иков и зубцов, с пещерными  провалами  окон,  уступами  террас  и
водопадами, наполнявшими крохотные пруды. Непривычное, но чудное зрелище!
   Однако Дарт сейчас о нем не думал, а любовался женщиной. Ее лицо на  фоне
звезд казалось загадочным, полупрозрачным, словно у  бестелесного  призрака,
бродившего тысячу лет по залам и коридорам Камелота.
   Она промолвила:
   - Я - фокатор. Мое имя?
   Дарт взмахнул рукой, и кружева камзола взметнулись с тихим шелестом.
   - Молчи, моя принцесса. Я многое забыл, но помню, как тебя зовут.
   Тогда он впервые сказал ей - Констанция? О чем же  еще  они  говорили  во
время той, их самой первой встречи? Кажется, о прошлом,  о  древней  истории
анхабов, определявшей смысл его будущей миссии? Голос ее ласкал и  убаюкивал
Дарта; внимая этим пленительным звукам, он будто не вслушивался в  слова,  и
все же они каким-то таинственным образом прокладывали путь к  его  сознанию.
Это было одним из талантов фокатора: сделать так, чтоб речь звучала  подобно
музыке и закреплялась в памяти навсегда. Искусство старинных  времен,  такое
же древнее, как цивилизация анхабов?
   Во многом их мир был не похож на земной,  даже  в  древнейшие  эпохи.  Ни
крупных континентов, ни океанов, которые трудно преодолеть,  лишь  небольшие
материки и острова, моря и морские проливы;  у  экватора  берег  пологий,  с
пышной зеленью и изобилием удобных бухт, в  умеренных  широтах  -  гористый,
более суровый, изрезанный фиордами. Материков насчитывалось семнадцать,  все
они были населены, и каждый занимала определенная раса. Раса,  а  не  народ,
ибо в  те  времена  анхабы,  живущие  на  разных  континентах,  не  знали  о
способности их тел к метаморфозам и отличались внешне в той же степени,  что
африканцы  от  скандинавов  или  китайцы  от  обитателей   Западных   Индий.
Собственно, эти различия были  гораздо  глубже  и  выражались  не  только  в
оттенках кожи, формах носов и глаз - они затрагивали физиологию.  Были  расы
гидроидов,  способных  жить  под  водой  и  обладавших  жабрами  или  кожным
дыханием; были расы, чей организм  требовал  долгой  спячки,  или  вовсе  не
знавшие сна, производившие на свет дееспособное  потомство  или  беспомощные
эмбрионы - их приходилось доращивать в искусственной среде; были  расы,  чей
желудок не переваривал  животного  белка,  питавшиеся  растениями  или  теми
продуктами, что добывались на морском шельфе. Варьировались и  сроки  жизни:
век  одних  был   долог,   почти   столетие,   другие   едва   доживали   до
сорока-пятидесяти. На этом пестром фоне разница в  цвете  волос  и  кожи,  в
очертаниях губ, носов, ушных раковин, разное число зубов и пальцев выглядели
чем-то незначительным. И хотя обличье всех аборигенов Анхаба было близким  к
гуманоид-ному,  казалось,  что   планету   населяет   не   одно-единственное
человечество, а совершенно разные, произошедшие от множества  корней,  никак
не связанных друг с другом.
   Это  вело  к  антагонизму  и  могло  бы  явиться  поводом  к  бесконечной
истребительной войне, если б не религиозный и генетический запреты.
   В древности религии анхабов были разнообразны и  многочисленны:  в  одних
краях  поклонялись  солнцу  или  звездным  небесам,  в  других  обожествляли
правителей-джерасси, или священных животных,  или  же  рощи,  реки,  горы  и
холмы, в третьих - ветер, молнию, свет или мрак, и всюду и везде -  почивших
предков. Эта традиция цвела, развивалась и крепла, явив миру в должный  срок
учение ориндо, распространившееся по планете, как пожар в засушливых степях.
Его адепты врачевали и занимались  предвидением  будущего,  читали  мысли  и
слушали божественные Откровения; их церковь фактически объединяла  искателей
знаний и тех, кто от рождения имел паранормальные  таланты,  дар  ясновидца,
телепата или целителя. Внутренний смысл их теологии был тайным, а прозелитам
внушалось, что все они - ветки единого древа, все обладают душой и, закончив
лесную жизнь, уйдут в астральный мир, к умершим предкам, где и соединятся  с
божеством. Но божество - Вселенский Разум-Абсолют - не всех  удостоит  своим
вниманием, а только праведных, отринувших насилие; прочие души исчезнут, как
мгла над утренними водами.
   Таков был первый запрет, религиозный; второй же заключался  в  том,  что,
невзирая на расовую принадлежность, анхабы не питали склонности к убийству и
насилию. Конечно, речь шла не об охоте на птиц или животных,  а  о  разумных
созданиях - их убийство вызывало у большинства  острую  психическую  травму,
сходную с помешательством. То был врожденный инстинкт,  получивший  название
"хийа",  генетически  запрограммированный  механизм,  хранивший  анхабов  от
самоуничтожения. Лишь небольшая их часть - трое-пятеро из тысячи взрослых  -
обладала способностью к убийству, и эти  люди  составили  касту  джерасси  -
правителей, военных феодалов и солдат. Они не верили в богов и не страшились
посмертной кары; они воевали, делили владения и власть -  сначала,  в  эпоху
копья и клинка, между собой на  каждом  континенте,  затем,  когда  возникли
государства и новое оружие, рожденное техническим прогрессом,  пришел  черед
межрасовых конфликтов.
   Эти войны казались сперва не столь разрушительными и  свирепыми,  как  на
Земле. Питала их алчность, а целью оставалась власть, уже не над  конкретным
материком, а  над  планетой,  но  велись  они  только  мужчинами-джерасси  -
которых, при миллиардном населении Анхаба,  было  не  слишком  много,  тысяч
восемьсот.
   Сражались с  надводных  и  воздушных  кораблей,  не  пулевым,  а  лучевым
оружием: прятались за силовыми щитами, резали суда клинками плазмы,  пускали
в ход генераторы инфразвука и  ослепляющие  вспышки,  энергетическим  ударом
вызывали шторм. Мощное оружие, губительное для s людей, но,  к  счастью,  не
для окружающей среды; взлет технологии на Анхабе оказался  стремителен,  век
пороха и пара - недолог,  а  нефтяная  и  ядерная  эры  -  еще  короче,  без
потрясающих воображение катастроф.
   Битвы, однако, были ожесточенными и продолжались лет пятьдесят, а  может,
и больше - в точности никто не знал, так  как  от  тех  времен,  канувших  в
бездну ста тридцати тысячелетий, сохранились только пыль,  прах  да  скудный
флер легенд, питавших домыслы историков. Но, вероятно, битвы велись лишь  за
контроль над воздухом, морем и островами, ибо силы противников были примерно
равными, и ни одной из сторон не удавалось преодолеть континентальную защиту
и высадиться на чужом материке. К тому же любой из этих семнадцати  анклавов
был для остальных анхабских рас терра инкогнита,  землей  неведомой  -  ведь
из-за  различий  между  анхабами  никто  не  мог  заслать  к  врагам   своих
разведчиков.
   Так продолжалось до поры, пока на континенте Йодам не  создали  иразов  -
очень примитивных и неспособных абстрактно мыслить, зато не ведавших запрета
хийа. Они не являлись, подобно Голему, квазиживыми существами; плоть их была
металлической, мозг - электронным, а  спектр  реакций  -  простым  и  жестко
запрограммированным. Но дело свое они знали и в томкровавом ремесле не имели
соперников. Отличные боевые  машины,  стремительные,  смертоносные  и  почти
неуязвимые.
   Вскоре их легионами были захвачены два континента, соседних с Йодамом,  и
на Анхабе стало двумя Расами  меньше.  Их  ликвидация  велась  под  лозунгом
борьбы за жизненное пространство и источники сырья, а  геноцид  оправдывался
тем, что истребляемые, собственно, не люди: одни имеют рудиментарный глаз во
лбу,  а  у  других  на  шее  жаберная  щель.  Прежде   такие   различия   не
представлялись чем-то существенным и одиозным; врагов считали-врагами, но не
отказывали им в праве именоваться  людьми.  Однако  положение  изменилось  -
теперь  джерасси   Йодама,   добившись   перевеса   сил,   могли   диктовать
биологические эталоны.
   Перевес,  однако,  оказался  временным,  а   ответные   меры   -   вполне
адекватными:
   На одних материках стали производить собственных иразов, на других вывели
в ближний космос орбитальные  модули  с  излучателями,  на  третьих  создали
препараты, подавляющие запрет хийа, сделав все население  боеспособным.  Это
было похоже на  взрыв,  вызванный  страхом  тотального  уничтожения:  все  с
лихорадочной поспешностью вооружались,  готовясь  к  Великой  Войне,  и  все
объявляли лишь свою расу истинно  человеческой,  а  остальных  -  нелюдью  и
монстрами. Анхаб семимильными шагами двигался к Армагеддону.
   Спасение  пришло  из  храмов  и  монастырей  орин-до.  Они  объявили   об
Откровении, ниспосланном Вселенским  Разумом  адептам-ясновидцам:  жизнь  на
Анхабе священна, корень ее един, и различия меж планетарными расами  -  лишь
результат естественной мимикрии, приспособления к  среде  на  тех  или  иных
материках.  Но  каждая  личность,  любой   обитатель   Анхаба   способны   к
преображениям, к метаморфозам внешним и внутренним, к изменению физиологии и
тела; а значит, проклятье постоянства не  заклеймило  плоть,  она  текуча  и
пластична и, направляемая мыслью, может отлиться  во  многих  формах,  стать
такой, какой желает обладатель.  Чудовищной,  прекрасной,  устрашающей?  Или
неуязвимой и долговечной. Долговечность означала молодость, стабильный обмен
веществ, стиравший на клеточном уровне  все  возрастные  перемены,  жизнь  в
течение многих столетий в юном и прекрасном теле - неоценимые сокровища, что
даровала анхабам природа. Богатства, о коих они не ведали  до  сих  пор?  Но
ключ к ним был в  руках  ориндо,  поскольку  пробуждение  эндовиации  -  так
называлась способность к метаморфозам - требовало определенных навыков.
   Дальнейшая история анхабов включала три периода: Посева,  Плодоношения  и
Жатвы. Посев был самым бурным,  кратким  и  радикально  изменившим  мир;  за
два-три века Анхаб  превратился  в  благословенную  землю,  где  реки  текли
молоком  и  медом.  Воинственных  джерасси  усмирили,   власть   перешла   к
сторонникам ориндо, и для  анхабов,  познавших  секрет  преображения,  смена
обличья стала делом обыденным. Дар телесной трансформации гарантировал еще и
долгую жизнь; в первом поколении метаморфов она равнялась тем  же  двум  или
трем столетиям, в последующих возросла, и на Анхабе ограничили рождаемость.
   Второй  период  -  Плодоношения  -  тянулся  не  веками,  а  более  сотни
тысячелетий. Это было время великое и  гордое,  эпоха  переустройства  мира,
невероятных открытий  и  фантастических  проектов:  наклон  планетарной  оси
изменили, сгладив сезонные колебания, пробили тоннели под морями и повернули
реки вспять, чтоб  увлажнить  пустыни,  соединили  мостами  материки,  срыли
горные хребты, справились с бурями и  штормами  и  усмирили  гнев  вулканов.
Теперь Анхаб сиял белизной облаков и аметистовым  заревом  морей,  но  свет,
тепло и жизнь  не  кончались  за  границей  атмосферы  -  там,  оболочка  ми
планетного зерна, плыли эфирные поселения, за воды, энергостанции и спутники
связи, верфи, погодные обсерватории и гавани космических кораблей.  Лучи  от
этих сверкающих сфер тянулись к  звездам,  к  чужим  таинственным  мирам,  и
многие анхабы отправлялись в путь - хотя их корабли,  которые  нес  фотонный
ветер, были еще неторопливы и странствовали среди  звезд  десятилетиями.  Но
счет их жизни был иной, чем у существ недолговечных, а любопытство - велико.
   В конце эпохи Раннего Плодоношения в  подпространство  отправился  первый
системный  зонд.  Системный  -  значит  разумный,  способный  к  обучению  и
автономным действиям; квазиживой  корабль-ираз,  чей  мозг  уже  не  являлся
скопищем электронных деталей, а в  общих  чертах  походил  на  человеческий.
Матрицей мозга  служили  аллопланты,  искусственные  вещества,  созданные  в
биохимических  лабораториях  и  позволявшие  имитировать  структуру  нервных
тканей - правда,  лишь  тех  отделов  мозговой  коры,  которые  отвечали  за
логическое мышление. Эмоциональный мир таких существ не поражал  богатством,
они не имели ни  интуиции,  ни  подсознания  и  обладали  лишь  примитивными
чувствами, но в том, что касалось тяжелой работы или опасных  экспериментов,
были незаменимыми помощниками.
   Зонд благополучно вернулся, преодолев чудовищное  расстояние  до  ближней
галактической спирали. Окно  во  Вселенную  было  распахнуто;  казалось,  до
звезд, сиявших в небесах, можно дотронуться рукой.
   В эры Среднего, Нового и Позднего  Плодоношения  анхабы  достигли  многих
миров, безлюдных и мертвых  по  большей  части,  но  иногда  обитаемых,  что
представлялось невероятной удачей и редкостью. В  этих  странствиях  они  не
искали Вселенский Разум, считая его измышлениями ориндо, но просто Разум  во
Вселенной был - и, как подтверждалось опытом, с одними  его  представителями
можно было договориться, тогда как  контакт  с  другими  являлся  опасным  и
бесполезным. Это зависело в равной мере  от  цивилизованности  и  физиологии
чужаков; среди звезд встречались и первобытные дикари, и  незрелые,  слишком
воинственные расы, и странные монстры, контакт с которыми был  невозможен  в
силу неодолимых различий в мышлении.
   Идеи широкой  экспансии,  колонизации  необитаемых  планет  или  создания
звездных империй не привлекали  анхабов.  Бесплодное,  нелепое  занятие  для
долговечных существ, мораль которых  определяется  запретом  хийа;  для  них
Анхаб всегда являлся родиной, а его цивилизация и  культура  мнились  чем-то
единым и неделимым, не подлежащим пересадке в иное место. В том месте,  куда
уносил их системный корабль, можно было остаться на год или на век, но  и  в
последнем случае они возвращались не в смутное будущее,  а  домой,  к  своим
современникам. Впрочем, будущее не так уж резко  отличалось  от  прошлого  -
перемены в мире долгожителей шли неторопливо. Жизнь была великим сокровищем,
а потому превыше всего ценились стабильность и безопасность.
   Полеты, Однако, не прекращались на протяжении  долгих  времен,  до  самой
эпохи Жатвы. Летали с  разными  целями:  ученый  искал  знаний,  художник  -
творческого вдохновения, кого-то гнали любопытство или желание  прикоснуться
к источникам чужой культуры, кто-то хотел поразвлечься, приняв  инопланетный
облик и окунувшись в непривычный мир. Казалось, так будет всегда: прекрасный
и древний Анхаб  дарил  своим  обитателям  чувство  нерушимой  безопасности,
вечные странствия среди звезд, приносившие свежесть впечатлений, подстегивая
волю к жизни, и долгое  счастливое  существование.  Это  существование  было
удивительной  чашей  со   сказочными   подарками:   творчество,   любовь   и
приключения, нескончаемый праздник тела и духа?
   Но человечество взрослеет и стареет, и детские игрушки, дары  технологии,
искусства и собственная увядшая плоть уже его не  веселят.  Приходит  осень,
время Жатвы, за коим видится зима, и мир, предчувствуя ее, вдруг спрашивает:
куда же мы идем?.. Куда мы уходили - веками и  тысячелетиями?  Что  там,  за
гранью жизни, за стенами вечной тьмы? Мрак, конец  и  полное  забвение?  Или
иной мир, неощутимый и невидимый, пока не настанет смертный час и  эфемерные
души не улетят в последнее из своих странствий?..
   Такие вопросы - свидетельство  зрелости  цивилизации;  их  задают,  когда
реальный мир измерен, взвешен, оценен и человек обращается к иным проблемам,
более сложным и серьезным, - к Великой Тайне Бытия, к Вселенной  собственной
души, к загадке жизни и загадке смерти. Цивилизация должна  найти  ответы  и
доискаться вечных истин, пока не угас ее творческий пыл, не иссякло мужество
и гедонизм не убаюкал  ее  в  сладких  снах.  Ответ  необходим,  ибо  другая
альтернатива - пустота. Полная, бездумная  и  безысходная  пустота  золотого
века, который медленно сползает в пропасть забвения?
   Голос Констанции смолк. Созвездия на кольцевом экране стали  блекнуть,  и
темный  занавес,  служивший  им  фоном,  чуть  порозовел,  предвещая   конец
затянувшейся ночи. Под каменные своды незримо и осторожно  вползала  тишина;
все, очевидно, было сказано, а не вошедшее в первую лекцию приберегалось для
будущих встреч.
   Но Дарт не хотел покидать этот сумрачный зал и  расставаться  с  миражами
прошлого; играя свисавшей на камзол цепочкой, он  не  спускал  с  Констанции
глаз. Его тянуло к ней с неудержимой силой. Чем-то,  помимо  внешности,  она
отличалась  от  беззаботных  женщин  Анхаба,  даривших   его   благосклонным
вниманием. Может быть, тем, что была из Ищущих?..  А  это  значило,  что  ее
жизнь имеет цель и смысл.
   Он произнес:
   - Я смотрел мнемонические записи и знаком кое с чем из рассказанного.  Но
это неважно, ма белле донна, совсем неважно? Я слушал тебя с удовольствием.
   Ее ресницы сомкнулись, притушив мягкое сияние фиалковых зрачков.
   - Хочешь о чем-нибудь спросить, Дарт?
   - Если будет позволено. Ты сказала, что воинственных джерасси усмирили?
   Но как? Огнем, бичом и раскаленным железом? Или упрятали в темни-Цы?  Или
велели иразам четвертовать их и выставить головы на площадях?
   Она отступила, в растерянности всплеснув  руками;  видно,  сама  мысль  о
пытках и казнях была ей нестерпима.
   - Нет, о нет! Они провели  свою  жизнь  в  довольстве,  долгую  жизнь  на
северном материке Дайон? Их не лишили свободы и даже  не  отказали  в  праве
иметь потомство.
   - Значит, появились новые джерасси?
   - Их не было. Взяв власть, сторонники ориндо ввели генетический контроль.
   Все  нежелательные  рецессивы  исправлялись?  да,  исправлялись   еще   в
материнском чреве, и к началу эпохи  Плодоношения  на  Анхабе  уже  не  было
лишенных запрета хийа.
   Кивнув, Дарт приблизился к ней, заглянул в лицо,  взял  маленькую  нежную
ладонь. Пальцы Констанции были теплыми, тонкими.
   - Ты многое мне рассказала? Для чего?
   - Тебе пригодится. Там, куда ты отправишься.
   - Но ты рассказала не все. Я хотел бы послушать о тайнах ориндо, об
   Ушедших Во Тьму, об  эпохе  Жатвы  и  о  вашей  гильдии  Ищущих?  Кто  ее
основал?
   Когда и с какой целью? И почему вас так мало?
   - Не торопись. Об этом мы еще поговорим.
   - Значит, мы еще встретимся? Она улыбнулась и отняла руку.
   - Встретимся. Не раз.

Глава 7

   Ночью они лежали в объятиях друг друга и слушали шелест дождевых  капель,
тихое посапывание Броката, свернувшегося на мешке, и плеск  волн,  бивших  о
берег. В синий период, когда раскрывались  шлюзы  меж  кольцевыми  океанами,
течение было таким стремительным, что не позволяло  плыть,  хотя  в  светлое
время их живой корабль двигался быстрее даннитских  плотов  и  галеры  тиан.
Однако ночью здесь не путешествовали, и это правило  касалось  вод  и  суши:
воды ярились и бушевали, а в темном лесу, среди чудовищных деревьев, таились
свои опасности - те же каннибалы криби, обитавшие не только на  острове,  но
вдоль всего речного побережья. Встреча с другой их шайкой могла оказаться не
столь удачной, как с племенем Bay.
   Мягкий мох слегка светился, разгоняя тьму, плотный шатер ветвей и листьев
защищал от струй дождя, меж ними мелькали огоньки - рой светящихся мотыльков
кружил в древесных кронах словно танцующие в воздухе эльфы. Нерис  вздыхала,
доверчиво прижимаясь к Дарту; в этом мире - как казалось  ему,  примитивном,
лишенном анхабского  легкомыслия  -  секс  полагали  самой  крепкой  связью,
соединяющей людей. Во всяком случае, так было у рами, тири и  даннитов  и  у
других рас за исключением тиан, не ведавших плотской  любви;  любовь  у  них
заменялась размножением, делом обыденным, не вызывавшим  порывов  страсти  и
экстаза.
   Тиан - так звал их Bay. Нерис произносила мягче, напевнее - тьяни, и  это
понятие  на  фунги  обладало  определенным   смыслом.   "Тья"   -   частица,
обозначающая отсутствие,  "ани"  -  женщина-предок;  вместе  получалось  "не
имеющие матерей". Если верить объяснениям Нерис, самки тиан были  существами
неразумными, просто животными, коих оплодотворяли самцы, так что  родство  у
этой расы считалось по линии сильного пола, тем более что забота о  яйцах  и
подра