ризнательным,  любящим
мальчиком, как и в ту пору, когда боль и страдания истощили его  силы  и
он всецело зависел от внимания и забот тех, кто за ним ухаживал.
   Однажды, чудесным вечером, они предприняли более длительную прогулку,
чем обычно, потому что день выдался жаркий; ярко светила луна, и  вместе
с легким ветерком повеяло необычной прохладой. Да и Роз была  в  превос-
ходном расположении духа, и, весело беседуя, они шли все дальше и  оста-
вили далеко позади места своих повседневных прогулок. Так как миссис Ми-
ли почувствовала усталость, они медленным шагом вернулись домой.
   Молодая леди, сняв простенькую шляпу, села, по обыкновению,  за  фор-
тепьяно. В течение нескольких ми нут она рассеянно пробегала пальцами по
клавишам, потом заиграла медленную и торжественную мелодию; и  пока  она
играла, им показалось, будто она плачет.
   - Роз, дорогая моя! - воскликнула пожилая леди.
   Роз ничего не ответила, но заиграла немного быстрее, словно эти слова
отвлекли ее от каких-то тягостных мыслей.
   - Роз, милочка! - вскричала миссис Мэйли, торопливо вставая и  накло-
няясь к ней. - Что это значит? Слезы? Дорогое мое дитя, что огорчает те-
бя?
   - Ничего, тетя, ничего! - ответила молодая леди. -  Я  не  знаю,  что
это... не могу рассказать... но чувствую...
   - Чувствуешь, что больна, милочка? - перебила миссис Мэйли.
   - Нет, нет! О нет, не больна! - ответила Роз, содрогаясь, однако, при
этих словах так, будто на нее повеяло смертным холодом. - Сейчас мне бу-
дет лучше. Пожалуйста, закройте окно!
   Оливер поспешил исполнить ее просьбу.  Молодая  леди,  делая  усилие,
чтобы вернуть прежнюю жизнерадостность, заиграла более веселую  мелодию,
но пальцы ее беспомощно застыли на клавишах.  Закрыв  лицо  руками,  она
опустилась на диван и дала волю слезам,  которых  больше  уже  не  могла
удержать.
   - Дитя мое! - обняв ее, воскликнула старая леди. - Такою я  тебя  ни-
когда еще не видела.
   - Я бы не стала тревожить вас, если бы могла,  -  отозвалась  Роз.  -
Право же, я очень старалась, но ничего не могла поделать. Боюсь, что я и
в самом деле больна, тетя.
   Она действительно была больна: когда принесли свечи, они увидели, что
за короткий промежуток времени, истекший после их возвращения,  лицо  ее
стало белым как мрамор. Выражение ее по-прежнему прекрасного  лица  было
какое-то иное. Что-то тревожное и безумное появилось в кротких его  чер-
тах, чего не было раньше. Еще минута - и щеки ее залились  ярким  румян-
цем, и диким блеском сверкнули нежные голубые глаза. Затем все  это  ис-
чезло, как тень, отброшенная мимолетным облаком, и она снова стала мерт-
венно-бледной.
   Оливер, с беспокойством следивший за старой леди,  заметил,  что  она
встревожена этими симптомами; по правде говоря, встревожен был и он, но,
заметив, что она старается не придавать  этому  значения,  он  попытался
поступить также, и они добились того, что Роз, уходя,  по  совету  тети,
спать, была в лучшем расположении духа, казалась даже не такой больной и
уверяла их, будто не сомневается в том, что утром проснется совсем  здо-
ровой.
   - Надеюсь, - сказал Оливер, когда миссис Мэйли  вернулась,  -  ничего
серьезного нет? Вид у нее сегодня болезненный, но...
   Старая леди знаком попросила его не разговаривать и, сев в темном уг-
лу комнаты, долго молчала. Наконец, она дрожащим голосом сказала:
   - И я надеюсь, Оливер. Несколько лет я была очень  счастлива  с  нею,
может быть слишком счастлива. Может прийти время, когда  меня  постигнет
какое-нибудь горе, но я надеюсь, что не это.
   - Что? - спросил Оливер.
   - Тяжкий удар, - сказала старая леди, - утрата дорогой девушки, кото-
рая так долго была моим утешением и счастьем.
   - О, боже сохрани! - быстро воскликнул Оливер.
   - Аминь, дитя мое! - сжимая руки, отозвалась старая леди.
   - Но ведь никакой опасности нет, ничего  страшного  не  случилось?  -
воскликнул Оливер. - Два часа назад она была совсем здорова.
   - Сейчас она очень больна, - сказала миссис Мэйли. - И ей будет хуже,
я уверена в этом. Милая, милая моя Роз! О, что бы я стала  без  нее  де-
лать?
   Печаль ее была так велика, что Оливер,  скрывая  свою  тревогу,  стал
уговаривать и настойчиво упрашивать, чтобы она успокоилась ради  молодой
леди.
   - Вы подумайте, сударыня, - говорил Оливер, а слезы, несмотря на  все
его усилия, навертывались ему па глаза, - подумайте о том, какая она мо-
лодая и добрая и какую радость и утешение дает она  всем  окружающим!  Я
знаю... я уверен... твердо уверен в том, что ради вас, такой же  доброй,
ради себя самой и ради всех, кого она делает такими счастливыми, она  не
умрет! Бог не допустит, чтобы она умерла такой молодой.
   - Тише! - сказала миссис Мэйли, кладя руку на голову Оливера. -  Бед-
ный мой мальчик, ты рассуждаешь как дитя. Но все-таки ты учишь меня мое-
му долгу. Я на минуту забыла о нем, Оливер, но, надеюсь, мне можно прос-
тить, потому что я стара и видела достаточно болезней и  смертей,  чтобы
знать, как мучительна разлука с теми, кого любишь. Видела я достаточно и
убедилась, что не всегда самые юные и добрые бывают сохранены  для  тех,
кто их любит. Но пусть это служит нам утешением в нашей скорби, ибо  не-
беса справедливы, и это свидетельствует о том, что есть иной  мир,  луч-
ший, чем этот... а переход туда совершается быстро. Да будет воля божия!
Я люблю ее, и он знает, как я ее люблю!
   Оливер с удивлением увидел, что, произнося эти слова, миссис Мэйли, с
усилием прервав сетования, выпрямилась и стала спокойной  и  сдержанной.
Еще более изумился он, убедившись, что эта сдержанность  оказалась  дли-
тельной и, несмотря на все последующие хлопоты и уход за больной, миссис
Мэйли всегда оставалась энергичной, спокойной, исполняя свои обязанности
неуклонно и, по-видимому, даже бодро. Но он был молод и не Знал, на  что
способны сильные духом при тяжелых испытаниях. Да и как  мог  он  знать,
если даже люди, сильные духом, так редко сами об этом догадываются.
   Настала тревожная ночь. Наутро предсказания миссис Мэйли,  к  сожале-
нию, сбылись. У Роз началась жестокая, опасная горячка.
   - Мы не должны сидеть сложа руки, Оливер, и  поддаваться  бесполезной
скорби, - сказала миссис Мэйли, приложив  палец  к  губам  и  пристально
всматриваясь в его лицо. - Это письмо следует как можно скорее отправить
мистеру Лосберну. Нужно отнести его в городок, где рынок,  -  отсюда  не
больше четырех миль, если идти по тропинке полем, а из города его  отош-
лют с верховым прямо и Чертей. В гостинице возьмутся это исполнить, а  я
могу положиться на тебя, что все будет сделано. Я это знаю.
   Оливер не ответил ничего, но видно было,  что  он  рвется  немедленно
отправиться в путь.
   - Вот еще одно письмо, - сказала миссис Мэйли и задумалась. -  Право,
не знаю, посылать ли его сейчас, или подождать, пока увижу, как развива-
ется болезнь Роз. Мне бы не хотелось его отправлять, пока я не  опасаюсь
худшего.
   - Это тоже в Чертей, сударыня? - спросил Оливер, которому  не  терпе-
лось поскорее исполнить  поручение,  и  он  протянул  дрожащую  руку  за
письмом.
   - Нет, - ответила старая леди, машинально отдавая письмо.
   Оливер бросил на него взгляд и увидел, что оно адресовано Гарри  Мэй-
ли, эсквайру, проживающему в поместье знатного лорда - где именно, он не
мог разобрать.
   - Послать его, сударыня? - с  нетерпением  спросил  Оливер,  поднимая
глаза.
   - Нет, пожалуй, не надо, - ответила миссис Мэйли, беря назад  письмо.
- Подожду до завтра.
   С этими словами она вручила Оливеру свой  кошелек,  и  он,  не  медля
больше, зашагал так быстро, как только мог.
   Он бежал по полям и тропинкам, кое-где разделявшим их; то почти скры-
вался в высоких хлебах, то выходил на открытый луг, где косили и склады-
вали в копны сено; лишь изредка задерживался  он  на  несколько  секунд,
чтобы передохнуть, и, наконец, вышел, разгоряченный и покрытый пылью, на
рыночную площадь маленького городка.
   Здесь он остановился и осмотрелся, отыскивая  гостиницу.  На  площади
находились белое здание банка, красная пивоварня и желтая ратуша,  а  на
углу стоял большой деревянный дом, окрашенный в зеленый цвет, на  фасаде
которого виднелась вывеска Джорджа. К этому дому и бросился Оливер,  как
только его заметил.
   Он заговорил, с форейтором, дремавшим в подворотне,  который,  выслу-
шав, направил  его  к  конюху,  а  тот  к  хозяину  гостиницы,  высокому
джентльмену в синем галстуке, белой шляпе, темных штанах и сапогах с от-
воротами, который, прислонясь к насосу у ворот конюшни, ковырял в  зубах
серебряной зубочисткой.
   Сей джентльмен неторопливо пошел в буфетную выписать счет, что отняло
много времени; когда счет был готов и оплачен, нужно было  оседлать  ло-
шадь, а человеку одеться, и на это ушло еще добрых десять минут.  Оливер
был в таком нетерпении и тревоге, что не прочь был сам вскочить в  седло
и мчаться галопом до следующей станции. Наконец, все было готово; и ког-
да маленький пакет был вручен вместе с предписаниями и мольбами как мож-
но скорее его доставить, человек пришпорил лошадь и поскакал по неровной
мостовой рыночной площади; минуты через две он  был  уже  за  городом  и
мчался по дороге к заставе.
   Так как было нечто успокоительное в сознании, что За помощью  послано
и ни минуты не потеряно, Оливер, у которого немножко отлегло от  сердца,
побежал через двор гостиницы. В воротах он неожиданно налетел на высоко-
го, закутанного в плащ человека, выходившего в тот момент из гостиницы.
   - Ого! - вскричал этот человек, взглянув на Оливера и внезапно  попя-
тившись. - Черт возьми, что это значит?
   - Простите, сэр, - сказал Оливер, - я очень спешил домой и  не  заме-
тил, как вы вышли.
   - Проклятье!  -  пробормотал  человек,  впиваясь  в  мальчика  своими
большими темными глазами. - Кто бы подумал! Разотрите его в порошок - он
все равно выскочит из каменного гроба, чтобы встать на моем пути!
   - Простите, - заикаясь, сказал Оливер,  смущенный  безумным  взглядом
странного человека. - Надеюсь, я вас не ушиб?
   - Черт бы тебя побрал! - проскрежетал тот, вне себя от  бешенства.  -
Если бы только хватило у меня храбрости сказать слово, я бы от тебя  от-
делался в одну ночь. Проклятье на твою голову, чуму тебе в сердце,  чер-
тенок! Что ты тут делаешь?
   Бессвязно произнеся эти слова, человек потряс кулаком.  Он  шагнул  к
Оливеру, словно намереваясь его ударить, но вдруг упал на землю с  пеной
у рта, корчась в припадке.
   Одно мгновение Оливер смотрел на судороги сумасшедшего (он принял его
за сумасшедшего), потом бросился в дом звать на помощь. Убедившись,  что
того благополучно перенесли в гостиницу, Оливер побежал домой как  можно
быстрее, чтобы наверстать потерянное время, и с великим изумлением и  не
без страха размышлял о странном поведении человека, с которым только что
расстался.
   Впрочем, это происшествие недолго его занимало, ибо когда он вернулся
в коттедж, событий там было достаточно, чтобы дать пищу для  размышлений
и стереть из памяти все мысли о самом себе.
   Роз Мэйли стало хуже; еще до полуночи она начала бредить. Врач,  про-
живавший в этом местечке, не отходил от ее постели; осмотрев больную, он
отвел в сторону миссис Мэйли и объявил, что болезнь опасна.
   - Чудо, если она выздоровеет, - сказал он.
   Сколько раз Оливер вставал в ту ночь с постели и, крадучись выйдя  на
лестницу, прислушивался к  малейшему  звуку,  доносившемуся  из  комнаты
больной! Сколько раз начинал он дрожать всем телом, и от ужаса на лбу  у
него выступал холодный пот, когда внезапно раздавшиеся  торопливые  шаги
заставляли его опасаться, что уже совершилось то, о чем слишком  страшно
было думать! И можно ли было сравнить прежние пламенные  его  молитвы  с
теми, какие возносил он теперь, молясь в тоске и отчаянии о жизни и здо-
ровье кроткого существа, стоявшего у самого края могилы!
   О, какое это жестокое мучение - быть беспомощным в  то  время,  когда
жизнь того, кого мы горячо любим, колеблется на чаше весов! О, эти мучи-
тельные мысли, которые теснятся в мозгу и силой образов, вызванных  ими,
заставляют неистово биться сердце и тяжело дышать! О, это страстное  же-
лание хоть что-нибудь делать, чтобы облегчить  страдания  или  уменьшить
опасность, которую мы не в силах устранить; уныние души,  вызванное  пе-
чальным воспоминанием о нашей беспомощности, - какие пытки  могут  срав-
ниться с этими, какие думы или усилия могут в самую трудную и горячечную
минуту их ослабить!
   Настало утро, а в маленьком коттедже  было  тихо.  Говорили  шепотом.
Время от времени у ворот появлялись встревоженные лица; женщины  и  дети
уходили в слезах. Весь этот бесконечный день до самой ночи Оливер  ходил
по саду и поминутно поглядывал с дрожью на окно комнаты больной,  и  ему
казалось, что над ним простерлась смерть. Поздно вечером приехал  мистер
Лосберн...
   - Как это тяжело! - сказал добряк-доктор, отворачиваясь  при  этом  в
сторону. - Такая молодая, всеми любимая! Но надежды очень мало.
   Снова утро. Ярко светило солнце - так ярко, словно не видело ни горя,
ни забот; вокруг была пышная листва и цветы, жизнь, здоровье -  звуки  и
картины, вещавшие о радости, а прекрасное юное создание быстро  угасало.
Оливер прокрался на старое кладбище и, присев на зеленый холмик,  плакал
и молился о ней в тишине.
   Такой был покой и так прекрасно вокруг, таким радостным казался  оза-
ренный солнцем пейзаж, такая веселая музыка слышалась  в  песнях  летних
птиц, так вольно над самой головой проносился грач, столько было жизни и
радости, что мальчик, подняв болевшие от слез глаза и осмотревшись  вок-
руг, невольно подумал о том, что сейчас не время для  смерти,  что  Роз,
конечно, не может умереть, когда так веселы и беззаботны все эти бесхит-
ростные создания, что время рыть могилы в холодную и унылую зимнюю пору,
а не теперь, когда все залито солнцем и благоухает. Он невольно подумал,
что и саваны предназначены для морщинистых стариков и никогда не облека-
ли своими страшными складками молодое и прекрасное тело.
   Похоронный звон церковного колокола грубо оборвал Эти детские размыш-
ления. Еще один удар! Еще! Они возвещали о погребальной службе. В ворота
вошла скромная группа провожающих; на них были белые банты,  потому  что
покойник был молод. С обнаженной головой они стояли у  могилы,  и  среди
плачущих была мать - мать, потерявшая ребенка. Но ярко светило солнце  и
птицы пели.
   Оливер побрел домой, размышляя о том, сколько добра видел он от моло-
дой леди, и мечтая, чтобы вновь вернулось то время и он мог бы неустанно
доказывать ей свою благодарность и привязанность. У него не было никаких
оснований упрекать себя в небрежности или невнимании - он служил ей пре-
данно, и тем не менее припоминались сотни мелких случаев,  когда,  каза-
лось ему, он мог бы проявить больше усердия и рвения, и он сожалел,  что
этого не сделал. Мы должны быть осторожны в своих отношениях с теми, кто
нас окружает, ибо каждая смерть приносит маленькому кружку оставшихся  в
живых мысль о том, как много было упущено и как  мало  сделано,  сколько
позабытого и еще больше непоправимого! Нет  раскаяния  более  жестокого,
чем раскаяние бесполезное; если мы  хотим  избавить  себя  от  его  мук,
вспомним об Этом, пока не поздно.
   Когда он вернулся домой, миссис Мэйли сидела  в  маленькой  гостиной.
При виде ее у Оливера замерло сердце: она ни разу не отходила от постели
своей племянницы, и он страшился подумать, какая перемена  заставила  ее
уйти. Он узнал, что Роз погрузилась в глубокий сон и, Очнувшись ото сна,
либо выздоровеет и будет жить, либо простится с ними и умрет.
   В течение нескольких часов они сидели, прислушиваясь и боясь  загово-
рить. Обед унесли нетронутым; видно было, что мысли их витают  где-то  в
другом месте, когда они следили, как солнце опускалось все ниже  и  ниже
и, наконец, окрасило небо и землю в те радужные тона, которые  возвещают
закат. Их чуткий слух уловил шум приближающихся шагов. Они невольно бро-
сились к двери; вошел мистер Лосберн.
   - Что Роз? - вскричала старая леди. - Скажите сразу! Я могу  это  вы-
нести, я вынесу все, кроме неизвестности! Говорите же, ради бога!
   - Вы должны успокоиться! - поддерживая ее,  сказал  доктор.  -  Прошу
вас, сударыня, успокойтесь, дорогая моя!
   - Пустите меня, ради бога! Дорогое мое дитя! Она умерла! Умирает!
   - Нет! - с жаром воскликнул доктор. - Бог милостив,  она  будет  жить
еще много лет на радость всем нам!
   Леди упала на колени и попыталась сложить руки, но силы, так долго ее
поддерживавшие, унеслись к небесам вместе с первой благодарственной  мо-
литвой, и она опустилась на руки друга.
 
 
   ГЛАВА XXXIV содержит некоторые  предварительные  сведения  о  молодом
джентльмене, который появляется ни сцене, я также новое приключение Оли-
вера
 
   Это счастье было почти непосильно. Оливер был ошеломлен и оглушен не-
ожиданной вестью. Он не мог плакать, разговаривать, отдыхать. Он с  тру-
дом понимал происходившее, долго бродил, вдыхая вечерний воздух, и,  на-
конец, хлынувшие слезы принесли ему  облегчение,  и  он  словно  очнулся
вдруг и осознал вполне ту радостную перемену,  какая  произошла,  и  как
безгранично тяжело было бремя тревоги, которое сняли с его плеч.
   Быстро сгущались сумерки, когда  он  возвращался  домой,  нагруженный
цветами, которые собирал с особенной заботливостью, чтобы украсить  ком-
нату больной. Бодро шагая по дороге, он услышал  за  спиной  шум  бешено
мчавшегося экипажа. Оглянувшись, он увидел быстро приближавшуюся  почто-
вую карету и, так как лошади неслись галопом, а дорога была узкая, прис-
лонился к каким-то воротам, чтобы ее пропустить.
   Когда карета поравнялась с ним, Оливер мельком увидел человека в  бе-
лом ночном колпаке, лицо которого показалось ему знакомым, хотя  за  это
короткое мгновение он не мог его узнать. Секунды через две ночной колпак
высунулся из окна кареты, а зычный голос приказал  кучеру  остановиться,
что тот и исполнил, как только ему удалось справиться с лошадьми.
   - Сюда! - крикнул голос. - Оливер, что нового? Мисс Роз? О-ли-вер!
   - Это вы, Джайлс? - закричал Оливер, подбегая к дверце кареты.
   Джайлс снова высунул свой  ночной  колпак,  собираясь  ответить,  как
вдруг его оттолкнул назад молодой джентльмен, занимавший другой угол ка-
реты, и с нетерпением спросил, что нового.
   - Одно слово! - крикнул джентльмен. - Лучше или хуже?
   - Лучше, гораздо лучше! - поспешил ответить Оливер.
   - Слава богу! - воскликнул джентльмен. - Ты уверен?
   - Совершенно уверен, сэр! - ответил Оливер. - Кризис был  всего  нес-
колько часов назад, и мистер Лосберн говорит, что всякая опасность мино-
вала.
   Джентльмен, не произнося ни слова, открыл дверцу, выпрыгнул из кареты
и, схватив Оливера под руку, отвел его в сторону.
   - Ты совершенно уверен? Ты не ошибаешься, мой мальчик? - дрожащим го-
лосом спросил он. - Не обманывай меня,  пробуждая  надежду,  которой  не
суждено сбыться.
   - Ни за что на свете я бы этого не сделал, сэр, - ответил  Оливер.  -
Право же, вы можете мне поверить! Вот слова мистера Лосберна: "Она будет
жить еще много лет на радость всем нам". Я сам слышал, как он  это  ска-
зал.
   У Оливера слезы выступили на глазах, когда он припомнил минуту, даро-
вавшую такое великое счастье; а джентльмен молча отвернулся. Оливеру  не
один раз чудилось, будто он слышит его рыдания, но  он  боялся  помешать
ему каким-нибудь замечанием, ибо легко угадывал, что у него на душе, - а
потому стоял в сторонке и делал вид, будто занят своим букетом.
   Между тем мистер Джайлс, в белом ночном колпаке,  сидел  на  подножке
кареты, опершись обоими локтями о колени и утирая глаза бумажным носовым
платком, синим в белую крапинку. Бедняга отнюдь не притворялся  взволно-
ванным - об этом явно свидетельствовали очень красные глаза, которые  он
поднял на молодого джентльмена, когда тот повернулся и з