го воина-глаз над переносицей  закрыт,  два
других распахнуты  и  неподвижны,  как  темный  полированный  обсидиан.  Под
челюстью - обломок копья, следы на груди от когтистых лап, распоротый живот?
Рядом лежали два даннита: первый, пронзенный дротиком, был мертв, второй,  с
застрявшей  меж  ребрами  секирой,  еще   шевелился.   Чертыхнувшись,   Дарт
перепрыгнул через их тела, и боль впилась клыками в раненую ногу.
   Что-то  острое  царапнуло  над  бровью,  когда  он  схватился   с   новым
противником и рассек ему шею.
   Плохая рана; неопасная, но струйка крови теперь заливала глаз,  и  он  не
видел  атакующих  слева.  Впрочем,  тьяни  уже  побаивались  его,  старались
держать-поодаль - видно, поняли, что ни секирой, ни копьем такого  бойца  не
достанешь, а метание дротиков в тесной схватке было делом почти безнадежным.
   Фиолетовые деревья приближались - не столь быстро, как хотел бы Дарт,  но
и
   Не так  медленно.  Шаг  за  шагом,  постепенно?  Он  уже  мог  разглядеть
трещиноватую
   Кору огромных стволов, делившихся на несколько мощных коротких ветвей,
   Направленных горизонтально; перистая листва парила над ними, окружая
   Голубоватым туманом, а свисавшие с веток плоды - большие,  продолговатые,
ребристые - походили на человечьи головы, прицепленные за косу на макушке.
   Еще одно усилие, подумал он, и  тьяни  побегут.  Только  б  хвостатые  не
увлеклись  погоней!  Такую  ораву  не  остановишь   в   одиночку?   Придется
разыскивать этих? как их?.. Наана и Муки-таа? Пусть командуют, если живы?
   Громкий слитный вопль раздался за спиной, и тут же гулко рявкнул  барабан
и затрубили раковины. Дарт отступил на пару шагов, припадая на больную ногу,
сунул кинжал за пояс, вытер с лица смешанный с кровью пот и оглянулся.
   Сердце его  упало  -  вражеский  флот  навис  над  бухтой.  Галеры  тиан,
выплывали из-за ближнего мыса и разворачивались полумесяцем; падали  с  мачт
паруса, торопливо  сновали  черточки  весел,  на  палубах  толпились  воины,
похожие на рыцарей, закованных в кольчуги, жарко пылали факелы  и  вихрились
по ветру дымы. Полсотни кораблей, тысячи полторы бойцов и столько  же  -  на
веслах, решил Дарт и тут же удвоил это количество: галеры все плыли и плыли,
огибая мыс, и половина их, уже не  спуская  парусов,  поднималась  вверх  по
течению. Перекрывают дорогу к бегству, мелькнуло в голове. Но если  отчалить
- быстро!.. как можно быстрее!.. - имеется  шанс  спастись!  Массивный  плот
раздавит любую галеру, да и спалить его в движении тяжелей? хватило б только
рук, чтобы гасить огонь и отбиваться от атакующих?
   Он поднял шпагу и крутанул со свистом в воздухе.
   - На берег! Отступаем на берег, к плотам! Не бежать, не поворачиваться  к
врагу спиной, сражаться и отступать! Торопитесь, дьявол вас побери!
   Его команду подкрепили гул барабана и несколько ударов  шпаги  -  он  бил
клинком плашмя и ревел, выкликая имена Наана и Муки-таа. Ни тот,  ни  другой
не отзывался, но часть даннитов -  те,  что  болтались  сзади,  не  в  силах
пробиться к врагам сквозь толпу сородичей,  -  услышав  приказ,  побежали  к
реке. Еще один отряд, группировавшийся около Дарта, тоже подчинился и  начал
медленно  отходить;  данниты  оглядывались  на   него,   крутили   хвостами,
приседали, махали когтистыми лапами, но он не понимал их жестов. Быть может,
они нуждались в ободрении?..
   Он снова закричал, призывая Наана и Муки-таа.
   - Элейхо забрал их к себе, Дважды Рожденный, - послышался рядом  знакомый
голос. - Обоих моих братьев, Наана и Муки-таа. Хвосты их больше не обовьются
вокруг хвоста Дии-ди?
   Обернувшись, Дарт увидел Рууна - усталого, измученного,  с  окровавленной
шерстью и обагренным кровью копьем. Но воротник его был все так же  широк  и
ярок, а фляга по-прежнему свисала с поясного ремня. Дарт потянулся к ней.
   - Хочешь выпить? В последний раз?
   - Не хорони нас, приятель. Он плеснул вино на лоб и щеки; бровь ожгло,  н
теперь он видел обоими глазами.
   - Собирай воинов, Руун. Собирай кого сможешь и веди к реке. Найдешь
   Кордоо, скажешь ему - пусть отплывает, пусть давит корабли тиан плотами и
бережется от огня.
   - Но шира приказала мне?
   - Тут командую я, а не шира! - Дарт подтолкнул его. - Веди воинов, а я  с
остальными прикрою отход. Ну, шевелись поживее!
   Руун исчез, а  вместе  с  ним  -  ощущение  времени.  Враги  смешались  с
последней сотней Дартова воинства, он снова колол и рубил, падал на землю  и
поднимался, отступал и шел в атаку, наносил  и  получал  раны;  это  длилось
бесконечно, и только усталость, боль и нарастающий грохот  схватки  в  бухте
свидетельствовали о том, что время все еще бежит, меняет цвет  и  прибавляет
истомленным мышцам если не силы, то хоть немного легкости. Лишь для даннитов
и тьяни, сраженных секирой либо копьем, время прекращало  бег,  не  властное
над  мертвыми;  мертвые,  вынырнув  из  водопада  мгновений,  дней  и   лет,
переселялись в Великое Ничто.
   Или в Нечто?
   Кажется, были сомнения на этот счет? О них говорила Констанция и намекал
   Джаннах? И даже Нерис, умевшая общаться с предками?
   Пустые мысли, особенно здесь и сейчас. Отступая к воде, уже не атакуя,  а
только отмахиваясь шпагой,  теряя  кровь,  а  с  ней  -  остаток  сил,  Дарт
погружался в странное полубредовое  состояние.  Разум  и  память  его  будто
расслоились  на  множество  реальностей-потоков,  струившихся  один   поверх
другого, и он бездумно тонул в них, отмечая лишь переход  из  слоя  в  слой,
отзывавшийся далеким колокольным звоном. Бумм!.. - шаг назад, шаг в сторону,
шпага отбивает тианское копье; бумм!.. - он на  спине  левиафана,  и  Нерис,
повернувшись,смотрит с улыбкой, приглаживает золотистый локон; бумм!.. - Bay
сует палку с обжаренной печенью Шу, тычет в  лицо,  заставляя  морщиться  от
мерзкого запаха; бумм! - мрак Инферно  смыкается  над  ним,  ползет  во  все
уголки пилотской кабины; бумм! - взмах ресниц Констанции; бумм! - сверкающий
перстень на пальце Джаннаха; бумм! - сумрачный зал Камелота; бумм!  -  стол,
бокалы с вином, горящие свечи, тьма за их неярким сиянием,  три  человека  в
широкополых шляпах?
   И чудилось ему, что поднялись эти трое, отодвигая скамьи  и  расплескивая
вино, и встали рядом; свет  играл  на  обнаженных  клинках,  глаза  их  были
печальны и суровы, и бледный, с благородным лицом, отбросив шляпу в темноту,
сказал:
   "Один - за всех, и все - за одного!? А самый юный,  с  персиковой  кожей,
скупо улыбнулся Дарту: ?Не бойтесь, друг мой! Мы  пришли,  мы  с  вами.  Как
обещали, в смертный час??
   Эти слова и эта улыбка заставили его очнуться. Он обнаружил, что стоит  в
воде с угрозой выставив  клинок;  где-то  за  ним  слышались  вопли,  гудели
раковины, неторопливо двигались плоты в алом зареве Разгоравшихся пожарищ, а
между крайним плотом и песчаным берегом  замер  в  воде  левиафан  -  совсем
близко, в дюжине шагов. Нерис тянула к нему руку, ?Чтo-тo кричала, но грохот
битвы и рев огня заглушали ее голос. Дарт, покачиваясь, отступил,  глядя  на
тиан, заполонивших берег,  -  они  не  преследовали  его,  но  трое-четверо,
окаменев в напряженных поч зах, целились дротиками. Не промахнутся,  подумал
он, и в этот миг что-то ударило его под коленями, чьи-то пальцы вцепились  в
пояс, дернули, повалили на спину. Затем он увидел блеск тианских дротиков  и
ощутил их хищный полет, когда, всколыхнув воздух, они проскользнули над  ним
- раз, и другой, и третий.
   Четвертый попал ему в живот, и страшная боль погасила сознание Дарта.

***

   Кажется, он умирал. Важное занятие, и он  предавался  ему  без  горечи  и
сожалений, со всем усердием, которое мог проявить в  таком  серьезном  деле.
Мучило лишь одно: невыполненный долг, незавершенная миссия. Похоже,  Джаннах
ошибался, уповая на его удачу?
   Периоды  беспамятства,  когда  он  не  чувствовал  боли,  чередовались  с
бредовыми видениями и явью, которая была  еще  хуже  бреда,  поскольку  боль
вцеплялась в него своими жестокими когтями. К счастью,  эти  мгновения  были
краткими - кровавый туман застилал реальность, мир превращался в хаос зыбких
алых теней, и он терял  сознание.  Но  эпизоды  этого  смутного  бытия,  что
колебалось на грани меж жизнью и смертью, все же  оседали  в  памяти  -  так
успевает осесть песок в холодной, готовой замерзнуть воде.
   В одно из  таких  пробуждений  он  видел  Нерис,  склонившуюся  над  ним.
Левиафан плыл по реке - тело Дарта чуть-чуть покачивалось, и так же  дрожало
- вверх-вниз, вверх-вниз  -  лицо  прильнувшей  к  нему  женщины.  Глаза  ее
блестели, щеки увлажнились - видимо, она плакала. Затем он почувствовал, как
ее пальцы касаются ран, отозвавшихся всплесками боли, что-то делают, смывают
кровь, втирают бальзам, перевязывают, вливают в рот какое-то горькое зелье.
   Оно, вероятно, не помогло. Снова  вынырнув  из  омутов  беспамятства,  он
разглядел прилипалу, прильнувшую к коже над левым соском, и ощутил шевеление
тонких щупалец. Кожух целителя был черен - это означало, что его ресурсы  на
пределе и что пациент скорее мертв, чем жив.
   "Все бесполезно, - мелькнула мысль. - Огромная  потеря  крови,  плюс  эта
рана в животе? Под правым ребром  -  значит,  задета  печень.  Скорее  всего
разорвана - дротик был с широким острием??
   Марианна бы его спасла. Погрузила  бы  в  анабиоз,  синтезировала  кровь,
вырастила новые органы, подсадила  импланты?  В  крайнем  случае,  нырнув  в
Инферно, доставила на Анхаб, к магам-реаниматорам? Но Марианна была  мертва,
и над ее песчаным надгробьем струились равнодушные речные воды.
   В  другом  пробуждении  ему  явилось  нечто  удивительное.  Кажется,  они
пристали в берегу  -  перед  ним  маячили  кусты  с  голубоватой  листвой  и
удивительными  цветами,  большими,  изящными  и  словно   отчеканенными   из
листового серебра. Он все еще находился в их живом корабле, а  Нерис  стояла
среди Кустов будто лесная дриада и что-то втолковывала Прокату. ?Лети, ищи??
- услышал Дарт, и эти слова вызвали всплеск протеста.  Куда  лететь?..  Чего
искать?.. Разве лишь место для могилы?
   Брокат исчез, а Нерис, присев у воды, катала ладонях жемчужное  зернышко,
посмертный дар Детей Элейхо. Затем что-то произошло: вода  вскипела  ударила
фонтаном, и над ее поверхностью подняло гриб с широкой плоской шляпкой.  Под
ней дергались, будто отплясывая сарабанду, тонкие голенастые ножки, а  может
-  щупальца,  придававшие  грибу  сходство  с  пауком.  ?Мерзкая  тварь?,  -
подумалось Дарту; пауков он не любил.
   Он снова потерял сознание, а очнувшись, обнаружил, что куда-то  движется,
но не по реке, а в лесу. Небо не  проглядывалось,  заслоненное  плотным  под
кровом листвы, фиолетовой и  синей,  совсем  не  похожей  на  анхабскую  или
земную; воздух был сумрачен и свеж, без душноватых испарений,  витавших  над
рекой; стволы деревьев уходили вверх колоннами. чудовищного храма,  а  между
ними, среди аметистовых мхов, виднелись жертвенники - плиты  кроваво-красной
яшмы с серыми и розовыми прожилками. ?Хорошее место, чтоб умереть,  тихое  и
красивое?, - решил Дарт.
   Но умирать было рано. Его куда-то несли - но куда  и  на  чем?  Некоторое
время он размышлял над проблемой транспортировки -  это  помогало  забыть  о
боли и ожидающем небытии. Нерис тащить его не могла - он слишком  тяжел  для
нее, и к тому же его переносили не на руках, не волочили по земле,  а  вроде
бы он лежал на какой-то платформе, упругой и теплой,  плывшей  повыше  мхов.
Опора под ним раскачивалась и колыхалась, будто невидимый носильщик трудился
из последних сил  и  мог  опрокинуть  свою  ношу.  Вероятно,  поэтому  Дарта
привязали к платформе - кажется, его собственным боевым поясом и ремнями  от
ножен шпаги и кинжала.
   Очередной провал оказался глубоким, лишенным пространственных и временных
измерений,  напомнившим  погружение  в  Инферно.  Проблеск,  наоборот,   был
кратким:
   Дарту казалось, что чьи-то руки с напряжением  поднимают  его,  нагого  и
беззащитного,  над  округлой  алой  купелью,  заполненной  розоватым  соком.
Возможно, маслом, но не водой - жидкость выглядела слишком вязкой, и от  нее
ощутимо тянуло теплом. Он очутился в объятиях этой  плотной  субстанции,  но
купель была глубока, тело начало тонуть, и на мгновение  его  охватил  ужас,
что он задохнется в этой странной жидкости, а после растворится в  ней,  как
сахар в чашке шоколада.
   Но страх его непонятным образом исчез,  а  вместе  с  ним  пропали  боль,
тревога  и  сожаление  по  поводу  незавершенных  дел.  ?Дела  подождут,   -
прошептало ему что-то  огромное,  доброе,  нежное,  обволакивающее  плоть  и
разум, - они подождут, а сейчас спи, маленький человечек, спи и врачуй  свои
раны. И наслаждайся сновидениями??
   Он подчинился этому ласковому приказу.

Глава 10

   И снилось Дарту, что он опять стоит в древнем  сумрачном  зале  Камелота,
внимая  речам  Констанции,  любуясь  ее  плавными  жестами,  вслушиваясь   в
негромкий голос. На ней было  длинное  платье,  Жемчужно-серое,  закрывавшее
плечи;  шея  казалась  стеблем  Цветка,  а  шлейф,  когда  она  двигалась  и
наклонялась, струился и  шелестел  по  каменным  плитам.  ?Женщина  в  таком
одеянии, не открывающем ничего,  будит  фантазию,  -  подумал  Дарт.  -  Она
загадочна, как темное лесное озеро, скрывающее в глубине магический венец? и
тот, кто добудет его, станет королем??
   На этот раз галактики и звезды не вращались по экрану, а вместо них  тихо
шелестела степь под  косыми  лучами  заходящего  солнца  да  мчался  вдалеке
стремительный  табун.  Предки  этих  лошадей  попали  на  Анхаб  с  Земли  -
прекрасный, хотя и невольный дар старому  миру  от  юных  собратьев.  Но  не
единственный; зонды-иразы посещали Землю регулярно, и  каждый  находил,  чем
загрузить память и трюмы. Подарки сыпались будто из рога изобилия -  музыка,
яркие зрелища, копии картин и статуй, зиготы растений и  животных?  Все  это
так же, как доставленное с других миров, спасало анхабов от  скуки,  помогая
скрасить долгое и для большинства из них бесцельное существование.
   Но чем они могли отдариться? Возможно,  древней  мудростью,  звучавшей  в
словах Констанции?
   Она говорила, не прибегая к помощи  экранов.  Архаичный  способ  передачи
сведений, но самый ясный и понятный - во всяком случае,  как  представлялось
Дарту. Он глядел на нее, не отрывая глаз, не  в  силах  вспомнить  до  конца
минувшее и опасаясь позабыть его  совсем.  Это  было  каким-то  наваждением,
необъяснимым волшебством; речь ее звучала музыкой, жест  руки,  изгиб  бедра
под тонким платьем чаровали, взмах ресниц дарил надежду. Не только  надежду;
мнилось, что в каждом этом взмахе, в движении бровей и губ скрываются тайны,
предназначенные лишь ему одному, и он с нетерпеливой дрожью ловил  ее  слова
как посланное небом откровение.
   Средь  прочих  тайн  секрет  избранной  ею  внешности  казался   особенно
волнующим. Он знал, что обличье Джаннаха - напоминание о власти его  земного
двойника; эта власть, которой подчинялся  Дарт  и  прежде,  и  теперь,  была
неоспоримой и принималась им как должное. Власть  означала  дистанцию  между
высшим и низшим, границу, которую нельзя переступить  в  общении  с  великим
человеком, что и подчеркивали облик, пронзительный взор, багряные  одежды  и
аметистовый перстень на пальце, символ могущества.
   Но облик Констанции был совсем  иным,  напоминавшим  не  о  власти,  а  о
радостях любви. Из всех персон и лиц, которые  сохранила  память  Дарта,  из
всех его похищенных воспоминаний, она избрала именно  это  лицо  -  женщину,
которую он встретил в первой жизни, которую любил и потерял. А были  ведь  и
другие,  не  менее  важные,  чем  личность  в  багряном?  Были!   Принцессы,
герцогини, королевы?
   Случайность?  Попытка  обезоружить  его,  расположить  к  себе,   сделать
податливей и мягче, внушить приятные иллюзии? Или в ее выборе таилось  нечто
большее? Намек, на то, что между  ними  нет  границ,  что  странная  природа
метаморфов способна возвратить былое - даже погибшую любовь? А если так,  то
не было ли это обещанием?..
   Негромкий голос, мелодия слов  и  шелеста  травы,  Дремлющая  на  экранах
степь? Вполне подходящий К периоду сладкого сна пейзаж. Она рассказывала  об
эпохе Жатвы,  тянувшейся  десять  тысячелетий,  о  временах,  когда  иссякли
энергия, и любопытство, и творческий порыв,  но  сохранилось  желание  жить.
Закат цивилизации Анхаба свершался с неторопливой  торжественностью;  долгая
жизнь стала сокровищем, которым более  не  рисковали  -  ни  на  собственной
планете, ни в дальних странствиях. Анхаб был преобразован в последний раз  и
превратился в среду неизменную и безопасную, словно колыбель младенца;  горы
сменились холмами, пропасти  -  оврагами,  леса  и  джунгли  -  всепланетным
парком, бурные реки - озерами и ручьями, а  над  этим  миром  спокойствия  и
тишины повисли зеркала  энергетических  накопителей,  перегонявших  влагу  в
атмосфере, гасивших  ураганы  и  посылавших  дождь.  Уютный  мир,  достойный
золотого века, но в нем все меньше становилось тех,  кто  продолжал  себя  в
потомстве или стремился к определенной цели - что-то создать, найти, увидеть
новое и насладиться переменой. Впрочем, все уже  было  создано:  хрустальные
замки  парили  в  небе,  накопители,  то  поглощая,  то   отдавая   энергию,
поддерживали их и управляли погодой, иразы трудились не покладая рук, делали
новых иразов и мириады полезных вещей, баржи, летавшие  в  пояс  астероидов,
возвращались груженные сырьем, металлами и минералами. Потребность в нихбыла
незначительной, ибо в период Жатвы Анхаб населяли не миллиарды, а миллионы -
примерно столько, сколько пальцев на руке.
   То был еще не конец, но преддверие конца, еще не  упадок,  но  стагнация.
Численность анхабов уменьшалась, а вместе с этим таяли творческий  потенциал
и интерес к жизни; кончалась осень и наступала неизбежная зима. Закономерный
процесс, которому подчиняется все живое - растение, человек, цивилизация?  В
этом коротком списке цивилизация являлась самой уязвимой, поскольку смысл ее
- не в сумме знаний, не в достижениях  культуры,  а  в  целях,  объединяющих
людей. Цель - глобальная цель - это стержень цивилизации, который меняется с
ее развитием: вначале - пища и кров, затем - борьба с насилием,  уничтожение
войн, объединение во всепланетном масштабе и, наконец, безопасность. Все эти
цели подстегивают прогресс, а он порождает иллюзию вечного подъема или  хотя
бы непрерывного движения - пусть не в гору, так по равнине. Но это - сладкий
самообман; когда решена последняя задача, когда исчерпаны все  цели,  смерть
становится  реальностью,  ибо  ее  не  заслоняют   технологические   миражи.
Последняя цель - всеобщее счастье, трактуемое как равенство, благосостояние,
справедливость, и с ее достижением наступают конец науки, гибель  искусства,
закат цивилизации.
   Констанция смолкла, и Дарт, машинально перекрестившись, пробормотал:
   - Нет бога без дьявола, и тот, кто отринет зло и сотворит Эдем, в  нем  и
погибнет?
   - Погибнет  ли?  -  эхом  откликнулась  Констанция.  -  В  мире  видимом,
слышимом, осязаемом - возможно? в том  мире,  который  мы,  доверяясь  своим
приборам, привыкли считать единственной реальностью. Но привычки меняются со
временем.
   - И что это значит?  -  Брови  Дарта  приподнялись.  -  Я  не  ослышался,
сударыня? Иная реальность, сиречь - потусторонний мир? когда-то я слы-Шал  о
нем и верил, что он существует? Но,  как  ты  раведливо  заметила,  привычки
меняются со временем. Особенно у тех, кто вдруг воскрес и не нашел  ни  рая,
ни преисподней.
   Констанция с задумчивым видом смотрела на него. Молчание затягивалось,  и
Дарт, расправив плечи и положив на эфес ладонь, сказал:
   - Я был мертв, моя прекрасная госпожа. Я был  генералом  и  пал  на  поле
брани во время осады одной из крепостей? Не помню, как  и  где  я  умер,  но
Джаннах утверждает, что в грудь мне попало ядро, перело