днимаешься вверх? или спускаешься вниз, или движешься  в
любую сторону? или желаешь оказаться за миллионы лье, в любом из мест, какое
сумеешь измыслить? Действительно, простой способ!
   Он повернулся и осмотрел плато. Кажется, владыка вечности еще упоминал  о
деревьях? Где-то они безусловно растут, но только не в этом  краю.  Здесь  -
голая почва, промоины от  дождей,  равнина,  засыпанная  щебнем,  и  мрачные
скалы, что обрамляют плоскогорье. Скалы -  как  шипы  на  драконьем  хребте:
тонкие, остроконечные, кривые? На взгляд, в трех лье или в трех с половиной?
И нелегко преодолеть дорогу, шагая босым по камням, без пищи  и  без  глотка
воды?
   Был, правда, другой способ. Совсем простой.
   Усмехнувшись, Дарт уставился на скалы. Мышцы  его  напряглись  как  перед
гигантским прыжком, но тут же послушно расслабились; их сила была  ненужной,
лишней, ибо прыжок свершался в воображении. В  той  галактике,  где  обитало
его ?я?, где отражалось все увиденное, где помещалось все, что  он  способен
был представить. Одно лишь желание и движение  мысли,  обгоняющей  свет?  Ни
холода и тьмы Инферно, ни рева ускорителей, ни карт и графиков, ползущих  по
экранам? Ничего! Одно движение?
   Под ступнями вместо щебенки  -  сплошной  шероховатый  камень.  Шум  волн
отдалился, став едва слышным, и острые запахи моря  сменил  аромат  цветущих
лугов. Скала нависала над Дартом словно хищный изогнутый клык; другие  такие
же скалы виднелись по обе стороны, а вниз  уходил  пологий  склон,  заросший
оранжевой травой и кое-где рассеченный ручьями и  оврагами.  Эта  просторная
луговина тянулась до стены деревьев, казавшихся издалека  сплошным  багряным
гобеленом в пурпурных узорах: оттенки киновари, пурпура, кармина  переходили
друг в друга, смешивались, расплывались, как  на  палитре  чудака-художника,
влюбленного лишь в красные цвета.
   - Мон дьен!.. - пробормотал Дарт, взирая в изумлении  на  ширь  багрового
ковра, раскатанного под желтым мутным небом. - Деревья туи!
   На миг неясное видение мелькнуло перед  ним,  точно  он,  поднявшись  над
Диском, обозревал его  с  высоты,  пронзая  взглядом  полог  леса  и  темную
плодородную  почву:  миллионы,  миллиарды  деревьев,   затопивших   мир   от
срединного до кольцевого океана, переплетение ветвей и крон, мощные  колонны
стволов,  слитые  в  гигантскую   паутину   корни?   Библиотека?   Хранилище
информации? Сеть всепланетной связи? Живая сеть, ячейки  которой  умирают  и
возрождаются вновь, помня о своем предназначении?
   Какая  из  этих  гипотез  верна,  Дарт  сейчас  не   размышлял.   Желание
приблизиться к деревьям, коснуться их гладкой коры, вдруг охватило  его;  он
знал, что должен это сделать, и тяга его была  такой  же  естественной,  как
дважды совершенный мысленный прыжок. То, чем его  наградили  и  что  он  уже
испытал, являлось даром, но было еще и обещание.  Память  принадлежит  тебе,
сказал владыка вечности; тебе и мне, ибо я храню ее аналог? Может быть, этот
аналог, эта копия, возобновляемая раз за разом,  была  той  самой  матрицей,
логосом или душой, что исторгалась в мгновения смерти? Может быть, где-то  в
ментальной галактике мозга хранился второй Дарт, который поделится с  первым
памятью? Может быть, контакт меж  ними  установлен,  и  остается  лишь  одно
последнее усилие?
   Память? твоя память? ты уже готов? последний импульс? коснись дерева? там
много деревьев?
   Он не заметил, как оказался на опушке леса. Поле с желтыми травами лежало
за спиной, наполняя воздух  терпким  медовым  запахом,  шелестом  стеблей  и
стрекотом невидимых насекомых. Шагах в двадцати от него возвышались  деревья
- гигантские, мощные, впятеро выше, чем  на  другой  стороне  планетоида,  с
такими толстыми стволами, что двое мужчин были бы не в силах  их  обхватить.
Не стволы - колонны храма, высеченные из бурого песчаника;  прямые,  ровные,
покрытые гладкой корой,  они  уходили  вверх,  потом  внезапно  делились  на
горизонтальные ветви - в первом ярусе,  во  втором,  в  третьем,  четвертом?
Каждый ярус - на одной и той же высоте, и кроны - как многослойная крыша над
необозримым строением,  перевитая  длинными  узкими  листьями,  багровыми  у
черешка и ярко-пурпурными у заостренных кончиков?
   Будто сомнамбула, Дарт шагнул к ближайшему стволу и вытянул  руки.  Почва
под ногами была мягкой, темной, ступня  уходила  в  нее  как  в  песок;  ему
казалось, что он ощущает незримые токи, струившиеся в земле, в  переплетении
корней. Аура покоя и силы окружала  лес  -  того  покоя,  какой  нисходит  к
человеку под беспредельным звездным небом, вечным и неизменным в сравнении с
краткостью жизни. Эти деревья тоже были почти что вечными,  плывшими  сквозь
время под взмахи его крыл: взмах - и отлетает мгновение, взмах - и  исчезает
другое, взмах - и гаснет третье. ?И так - два миллиона лет?, -  мелькнуло  в
сознании Дарта.
   Его ладони, преодолев знакомое сопротивление, прижались к гладкой коре, и
в следующий миг реальность Диска дрогнула, растаяла, исчезла.  Иные  картины
поплыли под его сомкнутыми веками в мелькании дней и ночей, месяцев  и  лет;
он будто мчался на бешеном скакуне, и каждый шаг уносил его в прошлое,  мимо
каменистых круч Гаскони, мимо  парижских  мостов,  площадей  и  башен,  мимо
холмов в виноградной  зелени,  замков,  таверн,  церквей  и  аббатств,  мимо
складов и причалов с судами, чертогов королевского дворца  и  залов  ратуши,
мимо полей сражений, заваленных мертвыми  телами,  мимо  дымящихся  пушек  и
батальонов бегущих в атаку гвардейцев, мимо пышных процессий, охот, похорон,
коронаций, великих посольств? Лица друзей и недругов мелькали перед  ним,  а
их  имена,  вернувшись  к  жизни,  звучали  то  грохотом  набата,  то  ревом
разбушевавшихся стихий: грраф де Ла Ферр? баррон дю Валлон де Бррасье? аббат
дЭррбле? де Трре-виль? де Варрд? Ррошфорр? Беррнажу? Джоррдж Вильеррс?
   Мужчина лет сорока, в багряных одеждах?  Туфли  с  серебряными  пряжками,
тонкие кружева вокруг запястий и шеи, шляпа, аметистовый перстень на пальце?
Лицо - худощавое, властное, с остроконечной бородкой, широким выпуклым  лбом
и пронзительным взглядом темных глаз? Джаннах? Нет, Джаннах был  только  его
подобием! Кардинал Ришелье, герцог дю Плесси? Враг, потом -  покровитель  и,
наконец, повод для гордости: он, юный гвардеец, знал человека, чье имя  было
символом Франции.
   Суровые черты мужчины в красном изменились, расплылись,  и  перед  Дартом
встала  женщина  -  прекрасное  лицо  на   фоне   обтянутых   штофом   стен,
величественная осанка, блеск бриллиантов, пышное платье  с  низким  вырезом.
Королева? Констанция и он служили ей? Та,  первая  его  любовь,  погибшая  в
монастыре, в Бетюне?
   Ночь, берег Лиса, Армантьер. Дорога, ведущая к городу, -  влажная  земля,
низкие коренастые дубы, словно тролли, присевшие на корточки,  блеск  редких
молний над горизонтом? Темные фигуры в плащах и широкополых шляпах,  женщина
на том берегу реки и палач, вскинувший широкое тяжкое лезвие?
   Ветер треплет белокурые локоны женщины, е„  глаза  закрыты,  шея  покорно
обнажена? Графиня де Ла Фер, убийца Констанции? леди Винтер?
   Эта сцена будто подбросила дров в пылающий костер его  воспоминаний.  Они
наплывали одно на другое, смешивались, пересекались, иногда - четкие, ясные,
иногда - смутные, мерцающие в тумане  детства  и  отрочества;  он  находился
разом в сотне мест, он видел сотни лиц, он слышал голоса и  смех,  мольбу  и
крики, стоны, брань; то палуба корабля  покачивалась  под  ним,  то  жесткое
седло, то шелестели травы под  ногами,  то  поскрипывал  паркет,  то  звонко
отзывались каменные плиты.
   Ему снова было девятнадцать, и он въезжал в ворота Менга на дряхлом рыжем
мерине: отцовский клинок - у бедра, кошель с пятнадцатью экю  -  за  поясом,
гасконский берет на смоляных кудрях, облезлое перо, куртка в дорожной  пыли?
Он видел дом на улице Старой Голубятни, просторный двор,  широкую  лестницу,
сверкание шпаг и голубые плащи мушкетеров, резкий профиль де Тревиля - сухие
губы, упрямый подбородок, нос, словно клюв коршуна.  Вместо  дома,  двора  и
лестницы вдруг возникло заброшенное здание с выбитыми стеклами  -  монастырь
Дешо, где он сразился с де Жюссаком; затем - королевский  кабинет:  красного
дерева мебель, хрустальные жирандоли, кордовская кожа, зеркала и недовольное
лицо владыки?
   Вся эта роскошь  внезапно  исчезла,  сменившись  другой,  более  скромной
обстановкой: дубовые стол и стулья, вместительные  шкафы,  сундук,  накрытый
полосатым ковриком. Гостиная в доме Бонасье? А тот изящный силуэт у шкафа  -
Констанция: темные волосы, плавный  росчерк  бровей,  голубоглазое  лицо  со
вздернутым носиком, кружева вокруг стройной шеи? Их первая встреча? Он знал,
что сейчас она скажет: ?Могу я довериться вам, сударь?? И он ответит:
   "Что за вопрос! Вы же видите, как я вас люблю!?
   Он стоял в темноте, у дверного проема, скрытого драпировкой,  вслушиваясь
в щебет женских голосов,  чувствуя,  как  овевает  лицо  теплый  благовонный
воздух. Вдруг чья-то  рука,  восхитительной  белизны  и  формы,  просунулась
сквозь драпировку. Он понял, что это - награда; упал на колено, схватил  эту
руку, почтительно прикоснулся к ней губами. Рука  исчезла,  оставив  на  его
ладони перстень - алмазный перстень ценою в тысячу пистолей,  как  утверждал
позднее де Тревиль. Знак королевской милости? Где он теперь? Кто его носит?
   Пыль взметнулась из-под копыт, домишки предместья Сент-Антуан скрылись за
поворотом, и только Бастилия еще  грозила  вслед  своими  мрачными  башнями.
Смех, гулкий конский топот, скрип седел, возгласы и  ароматы  кожи,  пота  и
вина? Вперед, гвардейцы Дезэссара! Вперед, в Ла-Рошель! За славой, ранами  и
смертью, по воле короля и кардинала, под знаменем герцога Орлеанского!
   Боже, как он был молод! Как молод и полон надежд!
   Но юность прошла, и потянулась череда тоскливых долгих лет.  Кажется,  он
позабыл Констанцию и редко вспоминал друзей;  их  заменили  вино  и  служба,
честолюбивые думы, интриги и интрижки. Что еще? Пост капитана в бывшем полку
де Тревиля, потом - генеральский чин и жезл маршала Франции? Но маршалом  он
был  недолго:  столько  времени,  сколько  неслось  к  французским  траншеям
пушечное ядро.
   Чудовищный удар ошеломил его, сухо  и  страшно  треснули  кости,  хлынула
кровь, и взор заволокло предсмертной  дымкой?  Он  снова  умирал,  сжимая  в
холодеющей руке маршальский жезл с золотыми лилиями; умирал  на  поле  битвы
одиноким, ибо лучшее, самое светлое и дорогое умерло еще раньше, оставшись в
юности. Умирал и шептал слова, звучавшие  странной  загадкой  для  офицеров,
склонившихся над ним?
   - Атос, Портос, до скорой встречи! Арамис! Прощай навсегда!
   Дарт отшатнулся от дерева,  рухнул  на  землю  и  долго  лежал,  глядя  в
охристые небеса и втягивая сквозь зубы  прохладный  воздух.  Боль  отпустила
его, дыхание успокоилось, смертный час отлетел и угнездился в прошлом платой
за возвращенные потери. Глаза  Дарта  были  раскрыты,  но  он  не  видел  ни
собиравшихся на горизонте туч,  ни  алого  солнца,  застывшего  в  небе,  ни
древесных ветвей с потоком багровой листвы. Он вспоминал.
   Все, все вернулось! Горе и  радость,  минуты  счастья  и  мук,  друзья  и
недруги, лица и имена, даты и обстоятельства; полный список триумфов,  побед
и поражений, который завершился маршальским жезлом и смертоносным ядром.  Но
даже это последнее воспоминание не тяготило и не страшило его -  не  потому,
что мгновения смерти и торжества слились, а лишь по  той  причине,  что  оно
было? Было и останется с ним навсегда!
   Наконец он поднялся, вытер потный лоб, стряхнул землю с голых плеч и тихо
напомнил самому себе:
   - Шарль? меня зовут Шарль?
   Это звучало гораздо лучше, чем  прежнее  имя  -  вернее,  осколок  имени,
которым он пользовался много-много лет.  Сколько  же?  Сколько  длилась  его
вторая  жизнь?  Он  начал  считать,  припоминая  все  свои  полеты,  периоды
странствий, время отдыха и ту историю, когда попал к реаниматорам  вторично,
вернувшись с Растезиана с раздробленной ногой; потом усмехнулся и вымолвил:
   - Зачем, мон дьен? Главное, помню? Помню!
   Веки его опустились, и  он  увидел  лицо  Констанции:  е„  улыбку,  синие
глаза-фиалки, вздернутый носик над  пухлым  ртом,  ямочки  на  щеках,  блеск
темных локонов и нежную стройную шею. "Могу  я  довериться  вам,  сударь?  -
прошептала она и тут же добавила:
   - Все, что мне нужно - согреться на солнце, и чтобы ты был рядом?"
   - Я рядом, милая, - ответил ей Дарт, - совеем рядом.

***

   Он был свободен точно ветер. Мысли о прошлом и об ушедших, чьи жизни были
смыты временем, его не печалили; он знал, они ушли не к Тьме, а  к  Свету  и
терпеливо ждут его. Ждут, примирившись меж собой, забыв о  взаимных  обидах,
ненависти, страхе; ждут, когда он придет к ним и принесет  свою  любовь;  Ту
частицу любви, которую еще предстояло испить.
   Шарль д'Артаньян, мушкетер и капитан мушкетеров, маршал  Франции,  солдат
удачи, глубоко вздохнул и сделал шаг. Один-единственный шаг.
   Вселенная раскололась и сомкнулась за его спиной.