о ли вам, миссис
Манн, что вы, так сказать, выборное лицо прихода и получаете жалованье?
   - Право же, мистер Бамбл, я только сообщила коекому  из  наших  милых
деток, которые вас так любят, что Это вы пришли, - с  большим  смирением
ответила миссис Манн.
   Мистер Бамбл был высокого мнения о своем  ораторском  даровании  и  о
своей значительности. Он выказал первое и утвердил второе. Он смягчился.
   - Ладно, миссис Манн, - ответил он более спокойным тоном, - быть  мо-
жет, и так. Войдемте в дом, миссис Манн. Я пришел по делу и  должен  вам
кое-что сообщить.
   Миссис Манн ввела бидла в маленькую гостиную с кирпичным полом, пода-
ла ему стул и услужливо положила перед  ним  на  стол  его  треуголку  и
трость. Мистер Бамбл вытер со лба пот, выступивший после прогулки,  бро-
сил самодовольный взгляд на треуголку и  улыбнулся.  Да,  он  улыбнулся.
Бидлы в конце концов тоже люди, и мистер Бамбл улыбнулся.
   - А теперь не обижайтесь на то, что я вам скажу,  -  заметила  миссис
Манн с чарующей любезностью. - Вы совершили, знаете ли, большую  прогул-
ку, иначе я бы не стала об этом упоминать. Мистер Бамбл, не  выпьете  ли
вы капельку?..
   - Ни капли! Ни капли! - сказал мистер Бамбл, махнув  правой  рукой  с
достоинством, но благодушно.
   - Я думаю, все-таки можно выпить, - сказала миссис Манн, отметив  про
себя тон отказа и жест, его сопровождавший. - Одну капельку, и  немножко
холодной воды и кусочек сахару.
   Мистер Бамбл кашлянул.
   - Только одну капельку, - убеждала миссис Манн.
   - Капельку чего именно? - осведомился бидл.
   - Того самого, что я обязана держать в доме для милых малюток,  чтобы
подбавлять в эликсир Даффи, когда они нездоровы, мистер Бамбл, - ответи-
ла миссис Манн, открывая буфет и доставая бутылку и стакан. - Это  джин.
Я не хочу вас обманывать, мистер Бамбл. Это джин.
   - Вы даете детям Даффи, миссис Манн? - спросил Бамбл,  следя  глазами
за интересной процедурой приготовления смеси.
   - Да благословит их бог, даю, хотя это и  дорого  стоит,  -  ответила
воспитательница. - Знаете ли, сэр, я не могу видеть, как они страдают  у
меня на глазах.
   - Вот именно, - одобрительно сказал мистер Бамбл,  -  не  можете.  Вы
добрая женщина, миссис Манн. - Она поставила стакан на стол.  -  Я  вос-
пользуюсь первым удобным случаем, чтобы доложить об этом совету,  миссис
Манн. - Он придвинул к себе стакан. - У вас материнские чувства,  миссис
Манн. - Он размешал джин с водой. - Я... я с удовольствием выпью за ваше
здоровье, миссис Манн.
   И он залпом выпил полстакана.
   - А теперь к делу, - продолжал бидл, доставая кожаный бумажник. - Ре-
бенку Твисту, которого окрестили Оливером,  исполнилось  сегодня  девять
лет.
   - Да благословит его бог! - вставила миссис Манн,  докрасна  растирая
себе левый глаз кончиком передника.
   - И, несмотря на предложенную награду в десять фунтов, которая  затем
была увеличена до двадцати фунтов, несмотря на чрезвычайные и, я бы ска-
зал, сверхъестественные усилия со стороны прихода, - продолжал Бамбл,  -
нам так и не удалось узнать, кто его отец, а также местожительство,  имя
и звание его матери.
   Миссис Манн с изумлением воздела руки, но  после  недолгого  раздумья
спросила:
   - Как же тогда он вообще получил какую-то фамилию?
   Бидл горделиво выпрямился и сказал:
   - Это я придумал.
   - Вы, мистер Бамбл?
   - Я, миссис Манн. Мы даем фамилии нашим питомцам в алфавитном  поряд-
ке. Последний был на букву С - я его назвал Суобл. Этот был на букву Т -
его я назвал Твист. Следующий будет Унуин, а затем Филиппе.  Я  придумал
фамилии до конца алфавита и, когда мы дойдем до буквы Z, снова  начну  с
начала.
   - Да ведь вы настоящий писатель, сэр! - воскликнула миссис Манн.
   - Ну-ну! - сказал бидл, явно польщенный комплиментом. - Может быть, и
так... Может быть, и так, миссис Манн.
   Он допил джин с водой и прибавил:
   - Так как Оливер теперь подрос и не может оставаться здесь, совет ре-
шил отправить его обратно в работный дом. Я пришел  сам,  чтобы  отвести
его туда. Покажите-ка мне его поскорее.
   - Я сейчас же его приведу, - сказала миссис Манн, выходя из комнаты.
   Оливер, освободившись к тому времени от  того  верхнего  слоя  грязи,
покрывавшей его лицо и руки, какой можно было соскрести за  одно  умыва-
ние, - был введен в комнату своей милостивой покровительницей.
   - Поклонись джентльмену, Оливер, - сказала миссис Манн.
   Оливер отвесил поклон, предназначавшийся как бидлу на  стуле,  так  и
треуголке на столе.
   - Хочешь пойти со мной, Оливер? - величественно спросил мистер Бамбл.
   Оливер готов был сказать, что очень охотно уйдет отсюда с кем угодно,
но, подняв глаза, встретил взгляд миссис Манн,  которая  поместилась  за
стулом бидла и с разъяренной физиономией грозила ему кулаком.  Он  сразу
понял намек - кулак слишком часто оставлял отпечатки на его теле,  чтобы
не запечатлеться глубоко в памяти.
   - А она пойдет со мной? - спросил бедный Оливер.
   - Нет, она не может пойти, - ответил мистер Бамбл. -  Но  иногда  она
будет тебя навещать.
   Это было не очень большим утешением для мальчика. Однако, как ни  был
он мал, у него хватило ума притвориться, будто он с  большим  сожалением
покидает эти места. Ему совсем нетрудно было прослезиться, голод и  дур-
ное обращение - великие помощники в тех случаях, когда вам нужно  запла-
кать. И Оливер плакал и в самом деле очень натурально. Миссис Манн пода-
рила ему тысячу поцелуев и - в этом Оливер нуждался гораздо больше - ку-
сок хлеба с маслом, чтобы он не показался чересчур голодным, когда  при-
дет в работный дом.
   С ломтем хлеба в руке и в коричневой приходской  шапочке  Оливер  был
уведен мистером Бамблом из гнусного дома, где ни одно ласковое слово, ни
один ласковый взгляд ни разу не озарили его унылых младенческих  лет.  И
все же детское его горе было глубоко, когда за ним закрылись ворота кот-
теджа. Как ни были жалки его маленькие товарищи по несчастью, которых он
покидал, - Это были единственные его друзья. И  сознание  своего  одино-
чества в великом, необъятном мире впервые проникло в сердце ребенка.
   Мистер Бамбл шел большими шагами; маленький Оливер,  крепко  ухватив-
шись за его обшитый золотым галуном обшлаг, рысцой бежал рядом с  ним  и
через каждую четверть мили спрашивал: "Далеко ли еще?"  На  эти  вопросы
мистер Бамбл давал очень короткие и резкие ответы, так как недолговечная
приветливость, какую пробуждает в иных сердцах джин с водой, к тому вре-
мени испарилась, и он снова стал бидлом.
   Оливер пробыл в стенах работного дома не более четверти часа  и  едва
успел покончить со вторым ломтем хлеба, как мистер Бамбл, оставивший его
на попечение какой-то старухи, вернулся и, рассказав о  происходившем  в
тот вечер заседании совета, объявил ему, что, по желанию совета, он дол-
жен немедленно предстать перед ним.
   Не имея достаточно ясного представления о том, что такое совет,  Оли-
вер был ошеломлен этим сообщением и не знал, смеяться ему  или  плакать.
Впрочем, ему некогда было об этом раздумывать, так как мистер Бамбл уда-
рил его тростью по голове, чтобы расшевелить, и еще раз по спине,  чтобы
подбодрить, и, приказав следовать за собой, повел его в большую выбелен-
ную известкой комнату, где сидели вокруг стола восемь или десять толстых
джентльменов. Во главе стола восседал в кресле, более высоком,  чем  ос-
тальные, чрезвычайно толстый джентльмен с круглой красной физиономией.
   - Поклонись совету, - сказал Бамбл.
   Оливер смахнул две-три еще не высохшие слезинки и, видя  перед  собой
стол, по счастью, поклонился ему.
   - Как тебя зовут, мальчик? - спросил джентльмен, восседавший в  высо-
ком кресле.
   Оливер испугался стольких джентльменов, приводивших его в  трепет,  а
бидл угостил его сзади еще одним пинком, который  заставил  его  распла-
каться. По этим двум причинам он ответил очень тихо и нерешительно, пос-
ле чего джентльмен в белом жилете обозвал его дураком, сразу развеселил-
ся и пришел в прекрасное расположение духа.
   - Мальчик, - сказал джентльмен в высоком кресле, - слушай меня. Пола-
гаю, тебе известно, что ты сирота?
   - Что это такое, сэр? - спросил бедный Оливер.
   - Мальчик - дурак! Я так и думал, - сказал джентльмен в белом жилете.
   - Тише! - сказал джентльмен, который говорил первым. - Тебе известно,
что у тебя нет ни отца, ни матери и что тебя воспитал приход, не так ли?
   - Да, сэр, - ответил Оливер, горько плача.
   - О чем ты плачешь? - спросил джентльмен в белом жилете.
   И в самом деле - очень странно! О чем мог плакать Этот мальчик?
   - Надеюсь, ты каждый вечер читаешь молитву, - суровым голосом  сказал
другой джентльмен, - и молишься - как надлежит христианину - за тех, кто
тебя кормит и о тебе заботится?
   - Да, сэр, - заикаясь, ответил мальчик.
   Джентльмен, говоривший последним, сам того  не  сознавая,  был  прав.
Оливер и в самом деле был бы христианином и на редкость хорошим христиа-
нином, если бы молился за тех, кто его кормит и о нем заботится.  Но  он
не молился, потому что никто его этому не учил.
   - Прекрасно! Тебя привели сюда, чтобы воспитать и  обучить  полезному
ремеслу, - сказал краснолицый джентльмен, сидевший в высоком кресле.
   - И завтра же, с шести часов утра, ты начнешь трепать пеньку, - доба-
вил угрюмый джентльмен в белом жилете.
   В благодарность за соединение этих двух благодеяний в несложной  опе-
рации трепанья пеньки Оливер, по указанию бидла, низко поклонился и  был
поспешно уведен в большую комнату, где на грубой, жесткой кровати он ры-
дал, пока не заснул. Какая превосходная иллюстрация к милосердным  зако-
нам Англии! Они разрешают беднякам спать!
   Бедный Оливер! Он спал в счастливом неведении, не помышляя о том, что
в этот самый день совет вынес решение, которое должно было  повлиять  на
всю его дальнейшую судьбу. Но совет вынес  решение.  Оно  заключалось  в
следующем.
   Члены этого совета были очень мудрыми, проницательными философами, и,
когда они, наконец, обратили внимание на работный дом, они тотчас подме-
тили то, чего никогда бы не обнаружили простые смертные, а именно:  бед-
няки любили работный дом! Это было поистине место общественного увеселе-
ния для бедных классов; харчевня, где не нужно платить; даровой завтрак,
обед, чай и ужин круглый год; рай из кирпича и известки, где все игра  и
никакой работы! "Ого! - с глубокомысленным видом изрек совет. - Нам-то и
надлежит навести порядок. Мы немедленно положим этому  конец".  И  члены
совета постановили, чтобы всем бедным людям был предоставлен выбор  (так
как, разумеется, они никого не хотели принуждать) либо медленно  умирать
голодной смертью в работном доме, либо быстро умереть вне  его  стен.  С
этою целью они заключили договор с водопроводной компанией на  снабжение
водой в неограниченном количестве и с агентом по торговле зерном на  ре-
гулярное снабжение овсянкой в умеренном количестве и постановили  давать
три раза в день жидкую кашу, луковицу дважды  в  неделю  и  полбулки  по
воскресеньям. Они сделали еще очень много мудрых и  гуманных  распоряже-
ний, касающихся женщин, но их нет необходимости перечислять. Они  милос-
тиво согласились давать развод женатым беднякам ввиду больших  издержек,
сопряженных с бракоразводным процессом в Докторс-Коммонс. И вместо  того
чтобы заставлять человека содержать семью, как они  делали  раньше,  они
отнимали у него семью и превращали  его  в  холостяка!  Трудно  сказать,
сколько просителей из всех слоев общества обратилось бы к ним за пособи-
ем, имея в виду эти два последних пункта, если бы оно не было связано  с
работным домом, но члены совета были люди предусмотрительные  и  приняли
меры против такого осложнения. Пособие было неразрывно связано с  работ-
ным домом и кашей, и это отпугивало людей.
   В течение первого полугодия после появления  Оливера  Твиста  систему
применяли вовсю. Сначала она потребовала немалых расходов, ибо счет гро-
бовщика увеличился и приходилось непрерывно ушивать одежду бедняков, ко-
торая после одной-двух недель каши висела мешком на их исхудавших телах.
Но число обитателей работного дома стало таким же тощим, как и сами бед-
няки, и совет был в восторге.
   Мальчиков кормили в большом зале с кирпичными стенами; в одном  конце
его находился котел, и из этого котла в часы, назначенные  для  принятия
пищи, надзиратель, надев передник, с помощью одной или двух женщин  раз-
давал кашу. Каждый мальчик получал одну мисочку этого превосходного  ме-
сива - не больше, за исключением больших праздников, когда он, кроме то-
го, получал две с четвертью унции хлеба. Миски  никогда  не  приходилось
мыть. Мальчики скоблили их ложками, пока они не начинали снова блестеть;
покончив с этой операцией (которая никогда не  отнимала  много  времени,
так как ложки были почти такой же величины, как миски), они сидели, впи-
ваясь в котел такими жадными глазами, словно собирались пожрать кирпичи,
которыми он был обложен, и занимались тем,  что  жадно  обсасывали  себе
пальцы в надежде найти крупицы каши, случайно на них оставшейся. Мальчи-
ки обычно отличаются прекрасным аппетитом. Оливер Твист и  его  товарищи
на протяжении трех месяцев терпели муки, медленно умирая от  недоедания;
наконец, они стали такими жадными и так обезумели от  голода,  что  один
мальчик, который был рослым для своих лет и не привык к такому положению
вещей (его отец содержал когда-то маленькую харчевню),  мрачно  намекнул
товарищам, что, если ему не прибавят миски каши per diem, он боится, как
бы случайно не съесть ночью спящего с  ним  рядом  тщедушного  мальчика.
Глаза у него были дикие, голодные, и дети слепо ему поверили.  Посовето-
вались; был брошен жребий, кому подойти в тот вечер после ужина к надзи-
рателю и попросить еще каши. И жребий выпал Оливеру Твисту.
   Настал вечер; мальчики заняли свои места. Надзиратель в поварском на-
ряде поместился у котла; его нищие помощницы расположились за  его  спи-
ной. Каша была разлита по мискам. И длинная молитва была прочитана перед
скудной едой. Каша исчезла; мальчики перешептывались  друг  с  другом  и
подмигивали Оливеру, а ближайшие соседи подталкивали его. Он был  совсем
ребенок, впал в отчаяние от голода и стал безрассудным от горя. Он встал
из-за стола и, подойдя с миской и ложкой в руке к  надзирателю,  сказал,
немножко испуганный своей дерзостью:
   - Простите, сэр, я хочу еще.
   Надзиратель был дюжий, здоровый человек, однако он сильно  побледнел.
Остолбенев от изумления, он смотрел несколько секунд на  маленького  мя-
тежника, а затем, ища поддержки, прислонился к котлу. Помощницы  онемели
от удивления, мальчики - от страха.
   - Что такое?.. - слабым голосом произнес, наконец, надзиратель.
   - Простите, сэр, - повторил Оливер, - я хочу еще.
   Надзиратель ударил Оливера черпаком по голове, крепко схватил его  за
руки и завопил, призывая бидла.
   Совет собрался на торжественное заседание, когда мистер Бамбл в вели-
ком волнении ворвался в комнату и, обращаясь к джентльмену, восседавшему
в высоком кресле, сказал:
   - Мистер Лимкинс, прошу прощенья, сэр! Оливер Твист попросил еще  ка-
ши!
   Произошло всеобщее смятение. Лица у всех исказились от ужаса.
   - Еще каши?! - переспросил мистер Лимкинс. -  Успокойтесь,  Бамбл,  и
отвечайте мне вразумительно. Так ли я вас понял: он попросил еще,  после
того как съел полагающийся ему ужин?
   - Так оно и было, сэр, - ответил Бамбл.
   - Этот мальчик кончит жизнь на виселице, - сказал джентльмен в  белом
жилете. - Я знаю: этот мальчик кончит жизнь на виселице.
   Никто не опровергал пророчества джентльмена. Началось оживленное  об-
суждение. Было предписано немедленно отправить Оливера в заточение; а на
следующее утро к воротам было приклеено объявление, что любому, кто  по-
желает освободить приход от Оливера Твиста, предлагается  вознаграждение
в пять фунтов. Иными словами, вознаграждение  в  пять  фунтов  и  Оливер
Твист были предложены любому мужчине или женщине, которые, занимаясь ре-
меслом, торговлей или чем-либо иным, нуждались в ученике.
   - Никогда и ни в чем, - сказал джентльмен в белом жилете, постучав на
следующее утро в ворота и прочитав объявление, - я не  был  так  уверен,
как в том, что этот мальчик кончит жизнь на виселице.
   Намереваясь показать в дальнейшем, прав или не прав был джентльмен  в
белом жилете, я не стану лишать Занимательности это повествование (пола-
гая, что оно обладает этим качеством) и не осмелюсь намекнуть,  ждет  ли
Оливера Твиста такая страшная смерть, или нет.
 
 
   ГЛАВА III рассказывает о том, как Оливер Твист едва  не  поступил  на
место, которое оказалось бы отнюдь не синекурой
 
   В течение недели после совершения кощунственного и позорного преступ-
ления - просьбы о добавочной порции - Оливер сидел взаперти в  темной  и
пустой комнате, куда его заключили по мудрому и милосердному  распоряже-
нию совета. На первый взгляд как будто разумно предположить, что если бы
он отнесся с должным почтением к предсказанию джентльмена в белом  жиле-
те, то раз и навсегда подтвердил бы пророческий дар  этого  джентльмена,
прикрепив один конец носового платка к крюку в стене  и  повесившись  на
другом его конце. Однако для совершения этого подвига существовало  одно
препятствие, а именно: носовые платки, отнесенные к  предметам  роскоши,
были на все грядущие века отторгнуты от носов  бедных  людей  по  специ-
альному приказу совета, собравшегося в полном составе, - по приказу, ко-
торый был скреплен подписями и печатью и торжественно оглашен.
   Еще более серьезным препятствием являлись юный возраст  и  ребяческий
нрав Оливера. Он горько проплакал весь день, а  когда  настала  длинная,
унылая ночь, он заслонил руками глаза, чтобы не видеть тьмы,  и,  забив-
шись в угол, постарался уснуть. То и дело он просыпался, приподнимаясь и
вздрагивая, и все теснее и теснее прижимался к стене, чувствуя, что  хо-
лодная, твердая ее поверхность как бы служит ему защитой от  одиночества
во мраке, его окружающем.
   Да не подумают враги "системы", что во время своего одиночного заклю-
чения Оливер был лишен упражнений, необходимых для здоровья, лишен  при-
личного общества и духовного утешения. Что касается упражнений, то стоя-
ла чудесная холодная погода и ему разрешалось каждое утро совершать  об-
ливание под насосом в обнесенном кирпичной стеной дворе,  в  присутствии
мистера Бамбла, который заботился о том, чтобы он не  простудился,  и  с
помощью трости вызывал ощущение теплоты во всем его теле.  Что  касается
общества, то каждые два дня его водили в зал, где  обедали  мальчики,  и
там секли при всех для примера и предостережения остальным. А  для  того
чтобы не лишить его духовного утешения, его выгоняли пипками каждый  ве-
чер в час молитвы в тот же зал и там разрешали утешать свой дух,  слушая
общую молитву мальчиков, содержавшую специальное  дополнение,  внесенное
по распоряжению совета; в этом дополнении они просили сделать их хороши-
ми, добродетельными, довольными и послушными и избавить от грехов и  по-
роков Оливера Твиста: о последнем в молитве было отчетливо сказано,  что
он находится под особым покровительством и защитой злых сил  и  является
изделием, выпущенным прямо с фабрики самого дьявола.
   Однажды утром, когда Оливер находился в столь же утешительном положе-
нии, мистер Гэмфилд, трубочист, шел по Хай-стрит, глубокомысленно  обду-
мывая пути и способы уплатить недоимки по арендной  плате,  которую  его
квартирохозяин требовал довольно настойчиво. При  самом  оптимистическом
подсчете своих финансов мистер Гэмфилд никак не мог насчитать пяти  фун-
тов, каковая сумма была ему нужна; придя в некое  арифметическое  отчая-
ние, он то ломал себе голову, то старался проломить ее своему ослу,  как
вдруг, поравнявшись с работным домом, заметил на воротах объявление.
   - Тпру-у, - сказал мистер Гэмфилд ослу.
   Осел пребывал в глубэкой задумчивости, размышляя, должно быть,