новизной Этой идеи; но так как признаться в  этом
при данных обстоятельствах значило бы уронить свое достоинство, она  ос-
ведомилась только довольно резким тоном, почему  эта  простая  мысль  не
приходила раньше в голову ее супругу? Мистер Сауербери правильно  истол-
ковал ее слова как согласие на его предложение. Итак, тут же было решено
немедленно посвятить Оливера во все тайны ремесла, чтобы он  мог  сопро-
вождать своего хозяина, как только потребуются его услуги.
   Случай не замедлил представиться. На следующее  утро,  через  полчаса
после завтрака, в лавку вошел мистер Бамбл и, прислонив  свою  трость  к
прилавку, достал поместительный кожаный бумажник, откуда  извлек  клочок
бумаги, который и протянул Сауербери.
   - Эге! - сказал гробовщик, с просиявшей физиономией посмотрев на  бу-
мажку. - Заказ на гроб?
   - Сначала гроб, потом приходские похороны, -  ответил  мистер  Бамбл,
затягивая ремешок кожаного бумажника, который, подобно ему  самому,  был
очень тучен.
   - Бейтон? - сказал гробовщик, переводя взгляд с клочка бумаги на мис-
тера Бамбла. - Никогда не слыхал Этой фамилии.
   Бамбл, покачивая головой, ответил:
   - Упрямый народ, мистер Сауербери, очень упрямый. Боюсь, что  к  тому
же еще и гордый.
   - Гордый? - усмехаясь, воскликнул - гробовщик. - Ну, это уж слишком.
   - Ох, это отвратительно! - отвечал бидл. - Это безнравственно, мистер
Сауербери.
   - Совершенно верно, - согласился гробовщик.
   - Об этом семействе мы услыхали только третьего дня вечером,  -  про-
должал бидл, - да и тогда мы бы ничего о нем не узнали, не будь в том же
доме женщины, которая обратилась в приходский комитет с  просьбой  прис-
лать приходского врача, чтобы он осмотрел больную, - ей, мол, очень  ху-
до. Врач уехал на званый обед, а его ученик (очень  смышленый  парнишка)
сейчас же послал им в баночке из-под ваксы какое-то лекарство.
   - Вот это быстрота! - сказал гробовщик.
   - Именно так! - подтвердил бидл. - Но каковы были последствия, каково
было поведение этих неблагодарных бунтовщиков?  Муж  присылает  сказать,
что это лекарство не помогает от той болезни, какой страдает  его  жена,
и, стало быть, она не будет его принимать. Он говорит, что она не  будет
его принимать, сэр! Прекрасное, сильно действующее, полезное  лекарство,
которое всего неделю назад очень помогло двум ирландским рабочим и груз-
чику угля... Его послали даром, в баночке из-под саксы, а  он  присылает
сказать, что она не будет его принимать, сэр!
   Когда чудовищность этого поступка была воспринята мистером Бамблом во
всей ее полноте, он сильно ударил тростью по прилавку и покраснел от не-
годования.
   - О! - сказал гробовщик. - Мне бы и в голову никогда...
   - Никогда, сэр, - воскликнул бидл. - И  никому  никогда!  Но  теперь,
когда она умерла, нам приходится ее хоронить! Вот адрес,  и  чем  скорее
это будет сделано, тем лучше.
   С этими словами мистер Бамбл в приступе лихорадочного возбуждения на-
дел задом наперед свою треуголку и быстро вышел из лавки.
   - Ах, Оливер, он так рассердился, что даже забыл спросить о  тебе,  -
сказал мистер Сауербери, глядя вслед бидлу, шагавшему по улице.
   - Да, сэр, - ответил Оливер, который во время этого свидания старался
не попадаться на глаза бидлу и начал дрожать с головы до ног  при  одном
воспоминании о голосе мистера Бамбла.
   Впрочем, он напрасно старался избегнуть взоров  мистера  Бамбла,  ибо
это должностное лицо, на которое предсказание джентльмена в белом жилете
произвело очень сильное впечатление, полагало, что теперь, когда гробов-
щик взял Оливера к себе на испытание,  разумнее  избегать  разговоров  о
нем, пока он не будет окончательно закреплен на семь лет по контракту, а
тогда раз и навсегда, законным образом, минует опасность его возвращения
на содержание прихода.
   - Прекрасно! - проговорил мистер Сауербери, берясь за  шляпу.  -  Чем
скорее будет покончено с этим делом, тем лучше... Ноэ,  присматривай  за
лавкой... Оливер, надень шапку и ступай за мной.
   Оливер повиновался и последовал за хозяином, отправившимся  исполнять
свои профессиональные обязанности.
   Сначала они шли по самым людным и густонаселенным кварталам города, а
затем, свернув в узкую улицу, еще более грязную и жалкую, чем те,  какие
они уже миновали, они приостановились, отыскивая дом,  являвшийся  целью
их путешествия. По обеим сторонам улицы дома были большие и высокие,  но
очень старые и населенные бедняками: об этом в достаточной  мере  свиде-
тельствовали грязные фасады домов, и такой вывод не нуждался в подтверж-
дении, каким являлись испитые лица нескольких мужчин и женщин,  которые,
скрестив на груди руки и согнувшись чуть ли не вдвое, крадучись проходи-
ли по улице. В домах находились лавки, но они были заколочены  и  посте-
пенно разрушались, и только верхние этажи были заселены. Некоторые дома,
разрушавшиеся от времени и ветхости, опирались,  чтобы  не  рухнуть,  на
большие деревянные балки, припертые к стенам и врытые  в  землю  у  края
мостовой. Но даже эти развалины, очевидно, служили ночным  убежищем  для
бездомных бедняков, ибо необтесанные доски, закрывавшие  двери  и  окна,
были кое-где сорваны, чтобы в отверстие мог пролезть человек. В  сточных
канавах вода была затхлая и грязная. Даже крысы, которые  разлагались  в
этой гнили, были омерзительно тощими.
   Не было ни молотка, ни звонка у раскрытой двери, перед которой  оста-
новился Оливер со своим хозяином. Ощупью, осторожно пробираясь по темно-
му коридору и уговаривая Оливера не отставать и  не  трусить,  гробовщик
поднялся во второй этаж. Наткнувшись на дверь,  выходившую  на  площадку
лестницы, он постучал в нее суставами пальцев.
   Дверь открыла девочка лет тринадцати - четырнадцати. Гробовщик,  едва
заглянув в комнату, понял, что сюда-то он и послан. Он вошел; за ним во-
шел Оливер.
   Огня в очаге не было, но какой-то человек по привычке сидел, сгорбив-
шись, у холодного очага. Рядом с ним, придвинув низкий табурет к  нетоп-
леной печи, сидела старуха. В другом углу копошились оборванные дети,  а
в маленькой нише против двери лежало что-то,  покрытое  старым  одеялом.
Оливер, бросив взгляд в ту сторону, задрожал и невольно прижался к свое-
му хозяину; хотя предмет и был прикрыт, он догадался, что Это труп.
   У мужчины было худое и очень бледное лицо;  волосы  и  борода  седые;
глаза налиты кровью. У старухи лицо было сморщенное; два уцелевших  зуба
торчали над нижней губой, а глаза были острые и блестящие. Оливер боялся
смотреть и на нее и на мужчину. Они слишком походили на крыс, которых он
видел на улице.
   - Никто к ней не подойдет! - злобно крикнул мужчина, вскочив с места,
когда гробовщик направился к нише. - Не подходите! Будь вы прокляты,  не
подходите, если вам дорога жизнь!
   - Вздор, дружище! - сказал гробовщик, который привык к горю  во  всех
его видах. - Вздор!
   - Слушайте! - крикнул человек, сжав кулаки и в бешенстве  топнув  но-
гой. - Слушайте! Я не позволю зарыть ее в землю. Там она не  найдет  по-
коя: черви будут ей мешать... Глодать ее они не могут, так она иссохла.
   В ответ на этот сумасшедший бред гробовщик не сказал ни слова; достав
из кармана мерку, он опустился на колени перед покойницей.
   - Ах! - воскликнул мужчина, залившись слезами и падая к  ногам  умер-
шей. - На колени перед ней, на колени перед ней, вы все, и запомните мои
слова! Говорю вам, ее уморили голодом! Я не знал, что ей так худо,  пока
у нее не началась лихорадка. И тогда обрисовались все ее кости. Не  было
ни огня в очаге, ни свечи. Она умерла в темноте - в темноте! Она не мог-
ла даже разглядеть лица своих детей, хотя мы слышали, как  она  окликала
их по имени. Для нее я просил милостыню, а меня посадили в тюрьму. Когда
я вернулся, она умерла, и кровь застыла у меня в жилах,  потому  что  ее
уморили голодом. Клянусь пред лицом бога, который это видел, - ее умори-
ли голодом!
   Он вцепился руками в волосы и с громкими воплями стал кататься по по-
лу; глаза его остановились, а на губах выступила пена.
   Испуганные дети горько заплакали, но старуха, которая все время оста-
валась невозмутимой, как будто не слышала того, что происходило  вокруг,
угрозами заставила их замолчать. Развязав галстук мужчине, все  еще  ле-
жавшему на полу, она, шатаясь, подошла к гробовщику.
   - Это моя дочь, - сказала старуха, кивая головой в сторону  покойницы
и с идиотским видом подмигивая, что производило здесь еще более страшное
впечатление, чем вид мертвеца. - Боже мой, боже мой! Как  это  чудно!  Я
родила ее и была тогда молодой женщиной, теперь я весела  и  здорова,  а
она лежит здесь, такая холодная и застывшая! Боже мой, боже  мой,  поду-
мать только: ведь Это прямо как в театре, прямо как в театре!
   Пока жалкое создание шамкало и  хихикало,  предаваясь  омерзительному
веселью, гробовщик направился к двери.
   - Постойте! - громким шепотом окликнула старуха. - Когда ее похоронят
- завтра, послезавтра или сегодня вечером? Я убирала ее к погребению,  и
я. Знаете ли, должна идти за гробом. Пришлите мне большой плащ - хороший
теплый плащ, потому что стоит лютый холод. И мы должны поесть пирожка  и
выпить вина, перед тем как идти! Ладно уж! Пришлите хлеба - ковригу хле-
ба и чашку воды... Миленький, будет у нас хлеб? -  нетерпеливо  спросила
она, уцепившись за пальто гробовщика, когда тот снова двинулся к двери.
   - Да, да, - сказал гробовщик. - Конечно. Все, что вы пожелаете!
   Он вырвался из рук старухи и поспешно вышел, увлекая за собой  Оливе-
ра.
   На следующий день (тем временем семейству оказана была помощь в  виде
двух фунтов хлеба и куска сыру,  доставленных  самим  мистером  Бамблом)
Оливер со своим хозяином вернулся в убогое жилище, куда уже прибыл  мис-
тер Бамбл в сопровождении четырех человек  из  работного  дома,  которым
предстояло нести гроб. Ветхие черные плащи были  наброшены  на  лохмотья
старухи и мужчины, и, когда привинтили крышку ничем  не  обитого  гроба,
носильщики подняли его на плечи и вынесли на улицу.
   - А теперь шагайте быстрее, старая леди, - шепнул  Сауербери  на  ухо
старухе. - Мы опаздываем, а не годится, чтобы священник пас  ждал.  Впе-
ред, ребята, во всю прыть!
   После такого распоряжения носильщики пустились рысцой ее своей легкой
ношей, а двое провожающих изо всех сил старались  не  отставать.  Мистер
Бамбл и Сауербери бодро шагали впереди, а Оливер, у которого  ноги  были
не такие длинные, как у его хозяина, бежал сбоку.
   Впрочем, вопреки предположениям мистера Сауербери, не было  необходи-
мости спешить, ибо, когда они достигли заброшенного, заросшего  крапивой
уголка кладбища, отведенного для приходских могил, священника еще не бы-
ло, а клерк, сидевший у камина в ризнице, считал вполне  возможным,  что
он придет примерно через час. Поэтому гроб поставили у  края  могилы,  и
двое провожающих терпеливо ждали, стоя в грязи, под  холодным  моросящим
дождем, а оборванные мальчишки,  привлеченные  на  кладбище  предстоящим
зрелищем, затеяли шумную игру в прятки среди могильных плит или,  приду-
мав новое развлечение, перепрыгивали  через  гроб.  Мистер  Сауербери  и
Бамбл в качестве личных друзей клерка сидели с ним у камина и читали га-
зету.
   Наконец, по прошествии часа  показались  мистер  Бамбл,  Сауербери  и
клерк, бежавшие к могиле. Немедленно вслед за ними  появился  священник,
на ходу надевавший стихарь. Затем мистер Бамбл для  соблюдения  приличий
поколотил двух-трех мальчишек, а  священник,  прочитав  из  погребальной
службы столько, сколько можно было прочесть за четыре минуты, отдал сти-
харь клерку и ушел.
   - Ну, Билл, - сказал Сауербери могильщику, - засыпайте могилу.
   Работа была нетрудная: в могиле было столько гробов, что  всего  нес-
колько футов отделяли верхний гроб от поверхности земли. Могильщик  наб-
росал земли, притоптал ее ногами, поднял на плечи лопату  и  удалился  в
сопровождении мальчишек, которые орали, досадуя на то,  что  потеха  так
скоро кончилась.
   - Ступайте, приятель! - сказал Бамбл, похлопав по  спине  мужчину.  -
Сейчас запрут ворота кладбища.
   Мужчина, который не шевельнулся с тех пор, как стал  у  края  могилы,
вздрогнул, поднял голову, посмотрел на говорившего, сделал несколько ша-
гов и упал без чувств. Сумасшедшая старуха была слишком занята оплакива-
нием плаща (который снял с нее гробовщик), чтобы  обращать  внимание  на
мужчину. Поэтому его окатили холодной водой из кружки, а когда он очнул-
ся, благополучно выпроводили с кладбища, заперли ворота  и  разошлись  в
разные стороны.
   - Ну что, Оливер, - спросил Сауербери, когда они шли домой, - как те-
бе это понравилось?
   - Ничего, благодарю вас, сэр, - нерешительно  ответил  Оливер.  -  Не
очень, сэр.
   - Со временем привыкнешь, Оливер, - сказал Сауербери. - Это  пустяки,
когда привыкнешь.
   Оливер хотел бы знать, долго ли пришлось привыкать мистеру Сауербери.
Но он счел более разумным не задавать этого вопроса и вернулся в  лавку,
размышляя обо всем, что видел и слышал.
 
 
   ГЛАВА VI Оливер, раздраженный насмешками Ноэ, приступает к  действиям
и приводит его в немалое изумление
 
   Месяц испытания истек, и Оливер был формально принят в ученики.  Пора
года была славная, несущая болезни. Выражаясь  коммерческим  языком,  на
гробы был спрос, и за несколько недель Оливер приобрел большой опыт. Ус-
пех хитроумной выдумки мистера Сауербери превзошел  самые  радужные  его
надежды. Старожилы не помнили, чтобы так свирепствовала корь и так коси-
ла младенцев; и много траурных процессий возглавлял маленький  Оливер  в
шляпе с лентой, спускавшейся до колен, к невыразимому восторгу и  умиле-
нию всех матерей города. Так как Оливер принимал участие вместе со своим
хозяином также и в похоронах взрослых людей, чтобы приобрести невозмути-
мую осанку и умение владеть собой, насущно необходимые безупречному гро-
бовщику, то у него было немало случаев наблюдать превосходное смирение и
твердость, с какими иные сильные Духом люди переносят испытания и  утра-
ты.
   Так, например, когда Сауербери получал заказ на погребение  какой-ни-
будь богатой старой леди или джентльмена, окруженных множеством  племян-
ников и племянниц, которые в течение всей болезни были поистине безутеш-
ны и предавались безудержной скорби даже на глазах  посторонних,  -  эти
самые особы чувствовали себя прекрасно в своем кругу и были весьма  без-
заботны, беседуя между собой столь весело  и  непринужденно,  словно  не
случилось ровно ничего, что могло бы нарушить их покой. Да и мужья пере-
носили потерю своих жен с героическим спокойствием. В свою очередь жены,
облекаясь в траур по своим мужьям, не только не горевали в  этой  одежде
скорби, но как будто заботились о том, чтобы она была изящна  и  к  лицу
им. Можно было также заметить, что леди  и  джентльмены,  претерпевавшие
жестокие муки при церемонии погребения, приходили в себя  немедленно  по
возвращении домой и совершенно успокаивались еще до окончания  чаепития.
Видеть все это было очень приятно и назидательно, и Оливер  наблюдал  за
происходящим с великим восхищением.
   Утверждать с некоторой степенью достоверности, будто пример этих доб-
рых людей научил Оливера покорности судьбе, я не могу,  хотя  и  являюсь
его биографом; но я могу решительно заявить, что в течение многих  меся-
цев он смиренно выносил помыкание и насмешки Ноэ Клейпола, который  стал
обращаться с ним гораздо хуже, чем  раньше,  ибо  почувствовал  зависть,
когда новый ученик получил черный жезл и ленту на шляпу, тогда  как  он,
старый ученик, по-прежнему ходил в шапке блином и в кожаных штанах. Шар-
лотт относилась к Оливеру плохо, потому что плохо относился к нему  Ноэ;
а миссис Сауербери оставалась непримиримым его врагом, потому что мистер
Сауербери не прочь был стать его другом; и вот между этими тремя лицами,
с одной стороны, и обилием похорон, с другой,  Оливер  чувствовал  себя,
пожалуй, не так приятно, как голодная свинья, когда ее по ошибке заперли
в амбар с зерном при пивоварне.
   А теперь я приступаю к очень важному эпизоду в истории  Оливера,  ибо
мне предстоит поведать о происшествии, которое, хотя и может  показаться
пустым и незначительным, косвенным образом повлекло за собой  существен-
ную перемену во всех его делах и видах на будущее.
   Однажды Оливер и Ноэ спустились, по обыкновению, в  обеденный  час  в
кухню, чтобы угоститься бараниной - кусок был  самый  дрянной,  фунта  в
полтора, - когда Шарлотт вызвали из кухни, а  Ноэ  Клейпол,  голодный  и
злой, решил, что этот короткий промежуток времени он использует  наилуч-
шим образом, если станет дразнить и мучить юного Оливера Твиста.
   Намереваясь предаться сей невинной забаве, Ноэ положил ноги на покры-
тый скатертью стол, потянул Оливера за волосы, дернул его за ухо и  выс-
казал мнение, что он "подлиза"; далее он заявил о своем желании  видеть,
как его вздернут на виселицу, когда бы ни наступило это  приятное  собы-
тие, и сделал ряд других язвительных замечаний, каких можно  было  ждать
от столь зловредного и испорченного приютского мальчишки. Но так как  ни
одна из этих насмешек не достигла желанной цели - не довела  Оливера  до
слез, - Ноэ попытался проявить еще больше остроумия и совершил  то,  что
многие пошлые остряки, пользующиеся большей славой, чем Ноэ, делают и по
сей день, когда хотят поиздеваться над кем-либо. Он перешел на личности.
   - Приходский щенок, - начал Ноэ, - как поживает твоя мать?
   - Она умерла, - ответил Оливер. - Не говорите о ней ни слова.
   При этом Оливер вспыхнул, стал дышать прерывисто, а губы и ноздри его
начали как-то странно подергиваться, что, по  мнению  мистера  Клейпола,
неминуемо предвещало бурные рыдания. Находясь под этим впечатлением,  он
снова приступил к делу.
   - Отчего она умерла, приходский щенок? - спросил Ноэ.
   - От разбитого сердца, так мне говорили старые сиделки, - сказал Оли-
вер, не столько отвечая Ноэ, сколько думая вслух. - Мне кажется, я пони-
маю, что значит умереть от разбитого сердца!
   - Траляля-ля-ля, приходский щенок! - воскликнул Ноэ, когда слеза ска-
тилась по щеке Оливера. - Что это довело тебя до слез?
   - Не вы, - ответил Оливер, быстро смахнув слезу. - Не воображайте!
   - Не я, вот как? - поддразнил Ноэ.
   - Да, не вы! - резко ответил Оливер. - Ну, а теперь довольно.  Больше
ни слова не говорите мне о ней. Лучше не говорите!
   - Лучше не говорить! - воскликнул Ноэ. - Вот как! Лучше не  говорить!
Приходский щенок, да ты наглец! Твоя мать! Хороша она была, нечего  ска-
зать! О, бог ты мой!
   Тут Ноэ многозначительно кивнул головой  и  сморщил,  насколько  было
возможно, свой крохотный красный носик.
   - Знаешь ли, приходский щенок, - ободренный молчанием Оливера, он за-
говорил насмешливым, притворно соболезнующим тоном, -  знаешь  ли,  при-
ходский щенок, теперь уж этому не помочь, да и тогда, конечно, ты не мог
помочь, и я очень этим огорчен. Разумеется, мы все огорчены и очень тебя
жалеем. Но должен же ты знать, приходский щенок, что твоя мать была  са-
мой настоящей шлюхой.
   - Что вы сказали? - вздрогнув, переспросил Оливер.
   - Самой настоящей шлюхой, приходский щенок, -  хладнокровно  повторил
Ноэ. - И знаешь, приходский щенок, хорошо, что она тогда  умерла,  иначе
пришлось бы ей исполнять тяжелую работу в Брайдуэле, или отправиться  за
океан, или болтаться на виселице, вернее всего - последнее!
   Побагровев от бешенства, Оливер вскочил, опрокинул стол и стул, схва-
тил Ноэ за горло, тряхнул его так, что у того зубы застучали, и,  вложив
все свои силы в один тяжелый удар, сбил его с ног.
   Минуту назад мальчик казался тихим, кротким, забитым существом, каким
его сделало суровое обращение. Но, наконец, дух его возмутился: жестокое
оскорбление, нанесенное покойной матери, воспламенило его  кровь.  Грудь
его вздымалась; он выпрямился во весь рост; глаза горели; он был сам  на
себя не похож, когда стоял, грозно сверкая глазами над  трусливым