бросили у обочины; впрочем, Ирине казалось, что наверняка сейчас
кто-нибудь подъедет и о "мерсе" позаботится.
   "СААБ" стелился над  дорогой  необыкновенно  быстро  и  плавно,  Ирина,
которая всю жизнь ездила по Калужскому шоссе в своем трескучем  жигуленке,
не могла не подивиться  балетной  поступи  иномарки;  впрочем,  дача  была
близко от города, шоссе скоро кончилось, и  "СААБ"  свернул  на  проселок,
опасно ныряя  низким  брюхом  в  обширные  лужи  и  трещины  полуистлевшей
бетонки.
   Пока они ехали, Извольский начал  расспрашивать  Ирину.  Она  оказалась
историком, и не школьным, а университетским, с законченной в прошлом  году
аспирантурой и диссертацией по итальянским торговым городам, и  от  испуга
она говорила довольно много и занимательно,  то  ли  желая  произвести  на
Извольского впечатление, то ли, наоборот, надеясь подчеркнуть, что  она  -
не такая, что ее интересует Флоренция XIV века, но никак  не  России  века
XX, и уж тем более не интересует ее конкретный обитатель России  по  имени
Вячеслав, а по фамилии Извольский (Сляб представился). Она объяснила,  что
едет на дачу, потому что там бабушка Настя, которая ни за  что  не  желает
перебираться в Москву раньше декабря, и Извольский уже заранее проклял эту
неведомую старуху, которая помешает им с Ириной остаться вдвоем.
   - А вы чем занимаетесь? - спросила она, когда "СААБ" уже  сворачивал  в
последнее коленце проселка.
   - Металлом, - ответил Извольский.
   - Торгуете?
   - Я директор Ахтарского металлургического комбината.
   По взгляду Ирины Извольский понял, что она понятия не  имеет,  чем  АМК
отличается, к примеру, от издохшей чулочно-носочной фабрики, -  точно  так
же как он,  Извольский,  не  в  силах  отличить  какого-нибудь  Медичи  от
какого-нибудь Черчи или Донати, и это обстоятельство,  вместо  того  чтобы
взбесить, неожиданно развеселило его.
   Дача  оказалась  в  точности  такой,  какой  ее  и   представлял   себе
Извольский: одноэтажной деревянной халупкой в садоводческом  товариществе,
с дымком, вьющимся из трубы, необыкновенно ухоженным  и  оттого  по  осени
почти голым участком, и толстой маленькой таксой,  которая  приветствовала
незнакомую машину захлебывающимся лаем.
   На  лай  таксы  на  крыльцо  вышла  старушка,  и  Извольский   внезапно
успокоился: старушка была тоненькая и ветхая,  словно  полуразмытая  водой
акварель, и Извольскому сразу показалось, что они  с  Ириной  все-таки  на
этой даче одни, а старушка - ну это уже  вроде  как  фамильный  призрак  в
стенах замка, не третий лишний и не свидетель.
   Ирина принялась объяснять бабе Насте, что приехала на машине знакомого,
чтобы не волновать ее рассказом об аварии и прочих вещах,  но  баба  Настя
явно не слышала почти ничего и не волновалась, а просто улыбалась Ирине  и
Извольскому и, наверняка, даже не отличала "СААБа" от "жигулей".
   Ирина вынула из  багажника  "СААБа"  два  пластиковых  пакета  с  едой,
предусмотрительно переложенных  ею  из  побитых  "жигулей",  и  Извольский
запоздало ругнулся, что не заехал в магазин и не накупил чего-нибудь более
вкусного, чем в этих старых пакетах.
   А Ирина уже хлопотала где-то на кухне,  и  на  маленькой  террасе  дачи
пахло собакой и котом, откуда-то вдруг  пошел  мелкий,  тонущий  в  тумане
дождик, и баба Настя очень громко сказала  Извольскому,  чтобы  он  снимал
ботинки и шел пить чай.
   От террасы в кухню вел маленький коридорчик, и Извольский задержался  в
коридорчике, разглядывая себя в зеркало.
   То, что он видел, ему далеко не понравилось. Да, костюм  на  Извольском
был пошит у Грекова, шелковый  галстук  с  бордовыми  разводами  стоил  не
меньше двухсот долларов, и белейший воротничок  белейшей  рубашки  оттенял
тщательно выбритый подбородок. На этом плюсы кончались.
   Вячеславу Извольскому было всего тридцать четыре года -  возраст  более
чем  молодой  для  единоличного  хозяина  пятого  по   величине   в   мире
металлургического комбината и некоронованного диктатора сибирского  города
с населением в двести тысяч человек.
   Двенадцать лет назад атлетически сложенный, стройный  Слава  Извольский
был героем-любовником всего курса и кандидатом в мастера спорта по  боксу.
С тех пор привычка к власти, долгие переговоры  и  перелеты,  бесчисленные
бумаги и хорошая пища, в которой Извольский  никогда  себе  не  отказывал,
сыграли с ним  дурную  шутку.  Некогда  сухощавое  лицо  стало  розовым  и
откормленным, как у свинки. Мускулы на плечах превратились  в  жир;  талия
изрядно разрослась. Из старенького, обклееного бумагой  зеркала  на  Славу
Извольского глядел упитанный и мордастый  хряк  весом  в  добрый  центнер.
Извольский невольно представил рядом с собой жилистого и сухощавого Черягу
и тихо вздохнул.
   В кухне была распакована нехитрая снедь, которую  Ирина  привезла  бабе
Насте,  и  на  деревянном  столике  в  щербатых  тарелках  были  разложены
пошехонский сыр и розовая докторская колбаса.  Извольский  не  видал  этой
колбасы вот уже лет пять и даже  не  знал,  что  она  еще  существует.  Он
почему-то думал,  что  докторская  колбаса  канула  в  вечность  вместе  с
продуктовыми  заказами,  очеред