не знаю. Может быть. Проверю.
   Он говорил отрывисто и глухо, потом, вспомнив о Големе, произнес:
   - К завесе  нельзя  подойти,  пока  ее  охраняет  мой  бхо.  Но  если  ты
когда-нибудь захочешь? если решишь, что это нужно знать? Словом,  я  прикажу
ему, чтоб он тебя пропустил.
   Но Нерис покачала головой.
   - Нет. Если там, за стеной, что-то важное. Предвечный скажет мне об этом.
   Мне или другой шире, из не рожденного пока  что  мной  потомства?  Дарует
вещий сон и повелит: идите, время ваше наступило! И мы пойдем. Но не сейчас?
Сейчас он посылает мне совсем другие сны.
   Она потянула  Дарта  к  шатру,  кострам  и  людям,  но  вдруг  замерла  и
прошептала, щекоча ему ухо теплым дыханием:
   - Та женщина? та, к которой ты хочешь вернуться? она из твоих владык?
   Из тех, могучих и беспомощных?
   Дарт ответил утвердительным кивком.
   - И она такая же, как ты? Сердце - здесь, - ладонь Нерис легла  на  левую
грудь, - и Элейхо позволит тебе одарить ее жизнью?
   Он молчал, вспоминая Галерею Слез, лицо Констанции, ее  улыбку  и  слова;
потом усмехнулся и негромко произнес:
   - Она сказала: все, что ей нужно - согреться на  солнце  и  чтобы  я  был
рядом? Может быть, это означает  -  подари  мне  жизнь?  Я  не  знаю,  но  я
надеюсь?
   Как  всегда,  он  проснулся  задолго  до  красного   времени   и   лежал,
всматриваясь в туго натянутую ткань  шатра,  слушая  дыхание  Нерис,  сонное
попискивание Броката и редкий стук срывавшихся  с  деревьев  капель.  Мягкий
свет  лишайника  озарял  палатку,  и  смутные  тени  ветвей,  будто  танцуя,
скользили по куполу, то сливаясь в большие причудливые пятна, то  распадаясь
на пучки корявых щупальцев. Этот  беззвучный  балет  подчинялся  всхлипам  и
порывам ветра.
   Дарт осторожно сел, потянулся к шпаге,  снял  ее  с  оружейного  пояса  и
опустил на спальный коврик рядом с Нерис. Что еще он мог оставить ей?  Какую
память о себе? Все, что у него имелось, -  мертвые  и  непонятные  предметы,
сделанные на Анхабе? Там изготовили и шпагу, но  все  же  она  напоминала  о
Земле, хранила тепло его рук и была, конечно,  самым  дорогим  подарком.  Не
слишком подходящим для женщины, но, если  не  считать  воспоминаний,  ничего
другого он подарить не мог.
   Выбравшись из палатки, Дарт натянул скафандр и  постоял  недолгое  время,
прислушиваясь и озираясь. В лагере царила тишина; костры угасли,  утомленные
люди спали,  и  в  серой  пелене  дождя  нигде  не  светились  факелы  и  не
поблескивали шлемы. Видимо, Ренхо и Храс решили не выставлять  часовых,  раз
нет опасности от тьяни.
   Он  посмотрел  на  шатер  с  чуть  просвечивающим  пологом,  вздохнул   и
перекрестил его широким взмахом руки. Прощай, маленькая  шира!  Да  будет  с
тобой милость Предвечного!
   Прочь из лагеря? От дерева к дереву, от ствола к стволу  -  и  к  обрыву;
потом - к скале, темнеющей сгустком мрака на фоне фиолетовых  небес?  Щебень
поскрипывал под ногами, дождь барабанил по спине, и слева, у  пояса,  словно
чего-то не хватало. Шпага, вспомнил он  и  включил  фонарь;  яркое  световое
пятно помчалось впереди,  запрыгало  по  каменным  глыбам,  по  трещиноватой
поверхности утеса и стеблям синего лишайника,  потом  нырнуло  в  засыпанную
пеплом впадину. След из ребристых отпечатков  башмаков  протянулся  от  края
впадины к темному зеву шахты. Ясный след,  заметный;  в  этом  мире  его  не
спутаешь ни с чем.
   - Бон вояж, - пробормотал Дарт, заглядывая в колодец. Тут не было никого,
кто пожелал бы ему счастливого странствия, а счастье  наверняка  пригодится.
Чтоб не погибнуть от голода, не утонуть, не задохнуться, не сгореть? Мало ли
какая напасть может приключиться с человеком, когда он наг и бос и не  имеет
под рукой доброго клинка?
   Он  коснулся  манжеты,  включив  двигатель,  взмыл  вверх  на   мерцающем
оранжевомстолбе, завис над  черным  круглым  отверстием  и  начал  медленно,
плавно опускаться в дыру.  Пальцы  привычно  шевелились,  управляя  полетом:
скорость зависела от  напряжения  мышц,  курс  задавал  указательный  палец,
ладонь,  повернутая  книзу,  означала  остановку.  Персональное  устройство,
годившееся лишь для тех, кто обладал руками, ладонями, пальцами, а этим,  по
утверждению Джаннаха, могли похвастать не  все  анхабские  разведчики.  Дарт
никогда не встречался с ними - их, как и баларов, было немного, -  но  видел
кое-кого в мнемонических записях и знал, что других землян в  этой  компании
нет. А если так, зачем встречаться?  Тем  более  что  среди  них  попадались
весьма странные субъекты, похожие  на  бронированных  черепах  или  огромных
двухголовых  птиц.  Визг,  шипение  и  клекот  птиц  были   невыносимы   для
человеческого слуха, а черепахи дышали метаном и вовсе не умели говорить.
   Сферическую полость внизу заливали потоки света: Голем в знак приветствия
включил прожекторы. Он находился в той же позиции, в треугольной нише, и  от
него ощутимо веяло энергией и силой: ни дать ни  взять,  джинн  из  арабских
сказок, стерегущий пещеру сокровищ. Со сказками и прочими светскими книгами,
приятными уму и сердцу,  Дарт  познакомился  на  Анхабе,  а  на  Земле,  как
помнилось, склонности к чтению книг не имел, начав и закончив  этот  процесс
потрепанным катехизисом. Однако дни и ночи в Камелоте были такими долгими? И
одинокими, хотя и не всегда.
   Он расстегнул крепления шлема, снял его, затем стащил скафандр и башмаки.
   Голем уставился на него мерцающими желтыми глазами,  но  не  произнес  ни
слова:
   Способность удивляться была ему чуждой, и всякое действие  хозяина,  даже
самое  странное  и  необычное,  он  воспринимал  как  факт,  не   подлежащий
обсуждению.
   Пояс с кинжалом и дисперсором, обруч визора, комбинезон, перчатки? Теперь
Дарт был наг, как праотец Адам в первый день творения. Камень  пола  холодил
подошвы, и сильная дрожь вдруг сотрясла его; он посмотрел  на  свои  руки  и
невесело  усмехнулся.  Руки  были  пусты.   Как   вырезать   пробу   ферала?
Отковыривать пальцами? Грызть зубами?
   Но эта проблема была из  тех,  какие  решаются  на  месте,  при  изучении
конкретных обстоятельств. Может быть, ферал похож на глину, или  мягок,  как
лебяжий пух, или настолько тверд, что его не разрежешь ни кинжалом, ни лучом
дисперсора? А может, дело не в ферале; может, он вовсе не вместилище Элейхо,
а вспомогательный инструмент, и сам по  себе  ничего  не  значит.  Стоит  ли
гадать? ?Не стоит, когда разгадка рядом?, - решил Дарт и подступился к нише.
   - Слушай, мон гар, и запоминай. - Эта  фраза  была  стандартной  командой
записи; все, что он скажет, теперь сохранится в памяти Голема  как  послание
системному кораблю, разведчику и его балару. Голем мог связаться с  кораблем
на расстоянии миллионов лье, в точке выхода из Инферно, и  транслировать  не
только речь, но и визуальные  картины.  При  этой  мысли  Дарт  ухмыльнулся.
Прибывший на выручку увидит его нагишом, без оружия и скафандра,  в  мрачной
пещере  с  обгоревшими  стенами  -  и  что  подумает?  Это  не   поддавалось
воображению - тем более если за ним пришлют черепаху или визгливую птицу.
   Он начал говорить - четко,  размеренно,  не  торопясь.  Вначале  -  обзор
событий, связанных с проникновением в дыру, описание верхней и нижней камер,
гипотезы на их счет и предостережение: не  пытаться  вскрыть  три  остальные
полости, на острове и в прибрежных хребтах. Затем -  о  своих  намерениях  и
планах; здесь жизненно важным являлось то, что он попадет  на  алую  сторону
без  снаряжения,  без  маяка  и  прочих  вариантов  связи.  Если  б  удалось
вернуться, вопрос снимался сам  собой,  но  возвращение  сюда,  в  пещеру  к
Голему, было проблемой гипотетической. Весьма вероятно, он застрянет в  алом
круге, и тогда? Тогда придется его разыскивать -  крохотную  песчинку  среди
необозримых пространств, гор, лесов и прерий. Нелегкая  задача  -  даже  для
сказочной анхабской техники!
   Последними шли инструкции Голему.
   - Дождешься, пока не уйдут люди, - распорядился Дарт, - затем поднимешься
наверх и будешь сканировать пространство. Когда  появится  корабль,  передай
сообщение. Пусть не садятся в этом круге и не предпринимают ничего,  а  ищут
меня на красной стороне, у  выхода  из  тоннеля.  Если  там  есть  выход?  -
пробормотал он будто про себя.
   - А если нет, мой господин?
   - Если нет, я вернусь  сюда,  надену  скафандр,  вылезу  из  дыры,  и  ты
получишь новые инструкции. Понятно?
   - Не совсем, сагиб. Если ни тебя, ни корабля не будет  слишком  долго,  я
мог бы переместиться на оборотную сторону  планетоида,  чтобы  оказать  тебе
помощь. - Голем помолчал и добавил:
   - Будет ли это разрешено и через какой отрезок времени?
   Эта идея приходила Дарту, но он отверг ее как нереальную. Ираз, при  всех
своих талантах, не обладал возможностями космического челнока, а значит,  не
мог обогнуть  планетоид  за  атмосферной  границей.  Странствуя  же  по  его
поверхности, он оказался бы на ободе Диска, в области неизученной и опасной;
что там творилось с тяготением, ведал лишь один Предвечный. Другой вариант -
проникнуть в алый круг через морские шлюзы - был не менее опасен; и  так,  и
этак Дарт мог лишиться помощника и связи с системным кораблем. Но,  пожалуй,
даже не это являлось причиной того, чтобы  отвергнуть.  слишком  рискованный
план; он отвечал за Голема и не желал допустить его гибели. В конце  концов,
бывает и  так,  что  трудиться  приходится  рыцарю,  а  не  его  оруженосцу.
Трудиться и рисковать. Такая уж у рыцарей судьба?
   С этой мыслью он подступил к стене и прикоснулся к ней  ладонями,  ощутив
знакомую упругость и зуд в кончиках пальцев. Он стоял с  опущенной  головой,
ожидая, что вот-вот нахлынут видения, но ничего не происходило: он  все  еще
был здесь, не на Земле, не на Анхабе, а в этой нише,  залитой  ярким  светом
прожекторов.
   Приглашение? Несомненно, подумал он. Ему предлагали войти - пожалуй, даже
подталкивали к решительному шагу.
   Он прикусил губу и сделал этот шаг.

Глава 22

   Широкий  по  низу  коридор,  треугольного  сечения,   с   опалесцирующими
стенами?
   Вероятно, на полированном гладком граните  имелось  какое-то  покрытие  -
прозрачное, незаметное глазу, но испускавшее мягкий ровный свет. Воздух  был
прохладен и сух, но казался безжизненным, и  Дарт  не  сразу  понял,  в  чем
причина. Здесь отсутствовали запахи; не пахло ни  камнем,  ни  сыростью,  ни
лесом, ни одним из сотен ароматов, что щекотали ноздри наверху. Он улавливал
лишь запах собственной разгоряченной кожи.
   Коридор уходил в бесконечность - прямой,  как  стрела,  тающий  в  мягком
сиянии стен. Пустота, тишина? Ни  ответвлений,  ни  защитных  устройств,  ни
ловушек? Память об огненных бичах, что режут и кромсают тело, кольнула Дарта
и исчезла. Он  не  ощущал  опасности;  наоборот,  предчувствие  удачи  вдруг
охватило его, заставив выпрямиться и  втянуть  прохладный  воздух  глубоким,
почти судорожным вдохом.
   Это существо, это создание, что затаилось в глубинах  Диска,  определенно
не желало ему зла? Скорее оно было настроено доброжелательно, как  хозяин  к
гостю, прибывшему из дальних стран и обещавшему поведать массу занимательных
историй. Такая уверенность являлась,  разумеется,  чувством  иррациональным,
но, невзирая на свой скептицизм, Дарт доверял интуиции. В ожидавшем  его  не
ощущалось никакой угрозы, и он  подумал,  что  если  уйдет,  следуя  дорогой
Темных, то это свершится безболезненно и незаметно; так  путник,  утомленный
странствиями, впадает в сон  у  гроба  господня  в  Святой  земле.  Подобный
обликсмерти не пугал и даже казался привлекательным; возможно, это  была  бы
не смерть, а что-то иное, какая-то метаморфоза или внезапное перерождение.
   Перерождение  в  призрака?  Пусть!  Пусть  он  превратится  в   тень,   в
бесплотного духа!..  Зато  духу  открыты  все  двери,  и  нет  для  него  ни
расстояний, ни времен, а это значит, что он возвратится на Землю. Вернется в
Гасконь, в Париж, в прекрасную Францию, где обитают души  его  друзей,  душа
его возлюбленной? Неважно, умрет он или останется жить, но в любом случае не
лишится награды, ибо Констанция будет с ним - та, потерянная в первой жизни,
или другая, встреченная во второй.
   Мысль о них ободрила Дарта. Он провел рукой по стене, нависавшей над  ним
приподнятой крышкой гроба, ощутил ее  гладкость  и  твердость  и  улыбнулся.
Что-то  трепетало  в  нем,  словно  бутон,  согретый   солнцем   и   готовый
развернуться,  явив  великолепие  цветка,  что-то  шептало,   предупреждало,
говорило: ты пойдешь долиной смертной тени, но не бойся, я с тобой!  Я  буду
вести и защищать тебя, и не коснутся твоей души ни страх,  ни  смерть!  Вняв
этому призыву, он двинулся вперед.
   Странно! В этом коридоре гасли не только  запахи,  но  также  ощущения  и
звуки. Дарт не слышал своих шагов, не чувствовал прикосновений к полу; может
быть, не камень ложился  ему  под  ноги,  а  другая  субстанция,  невидимая,
гибкая, покорно прогибавшаяся под стопой? Тяжесть тоже  пустилась  играть  в
непонятные игры: сейчас, на исходе синего  времени,  он  должен  был  весить
процентов на десять побольше, однако ощущалось, что это  совсем  не  так:  с
каждым шагом в мышцы текла энергия, дарившая небывалую легкость. Он будто бы
не шел, а плыл над полом, и, хоть тоннель был ровен  и  прям,  Дарту  начало
казаться, что он постепенно спускается вниз. Вниз, вниз, вниз!.. - если  его
не обманывают чувства. Или этот проход  действительно  имел  наклон  -  чуть
заметный, не поддающийся оценке?
   Странным было и другое - он шагал неторопливо, но стены уносились назад с
удивительной скоростью, словно он мчался на галопирующем скакуне или даже на
трокаре. Эта иллюзия исчезала, стоило  остановиться  и  замереть,  но  самый
маленький шажок вновь приводил стены  в  движение,  и  с  каждым  разом  они
струились все быстрее и быстрее, так что зернистый гранит с блестками  слюды
начинал сливаться в серую монотонную поверхность. Это продолжалось  какое-то
время - возможно, не очень долгое; Дарт внезапно заметил, что способность  к
оценке временных интервалов покинула  его,  вместе  с  обонянием,  слухом  и
тактильными ощущениями.
   Но кое в чем он убедился - тоннель определенно уходил вниз!  Это  уже  не
казалось иллюзией - чувства легкости и  движения  под  гору  все  нарастали,
усиливались и были ему безусловно знакомы; он понимал, что находится в  зоне
переменной  гравитации,  такой  же,  как  бывает  у  лифтов  на  космических
сооружениях анхабов. Эти многоярусные конструкции, подобные слоеному пирогу,
пронизывали шахты; на каждом ярусе тяготение было нормальным, а в  шахтах  -
нулевым, так что с их помощью не составляло труда взлететь или спуститься на
нужный уровень. К шахтам вели переходные демпфер-блоки - коридоры, в которых
сила тяжести плавно снижалась до нулевой отметки, чтобы резкий ее скачок  не
вызвал головокружения и  тошноты.  Переход  к  невесомости  в  демпфере  был
максимально комфортным, а ощущения - точно такими же, какие  Дарт  испытывал
сейчас. Вначале - иллюзия спуска, затем уверенность, что под ногами - крутой
откос, и, наконец, падение - неважно, вверх или вниз, ибо  таких  понятий  в
гравитационном лифте не существовало.
   Этот треугольный коридор тоже был демпфером и,  вероятно,  превращался  в
шахту, пронизывающую Диск насквозь, от голубого круга до алого;  значит,  он
проходил в фераловой толще  и  вряд  ли  его  назначением  была  тривиальная
транспортировка.  Едва  задумавшись  об  этом,  Дарт  сразу  услышал   голос
Констанции - так ясно, будто она стояла рядом или же сам он вдруг очутился в
Камелоте, на Галерее Слез. Услышал голос, но не понял слов - слова скользили
мимо, не вызывая ни отклика, ни связных  ассоциаций,  как  песня  на  чуждом
языке. ?О чем она толкует??  -  мелькнула  мысль,  и  тут  же  слова  обрели
значение, хлынув к нему чередою волн, гонимых к берегу приливом. ?  Кажется,
я говорила тебе, что скрытая область нам недоступна? Она отделена барьерами,
ментальными барьерами, и их нельзя сломать? можно лишь  найти  в  них  щели,
врата, каналы связи между разумом и беспредельной галактикой мозга? но  это,
мой дорогой, бессознательный процесс, дар, талант, а не  искусство?  или  он
есть, или же нет? его удается развить, но научиться ему  невозможно?  Однако
ферал?
   Ферал! Стены уже не казались монотонно серыми, в них змеились серебристые
жгуты, пронизывая гранит, переплетаясь с камнем, смешиваясь и сра-щиваясь  с
ним, будто два гигантских существа, серебряное и  серое,  вцепились  друг  в
друга мириадом  щупальцев.  Дарт  замер,  разглядывая  стену,  но  сохранить
неподвижность  не  удалось  -  едва  ощутимый  ток  воздуха  покачивал  его,
подталкивал вперед. Когда появился этот ветер? И почему он его  не  замечал?
Потому что двигался вместе с ним, возник ответ.
   Присев, он оттолкнулся кончиками пальцев и поплыл  в  воздушном  течении,
уже не касаясь  пола.  Тяжесть  по-прежнему  уменьшалась,  и  вместе  с  ней
менялись серебристо-серые узоры на стенах: сначала - серебристое  на  сером,
потом - серое на тускло поблескивающем серебристом, пока  не  остались  лишь
редкие вкрапления гранита в  серебряную  массу  стен.,  Переходная  область,
понял Дарт; слой, где каменная оболочка Диска соприкасается  с  сердцевиной.
Значит,  серебристое  -  ферал?  Он  попытался  вытянуть  руку  к  блестящей
поверхности, но незаметный доселе ветер вдруг спеленал его плотным  коконом.
Серые пятна исчезли, и теперь он мчался  в  сияющем  пространстве  меж  трех
бесконечных стен; уже не летел, а падал в бездну в тугих  объятиях  урагана.
Это падение свершалось в  полной  тишине,  и  было  в  нем  нечто  странное,
гипнотическое; спустя какое-то время Дарт уже не мог сказать,  падает  ли  в
пропасть его беспомощное тело, или бездна - в нем самом, и рушатся в нее его
рассудок и душа.
   Определенно так! Стены  исчезли,  и  галактика  мозга  -  та,  о  которой
говорила Констанция, - открылась ему во всем  своем  великолепии.  Она  была
необозримой, бесконечной, полной пульсирующих белых  звезд,  соединявших  их
лучей и туманных образований, темневших в залитой светом пустоте; призрачный
колодец  пронизывал  эту  вселенную,  и  он  летел  в  нем  словно  пушинка,
подхваченная неощутимыми ментальными ветрами. Летел к какой-то  цели?  Вниз?
Или вперед? Неважно! Его  движение  было  безостановочным,  стремительным  и
подчинялось лишь одному закону, который он внезапно осознал: не приближаться
к звездам и туманностям и не пересекать лучей.
   "Звезды - информационные  центры,  туманности  -  барьеры?,  -  мелькнула
мысль,  будто  пришедшая  извне.  Возможно,  это  была  не  его  мысль,  но,
подчиняясь ей, звезды вокруг засияли ярче, и Дарт увидел, что это  скопление
- лишь часть огромного пространства,  огражденная  туманными  стенами.  Лучи
переплетались в ней так  густо,  словно  мириады  пауков  соткали  узорчатую
паутину,  протянув  сверкающие  нити  от  звезды  к  звезде,   соединив   их
бесплотными узами, нерасторжимыми и вечными, как время.
   Но этот вывод был, очевидно, поспешным: мнилось,  что  кое-где  эти  нити
оборваны, и звезды, лишенные связи с другими светилами, горят не очень  ярко
- или совсем не горят, а только тлеют. Их  оказалось  немало,  этих  тлеющих
солнц, и к Дарту, вдруг осознавшему их ущербность,  пришло  наитие:  там,  в
умирающих светилах, - не его ли память?
   Это явилось столь же внезапным откровением, как и другая  мысль:  частица
галактики, представшая ему, - он сам. Его неповторимое ?я?,  его  чувства  и
разум, воспоминания и душа,  его  самоотверженность  и  гордость,  любовь  и
ненависть, вера и скептицизм, его умения и знания;  все,  что  довелось  уви
деть и услышать в первой жизни, все,  что  подарено  второй,  -  хрустальные
замки, улыбка Констанции, грустные девы на Галерее Слез, болота  Буит-Занга,
мертвая темная глыба Конхорума? Внезапный  трепет  о