рое ей прописал доктор? -  спросила
первая.
   - Я пробовала влить ей в рот, - отозвалась вторая, - но  зубы  у  нее
были стиснуты, а за кружку она уцепилась так, что мне  едва  удалось  ее
вырвать; тогда я сама выпила вино, и оно пошло мне на пользу.
   Осторожно оглянувшись и убедившись, что их не подслушивают, обе  ста-
рые карги ближе придвинулись к огню в весело захихикали.
   - Было время, - снова заговорила первая, - когда она сама сделала  бы
то же самое и как бы еще потом потешалась!
   - Ну конечно! - подхватила другая. - Она была развеселая. Много, мно-
го славных покойничков она обрядила, и были они такие милые  и  аккурат-
ные, как восковые куклы. Мои старые глаза их видели, эти старые руки  их
трогали, потому что я десятки раз ей помогала.
   Вытянув дрожащие пальцы, старуха с восторгом помахала ими перед носом
собеседницы, потом, пошарив в кармане,  вытащила  старую,  выцветшую  от
времени жестяную табакерку, из которой насыпала немножко табаку ва  про-
тянутую ладонь своей приятельницы и чуть-чуть побольше себе  на  ладонь.
Пока они так развлекались, надзирательница, нетерпеливо ожидавшая, когда
же, наконец, умирающая очнется, подошла к камину и резко спросила, долго
ли ей еще ждать.
   - Недолго, миссис, - ответила вторая старуха, подняв на нее глаза.  -
Всем нам недолго ждать смерти. Потерпите, потерпите! Скоро  она  заберет
всех нас.
   - Придержите язык, старая  идиотка!..  -  строго  приказала  надзира-
тельница. - Отвечайте мне вы, Марта: впадала ли она  и  раньше  в  такое
состояние?
   - Много раз, - отозвалась первая старуха.
   - Но больше это уже не повторится - добавила вторая, -  то  есть  еще
один разок она очнется, но ненадолго, попомните мое слово, миссис!
   - Надолго или ненадолго, - с раздражением сказала надзирательница,  -
но когда она очнется, меня здесь уже не будет! И чтобы вы не смели  меня
больше беспокоить из-за пустяков! В мои обязанности не входит  смотреть,
как умирают здесь старухи, и я этого делать  не  стану.  Запомните  это,
бесстыжие старые ведьмы! Если вы опять вздумаете меня дурачить,  предуп-
реждаю - я с вами быстро расправлюсь!
   Разозлившись, она бросилась к двери, но крик обеих старух,  повернув-
шихся к кровати, заставил ее оглянуться. Больная приподнялась в  постели
и простирала к ним руки.
   - Кто это? - глухо кричала она.
   - Тише, тише! - зашипела одна из старух, наклоняясь к  ней.  -  Ложи-
тесь, ложитесь!
   - Живой я никогда уже больше не лягу!.. - отбиваясь, воскликнула жен-
щина. - Я хочу что-то сказать ей. Подойдите ко мне! Ближе! Я  буду  шеп-
тать вам на ухо.
   Она вцепилась в руку надзирательницы и, заставив ее сесть на  стул  у
кровати, хотела заговорить, но, оглянувшись, заметила двух старух, кото-
рые, вытянув шею, приготовились с жадностью слушать.
   - Прогоните их, - слабеющим голосом сказала больная. -  Скорее,  ско-
рее!
   Старые карги, завопив в - один голос, принялись жалобно  сетовать  на
то, что бедняжке очень худо и она не узнает лучших своих друзей, тверди-
ли, что ни за что ее не покинут, но надзирательница вытолкала их из ком-
наты, заперла дверь и вернулась к кровати. Очутившись За дверью,  старые
леди переменили тон и стали кричать в  замочную  скважину,  что  старуха
Салли пьяна; это было довольно правдоподобно, так  как  в  дополнение  к
умеренной дозе опиума, прописанного аптекарем, на нее подействовала пос-
ледняя порция джина с водой, которым, по доброте сердечной, тайком угос-
тили ее достойные старые леди.
   - Теперь слушайте меня! - громко сказала умирающая, напрягая все  си-
лы, чтобы раздуть последнюю искру жизни. - Когда-то в этой самой комнате
я ухаживала за молодой красоткой, лежавшей на этой самой  кровати.  Сюда
ее принесли с израненными от ходьбы ногами, покрытыми грязью  и  кровью.
Она родила мальчика и умерла. Сейчас я припомню... в каком году это  бы-
ло?..
   - Неважно, в каком году, - перебила нетерпеливая слушательница. - Ну,
дальше, что скажете о ней?
   - Дальше... - пробормотала больная, впадая  в  прежнее  полудремотное
состояние, - что еще сказать о ней, что еще... Знаю! - воскликнула  она,
быстро выпрямившись; лицо ее было багровым, глаза были выпучены. - Я  ее
ограбила. Да, вот что я сделала! Она еще не окоченела, говорю вам -  она
еще не окоченела, когда я это украла!
   - Что вы украли, да говорите же,  ради  бога?  -  вскричала  надзира-
тельница, сделав движение, словно хотела позвать на помощь.
   - Одну вещь, - ответила женщина, прикрыв ей рот рукой. - Единственную
вещь, какая у нее была. Ей нужна была одежда, чтобы не  мерзнуть,  нужна
была пища, но Эту вещь она сохраняла и прятала у себя на  груди.  Говорю
вам - вещь была золотая! Чистое золото, которое могло спасти ей жизнь!
   - Золото! - повторила надзирательница, наклонившись к упавшей на  по-
душку женщине. - Говорите же, говорите... что  дальше?  Кто  была  мать?
Когда это было?
   - Она поручила мне сохранить ее, - со стоном продолжала больная, -  и
доверилась мне, единственной женщине, которая была при ней.  Как  только
она мне показала эту вещь, висевшую у нее на шее, я  сразу  порешила  ее
украсть. Может быть, на моей душе лежит еще и  смерть  ребенка!  Они  бы
лучше с ним обращались, если бы им все было известно.
   - Что известно? - спросила надзирательница. - Да говорите же!
   - Мальчик подрос и  так  походил  на  мать,  -  бессвязно  продолжала
больная, не обращая внимания на вопрос, - что я никогда не могла об этом
забыть, стоило мне увидеть его лицо. Бедная женщина! Бедная  женщина!  И
такая молоденькая! Такая кроткая овечка! Подождите. Я должна еще  что-то
сказать. Ведь я вам еще не все рассказала?
   - Нет, нет, - ответила надзирательница, наклоняясь, чтобы лучше расс-
лышать слабеющий голос умирающей. - Скорее, не то будет поздно!
   - Мать, - сказала женщина, делая еще более отчаянное усилие, -  мать,
когда настали смертные муки, зашептала мне на ухо, что если  ее  ребенок
родится живым и вырастет, то, может быть, придет день, когда он, услыхав
о своей бедной молодой матери, не будет считать себя опозоренным. "О бо-
же милостивый! - сказала она. - Будет ли это мальчик или девочка,  пошли
ему друзей в этом мире, полном невзгод, и сжалься над  бедным,  одиноким
ребенком, брошенным на произвол судьбы!"
   - Имя мальчика? - спросила надзирательница.
   - Его назвали Оливером, - слабым голосом ответила женщина. -  Золотая
вещь, которую я украла...
   - Да, да... говорите! - крикнула надзирательница.
   Она нетерпеливо наклонилась к женщине, чтобы услышать ответ,  но  не-
вольно отшатнулась, когда та медленно, не сгибаясь, снова приподнялась и
села, потом, вцепившись обеими руками в одеяло, пробормотала что-то нев-
нятное и упала на подушки.
   - Умерла! - сказала одна из старух, врываясь в  комнату,  как  только
открылась дверь.
   - Ив конце концов ничего не сказала, - отозвалась  надзирательница  и
спокойно ушла.
   Обе старухи, готовясь к исполнению своей ужасной  обязанности,  были,
по-видимому, слишком заняты, чтобы отвечать, и, оставшись одни,  закопо-
шились около тела.
 
 
   ГЛАВА XXV, которая вновь повествует о мистере Феджине и компании
 
   Пока происходили эти события в провинциальном работном  доме,  мистер
Феджин сидел в старой своей берлоге - той самой,  откуда  девушка  увела
Оливера, - И размышлял о чем-то у тусклого огня в дымящем очаге. На  ко-
ленях у него лежали раздувальные мехи, с  помощью  которых  он,  видимо,
старался раздуть веселый огонек, но, задумавшись, он положил на них  ру-
ки, подпер подбородок большими пальцами и рассеянно устремил  взгляд  на
заржавленные прутья.
   У стола за его спиной сидели Ловкий Плут, юный Чарльз Бейтс и  мистер
Читлинг; все трое с увлечением играли в вист; Плут  с  "болваном"  играл
против юного Бейтса и мистера Читлинга. Физиономия первого из упомянутых
джентльменов, всегда удивительно смышленая, казалась теперь особенно ин-
тересной вследствие вдумчивого его отношения к игре и внимательного изу-
чения карт мистера Читлинга, на которые, как только представлялся  удоб-
ный случай, он бросал зоркий взгляд, мудро сообразуя  свою  игру  с  ре-
зультатами наблюдений над картами соседа. Так как  ночь  была  холодная.
Плут не снимал шляпы, что, впрочем, являлось одной из его  привычек.  Он
сжимал зубами мундштук глиняной трубки, которую вынимал изо рта  на  ко-
роткое время, когда считал нужным подкрепиться джином с водой из  кувши-
на, вместимостью в кварту, поставленного на стол для угощения всей  ком-
пании.
   Юный Бейтс также уделял большое внимание игре, но так как у него  на-
тура была более впечатлительная, чем у его талантливого друга, то  можно
было заметить, что он чаще угощался джином с водой и  вдобавок  увеселял
себя всевозможными шутками и непристойными Замечаниями, в высшей степени
неуместными при серьезной игре. Плут, на правах тесной дружбы, несколько
раз принимался торжественно журить его за такое  неприличное  поведение,
но все эти наставления юный Бейтс выслушивал с величайшим добродушием  и
предлагал своему другу отправиться к черту либо засунуть голову в  мешок
или же отвечал другими изящными остротами в том же духе, удачное пользо-
вание которыми приводило в восторг мистера Читлинга. Примечательно,  что
сей последний джентльмен и его партнер неизменно проигрывали, и это обс-
тоятельство не только не раздражало юного Бейтса, но, по-видимому,  дос-
тавляло ему огромное удовольствие, так как после каждой партии  быть,  о
своем проигрыше или о том уединенном местечке в  провинции,  которое  он
недавно покинул. Ха-ха!.. Верно, мой милый?
   - Ничуть не бывало, - возразил Плут, перебивая мистера Читлинга,  со-
биравшегося ответить. - А ты что скажешь, Чарли?
   - Скажу, - ухмыляясь, отвечал юный Бейтс, - что он без ума от  Бетси.
Смотрите, как он краснеет. Боже ты мой! Ну и умора! Томми Читлинг  влюб-
лен!.. Ох, Феджин, Феджин, вот так потеха!
   Потрясенный образом мистера Читлинга - жертвы нежной страсти, -  юный
Бейтс столь энергически откинулся на спинку стула, что потерял  равнове-
сие и полетел на пол, где и остался лежать,  вытянувшись  во  весь  рост
(это происшествие отнюдь не уменьшило его веселости), пока не нахохотал-
ся вдосталь, после чего занял прежнее место и снова захохотал.
   - Не обращайте на него внимания, мой милый, - сказал еврей, подмигнув
мистеру Даукинсу и в виде наказания ударив юного Бейтса  рыльцем  разду-
вальных мехов. - Бетси - славная девушка. Держитесь за нее, Том.  Держи-
тесь за нее.
   - Я хочу только сказать, Феджин, - отозвался  мистер  Читлинг,  густо
покраснев, - что это решительно никого не касается.
   - Разумеется, - подтвердил еврей. - Чарли так себе болтает. Не  обра-
щайте на него внимания, мой милый, не обращайте внимания. Бетси -  слав-
ная девушка. Делайте то, что она вам скажет, Том, - и вы разбогатеете.
   - Да я так и поступаю, как она велит, - ответил мистер Читлинг. - Ме-
ня бы не зацапали, если бы я не послушался ее совета. Вам-то это  оказа-
лось на руку, правда, Феджин? Ну, да ведь шесть недель ничего не  стоят.
Рано или поздно, это должно было случиться, так уж  лучше  зимой,  когда
нет охоты болтаться по улицам. Правда, Феджин?
   - Совершенно верно, мой милый, - ответил еврей.
   - Ты бы согласился еще разок посидеть, Том, - спросил Плут,  подмиги-
вая Чарли и еврею, - раз Бет дала тебе хороший совет?
   - Я хочу сказать, что я бы не отказался! - сердито ответил Том. - Ну,
хватит! Хотел бы я знать, кто, кроме меня, мог бы это сказать, Феджин?
   - Никто, мой милый, - ответил еврей, - ни один  человек,  Том.  Я  не
знаю никого, кроме вас, кто бы мог это сказать. Никого, мой милый.
   - Меня бы отпустили, если бы я ее выдал. Верно, Феджин? - с раздраже-
нием продолжал бедный, одураченный, слабоумный парень. - Для  этого  мне
нужно было сказать только слово. Верно, Феджин?
   - Разумеется, отпустили бы, мой милый, - ответил еврей.
   - Но я ничего не выболтал. Правда, Феджин? - сказал Том, стремительно
задавая один вопрос за другим.
   - Нет, нет, разумеется, ничего, - ответил еврей, - вы слишком мужест-
венны для этого. Слишком мужественны, мой милый!
   - Может быть, это и верно, - отозвался Том, озираясь. - Но коли  так,
то что тут смешного, а, Феджин?
   Еврей, видя, что мистер Читлинг не на шутку раздражен, поспешил  уве-
рить его, что никто не смеется; желая добиться серьезного отношения соб-
равшихся, он воззвал к юному Бейтсу, первому обидчику. Но, к  несчастью,
Чарли, уже раскрыв рот и собравшись ответить, что еще ни разу в жизни он
не был так серьезен, не смог удержаться и разразился таким неистовым хо-
хотом, что оскорбленный мистер Читлинг без дальнейших церемоний  кинулся
в другой конец комнаты и замахнулся на обидчика,  но  тот,  наловчившись
избегать преследователей, шмыгнул в сторону, дабы ускользнуть от него, и
столь удачно выбрал момент, что удар  попал  в  грудь  веселого  старого
джентльмена и заставил его пошатнуться и отступить к стене, где он и ос-
тановился, тяжело дыша, а мистер Читлинг взирал на него с ужасом.
   - Тише! - крикнул в эту минуту Плут. - Что-то тренькает.
   Взяв свечу, он крадучись стал подниматься по лестнице.
   Снова раздался нетерпеливый звон колокольчика. Все остальные сидели в
темноте. Вскоре вернулся Плут и с таинственным видом шепнул что-то  Фед-
жину.
   - Как? - вскричал еврей. - Один?
   Плут утвердительно кивнул головой и, заслонив рукой пламя свечи,  ук-
радкой дал понять Чарли Бейтсу с помощью пантомимы, что лучше бы ему те-
перь не смеяться. Оказав эту дружескую услугу, он устремил взгляд на ев-
рея и ждал его распоряжений.
   В течение нескольких секунд старик кусал свои желтые пальцы и  пребы-
вал в раздумье; лицо его подергивалось от волнения,  словно  он  чего-то
опасался и страшился узнать наихудшее. Наконец, он поднял голову.
   - Где он? - спросил еврей.
   Плут указал на потолок и сделал движение, будто намеревался выйти  из
комнаты.
   - Да, - сказал еврей, отвечая на безмолвный вопрос. - Приведи его сю-
да, вниз. Тес!.. Тише, Чарли! Успокойтесь, Том! Смойтесь!
   Это лаконическое приказание Чарли Бейтс и его недавний противник  ис-
полнили покорно и незамедлительно. Ни  один  звук  не  выдавал  их  при-
сутствия, когда Плут со свечой в руке спустился по лестнице, а вслед  за
ним пошел человек в грубой рабочей блузе, который, быстро окинув  взгля-
дом комнату, снял широкий шарф, скрывавший нижнюю часть лица, и  показал
усталую, немытую м небритую физиономию ловкача Тоби Крекита.
   - Как поживаете, Феги? - сказал сей достойный джентльмен,  кивая  ев-
рею. - Сунь этот шарф в мою касторовую шляпу, Плут, чтобы  я  знал,  где
его найти, когда буду удирать. Вот какие времена настали! А из тебя вый-
дет прекрасный взломщик, получше этого старою мошенника.
   С этими словами он вытянул из штанов подол блузы, обмотал  ее  вокруг
талии и, придвинув стул к огню, положил ноги на решетку.
   - Посмотрите-ка, Феги, - сказал он, печально показывая на своп сапоги
с отворотами. - Сами знаете, с какого дня они не нюхали ваксы Дэй и Мар-
тин, ей-богу ни разу не чищены!.. Нечего таращить на меня глаза, старик.
Все в свое время. Я не могу говорить о делах, пока не поем и  не  выпью.
Тащите сюда еду и дайте мне спокойно поесть в первый раз за Эти три дня!
   Еврей жестом приказал Плуту подать на стол съестные припасы и,  усев-
шись против взломщика, стал ждать.
   Суда по всему, Тоби отнюдь не спешил начать разговор.  Сначала  еврей
довольствовался тем, что терпеливо изучал его физиономию, словно надеясь
по выражению ее угадать, какие вести он принес, но это ни к чему не при-
вело. Тоби казался усталым и изнуренным, но лицо его  оставалось  благо-
душно спокойным, как всегда, и, невзирая на грязь, небритую бороду и ба-
кенбарды, на нем сияла все та же самодовольная,  глупая  улыбка  ловкача
Крекита. Тогда еврей, вне себя от нетерпения,  стал  следить  за  каждым
куском, который тот отправлял себе в рот, и, не скрывая волнения,  заша-
гал взад и вперед по комнате. Но от всего этого не было никакого  толку.
Тоби продолжал есть с величайшим хладнокровием, пока не наелся до  отва-
ла; затем, приказав Плуту выйти из комнаты, он запер дверь, налил в ста-
кан виски с водой и приступил к беседе.
   - Прежде всего, Феги... - начал Тоби.
   - Ну, ну?.. - перебил еврей, придвигая стул.
   Мистер  Крекит  приостановился,  чтобы  хлебнуть  джина  с  водой,  и
объявил, что он превосходен; затем, упершись ногами в полку  над  низким
очагом так, чтобы сапоги находились на уровне его глаз,  он  спокойно  -
продолжал.
   - Прежде всего, Феги, - сказал взломщик, - как поживает Билл?
   - Что! - взвизгнул еврей, вскакивая со стула.
   - Как, неужели вы хотите сказать?.. - бледнея, начал Тоби.
   - Хочу сказать! - завопил еврей, в бешенстве топая ногами. - Где они?
Сайкс и мальчик! Где они? Где они были? Где они  скрываются?  Почему  не
пришли сюда?
   - Кража со взломом провалилась, - тихо сказал Тоби.
   - Я это знаю, - сказал еврей, выхватив из кармана газету  и  указывая
на нее. - Что дальше?
   - Они стреляли, попали в мальчика. Мы пустились наутек вместе  с  ним
через поля позади дома, бежали вперед быстрее, чем ворона  летит...  пе-
рескакивали через изгороди и канавы. За нами погнались. Черт подери! Все
окрестные жители проснулись, на нас напустили собак...
   - А мальчик?
   - Билл тащил его на спине и мчался как вихрь. Мы остановились,  чтобы
нести его вдвоем; голова у него свесилась, и он весь похолодел. Они гна-
лись за нами по пятам. Тут уж каждый за себя и подальше от виселицы!  Мы
расстались, а мальчишку положили в канаву.  Живого  или  мертвого  -  не
знаю.
   Еврей не стал больше слушать. Громко завопив и вцепившись себе в  во-
лосы, он бросился вон из дому.
 
 
   ГЛАВА XXVI, в которой появляется  таинственная  особа,  и  происходят
многие события, неразрывно связанные с этим повествованием
 
   Старик добежал до угла улицы, прежде чем успел прийти в себя от  впе-
чатления, произведенного на него сообщением Тоби Крекита. Он по-прежнему
мчался с необычайной быстротой, растерянный  и  обезумевший,  как  вдруг
пролетевший мимо экипаж и громкий крик прохожих, заметивших, какая  гро-
зила ему опасность, заставили его отступить на тротуар. Избегая по  воз-
можности людных улиц и крадучись пробираясь окольными путями и закоулка-
ми, он вышел, наконец, на Сноу-Хилл. Здесь он зашагал еще быстрее  и  не
останавливался до той поры, пока не вошел в какой-то двор,  где,  словно
почувствовав себя в родной стихии, поплелся, по своему обыкновению воло-
ча ноги, и, казалось, вздохнул свободнее.
   Неподалеку от того места, где Сноу-Хилл сливается  с  Холборн-Хиллом,
начинается справа, если идти от Сити, узкий и мрачный переулок,  ведущий
к Сафрен-Хиллу. В грязных его  лавках  выставлены  на  продажу  огромные
связки подержанных шелковых  носовых  платков  всевозможных  размеров  и
расцветок, ибо здесь проживают торговцы, скупающие эти платки у  карман-
ных воришек. Сотни носовых платков висят на гвоздях за окнами или разве-
ваются у дверных косяков, а в лавке ими завалены все полки. Как ни  узки
границы Филд-лейна, однако здесь есть свой цирюльник, своя кофейня, своя
пивная и своя лавка с жареной рыбой. Это нечто вроде коммерческой  коло-
нии, рынок мелких воров, посещаемый ранним утром и в сумерках молчаливы-
ми торговцами, которые обделывают свои делишки в темных задних  комнатах
и уходят так же таинственно, как и приходят. Здесь продавец платья,  са-
пожник и старьевщик выставляют свой товар, который  для  мелких  воришек
заменяет вывеску; здесь кучи заржавленного железа и костей, заплесневев-
шие куски шерстяной материи и полотна гниют и тлеют в мрачных подвалах.
   Вот в этот-то переулок и свернул еврей. Он был хорошо  знаком  чахлым
его обитателям, и те из них, которые оставались на  своем  посту,  чтобы
продать что-нибудь или купить, кивали ему, как