ал и дисперсор, слева - шпага;  ее  филигранный  эфес  привычно
терся о ребро.
   - В путь! Осталось лишь найти корабль. Ты вызовешь его из вещих снов, моя
красавица? Надеюсь, тебе приснилось не гребное судно, а  что-то  подходящее,
трокар или хотя бы яхта? Я не столь искусен в обращении  с  веслами,  как  с
клинком.
   Нерис нахмурила брови.
   - Из снов ничего не приходит, кроме картин грядущего. Временами ясных, но
чаще похожих на лес и горы за пеленой дождя? Я видела на этот  раз,  как  мы
путешествуем по реке, то вдвоем, то  со  спутниками,  как  ты  сражаешься  и
получаешь раны и как я исцеляю их? Это все. Слишком  мало,  чтобы  узнать  о
наших судьбах, но хватит, чтобы тебе довериться? ведь ты сражался за меня?
   - Солнечный луч коснулся е„ головки, и золотистые волосы вспыхнули, будто
их объяло пламя. Сделав паузу, она сказала:
   - Ты тоже спал и видел сны, послания Элей-хо? О чем же? Может  быть,  мне
виделось начало, а тебе - конец?
   - Ни то и ни другое, если говорить о  нас.  Элейхо  был  ко  мне  щедр  и
показал картины прошлого. Очень далекого прошлого?  -  Глаза  Дарта  на  миг
затуманились.
   - Но это не важно, моя  светозарная.  Прошлое  есть  прошлое,  и  его  не
вернешь? - Он встряхнул головой и спросил:
   - Так все же на чем мы отправимся в дорогу? Ты припрятала судно  в  своем
мешке?
   - Увидишь.
   Они покинули пещеру и, обогнув ягодные кусты, начали спускаться к берегу,
но не к лагуне, а к гроту  с  мусорными  ямами.  Дарт  сорвал  пару  тяжелых
гроздей, одну предложил Нерис, с другой принялся отщипывать ягоды; они  были
сочными и сладкими на  вкус,  с  тонкой  шелковистой  кожурой,  напоминавшей
женскую  кожу.  Поедая  их  и  глядя  на  гибкую  фигурку  Нерис,   уверенно
скользившую среди камней, он думал о том, что, в сущности, ничего  не  знает
об этой женщине.  Путь  ее  лежал  из  загадочного  Трехградья  в  столь  же
загадочные Лиловые Долины - но с какой целью она  отправилась  туда?  И  что
случилось с ней в дороге? Как она попала в плен к  чешуйчатым?  За  что  они
убили ее спутника Сайана и мучили ее саму? Чего хотели?
   Об этом он не ведал. Он помнил лишь  о  том,  что  руки  ее  нежны,  губы
горячи, а плоть - щедра и что на холмиках ее грудей расцветают под поцелуями
розы. В этом она не отличалась от прочих женщин - тех, которых  он  знал  на
Земле, и тех, что дарили его любовью на Анхабе.
   В грозди осталась  последняя,  самая  крупная  ягода.  Догнав  Нерис,  он
протянул  ее  зверьку  на  плече  женщины,  но  тот  возмущенно  фыркнул   и
отвернулся. Видно, сладкое было ему не по вкусу.
   - Простите, сир, мою назойливость, - вымолвил Дарт, отряхивая  липкие  от
сока пальцы.
   Когда они спустились к реке и к  ямам,  ночная  тяжесть  отступила,  тучи
исчезли, и жар синего солнца, люциферова ока,  высушил  прибрежные  утесы  и
листву. Речная гладь  будто  застыла,  нежась  в  солнечных  лучах;  над  ее
поверхностью клубился легкий туман, воды текли неспешно, с ленцой, и в  них,
в четверти лье от берега, играли рогатые дельфины.
   Нерис направилась к валуну, на котором вчера сушила одежду, но  вдруг  ее
шаг  стал  неуверенным,  потом  замедлился.  Она  замерла,  вытянув  руки  с
раскрытыми ладонями к холмику с торчавшим над ним крестом. С его перекладины
свисали браслеты и ожерелья.
   - Что здесь? Я чувствую что-то такое, что было недавно живым?
   - Было, - подтвердил  Дарт  и  рассказал  грустную  повесть  о  маленькой
даннитке.
   - А что означают эти скрещенные палки?
   - Ничего особенного. Знак уважения к погибшему? Священный символ  в  моих
родных краях.
   - Символ, которым чтят в твоих краях Предвечного Элейхо?
   - Считай, что так.
   Она стояла над могильным холмиком, задумчиво покусывая нижнюю губу.
   - Значит, данниты уже проплыли? целый флот, как ты утверждаешь? Когда  же
это было?
   - Циклов пятнадцать назад. Может быть, четырнадцать или тринадцать.
   - Тогда мы их нагоним. Они плывут к морскому побережью, и странствовать с
ними безопаснее. Хотя бы какое-то время? - Лоб Нерис прорезала морщинка,  и,
помрачнев, она добавила:
   - Мне кажется, их путешествие не кончится добром. Так говорят мои сны?
   Опустив мешок на землю, Дарт пожал плечами. Сны,  которые  виделись  ему,
были о прошлом, не о грядущем. В тех снах он мчался в бой на лихом  скакуне,
пил вино в придорожных тавернах, торжествовал  над  поверженными  врагами  и
целовал прекрасных дам;  он  снова  был  красив,  предприимчив  и  молод,  и
пробуждение от сна дарило впечатление потери и тягостной  тоски.  Правда,  в
новом своем существовании он не утратил ничего, кроме  земных  воспоминаний,
но они, как утверждал Джаннах, были наполовину иллюзией и на другую половину
- миражом.
   Он следил, как Нерис извлекает из мешка  ореховый  ларец,  а  из  него  -
овальные жемчужины.  Не  все  сразу,  а  по  отдельности,  рассматривая  их,
ощупывая  кончиками  пальцев,  замирая  в  раздумье  и   будто   к   чему-то
прислушиваясь.  На  взгляд   Дарта,   эти   камешки   выглядели   совершенно
одинаковыми,  молочно-белыми  горошинами  с  опалесцирующим   блеском,   но,
вероятно,  их  схожесть  была  обманчива  -  Нерис  выбрала  один,   а   два
возвратились в ларец.
   Она покатала горошину в ладонях, прикрыв глаза и  что-то  напевая,  потом
уронила ее в воду. Дарт видел,  как  шарик  поблескивает  и  переливается  в
прозрачной влаге - у берега было мелко, по колено, и казалось, что солнечные
лучи  высвечивают  каждую  песчинку  на  ровном  дне.  С  минуту  ничего  не
происходило; белый шарик лежал в  желтой  песчаной  постели  словно  икринка
неведомой рыбы, и Нерис, согнувшись над ним, поводила  руками  и  продолжала
что-то напевать. Затем, как почудилось Дарту, шарик утратил  блеск  и  начал
увеличиваться в размерах - он ощутимо распухал, подрагивал, вытягивался, его
поверхность стала пористой,  форма  изменилась,  как  если  бы  изнутри  его
распирало какой-то загадочной силой. Вскоре тонкая кожица лопнула в  десятке
мест,  в  разрывы  просунулись  извивающиеся  корешки,  вонзились  в  песок,
напряглись  и  приподняли  над  водой  округлое  белесое,  тельце,  уже   не
маленькое, а величиною с два кулака. Голос Нерис смолк;  с  довольным  видом
она ополоснула ладошку, вытерла лицо и, отступив назад на  несколько  шагов,
уселась под скалой, обняв колени руками.
   - Оно? оно живое? - прошептал Дарт, присматриваясь к творившейся  в  воде
метаморфозе.
   - Живое, но спящее, - уточнила женщина. - Зерно Детей Предвечного
   Элейхо? Мне удалось его пробудить, а это случается не всегда. Они старые,
эти зерна? очень, очень старые? и если гибнут,  самая  опытная  шира  их  не
оживит.
   Под  сердцем  у  Дарта  похолодело,  на  висках  выступила  испарина;  он
чувствовал, что приближается к какой-то  древней  тайне.  Похоже,  столь  же
великой, как загадка ферала, цель  его  миссии?  Но  было  ли  это  истинной
целью?.. Ему вдруг почудилось, что Ферал явился лишь предлогом к путешествию
на Диск и что Джаннаха интересует иное, нечто более  значительное,  чем  эта
субстанция Темных. Возмо но, именно эти  жемчужные  зерна?  В  других  мирах
Ушедших Во Тьму он их не видел? точно не видел?
   Над водой, подрагивая мясистыми лепестками, распускался  белесый  цветок.
Он был уже  такой  величины,  что  в  сердцевине  мог  поместиться  шлем  от
скафандра.
   - Дети Элейхо? кто они? - спросил Дарт внезапно охрипшим голосом.
   - Те, кто по велению Предвечного создал этот мир и  даровал  его  нам,  -
отозвалась Нерис. - Давно, так давно, что  нет  слов,  чтоб  выразить  такое
огромные время - даже у ширы, что видит скрытое за  внешним  обликом  вещей.
Дети Элейхо были очень мудры и добры, и, пока они жили с  нами,  в  мире  не
было места злу. Так длилось долго, очень долго? Потом они ушли.
   - Куда?
   - Никто не знает. У всех племен свои  легенды  об  их  исчезновении.  Мы,
рами, думаем, что их позвал к себе  Предвечный,  данниты  говорят,  что  они
уснули в глубоких пещерах, а тьяни,  безносые  черви,  уверены,  что  Элейхо
разгневался, пожрал их и схоронил в своем бездонном чреве. Но это,  конечно,
чушь и святотатство! - Нерис с возмущением  всплеснула  руками.  -  Что  еще
могут придумать потомки тухлого яйца!
   Белесый цветок колыхался, вытягивал лепестки, раздавался вширь и  вглубь,
становился похожим на лист - огромный лист с загнутыми  краями,  на  котором
мог бы улечься рослый мужчина. Превращение шло с невероятной, почти пугающей
скоростью, совсем не так, как у анхабов-метаморфов; у  них  менялись  быстро
лишь мелкие черты, но полная телесная трансформация занимала пять-шесть дней
и требовала энергии - высококалорийной пищи. Откуда же берет ее цветок?..  -
мелькнуло в сознании Дарта. Или из воды  и  воздуха,  из  солнечного  света,
решил он, или энергетический ресурс хранится в исходном зерне, так  же,  как
программа развития этого странного механизма.  Он  уже  не  сомневался,  что
перед ним механизм, в чем-то подобный иразу, живой и  неживой  одновременно;
какое-то устройство Темных, ждавшее пробуждения тысячи - возможно,  миллионы
- лет.
   - Бхо, - промолвила Нерис,  глядя,  как  лист-цветок  меняет  окраску  от
белесой к серо-голубой. - Бхо, слуга Детей Предвечного? теперь - наш  слуга?
Я ведь сказала, что покажу тебе бхо, не так ли?  Вот  он,  перед  тобой.  Ты
ищешь такой же?
   - Нет. У моего четыре ноги и  пара  рук,  -  пояснил  Дарт.  -  Он  очень
расторопный парень и не похож на эту тварь.
   - Бхо бывают разными. Одни плавают  в  воде,  другие  переносят  тяжести,
третьи могут копать землю и дробить  камни?  а  есть  и  такие,  что  издают
приятные звуки, испускают запахи или показывают странные  картины?  -  Нерис
гордо выпрямилась, прижала к груди ладошку. -  Но  только  ширы  знают,  что
таится в зернах и как их пробудить! Этот дар недоступен мужчинам, даже самым
мудрым - таким, как мой отец. И этот дар - наследственный. Моя мать  и  мать
моей матери - да продлится их жизнь в oбряде синего времени!  -  тоже  ширы,
как многие Женщины в нашем роду. Но ни один из мужчин, даривших им жизнь, не
был маргаром. Дитя, рожденное от ширы и маргара, должно?
   Это была любопытная  тема,  но  Дарт,  зачарованный  творившимся  в  воде
волшебством, лишь буркнул:
   - Значит, ширы пробуждают бхо и видят вещие сны? А что ты еще умеешь?
   - Целить, предсказывать и заговаривать животных. Но это  еще  не  все,  -
Глаза Нерис вдруг блеснули и округлились с лукавством. - Могу  сделать  так,
что всякая женщина будет  дарить  тебя  радостью  и  никогда  не  откажет  в
объятиях. Это зовется венцом желаний? Хочешь его получить? Тогда все женщины
будут твоими.
   - Я бы не отказался. Но она покачала головой.
   - Не думаю, что ты в  нем  нуждаешься.  Ты  смел,  красив,  силен?  Такие
нравятся женщинам.
   - Даже просветленным ширам?
   - Ширы - тоже женщины?
   Существо, что покачивалось на волнах у берега,  уже  не  походило  ни  на
цветок, ни на  лист.  "Скорее  на  рыбу,  -  подумал  Дарт,  -  на  странную
безголовую и бесхвостую рыбу с широким туловом, обширной вмятиной на спине и
бахромой, рядами свисавшей с плоского брюха".  Этот  левиафан  был  довольно
велик, не меньше десяти шагов  в  длину,  и  выемка  в  его  сероватом  теле
казалась глубокой и просторной - ни дать ни взять, живой баркас без весел  и
ветрил. Борта этой странной лодки чуть-чуть  подрагивали,  как  бы  в  ритме
дыхания, и были усеяны темными звездами пятен, так что  казалось,  будто  на
влажный серый шелк набросили плотную паутину.
   Снизу, из-под бахромы, торчали корни-щупальца, ушедшие в песок; видно,  с
их помощью левиафан удерживал себя на месте.
   Как зачарованный, Дарт поднял мешок, шагнул в воду и прикоснулся к
   Шелковистой коже. Она была теплой, мягкой и упругой, совсем не такой, как
жесткая твердая шкура Голема; она ласкала ладонь, и он почувствовал приятную
щекотку и покалывание в пальцах.
   - Не трогай темные пятна, - быстро сказала Нерис, поднимаясь на  ноги.  -
Они для него как глаза и уши, но ты пока  что  еще  не  знаешь,  как  с  ним
говорить.
   Он не поймет и может уплыть без нас.
   Дарт повернулся к ней.
   - Это плавает, моя мудрейшая госпожа? В самом деле, плавает?
   - Разумеется, мой недоверчивый воин. Бхо, которое  плавает  и  повинуется
приказам? Ты удивлен? Ты никогда не видел бхо? Ни разу?
   Вместо ответа он неопределенно хмыкнул и опустил шлем с мешком  в  выемку
на спине  твари.  Нерис,  вздымая  фонтанчики  брызг,  направилась  к  нему,
посадила на мешок дремлющего Броката и с грустью промолвила:
   - Теперь их почти не осталось, таких полезных и послушных бхо. Во всем
   Трехградье - два десятка зерен, и лишь немногие годятся,  чтоб  облегчить
до-Рогу. Большая редкость в нынешние времена? - Ее  лицо  вдруг  посветлело,
голос окреп. - Но скоро все. переменится! Скоро! Уже тряслась земля и били в
чебе молнии, а это верный признак? Теперь прольется кровь, много  крови,  но
так всегда бывает.
   Зерна без крови не поделить, и чем их больше, тем яростнее споры.
   Речи ее остались непонятны Дарту, как прорицания дельфийской пифии.
   Нахмурившись, он спросил:
   - Откуда же возьмутся эти зерна? При  чем  тут  молнии,  землетрясения  и
кровь?
   Серые глаза Нерис внезапно потемнели.
   - Балата! В предгорьях, у океана, колыхалась земля и сверкали  молнии,  а
это верный признак! Так временами  бывает,  когда  разверзается  пропасть  с
хранилищем Детей Элейхо, с зернами бхо и  другими  вещами,  бесценными,  как
свет и воздух. Тот, кто завладеет ими, будет одарен счастьем? Разве ты этого
не знаешь, маргар? И разве не стремишься к ним? К берегу Срединного  океана,
где покачнулись горы?

Часть 2

РЕКА

Глава 6

   Левиафан плыл против течения, мощно  загребая  воду  свисавшими  с  днища
фестонами плоти. Опустив лицо к речной поверхности, Дарт мог их  разглядеть:
они были темно-серыми, мускулистыми и трудились без отдыха и  остановки,  то
распускаясь, то сжимаясь  и  выталкивая  в  титаническом  усилии  реактивную
струю. Если не смотреть на этот живой мотор, ритм его  конвульсий  почти  не
ощущался; движение было плавным и быстрым, лодка словно  летела  над  водой,
соперничая в скорости с рогатыми дельфинами.
   Сбросив комбинезон и пояс, Дарт развалился на корме - вернее, в той части
спинной выемки, которую полагалось считать кормой; Нерис сидела на  носу,  у
сгущения темных звездчатых пятен. Пятна являлись нервными узлами, и, нажимая
на них в  определенной  последовательности,  можно  было  управлять  лодкой,
заставить ее плыть медленней  или  быстрее,  дать  команды  для  поворота  и
остановки. Нехитрая процедура, однако рассчитанная на более Длинные и гибкие
конечности,  чем  человеческие  руки.  До   некоторых   пятен   Нерис   едва
дотягивалась, и, наблюдая за ней, Дарт  пытался  вообразить,  что  за  твари
плавали в таких суденышках, чувствуя себя столь же удобно в  живой  лоханке,
как сам он-в пилотском кресле Марианны. Наверное, ноги у них покороче  и  не
так затекали, как у него, если сидеть в позе лотоса или на пятках. А  может,
ноги вообще отсутствовали? Но это были пустые домыслы; в  мирах  Ушедших  Во
Тьму не сохранилось изображений, и никто не знал, каков их внешний облик.
   В небе парил  птероид,  покрытое  мехом  существо  с  широкими  кожистыми
крыльями и вытянутой  волчьей  головой.  Возможно,  дальний  кузен  Броката,
питавшийся не кровью, а рыбой; он висел над стайкой дельфинов и временами  с
пронзительным воплем падал вниз, выхватывая у них добычу.  Дельфины  скалили
жуткие пасти, грозили рогами, но не пытались поймать обидчика; возможно, для
них, обладавших кое-каким интеллектом, это было всего лишь игрой.
   Дарт, разомлев на солнце, поглядывал то  на  мохнатого  птероида,  то  на
резвившихся дельфинов, то  на  изящный  силуэт  Нерис,  застывшей  на  носу.
Близился полдень; река струила воды с неторопливым величием,  тело  казалось
легким,  как  сорванный  ветром  лепесток,  и  мысли  кружились  такими   же
лепестками, словно облетающий с яблонь цвет. Невесомые мысли, воздушные.
   Удачно, что встретилась женщина, эта  светловолосая  ведьма,  которой  он
подрядился служить? С мужчиной, разумеется, проще:  обменяешься  парой  слов
или парой ударов и выяснишь,  друг  он  или  враг.  Даже  с  таким  подобием
мужчины, как волосатый Bay, любитель хак-капа? Зато с  женщиной  интереснее.
Мужчина прямолинеен и отвечает бранью на брань, пинком на пинок, а женщина -
капризный механизм, из тех, что  не  бьют,  не  пинают,  а  поглаживают;  им
льстят, нашептывают на ушко, целуют пуки, клянутся в верности.  А  дальше  -
как повезет? Женский нрав непредсказуем; одна не позволит коснуться  пальца,
но вверит душу и жизнь, другая заберется в постель,  сыграет  в  страсть,  а
потом всадит под ребро кинжал? Такое, как  смутно  помнилось  Дарту,  с  ним
бывало - не на Анхабе, а в прежнем, земном существовании. Забылись  имена  и
лица - все, кроме облика Констанции, но не исчезла тень воспоминаний, и этот
призрак нашептывал, что попадались ему  разные  женщины.  Верные  и  нежные,
щедрые и хищные, опасные, как змеи, склонные к жертвенности либо к  интригам
и изменам?
   Какая же встретилась в этот раз? И какая ждала на Анхабе?
   Ждала ли?..
   Солнечный свет струился по локонам  Нерис,  падал  на  обнаженные  плечи,
ветер
   Играл шелковистой прядью. Она  обернулась  к  нему,  лукаво  прищурилась,
коснулась тонкими пальцами ожерелья, будто  напоминая,  что  близится  синее
время с его любовными утехами. Дарт усмехнулся, вздохнул, посмотрел на  нее,
но виделись ему другие глаза и другое лицо, по-иному прекрасное, обрамленное
не золотыми кудрями, а водопадом темных локонов.  Кожа,  как  розовый  опал,
ямочки на щеках, нежная шея, милый вздернутый носик и глаза-фиалки?
   Где ты, Констанция?..
   - Приятен ли тебе мой облик?  -  спросила  она.  Собственно,  то  был  не
вопрос, а  вежливое  приветствие,  вполне  уместное  для  метаморфов,  каким
обменивались  люди,  встречавшиеся  в  первый  раз.  Но  Дарт   ответил   не
традиционной фразой, а так, как подсказало сердце:
   - Ваш облик, мадам, напоминает мне женщину,  которую  я  знал  в  прошлой
жизни. Знал и любил. Щеки Констанции порозовели.
   - Что же случилось с ней?
   - Не помню. Кажется, она умерла.
   Они встретились в рассветный час, в одном  из  подземелий  Каммалоднаора,
древней цитадели, лаборатории или монастыре ориндо. Его  возраст  исчислялся
сотней тысяч лет, но он все еще стоял на поверхности  планеты,  и  ныне,  по
праву наследования, его занимала гильдия Ищущих. Дарт называл  цитадель  Кам
слотом,  а  лежавшую  вокруг  пустыню,  усыпанную   сверкающим   песком,   -
Эльфийскими Полями. Пески тут были не такие, как на Земле; серый  и  розовый
гранит, перетертый в мелкую крошку, смешанный с кварцем и слюдой, творил  из
пустынного пейзажа сказочное царство эльфов.
   Но здесь, в подземном зале,  чарующий  блеск  песчаных  сокровищ  и  алые
сполохи зари не отвлекали внимания. Цилиндрическую  комнату,  погруженную  в
полумрак, опоясывал экран, смыкавшийся с потолочным куполом, и в темной  его
глубине  мерцали  гроздья  солнц  и  лун,  плыли  созвездия   и   галактики;
успокоительный вид, который при желании сменялся другими миражами, видениями
гор, лесов, саван и фиолетово-синих морских просторов. Комната и установка с
экраном были старинными, неимоверно древними, отличными от современных жилищ
анхабов, паривших в небесах. Именно это и нравилось Дарту.  Каменный  пол  в
паутинке трещин, стены, которые оставались на своих местах, обшитые  деревом
потолки, спиральные лестницы в башнях, сумрачные переходы и залитые  солнцем
террасы, уютные тихие кельи, в одной из них он жил, - все казалось надежным,
основательным, и все напоминало о Земле. Правда, снаружи Камелот был непохож
на монастырь или крепость, а выглядел огромной скалой среди пустыни,  утесом
с сотнями п