ить концы...
   Со стеклом в кладовке все оказалось так же просто. Лось обошел  дачу  с
тыла, попутно отметив, что на фасаде на первом этаже светится только  одно
окно. И, судя по мечущимся на  розовой  занавеске  теням,  футбол  еще  не
кончился.
   Лось бесшумно обвел стеклорезом окружность, вынул вырезанный  кружок  с
помощью присоски, поднял защелку. Рама была, натурально, двойная, операцию
пришлось повторить четыре раза, два раза для нижних защелок и два раза для
верхних.
   Спустя двадцать минут  после  того,  как  за  Лосем  затворилась  дверь
гаража, он стоял на полу в подсобке, ведущей в  кухню.  Лось  прислушался:
все было тихо, только еле-еле, через соседнюю стенку, орал футбол. В  доме
была прекрасная звукоизоляция, и Лось порадовался этому факту. Это вам  не
московская  пятиэтажка,  где  соседи  могут  переполошиться,   даже   если
стреляешь с глушителем. Да он гранату в спальню Извольского может  кинуть,
охраннички даже не почешутся, благо стекла в спальне  пуленепробиваемые  и
взрывную волну, скорее всего, выдержат.
   Лось наклонился и снял с  ног  завязанные  поверх  кроссовок  тряпичные
пакетики, смотал их и сунул в карман. Теперь его ноги не оставляли  следов
на паркете. Буде какому охраннику приспичит в туалет - пройдет в туалет  и
следов на полу не заметит. Кожанку он тоже снял и аккуратно привесил ее на
крючок у входа в подсобку. Все равно уедет он отсюда в дубленке Черяги,  а
потеть, шляясь по дому в теплой куртке, совершенно незачем.  Кожанка  была
новая, купленная в Москве на вещевом рынке, и шиш по ней  следствие  потом
чего-нибудь отследит. Разве что найдет волос  со  светлого  (под  шевелюру
Черяги) парика из натуральных волос, который сейчас украшал чело Лося. Так
это ради бога, пусть ищут и обрящут, исполать им...
   Лось  отворил  дверь  из  подсобки  и,  держа  в  правой  руке  вздетую
"беретту", выскользнул в холл. Тот был освещен слабо,  справа  от  Лося  в
сумрак  уходил  контур  огромной  гостиной  с  погасшим   камином,   слева
начиналась  широкая  мраморная  лестница.  Рядом  с  лестницей   виднелась
вместительная клетка  лифта.  Лось  на  мгновение  даже  изумился  барской
прихоти,  а  потом  сообразил,  что  лифт  наверняка  учредили   для   уже
парализованного Сляба.
   Неслышно ступая по мраморным ступеням, затянутым серым ковролином, Лось
поднялся на третий этаж. Прямо перед ним оказалась небольшая  гостиная  не
гостиная, зала не зала - с  двумя  пальмами  у  балконной  двери,  удобным
диваном и шахматным столиком. Слева, как  и  было  предсказано,  начинался
широкий коридор, вдоль которого тянулись неяркие  матовые  лампы  дневного
света.
   У первой двери налево была аляповатая ручка  желтого  цвета  (наверняка
позолоченная). Сверху ручки был вделан  цифровой  замок.  Лось  знал,  что
дверь двойная, -  сначала  добротная  деревянная,  а  затем  стеклянная  с
занавеской.
   Лось открыл деревянную дверь и скользнул внутрь.
   В комнате было необыкновенно тихо. Он ожидал услышать голос Черяги  или
Извольского, но никто ничего не говорил и, что гораздо важнее, - света  за
стеклянной дверью почти не было.
   Лось помедлил еще несколько  мгновений,  прислушиваясь.  Уши  его,  как
бортовой комплекс заходящего на цель  истребителя,  собирали  в  себя  всю
информацию о состоянии окружающего мира, но красная лампочка на внутреннем
пульте не загоралась.
   Лось отворил стеклянную дверь.
   Он был готов стрелять немедленно, но этого не потребовалось.
   Он стоял на пороге просторной спальни.  Днем  комната,  вероятно,  была
залита светом из трех широких окон, образующих  эркер.  Сейчас  окна  были
задернуты плотными бархатными шторами, но не до  конца,  и  яркий  фонарь,
горящий на  улице,  выхватывал  из  темноты  широкую  постель  и  рядом  -
уставленную лекарствами тумбочку.
   Что удивило Лося - Извольский спал  не  один.  Рядом  с  парализованным
человеком свернулась в клубок женская фигурка. Светлые волосы  рассыпались
по подушке, голова уткнулась куда-то под мышку Извольскому. "И что баба не
сделает ради денег", - подумал про себя Лось. Извольский  лежал  навзничь,
полумрак мешал Лосю получше рассмотреть полное желтоватое лицо с закрытыми
глазами. Девушка лежала боком,  Лось  видел  только  волосы  цвета  спелой
пшеницы. Наверное, это была та самая Ира, которая два часа  назад  просила
Калягина помириться  с  Черягой.  Просьба  очень  разумная,  но  несколько
запоздалая.
   Вокруг стояла мертвая тишина, и Лось слышал, как дышат двое в  постели:
Извольский тяжело, с заметным присвистом, девушка совсем неслышно.
   "Если Черяга не в спальне Извольского, то он в его кабинете, - вспомнил
Лось четкую инструкцию Калягина, - выходишь из спальни, идешь по коридору,
вторая дверь направо. Охранников на втором этаже нет, ничего не бойся".
   Лось поднял руку,  сделал  два  шага  и  выстрелил.  Одному  из  лучших
стрелков России было впадло стрелять в упор в  спящего  паралитика,  и  он
стрелял метров с двух. На лбу Извольского появилась темная точка,  похожая
на майского жука. Девушка даже не вздрогнула, когда вторая пуля вошла ей в
висок. В принципе девушку можно было оставить в живых, но  -  не  дай  бог
проснется и увидит рядом с собой мертвого жениха раньше, чем  Лось  сумеет
выбраться из Ахтарска. Так что можно было считать, что девочке не повезло.
Лучше ей было бы ночевать сегодня в другом месте.
   Лось, не выпуская пистолета, повернулся к двери. И только тут  до  него
дошло, что  происходит  нечто  очень  странное.  А  именно  -  оба  спящих
продолжали размеренно дышать.
   В следующую секунду внешняя дверь, снабженная  цифровым  замком,  мягко
щелкнула,  и  Лось  понял,  что  она  закрылась.  Под  потолком   вспыхнул
лимонно-резкий свет.
   - Бросили бы вы пушку, Александр Спиридоныч,  -  посоветовал  откуда-то
мягкий голос.
   Лось сорвал одеяло с постели. Никакого Извольского там и  в  помине  не
было. На подушке, мертво поблескивая резиновой кожей, лежала голова  вроде
тех, которые играют в "Куклах". Голова, надо сказать, была классная -  при
плохом освещении ближе чем с полуметра и не отличишь. Вместо тела у головы
был элементарно скатанный валик.  А  с  девчонкой  и  того  проще,  головы
никакой не было, был светлый парик, надетый на гипсовую кругляшку.
   Лось  в  бешенстве  сбросил  подушки.  Между  ними  бесшумно   крутился
маленький черный магнитофон, и из этого магнитофона по-прежнему доносилось
размеренное дыхание: мужское, с присвистом,  и  почти  неслышное  женское.
Почему-то  Лося  особенно  взбесило,  что  магнитофон   был   никакая   не
спецтехника, а обычный репортерский диктофончик,  чуть  ли  не  китайского
производства и с несодранной аляповатой наклейкой.
   - А теперь, Лось, - мягко сказал все тот же голос  с  потолка,  -  будь
добр, ствол положи на тумбочку, разденься, ляг на пол и  руки  за  голову.
Трусы   можешь   оставить.   Стеклышки   в   спальне,   как   ты   знаешь,
пуленепробиваемые. Так что, пожалуйста, никуда не  бросайся  и  ничего  не
ломай, а то вчиним иск за умышленную порчу чужого имущества.
   "Интересно, Калягин меня сдал или со мною влип?" - подумал Лось. Однако
предаваться долгим размышлениям не приходилось. Лось аккуратно,  как  было
ведено, положил волыну на столик,  поразмыслил  и  вытащил,  во  избежание
недоразумений, еще одну.
   Разделся и лег на пушистую медвежью шкуру.
   Дверь щелкнула снова, раздались шаги, в затылок  Лосю  уперся  холодный
девятимиллиметровый ствол. Скосив глаза. Лось увидел  белые  кроссовки  на
трех или четырех парах ног. Кто-то из охранников нагнулся, подобрал одежду
Лося и начал ее проверять.
   Через несколько минут шмотки швырнули около него.
   - Чисто. Можешь одеться.
   Лось влез обратно в штаны, застегнул рубашку и  натянул  сверху  черную
водолазку.  Кроссовки,  впрочем,  у  него  отобрали,  видимо,  в  качестве
дополнительной страховки. Мало кому придет в  голову  мысль  выскочить  из
дома в двенадцатиградусный мороз без ботинок.
   Руки тут же завернули назад и стянули наручниками.
   - Пошли.
   По коридору его протащили, подхватив под локти. Две двери слева, третья
- направо.  Лося  впихнули  в  тот  самый  кабинет  Извольского,  куда  он
намеревался заглянуть после спальни.
   Кабинет был ярко освещен. Стол  самого  директора  был  пуст,  зато  за
длинным розового  дерева  столом  для  совещаний  сидели  двое:  Черяга  и
Калягин. Сбоку располагались еще охранники, все вооруженные. Лося  удивило
отсутствие Извольского, но тут  же  он  сообразил,  что  это  от  излишней
осторожности. Извольский наверняка был рядом и смотрел  все  представление
по телевизору. Но режиссеры-любители не хотели, чтобы в случае неразумного
поведения Лося парализованный человек послужил бы  какой-нибудь  приманкой
или, скажем, помехой для стрельбы. Это  было  лишнее  -  Лось  вести  себя
неразумно не собирался. Если его не пристрелили в спальне - не  пристрелят
и сейчас.
   - Присаживайся, Лось, - любезно сказал Черяга. Это его голос звучал  со
стены пять минут  назад.  Лося  усадили  в  вертящееся  кресло  и  тут  же
пристегнули еще одной парой наручников.
   - Дурак ты, Вовка, что меня сдал, -  сказал  Лось,  -  тебе  самому  за
Камаза яйца повыдергают.
   - Думаю, что вы не  очень  въезжаете  в  ситуацию,  -  покачал  головой
Черяга, - никого Вовка не сдавал. И вообще  у  нас  с  ним  очень  хорошие
отношения. Гораздо лучшие, чем могла бы подумать невнимательная публика.
   - Да и у меня неплохие, - сказал знакомый голос из-за спины Лося.
   Тот обернулся: в углу комнаты, незамеченный им с  первого  раза,  стоял
здоровый, что твой медведь, мордоворот - мама моя, да это Витя Камаз...
   - Ты? -  в  обалдении  спросил  Лось,  -  откуда?  Тебя  же  в  капусту
покрошили...
   - Видите ли, - с прежней  любезностью  объяснил  Черяга,  -  пока  ваши
ребятки ехали гасить Камаза, их стволы некоторое время находились отдельно
от исполнителей, и это дало нам возможность позаботиться о патронах. А так
как  оружие  было  брошено  на  месте   преступления,   как   и   подобает
профессионалам, и подобрано, соответственно, промышленной полицией,  то  о
подмене никто и не узнал. Единственное, что я должен заметить, -  это  что
Витя Камаз оказался препаршивым актером. Нам пришлось испортить целых  три
пленки, потому что на первых двух труп ерзал, трепетал ресницами,  и  даже
один раз расчихался. Лось некоторое время тупо смотрел на Черягу.
   - Вы заменили патроны на холостые?! Это не может быть! На автоматах  не
было насадки! И я... я перещелкивал обойму перед стрельбой! Я  что,  похож
на идиота?
   - Зачем на холостые? - удивился Черяга, - как  вы  правильно  отметили,
Александр  Спиридоныч,  автомат  Калашникова   перезаряжается,   используя
энергию пороховых газов, и без специальной насадки холостыми  из  него  не
стрельнешь... Вовка просто вынул из патронов половину  порохового  заряда.
Простая рутинная операция, которая заняла у него где-то часа три...  Убить
ими было можно только с расстояния этак в полметра.  Хотя,  разумеется,  у
Вити был бронежилет...
   - А если бы мы проверили патроны?!
   - Ну, это было маловероятно.  Люди  и  обойму-то  не  проверяют,  а  уж
расковыривать патрон... Во-первых,  у  вас  не  было  на  это  времени,  а
во-вторых, если бы вы проверили патроны, вы вряд ли стали бы участвовать в
покушении. Вы рванули бы из города, справедливо рассудив,  что  вам  сдали
крапленые карты...
   - Вообще-то, - сказал Камаз, - у меня была мысля,  что  твои  ребятишки
все-таки  проверят  маслины.  Так  что  этим  хорошо   было   теоретически
рассуждать, а я чуть в штаны не наделал, когда шмалять  начали.  А  как  я
замерз! Это ж, мама моя - полчаса пролежать на  тридцатиградусном  морозе,
головой со ступенек вниз!
   Лось недоуменно поднял голову.
   - А баклан? - вдруг спросил он, - баклана-то загасили!
   Черяга, Камаз и Калягин молчали. Камаз внезапно нехорошо усмехнулся,  и
Лось все понял.
   - Баклан видел, как менты меняли обоймы, да? Или что Камаз живой? И  вы
его замочили, чтобы он не болтал лишнего?
   Вовка Калягин коротко рассмеялся.  Лось  молчал.  Уже  было  ясно,  что
влетел он капитально, и не только он, но и Коваль, и Лучков, и вообще банк
"Ивеко" как таковой. Утешало только то,  что  целью  сегодняшней  операции
была явно не поимка московского бизнесмена  Александра  Лосева  по  кличке
Лось. Извольский придумал  этот  пасьянс,  Извольский  и  сдал  себе  одни
сплошные козыри. Это просто даже страшно, какую предъяву  теперь  Вячеслав
Извольский может делать "Ивеко"... Да он их через колено может  ломать.  У
него есть киллер, у него есть  стрельба  киллера  по  спящим  объектам,  -
неважно, что объекты оказались куклами, - и у него наверняка  есть  пленки
про все, кончая переговорами Калягина с Лучковым и Ковалем. Сто к  одному,
что даже из той подворотни, из которой они палили по целому и  невредимому
Камазу, тоже выглядывала видеокамера, вот уж действительно кино так кино -
трупа нет, а съемка есть... Как же они ее  демонстрировать-то  будут?  Там
же, на пленке, менты должны стрелять  в  этого  баклана,  нет,  даже  двух
бакланов! Как его - Димка Хряк со товарищем...
   Однако вот что хорошо: если Извольскому нужно все это для  разговора  с
"Ивеко", то есть  шанс,  что  дело  кончится  не  публичным  мордобоем,  а
компромиссами, а в подобном случае у Лося есть все шансы войти в  пакетное
соглашение и уцелеть. Что, в самом деле, ему  можно  предъявить?  Расстрел
диванного валика? Стрельбу холостыми патронами по Камазу? Ну-у,  извините,
ребята, если за стрельбу холостыми сажать, то вон всех киношников  и  всех
салютчиков посадить придется...
   Черяга шевельнулся.
   - А теперь, Александр Спиридоныч, - с подчеркнутой  вежливостью  сказал
он, - когда  мы  удовлетворили  ваше  любопытство,  не  соизволите  ли  вы
ответить на кое-какие  вопросы.  Меня  всегда  ужасно  занимало  -  почему
все-таки грохнули Колю Заславского? Ведь, насколько я понимаю,  он  должен
был улететь в Швейцарию и там зажить в довольстве и неизвестности.
   - Ну да, - фыркнул Лось, - а четыре лимона?
   - С распиленного кредита?
   - Да.
   - А разве вы ничего от кредита не получили?
   - Я так понимаю, - сказал Лось, - что мою долю Лучков получил и  зажал.
На халяве решил проехать. Не, ну ты сам  посуди  -  у  фраера  в  кошельке
четыре лимона, а фраер бесхозный. Он же все равно их украл!
   - За что я люблю российский криминалитет, - улыбаясь, сказал Черяга,  -
так это за обостренное чувство справедливости. Чуткая  душа  не  позволяет
им, если кто свистнул чужие бабки, оставить этого гада безнаказанным...
   Черяга потянулся, с хрустом расправляя кости.
   - Ладно, Вова, забирай своего кадра. Уже первый час. Славке вредно  так
поздно ложиться.
   Скверная ангина, прицепившаяся, как  хвост  "наружки",  к  шефу  службы
безопасности "Ивеко" Иннокентию Лучкову, не отпускала его вот уже  седьмой
день. Она все время лезла наружу болью в  горле  и  высокой  температурой,
Лучков сморкался, кашлял, и на работе беспрестанно пил  горячее  молоко  с
медом.
   Из-за поганой ангины Лучков проснулся в полвосьмого  утра,  на  полтора
часа позднее обычного, и было это пробуждение скверным:  в  дверь  спальни
постучался охранник и доложил, что у ворот дома стоит "мерс", а в  "мерсе"
сидит человек, который хочет немедленно говорить с Лучковым, и зовут этого
человека Денис Черяга.
   Лучков мгновенно понял, что влетел. Точнее,  сначала  он  подумал,  что
сейчас  еще  пять  утра,  и  он  еще  спит  и  видит  гнуснейший  сон,  а,
проснувшись, включит телевизор и услышит в  выпуске  новостей  известия  о
кровавой  трагедии,  разыгравшейся  ночью  в  Ахтарске.  Дикторша   скажет
что-нибудь такое душещипательное, а потом в кадр просунется мордастая рожа
министра внутренних дел, большого приятеля Арбатова,  и  заверит,  что  на
раскрытие  преступления  брошены  лучшие  силы  и  что  преступники  будут
непременно найдены.
   Но очень быстро, несмотря на высокую температуру, Лучков сообразил, что
это не сон, а явь, и что если  новости  о  произошедшем  прошлой  ночью  в
Ахтарске  объявятся  на  телевидении,  то  выглядеть  они   будут   совсем
по-другому.
   Было ясно, что банк влип, вот только неясно, по шею или по уши.
   Когда слегка небритый и, видимо, недоспавший Черяга вошел в гостиную, у
Лучкова еще шевельнулась слабая надежда: а вдруг акция была отложена (дата
исполнения строго не фиксировалась), и то, что  Черяга  утром  оказался  в
Москве - это просто дикое совпадение? Но тут же надежда утопла сама собой,
потому что было ясно, что в полвосьмого Черяга  мог  оказаться  в  Москве,
только прилетев на личном самолете Извольского, и с какой  бы  он  радости
ломанулся в Москву ни свет ни заря?
   Противу ожиданий, Черяга очень добросердечно поздоровался с Лучковым, а
потом спросил:
   - У вас видак есть?
   Видеомагнитофон в  гостиной,  разумеется,  был,  и  Черяга  вытащил  из
дипломата кассету и вставил ее в видак.
   - Хочу вам продемонстрировать один фильм, - сказал Черяга.
   На экране возникло изображение человека в джинсах и  черной  водолазке,
пробирающегося по коридору богатого  загородного  дома.  Человек  повернул
голову, и Лучков узнал Лося.  На  мгновение  Лучкову  показалось,  что  он
просто смотрит репортаж, зафиксированный глупыми камерами  пост-фактум,  и
он оцепенел от ужаса, когда на глазах видеокамер Лось поднял  "беретту"  и
бесшумно выстрелил в головы спящих людей. Но тут же очарование рассеялось:
Лось кинулся к постели, разворошил манекены, заметался волком по  комнате,
а потом послушно лег на пол, подчиняясь командам.
   - И почему вы показываете это мне? - хладнокровно спросил Лучков.
   Еще не все было потеряно. Шура Лось ничего говорить  не  будет,  нет  у
него такой привычки - болтать почем зря, да и пришить Лосю нельзя  ничего:
в уголовном кодексе нет статьи за расстрел  манекенов.  Если  они  сгребли
Калягина, - это полный  звиздец,  но  ввиду  масштабности  дело  наверняка
поручат Генеральной прокуратуре, Калягина заберут в Москву, а в Москве  он
либо переменит показания, либо сгинет. Ему выгодно  переменить  показания,
потому что иначе на нем висит Витя Камаз...
   - Так при чем здесь я? - повторил Лучков.
   - Видите ли, - сказал Черяга, - это не единственная пленка,  которая  у
нас есть. Мне очень жаль, что здесь нет Славки, потому что я  был  простым
исполнителем, ну да тем не менее... Понимаете, как  только  случилась  эта
недостача с акциями, с самого начала было ясно, что  в  данной  российской
реальности  любые  легальные  методы  защиты   от   поглощения   не   дают
стопроцентной гарантии. Условно говоря, это как с банкротством: ты  можешь
быть основным кредитором завода и подать иск, а арбитражный суд возьмет  и
назначит не того управляющего, который назван в иске, а совсем другого.  И
даже  те  методы,  которые  давали  стопроцентную  гарантию,  -  например,
эмиссия, - влекли за собой чудовищные трансакционные издержки. То есть эта
эмиссия полностью законна, но трепать нервы с ее  утверждением  нам  могут
три месяца, и еще столько же апеллировать во всяких разных судах. То  есть
получалось, что легальные и экономические методы защиты не действенны, а к
внеэкономическим методам как-то прибегать не хотелось. Даже  учитывая  тот
факт, что единственным источником проблем комбината был Александр Арбатов.
Не правда ли?
   Вошла приходящая домработница, поставила на  стол  кружку  с  дымящимся
молоком, поверх которого плавали  разводы  меда.  Лучков  терпеть  не  мог
молоко и терпеть не мог мед, но его жена, врач-терапевт, велела  ему  пить
молоко с медом, и Лучков вот уже неделю покорно хлебал это пойло.
   Денис   подождал,   пока    шеф    безопасности    "Ивеко"    отхлебнет
приторно-сладкого молока, и продолжил:
   - Я как-то не думаю, что это вы или там Серов положили на  стол  вашего
шефа гениальный план по захва