воядное с  хищником,  которому
нужны все силы, чтобы  успешно  охотиться.  Конечно,  если  бы  доктор
Хартхорн сказал, что операция не нужна, мы бы не стали настаивать. Что
до помех, то вряд ли мы, разбивая лагерь на ночь, потревожим  животных
больше, чем разъезжающие днем на машинах туристы.
   Мысль о Джеспэ не давала нам покоя. Ноэль Симон тоже волновался, и,
когда директор Национального парка попросил Общество  охраны  животных
поддержать решение правления, Симон заявил, что  выйдет  из  Общества,
если его руководство согласится с директором.
   Вот  как  обстояли  дела,  когда  мы  прибыли  в  Серенгети.   Небо
хмурилось, тучи грозили вот-вот обрушить на нас потоки воды.
   Мы разбили лагерь на прежнем месте. По равнине ходили стада зебр  и
гну с малышами. У входа в долину  львят  нам  преградила  путь  кривая
львица, с которой мы уже встречались. Она лежала поперек дороги  и  не
собиралась уходить, так что нам пришлось объехать  ее.  В  урочище  не
было никаких следов, зато в долине с кущами мы увидели  пятерых  львов
над убитой зеброй. В стае было два короткогривых льва - один  светлый,
другой темный. Мы четыре часа наблюдали за ними,  пока  не  уверились,
что это не Гупа и не Джеспэ.
   Может быть, львята выйдут, если мы оставим  на  ночь  машину  возле
урочища? Тогда мы на следующий день увидим их следы или даже их самих,
если они дождутся нас. Мы поставили  мою  машину  на  видном  месте  и
вернулись в лагерь на лендровере Джорджа.
   Всю ночь лил дождь. Из-за этого мы выехали с опозданием, да еще  по
дороге  нас  задержали  четыре  львицы  с  шестью  малышами,   которые
сторожили свою добычу недалеко от долины львят. Наблюдая за  ними,  мы
вдруг обнаружили, что и за  нами  наблюдают:  пятая  львица  незаметно
подошла к машине сзади. Мы еще никогда не видели сразу столько  львиц.
Наверное, где-то поблизости был и самец.
   Возле машины никаких следов не было. Мы решили оставить ее тут  еще
на некоторое время.  Прикрыли  колеса  колючими  ветками,  а  запасное
колесо убрали совсем, потому что гиены не прочь полакомиться резиной.
   Возвратившись в Серонеру, мы узнали, что  днем  приезжал  директор.
Жаль, что мы его не застали, ведь четыре дня назад заседало правление,
и снова обсуждался наш вопрос.
   Во время наших ежедневных поисков мы  часто  встречали  животных  с
детенышами. Многие львицы кормили  новорожденных.  Малыши  были  очень
милы,  когда  отряхивались  от  воды  после  очередного  дождя.  Около
термитника, где мы с Билли Коллинзом  любовались  красавцем  гепардом,
нам попались два щенка с мамашей. Телята топи  и  конгони  прыгали  на
негнущихся ножках, точно заведенные.  Взрослые  конгони  бегают  очень
быстро, но откуда берутся силы у таких крошек?
   Дождливый сезон был в разгаре. Весь край затопило, но  мы  все-таки
пробивались в долины и на равнину за крутой грядой, покрывая в день до
полутораста километров. Утро начиналось  с  визита  в  урочище  львят,
однако там нас обычно встречала только кривая львица. Наши  львята  не
показывались.
   Приехал директор с женой и пригласил нас на обед. Он мечтал  купить
ферму Момелла, прилегающую  к  кратеру  Нгурдото,  чтобы  за  ее  счет
расширить парк. Мы выпили за успех этого дела.  После  обеда  директор
отвел Джорджа в сторонку и объяснил, что прецедент  с  лошадью  сыграл
едва ли не главную роль,  когда  правление  решило  отказать  нам.  На
заседании было немало споров, но он от души надеется, что все кончится
хорошо.
   С утра до  вечера  почти  непрерывно  лил  дождь,  и  мы  частенько
застревали. Один раз, когда мы пытались пересечь глубокую лаггу, у нас
лопнули сразу две  шины.  Пришлось  менять  их  на  глазах  у  четырех
буйволов, которые, на мой взгляд, стояли слишком уж близко от  нас.  В
другой раз два льва с тихим ворчанием кружили около нас, глядя, как мы
под проливным дождем  таскаем  хворост  под  колеса  и  шаг  за  шагом
пробиваемся сквозь глубокую грязь.
   А на следующий день мы безнадежно застряли.  Джордж  наладил  блок,
один конец веревки привязал к дереву, в другой впрягся сам, будто мул.
Ему удалось вытащить машину.
   Судя по тому, как была изрыта  земля  у  водопоев,  куда  приходили
слоны и буйволы, непогода не только нам затрудняла передвижение. Вдоль
реки вообще нельзя  было  проехать,  и  даже  у  подножия  гряды,  где
местность повышалась, вся почва раскисла. Кое-где мы находили камни  и
подкладывали их под колеса, в  других  случаях  нас  выручали  твердые
обломки термитников, но чаще всего мы прибегали к блоку.
   Наши  неудачи  в  какой-то  мере  возмещались  тем,  что  мы  могли
наблюдать, как ведут себя животные во время дождей. Возле глубоких нор
мы приметили стаю гиен. Эти норы встречались нам давно, но до сих  пор
они были пусты. Теперь на  наших  глазах  гиены  ныряли  под  землю  и
появлялись вновь уже в сотне метров. Очевидно, здесь целая сеть ходов.
А детеныши были как чертики в коробочке: выглянут  из  норы  и  тотчас
спрячутся, завидев нас.
   Еще через несколько километров нам попались двадцать  две  гиеновые
собаки. Их щенята - они намного темнее взрослых -  ничуть  не  боялись
нас, бегали  и  резвились,  лая  отрывисто  и  хрипло.  Поблизости  от
Серонеры мы встретили тринадцать львов с девятью львятами, из  которых
один явно был болен. Он не пошел с остальными на водопой  и  не  сосал
свою мать. Она обнюхала его, сморщилась и ушла. А он  остался  сидеть,
жалкий, больной, метрах в ста от стаи. Наконец два львенка попробовали
вовлечь его в игру, но он отказался, тогда они легли рядом с ним.
   Львы гораздо дружнее, чем другие  животные.  Гиены,  например,  эти
вечные искатели добычи, ничуть не привязаны друг к другу.
   Вечером мы пригласили на обед двух фотографов-американцев,  которые
разбили лагерь рядом с нами. Они уже двадцать  месяцев  путешествовали
по заповедникам Африки. Дождь нещадно барабанил по палатке, но  внутри
было сухо и уютно. Ливень не прекращался всю ночь, и все-таки утром мы
опять выехали на  поиски.  Чтобы  не  завязнуть,  старались  держаться
повыше на холмах. Точно так  же  поступали  и  те  немногие  животные,
которые решились выйти в такую погоду.
   Но в одном месте надо было пересечь лаггу, и тут мы увязли.  Берега
были такие крутые и  скользкие,  что  колеса  вращались  впустую.  Да,
мотором здесь ничего не добьешься.  Не  было  поблизости  и  деревьев,
чтобы укрепить блок. Джордж вбил в землю столбик и  подпер  его  двумя
кольями. Столбик не выдержал. Тогда он  вбил  несколько  столбиков  на
небольшом расстоянии друг от друга и обмотал  их  веревкой.  Возможно,
это и выручило бы нас, если бы  новый  ливень  не  превратил  землю  в
кашу.
   Теперь оставалось только выстлать весь берег ветками и  корой.  Нам
вовсе не хотелось ночевать тут, и мы работали не жалея сил, но, как ни
старались, лендровер продолжал  буксовать.  Вода  в  лагге  прибывала,
стало уже по пояс. Было  очень  холодно,  мы  основательно  продрогли.
Смеркалось, когда Джордж сделал последнюю попытку. Он потянул изо всех
сил за веревку, она лопнула, и Джордж бултыхнулся в ледяную воду.
   Волей-неволей нам пришлось здесь ночевать.
   Джордж лег на заднем сиденье,  я  устроилась  на  переднем,  отсюда
можно было следить за уровнем воды - она поднялась как раз  вровень  с
сиденьями. Хорошо, что у нас был с собой примус. Джордж мог  просушить
над ним свою одежду. Мы провели очень  неприятную  ночь.  И  ведь  что
самое обидное:  столько  времени  мы  напрасно  добивались  разрешения
заночевать на воле, чтобы приманить фарами львят, когда же неумышленно
застряли, то, как назло, оказались в очень глубокой лагге и  наш  свет
ниоткуда нельзя было заметить.
   Продрогшие, окостеневшие, мы ждали  утра  и  слушали  рычанье  двух
львов. Даже если это наши львята,  все  равно  они  нас  не  увидят...
Где-то очень близко трубил слон.
   На рассвете Джордж приготовил чай, мы согрелись и с  новыми  силами
приступили к работе.
   Джордж всякими способами пытался вытащить  машину  из  лагги,  а  я
отовсюду носила ветки и кору.
   Около одиннадцати утра мы услышали гул мотора. Может, это за  нами?
Но гул стих вдалеке. Мокрые  насквозь,  мы  продолжали  трудиться  под
дождем. Наконец в три часа дня решили, что, раз  уж  нам  за  двадцать
восемь часов не удалось сдвинуть машину ни на дюйм, надо  возвращаться
пешком в Серонеру. Мы оба очень устали,  дорога  предстояла  долгая  и
опасная, но все же лучше идти,  чем  снова  так  ночевать.  Только  мы
собрались уходить, как вдруг подъехал лендровер и оттуда вышел один из
американцев, которые обедали с нами два дня назад. Он  рассказал,  что
наши слуги подняли тревогу и две машины выехали на  поиски,  но  дождь
смыл все следы. Одну из этих машин мы и слышали утром.
   Американец начал тянуть и толкать наш лендровер, наконец через  два
часа вызволил его из лагги. Вечером в Серонере мы  отпраздновали  наше
избавление прескверным хересом.  Другого  вина  не  было,  все  запасы
подходили к концу. Товары доставлялись в лавку грузовиком из Аруши или
Виктория-лейк, теперь же подвоз прекратился, и всем пришлось подтянуть
ремешки. В конце концов инспектор решил рискнуть отправить лендровер в
Нгоронгоро за продуктами. Мы  предложили  послать  и  наш  грузовик  с
двойным приводом. На него можно погрузить бензин и  крупные  ящики,  и
вообще с двумя машинами будет надежнее, в случае чего они помогут друг
другу.
   На памяти местных жителей еще не бывало таких дождей. Нам  сказали,
что семьдесят пять процентов животных поднялись на склоны  Нгоронгоро,
спасаясь от наводнения. В таких случаях даже  львы  уходят.  Может,  и
наши львята ушли?
   Порой мы целыми днями отсиживались в лагере.  В  нем  стало  совсем
неуютно, палатки пропускали воду, у меня отсырели все вещи. Мы ставили
у кольев ведра и собирали  воду  с  палаток,  чтобы  земля  вокруг  не
раскисла окончательно. Ведра очень быстро наполнялись, мы не поспевали
их опоражнивать, и по утрам я шлепала в палатке по лужам.
   Вечером на свет ламп слетались тысячи насекомых. Наступила  брачная
пора термитов, все вокруг было осыпано  их  крылышками.  Самые  мелкие
козявки проникали даже сквозь сетки, как ни тщательно мы их натягивали
и сколько ни брызгали аэрозолью. Как только начиналось  вторжение,  мы
гасили свет. Я отчаянно зябла в постели, дождь барабанил  по  палатке.
Ледяные капли пробивались сквозь брезент. Сейчас бы хорошо грелку...
   Даже птицы страдали от такой погоды. Как-то утром я  заметила  двух
краснохвостых ласточек, которые решили свить гнезда  в  моей  палатке.
Они носили в клювах комочки грязи и пытались прилепить их  к  большому
колу. Но кол был слишком гладкий, грязь соскальзывала вниз. Я обвязала
его бечевкой. Ласточки обрадовались и с  новыми  силами  принялись  за
дело. Гнездо было почти готово, когда порыв ветра тряхнул  палатку,  и
оно рассыпалось. Обескураженные птицы улетели.
   В те дни, когда нельзя было выехать из Серонеры,  мы  наблюдали  за
большим  львиным  семейством,  которое  обосновалось   на   возвышении
поблизости. Среди них был пятимесячный львенок - с  каким-то  наростом
на голове, похожим на валик, протянувшийся от затылка до лба.
   Уродство  вроде  бы  не  беспокоило  малыша,  он  был   веселый   и
дружелюбный. Львенок часто подходил к нашей машине и смотрел  на  нас,
наклонив голову набок. Совсем как Джеспэ. Потом прятался в расщелине и
через некоторое время снова  приходил  в  сопровождении  трех  малышей
очень  темной,  почти  черной  окраски.  Львята  постарше  возились  с
маленькими, катали их по земле, облизывали. Сразу видно,  что  младшие
были общими любимцами.
   Иногда старшие забирались на дерево.  Но  там  было  тесно,  и  они
поочередно стаскивали друг друга за хвост. Вообще хвост играл  большую
роль во всех проказах львят.  Нельзя  было  удержаться  и  не  укусить
приятеля за хвост, если даже за этим следовала веселая потасовка.
   Когда львята подходили к  нам  слишком  близко,  мать,  считая  это
большим безрассудством, ложилась на их пути. Тогда львята бросались на
нее и затевали возню.
   Много дней мы наблюдали за ними и  были  очень  обеспокоены,  когда
малыш с наростом на  голове  вдруг  исчез.  Он  мог  легко  погибнуть.
Достаточно было нечаянного укуса, чтобы  львенок  истек  кровью,  ведь
такие наросты обычно изобилуют кровеносными сосудами.
   Лендровер и грузовик задержались, и на  поиски  их  вышел  трактор.
Оказалось, что они прочно  застряли.  Но  продукты  удалось  спасти  и
доставить в Серонеру.
   Когда погода улучшилась, мы выехали к урочищу, чтобы проверить, как
поживает моя машина. С равнины ушли все животные, осталась только чета
страусов с семнадцатью страусятами, которые выступали так важно, будто
все тут принадлежало им. Правда, нам еще попались полосатые шакалы(*4)
- вид, который мы раньше не встречали.
   Четыре шакаленка играли в прятки в норах покинутого термитника. Эти
малыши чистоплотностью не уступают львятам, устраивают себе  "уборную"
в стороне  от  дома.  Они  подходили  вплотную  к  нашей  машине  и  с
любопытством ее разглядывали. Затем мы  увидели  возле  убитого  томми
двух взрослых шакалов. Наше появление спугнуло их, и тотчас на  падаль
слетелись  грифы.  Этого  шакалы  не  могли  стерпеть,   они   молнией
набросились на птиц, прогнали их и стали торопливо есть.
   Но к самому урочищу нам пробиться не удалось, машина завязла, и  мы
целый день вытаскивали ее.
   Вернувшись в гостиницу, мы узнали, что 11 и 12 декабря в  Серенгети
ожидают высокого гостя. На  это  время  все,  кроме  служащих,  должны
покинуть Национальный парк.
   Погода по-прежнему была отвратительная.  Животных  осталось  совсем
мало. Жившие рядом с гостиницей львы,  к  которым  присоединилась  еще
одна семья, очень далеко уходили на охоту.
   Самым маленьким такие переходы были не под  силу,  и  они  по  двое
суток оставались одни. Вскоре  львицы  и  львята  совсем  исхудали,  и
инспектор стал добывать для них антилоп, чтобы матерям  не  надо  было
покидать детенышей. Ну а те новорожденные, которые  обитают  вдали  от
Серонеры, все ли они выживут в эту непогоду?
   У меня заболели зубы,  ближайший  зубной  врач  был  в  Найроби.  К
счастью, в это время прилетел самолет, и в нем нашлось место для меня.
Мы поднялись в  воздух,  под  нами  было  одно  сплошное  болото  и  в
Танганьике, и в Кении. Наводнение смыло мосты  и  дома,  дороги  стали
непроезжими, реки Тана и Ахти затопили целые  деревни  у  побережья  и
превратили большие районы в озера. Вода все прибывала, и  я  подумала,
как трудно будет Кении и Танганьике оправиться от этого бедствия.
   В Найроби я провела пять дней, потом вылетела обратно,  захватив  с
собой лебедку. Она пригодилась  в  первый  же  день,  когда  мы  опять
поехали к урочищу львят. С нею мы  быстро  выбирались  даже  из  самых
глубоких ям и отваживались проникать в такие места, куда  до  сих  пор
никогда не забирались.
   Уже месяц, как мы поставили машину в урочище,  но  дождь  уничтожал
все следы, и нельзя было определить, приходили туда  львята  или  нет.
Надеясь на лучшее, мы пока оставили машину на месте.
   Проехав по долине пятнадцать километров, мы  не  встретили  никаких
животных, кроме буйволов. Зато здесь развелось множество цеце. Брезент
на машине казался черным от этих мух. Теория,  будто  цеце  преследует
только движущиеся предметы, совсем не верна. Мухи не  покидали  нас  и
тогда, когда машина не двигалась, сколько бы мы ни стояли.
   6 декабря два инспектора заглянули к нам и сообщили, что в связи  с
приездом герцога Эдинбургского Серонера с 8-го по 13-е будет  для  нас
закрыта.  Нам  предложили  на  это  время  остановиться  в  Банаги,  в
восемнадцати километрах  от  Серонеры,  на  самой  границе  парка.  Мы
спросили, а нельзя ли нам все-таки остаться на то время,  пока  герцог
еще не в парке. Но директор не разрешил. И мы уехали в Банаги.
   Пока  не  выстроили  Серонеру,  Банаги  был  "столицей"  Серенгети.
Единственный дом (прежде его занимал старший инспектор) теперь  служил
пристанищем для тех, кто приезжал в парк для исследовательской работы.
Поблизости оборудовали лабораторию имени Михаэля Гржимека, погибшего в
авиационной катастрофе во время переписи животных;  она  должна  стать
центром научных исследований. Оба здания стоят на пригорке над  рекой,
которую перекрывает бетонная дамба. Но по дамбе можно ходить только  в
сухую пору, а в половодье единственным сообщением был  подвешенный  на
деревьях бамбуковый мостик. Этим мостиком мало пользовались, он провис
почти до самой воды, в нем было много дыр, и ступеньки с обеих  сторон
исчезли.
   Жилой дом окаймляла большая терраса, на ней гроздьями от десяти  до
сорока штук лепились гнезда стрижей. Они были сделаны из травы и  пуха
разных птиц. Под вечер стрижи большими стаями  носились  вокруг  дома.
Когда мы зажигали лампы,  они  ударялись  об  окна  и  падали  на  пол
террасы. Поднимая их, чтобы положить  в  гнездо,  я  чувствовала,  как
трепещет маленькое птичье тельце. Погладишь, чтобы успокоить пичугу, и
она, будто в трансе, свешивает голову  и  закрывает  глаза.  А  острые
коготки так крепко обхватывают пальцы, что я с трудом отрываю их.
   Всю первую ночь лил дождь, и река ревела, набираясь силы.  Кажется,
мы вовремя проскочили через дамбу!
   Утром пошли на разведку. Раскисшая земля вокруг дома была испещрена
львиными следами. В километре от Банаги протекает еще одна  река,  она
тоже превратилась в яростный поток,  преграждая  нам  путь  к  границе
Национального парка. Теперь мы совсем отрезаны, остается только писать
письма да слушать радио. Сквозь эфир до нас дошел призыв о  помощи  из
маленькой сомалийской деревушки  недалеко  от  лагеря  Эльсы.  Их  там
совсем затопило...
   Метрах в ста от нашего дома обосновался буйвол. Мы не могли понять,
как он переносит соседство львов,  но  нам  объяснили,  что  он  здесь
старожил.
   13 декабря за рекой прошли машины с герцогом и  его  свитой.  Гостя
сопровождали председатель правления парка, директор и три  инспектора.
В этот день герцог покинул Серенгети. Нам не терпелось получить письма
и отправить свои, мы послали гонца в Серонеру.  Он  одолел  бамбуковый
мостик. Отшагал восемнадцать километров по грязи, перешел вброд вторую
разлившуюся реку и выполнил поручение. С ним  мы  отправили  заказ  на
специальную клетку,  о  которой  прочли  в  книге  "Цирковой  доктор",
написанный Дж. Гендерсоном, главным  ветеринаром  американского  цирка
"Риньлинь Бразерс энд Барнум энд  Бейли".  Такая  клетка  позволяет  с
наименьшим риском оперировать льва. Ее делают из  толстой  проволочной
сетки. При помощи вращающейся ручки можно  катить  стенку  на  роликах
внутрь и  прижимать  льва  к  другой  стенке,  так  что  он  не  может
двинуться. Мы давно списались с доктором Гендерсоном и  теперь  решили
заказать себе такую клетку в Найроби, чтобы быть  во  всеоружии,  если
нам все-таки разрешат сделать операцию Джеспэ.
   К 15 декабря дорогу привели в порядок, можно  было  возвращаться  в
Серонеру.
   Мы сразу же отправились к урочищу  львят  и  встретили  там  кривую
львицу. Она четверть часа спокойно наблюдала за  нами.  Нет,  конечно,
это не Эльса-маленькая, но на всякий случай мы несколько раз окликнули
ее, попробовали поманить миской,  из  которой  Эльса-маленькая  лакала
рыбий жир. Кривая продолжала разглядывать нас, потом ушла  в  урочище.
Странно, что она так долго и пристально нас изучала. Может быть, у нее
в урочище спрятаны львята?
   Меня донимала малярия. Когда мы  вернулись  в  лагерь,  я  легла  в
постель.  Включила  радио  и  под   аккомпанемент   львиного   рыканья
прослушала в отличном исполнении "Кавалера роз". Я очень люблю и ту  и
другую музыку, но никогда еще не слышала их одновременно.
   На следующий день  мы  встретили  зебр,  среди  которых  была  одна
горбатая, на полметра  короче  нормальной  зебры.  Вместе  с  тем  она
каза