никами  здесь
распространен рахит и заметны признаки физического вырождения. У  всех
моло скверные зубы и десны,  но  в  этом  повинно,  скорее  всего,  не
питание, а обилие соды  и  других  солей  в  озерной  воде.  Люди  тут
радушные, щедрые, они непременно встречают гостей  подарком  -  свежей
рыбой. Ловят ее сетями из волокна пальмы дум, такое волокно не  боится
щелочей. Крокодилов, бегемотов и огромного нильского окуня  (он  весит
до ста килограммов) бьют копьями с примитивных плотов в три  пальмовых
ствола. Отталкиваясь шестами, рыбаки плывут по  отмелям  и  далеко  от
берега  не  уходят.  Здесь  часты  мощные  шквалы  скоростью  до   ста
пятидесяти километров в час. Они могут привести непривычного  человека
в отчаяние.  Во  время  шквала  невозможно  поставить  палатку.  Ветер
сбрасывает еду с тарелок, даже попробовать не успеешь, или заносит  ее
слоем песка, так что в рот не возьмешь.  Песок  засоряет  глаза,  нос,
рот, порывы ветра раскачивают раскладушку, не давая уснуть. Зато когда
озеро Рудольф спокойно, оно обладает особым  очарованием.  Но  как  об
этом рассказать? Просто вас тянет туда снова и снова.
   Десять дней  мы  шли  вдоль  берега.  Местность  мрачная,  сплошная
застывшая лава, только разная по плотности: то пыль  вроде  пепла,  то
камни, такие острые, что ступать больно. Местами  встречался  глубокий
песок, и каждый шаг стоил огромного труда. А затем галька, гравий... И
все время  дул  жаркий  ветер,   от   которого   звенело   в   голове.
Растительность скудная, реденькие колючие кустарники да жесткая трава,
острая, как бритва.
   Оберегая лапы Эльсы, я смазывала их жиром. Она как будто  понимала,
что это нужно, и была очень довольна.  Во  время  дневного  привала  я
отдыхала  на  раскладушке.  Все-таки  мягче,  чем  на  гальке.   Эльса
разделяла мое мнение и мое ложе.  Места  мне  оставалось  маловато,  и
иногда я даже сидела на земле, уступая  Эльсе  всю  кровать.  Но  чаще
всего мы все-таки ютились вместе. Только бы брезент не лопнул от такой
тяжести...
   Во время длинных переходов Нуру нес воду и миску для Эльсы. Ужинала
она около девяти вечера, потом ложилась  спать  по  соседству  с  моей
кроватью, на привязи.
   Как-то вечером мы заблудились и пришли в лагерь поздно ночью. Эльса
выглядела совсем разбитой, и я не привязала ее. Вдруг она  вскочила  и
мигом прорвалась сквозь колючую ограду в загон для  ослов.  Шум,  гам,
переполох. Не успели мы опомниться, как все ослы  разбежались.  Хорошо
еще, что удалось поймать Эльсу. Наказала я  ее  строго.  Кажется,  она
поняла, что заслужила трепку, вид у нее был виноватый. Хотя  вообще-то
спрашивать надо было с меня - я недооценила ее врожденного  инстинкта,
не подумала,  каким  соблазном  должен  быть  для  нее  запах  табуна,
особенно в то время суток, когда дикие звери выходят на охоту.
   К  счастью,  только  одному  ослу  достались  царапины,  да  и   то
неглубокие. Я взялась за лечение, и раны  у  него  быстро  зажили.  Но
случай этот послужил мне уроком: никогда не спускать глаз с Эльсы.
   В озере было много рыбы, Джордж и Джулиан снабжали нас великолепным
тилапиа, который водится только здесь. Его можно ловить на крючок  или
глушить из ружья. А следопытам  больше  нравился  безобразный  на  вид
скат. Они били его на мелководье палками  или  камнями.  Эльса  охотно
участвовала в этой затее, иногда вызывалась поднести улов,  но  тотчас
бросала его, морща нос. Один раз Нуру настолько увлекся, что, не жалея
сил, стукнул рыбу прикладом своего ружья. Приклад  разбился,  а  ствол
согнулся под прямым углом. Нуру нисколько не  огорчился,  главным  для
него был улов. Джордж сделал ему выговор и в ответ услышал:
   - Ну ничего, Бог скоро пошлет вам новое ружье.
   Но Эльса, видимо, решила наказать Нуру. Схватила сандалии,  которые
он оставил на берегу,  и  убежала.  Забавно  было  смотреть,  как  они
стараются  перехитрить  друг  друга.  Когда   сандалии   вернулись   к
владельцу, вид у них был жалкий.
   Чтобы выйти к заливу Алиа на севере, нам надо было пересечь  хребет
Лонговдоти.  Горы  эти  обрываются  прямо  в  воду,  пришлось  послать
тяжелогруженый караван в обход.  Сами  мы  с  львицей  пробирались  по
скалам вдоль берега и забрели в такой угол, что, казалось, дальше пути
нет. Перед Эльсой стоял выбор: прыгать со скользкой пятиметровой скалы
на мелководье внизу  или  спускаться  по  каменной  плите  в  пенистый
прибой. Глубина здесь была небольшая, утонуть нельзя,  но  из-за  пены
было страшновато,  и  Эльса  не  могла  решиться.  Она  проверила  все
карнизы, долго топталась на уступе, наконец храбро прыгнула в волны и,
подбадриваемая нами, быстро выбралась на берег. Эльса очень радовалась
собственной отваге и гордилась, что не подвела нас.
   Почти все время мы пили солоноватую озерную воду и в ней же  варили
пищу. Эта вода безвредна, ею хорошо мыться, даже мыла не надо,  однако
она придавала неприятный вкус всей еде. Но у подножия гряды Моити  нас
ждал подарок: пресный источник.
   Насколько нам было известно, до нас никто из европейцев не проходил
вдоль западного подножия этой гряды. Немногие путешественники, которые
здесь побывали, всегда шли восточнее. На десятый день после выхода  из
Лойонгалана мы  разбили  лагерь  у  северной  оконечности  Моити.  Как
обычно, вперед выслали следопытов - разведать местность  и  проверить,
нет ли браконьеров. Они вернулись под вечер и рассказали,  что  видели
много лодок с людьми. В  этих  местах  хорошие  лодки  долбленки  есть
только у галубба. Это воинственные люди, которые приходят из Эфиопии с
немирными намерениями. Замеченный нашими  следопытами  отряд,  видимо,
собрался в набег или же занимался браконьерством.  Во  всяком  случае,
они вторглись на чужую землю.  Мы  с  Эльсой  остались  в  лагере  под
защитой четверых вооруженных мужчин, все остальные пошли на разведку.
   С горы открывался вид на залив. У самого берега разведчики заметили
три лодки, в которых сидели двенадцать  человек  и  гребли  в  сторону
нашего лагеря. Но и галубба их заметили. Когда отряд Джорджа спустился
к озеру, лодки уже отошли метров на двести, направляясь  к  маленькому
островку. Огнестрельного оружия у нарушителей как будто не  было.  Но,
может быть, оно спрятано на дне лодки? В бинокль  Джордж  насчитал  на
островке не меньше  сорока  человек,  а  на  берегу  лежало  несколько
долбленок. Вот и эти три  причалили  к  острову,  началось  оживленное
совещание. Попасть на остров без лодки Джордж не  мог,  поэтому  отряд
возвратился в лагерь. Мы собрали свое имущество и спустились к  заливу
- все-таки ближе к островку. На  ночь  выставили  усиленный  караул  и
спали с ружьями наготове. А на  рассвете  увидели,  что  остров  пуст.
Очевидно, мы не понравились галубба, и они, несмотря на сильный ветер,
ушли с острова под покровом темноты. На всякий случай Джордж  разослал
вдоль берега несколько патрулей. Вскоре после восхода солнца на остров
слетелись грифы и марабу. Похоже,  галубба  все-таки  успели,  нарушая
запрет, убить нескольких бегемотов. И теперь птицы пировали.
   Около одиннадцати часов из густого камыша южнее вашего лагеря вдруг
выскочили две лодки. Джордж  выстрелил  раз-другой  для  острастки,  и
лодки тотчас повернули обратно. Он послал следопытов,  чтобы  отыскать
их и вступить в переговоры. Но браконьеры ушли еще  дальше  в  камыши.
Время от времени они выглядывали из зарослей, проверяя,  здесь  ли  мы
еще. Судя по всему, там укрылись четыре лодки, отрезанные  от  главных
сил. Поймать их мы не могли, и Джордж решил заставить нарушителей уйти
домой. Как только стемнело, он выпустил сигнальные ракеты.
   Наши запасы подходили  к  концу,  пора  было  возвращаться.  Первая
половина этого сафари была чистым раем по сравнению со второй. До  сих
пор озеро щедро снабжало нас водой, а назад  мы  пошли  другим  путем,
намного  восточнее.  Гоите,  наш  проводник   из   племени   турканов,
чувствовал себя здесь не очень уверенно,  но  главное  -  нельзя  было
рассчитывать, что у нас всегда будет вода. В засушливое время  года  в
этом районе от одного источника  до  другого  слишком  далеко.  Джордж
надеялся, что мы нигде не будем дальше  одного  дневного  перехода  от
озера и в самом крайнем случае можем свернуть к нему.
   Теперь мы были лишены прохладного озерного  ветерка,  и  порой  мне
казалось, что зной совсем иссушит  меня.  Местность  стала  еще  более
безотрадной - сплошная лава, дочти никакой дичи, а людей и вовсе  нет.
Хорошо, что мы закупили в Лойонгалане овец для Эльсы. Их  уже  заметно
поубавилось, но все-таки Эльса пока не знала горя. Зато люди  все  без
исключения сбросили лишний вес. Продвигались мы быстро, так как  вьюки
стали намного легче,  а  отсутствие  воды  заставляло  делать  большие
переходы.
   На девятнадцатый день мы вернулись в Лойонгалан  и  убедились,  что
наши люди, оставшиеся в базовом лагере, не  теряли  времени  зря.  Они
поймали  на  месте  преступления  четверых  браконьеров   из   племени
турканов.  Старший  из  пойманных  радостно  приветствовал  Джорджа  и
напомнил, что тот десять лет назад уже  ловил  его,  даже  отправил  в
тюрьму в Марсабите. Ему там очень понравилось. Правда, он почему-то не
рвался туда снова. Джордж пожалел старика и не стал строго  наказывать
его.
   Из Лойонгалана наши, мужчины отправились за покупками в  Норт-Хорр.
Там были три сомалийские лавки. В полицейском  участке  Джордж  узнал,
что между Лойонгаланом и Норт-Хорром видели восьмерых браконьеров. Они
ехали верхом, и у них были ружья. Сюда нередко наведываются бораны  из
Эфиопии. На лошадках, которые приучены четыре-пять дней обходиться без
воды, они загоняют и убивают жирафов. По эту  сторону  границы  бораны
могут  рассчитывать  на  помощь   кенийских   соплеменников,   которые
предупреждают их, когда появляются патрули. Но на этот раз патруль  на
верблюдах выследил нарушителей и застиг их врасплох.  Ранен  был  один
браконьер и захвачено семь коней.
   Три дня мы  отдыхали  в  Лойонгалане,  чинили  сбрую,  приводили  в
порядок снаряжение и готовились ко второй части сафари  -  восхождению
на гору Кулал, которая поднимается почти на две тысячи  триста  метров
над пустыней, в  тридцати  километрах  к  востоку  от  озера  Рудольф.
Вершина  перехватывает  влажные  муссоны  и  покрыта   густым   лесом.
Вулканический массив протянулся на сорок пять  километров,  поперечник
кратера достигает около шести с половиной километров. Кратер  расколот
надвое - на южную и северную половины. Считают, что Кулал был разрушен
землетрясением уже после прекращения вулканической деятельности. Стены
расселины изборождены трещинами и напоминают дольки апельсина  высотой
до  тысячи  метров.  В  глубь  горы  уходит  невидимое  сверху  ущелье
Иль-Сигата. Зажатое стенками стометровой высоты, оно местами настолько
узко, что неба почти не видно. Мы хотели исследовать  его  и  отыскали
единственный доступный вход у восточного подножия Кулала. Но громадные
обломки и заполненные водой провалы скоро вынудили нас отступить.
   Чтобы как следует осмотреть Кулал, надо  взобраться  по  склону  на
вершину, спуститься в кратер  и  по  второму  склону  снова  подняться
наверх.
   Джордж побывал в этих местах двенадцать лет назад. Теперь мы хотели
проверить,  сохраняются  ли  здесь  стада  животных,  или   браконьеры
выбивают их. Нас особенно интересовал большой куду.
   Снизу Кулал не кажется внушительным. Пологая гряда, к вершине ведут
широкие гребни. Но вверху гребни сужались настолько, что мы  с  трудом
проводили наш караван.
   Сначала путь пролегал по хаосу глыб и оказался  очень  тяжелым  для
вьючных ослов. Но  на  гребнях  местами  было  еще  хуже,  приходилось
снимать часть груза с животных и нести на себе.
   К концу второго дня было пройдено две трети пути. Мы разбили лагерь
в крутом каменистом ущелье, возле источника, из  которого  могло  пить
только одно животное. Понадобился не  один  час,  чтобы  напоить  всех
ослов. На Кулале мало воды, так что  этот  источник  очень  важен  для
скотоводов  из  племени  самбуру,  которые  в  засушливое  время  года
пригоняют сюда свой скот.
   Могу вообразить, каким соблазном были для Эльсы все  эти  верблюды,
коровы, овцы и козы. Но она была умницей  и  вела  себя  смирно,  даже
когда животные проходили в нескольких метрах от нее. На всякий  случай
мы держали ее на привязи, хотя она ни на  кого  не  бросалась,  только
мечтала уйти куда-нибудь от всей этой пыли и гама.
   Дальше подъем становился совсем крутым, а климат почти арктическим.
Мы переваливали через гребни,  пересекали  лощины,  пробирались  вдоль
обрывов.  Деревья  сменились   кустарником,   кусты   -   великолепной
альпийской флорой.
   Утром третьего дня  мы  ступили  на  вершину  Кулала  и  облегченно
вздохнули. Подъем кончился. Лагерь разбили на  чудесной  лужайке.  Вот
только воду в источнике замутил скот. Самбуру очень  удивились,  когда
увидели в нашем отряде почти взрослого льва.
   В кущах под самой вершиной по утрам собирался туман, и мы разжигали
большие костры, чтобы согреться. По ночам  бывало  настолько  холодно,
что я держала Эльсу в палатке на ложе из мха, укрывая ее самым  теплым
одеялом. Спать мне почти не приходилось - нужно было следить за  своим
"ребенком", который поминутно сбрасывал одеяло и  начинал  дрожать  от
холода. Эльса благодарно лизала мне руку. Не было  случая,  чтобы  она
попыталась  вырваться  из  палатки,  напротив,   утром   она   подолгу
отсиживалась в своем уютном убежище, выжидая, когда прекратится  ветер
и рассеется туман. Зато стоило солнцу прогнать сырую мглу, как  львица
оживлялась  и  выходила  на  бодрящий  горный  воздух.  Ей  тут  очень
нравилось.  Мягкая,  прохладная   почва,   тенистый   лесок,   вдоволь
буйволиного помета, на котором можно кататься...
   Благодаря большой высоте и тени даже в самую жаркую пору дня  здесь
было легко ходить, и мы брали Эльсу с собой. Она смотрела на парящих в
поднебесье орлов, возмущалась воронами, которые подлетали к ней, чтобы
подразнить. А один раз устроила  погоню  за  буйволом.  У  Эльсы  было
великолепное обоняние, отличное зрение и слух, она находила путь  даже
в самых густых зарослях.
   Как-то мы шли по следам передового отряда, который выступил  раньше
нас. Эльса устраивала засаду в кустах и "нападала". Вдруг мы  услышали
протяжные крики. Из чащи вырвался осел, преследуемый  Эльсой,  которая
безжалостно колотила его. К счастью, густые заросли мешали  им  быстро
двигаться, мы догнали Эльсу и  как  следует  ей  всыпали.  Прежде  она
никогда не позволяла себе ничего подобного. А я-то так гордилась  тем,
что она всегда слушается, когда ей  запрещают  нападать  на  животных.
Виноватых было  двое.  Я  неосторожно  спустила  Эльсу  с  поводка,  а
погонщик ослов не уследил за своим караваном.  Как  раз  в  этот  день
ослы, когда их вьючили, очень вызывающе вели себя, ходили у львицы под
самым  носом.  Неудивительно,  что  она  не  удержалась  от   соблазна
поколотить отставшего бродягу, когда он нечаянно попался ей  на  пути.
После взбучки она долго извинялась, задабривала нас всякими трюками, и
вскоре я уже готова была простить ее, тем более что  пострадал  старый
осел, который давно всем нам опостылел своим упрямством.
   Мы вышли на  край  кратера,  делящего  гору  на  две  половины.  До
северного гребня каких-нибудь шесть километров, а идти надо не  меньше
двух дней. Я с ужасом смотрела, как Эльса  небрежно  ходит  по  самому
краю тысячеметровой пропасти. Похоже, что  животные  не  знают  страха
высоты.
   На следующий день мы спустились к  входу  в  Иль-Сигата  и  разбили
лагерь. До вечера мимо нас прошли тысячи верблюдов, коз и овец. Рослые
пастухи из племени рендилл гнали скот к источникам  в  ущелье.  Следом
женщины  вели  цепочку  связанных  верблюдов,  нагруженных   плетеными
бурдюками вместимостью около шести галлонов каждый.
   Мы вошли в ущелье, ведущее в самое сердце горы. По его дну тянулось
сухое русло, стиснутое  головокружительными  кручами.  Отвесные  стены
вздымались на четыреста пятьдесят  метров.  Местами  ущелье  было  так
узко, что двум нагруженным верблюдам не разойтись. Сверху в него почти
не проникал свет. В том месте, где вытекает  тонкая  струйка  воды  и,
становясь ручейком, соединяет цепочку заводей, собирается скот. Но  мы
пошли дальше,  пока  путь  нам  не  преградила  десятиметровая  стена.
Герберт (он был альпинистом) сумел одолеть преграду  и  увидел  вторую
стену...
   Иль-Сигата - излюбленное прибежище  браконьеров.  У  водопоя  очень
удобно устраивать засаду. Здесь все пути  к  отступлению  отрезаны,  и
животное обречено.
   От Иль-Сигата до северной вершины мы дошли за  полтора  дня.  Здесь
было еще больше  скота  и  пастухов  самбуру,  так  что  нам  пришлось
ограничить свободу передвижения Эльсы.
   Дикие животные встречались редко. Прежде тут было  много  буйволов,
но в последние шесть лет на северной  стороне  их  совсем  не  видели.
Большой куду нам не попался ни разу, хотя кое-где  мы  обнаружили  его
следы. Джордж считал, что тут повинен скот,  который  уничтожает  весь
подножный корм, обнажая склоны гор.
   Спуск по острым камням к Лойонгалану достался нам очень трудно.  Мы
то и дело летели кубарем, и нас не мог утешить даже  изумительный  вид
на простершееся далеко внизу озеро Рудольф. В лучах заходящего  солнца
его гладь переливалась свинцом на фоне сине-лиловых гор  и  оранжевого
неба.
   А Эльса непрестанно оглядывалась на Кулал с его  тенистым  лесом  и
рвалась назад. Пришлось вести ее на поводке.
   Вечером мы заблудились.  Эльса  старалась  нам  показать,  как  она
устала. Пройдет несколько метров и ляжет. Хотя Эльса  была  уже  почти
взрослой, у нее осталась привычка в трудную минуту сосать мой  большой
палец. Но вот темное небо прочертили следы  трассирующих  пуль  -  это
авангард подавал нам сигналы. Наконец мы  вышли  к  лагерю.  Эльса  от
усталости отказалась есть и все время льнула ко мне. Мне тоже кусок не
шел в горло. Могу представить, как трудно  ей  было  идти.  Попробуйте
объяснить львице, зачем нужно карабкаться через  острые  глыбы  ночью.
Только любовь и доверие к нам могли заставить ее идти дальше.
   Несмотря на все лишения  сафари,  во  время  которого  ей  пришлось
пройти почти пятьсот километров, Эльса еще сильнее привязалась к  нам.
Зная, что ее любят и не дадут в обиду,  она  была  счастлива.  Чувство
ответственности за это гордое, умное животное, которое обратило на нас
всю свою преданность и  стадный  инстинкт,  укрепляло  нашу  любовь  к
Эльсе. Конечно, она, сама того не ведая, порой  причиняла  нам  немало
хлопот. Мы не могли никому поручить ее, а потому очутились  как  бы  в
плену у львицы. Но она сторицей вознаграждала нас за все хлопоты. Было
трогательно наблюдать, как Эльса старается обуздать свои  инстинкты  и
приспособиться  к   нашему   образу   жизни,   чтобы   доставить   нам
удовольствие.
   Дружелюбие  Эльсы  объяснялось,  конечно,  в  первую   очередь   ее
врожденным нравом, но большое значение имело и наше обращение  с  нею.
Мы никогда не прибегали ни к насилию, ни к обману, чтобы  побудить  ее
сделать что-либо, и старались только добром помочь ей одолеть барьеры,
разделяющие наши миры.
   Пока льву хватает дичи, он редко совершает длинные  переходы.  Если
бы Эльса жила среди себе подобных, ей бы никогда не  пришлось  столько
повидать. Но она помнила свой дом и, когда мы приезжали из  очередного
сафари, тотчас возвращалась к привычному образу жизни.





Глава шестая. ЭЛЬСА И ДИКИЕ ЛЬВЫ

   Эльса - обаятельное существо. Всякий раз она непременно  устраивает
нам торжественную встречу,  как  бы  коротка  ни  была  наша  разлука.
Подойдет к каждому, потрется головой, помяукает. Сперва ко мне,  потом
к Джорджу, наконец к Нуру. Если мы кого-то приводим с собой, она  и  к
гостю приласкается, тотчас улавливая, кому пришлась по  душе.  К  тем,
кто опасается