лась крепкой и здоровой. Мы часто видели диких животных с зобом  и
иными пороками, но с горбом еще не встречали.
   Должна признаться, что когда я летала  в  Найроби,  то  в  приступе
отчаяния впервые в жизни пошла к гадальщику. Он заверил меня,  что  21
декабря мои звезды переменятся, кончатся все  неудачи  и  мне  безумно
повезет. Конечно, я решила, что найду львят. В решающие дни  я  должна
носить что-нибудь  голубое  -  это  мой  счастливый  цвет.  Я  страшно
стыдилась и ничего не сказала про гадание Джорджу, однако день и  ночь
не расставалась с голубым носовым платком и,  когда  настало  21-е,  с
утра ждала, что же будет. Мы хотели пробиться к урочищу, но  путь  нам
преградило озеро, которое образовалось на месте солонца. Джордж  вошел
в воду. Как будто неглубоко. Он снял ремень вентилятора, мы  двинулись
вперед и почти тотчас увязли. Сбросив верхнюю одежду, я мигом схватила
фотокамеры и выскочила. Второпях я забыла даже про голубой талисман, а
когда оглянулась, то увидела, как мой платочек уплывает прочь, а с ним
и моя вера в прорицателей. Мы до вечера  провозились  с  машиной  и  к
урочищу добрались только на следующий день утром. Мой лендровер  стоял
на месте. Мы осмотрели его, потом проехали по долине еще двадцать пять
километров, но встретили только жирафа и двух гиен. Цеце  зверствовали
вовсю, а дорога была такая скверная, что у нас лопнула задняя  ось.  И
когда мы вечером с грохотом въехали в затопленную грязью Серонеру, нас
встретили возгласами: "Подводная  лодка  идет!"  Так  это  название  и
пристало к машине Джорджа.
   Я легла рано, а уже в пять утра меня разбудили  два  льва,  которые
тявкали около нашей кухни. Я повернулась лицом к входу.  Вдруг  стенка
подалась внутрь под чьим-то напором, несколько оттяжек  оборвалось,  и
вошел здоровенный лев, похожий  на  огромную  пуховку  для  пудры.  Он
остановился в метре от моей  кровати.  Нас  разделял  только  походный
стол. Я закричала. Мои вопли ошарашили льва, он  вышел  и  вернулся  к
своему приятелю. Вместе они пробежали мимо палатки Джорджа, но мы  еще
долго слышали их ворчание. Видимо, им не нравилось, что мы  светим  на
них фонариками. На следующую ночь они опять явились, но теперь я  была
начеку и отгоняла их криками, не дожидаясь, когда кто-нибудь  заглянет
ко мне. Два друга прошествовали между палатками и скрылись в темноте.
   Машину Джорджа пришлось поставить на  ремонт,  так  что  в  урочище
львят мы доехали потом на грузовике. Шофер повел грузовик  обратно,  а
мы пересели в мой лендровер.
   Это было в Сочельник. Дождь лил не переставая,  львят  не  было,  и
вечером мы поехали в лагерь в самом унылом расположении духа. Вдруг по
пути новая неожиданность: река вздувалась на  глазах  и  уже  достигла
глубины двух с половиной метров. Значит, путь  в  Серонеру  отрезан  и
придется ночевать здесь... Досадно, конечно, но,  может  быть,  именно
теперь нам представится случай приманить львят фарами, о  чем  мы  так
давно мечтали. Мы отогнали машину подальше от реки и включили  дальний
свет. Сразу же налетели целые  полчища  комаров  и  других  насекомых.
Аэрозоли у нас  не  было,  и  мы  оказались  беззащитными  перед  этим
нашествием. Я накрыла лицо тряпкой, которой протирала ветровое стекло.
   Дважды мы слышали львиное рыканье и оба  раза  надеялись,  что  это
львята. Но пришла только гиена. Ее очень занимали наши покрышки. Крики
на нее не действовали, но, учуяв наш запах, она обратилась в  бегство.
Лежа на переднем сиденье, я вспоминала, как мы встречали  Рождество  в
прошлом и позапрошлом году. В 1959 году в первый день Рождества  вдруг
явилась Эльса. Это была наша первая встреча после того, как она  стала
матерью, и от радости, что вновь видит нас, Эльса смахнула весь обед с
праздничного стола. В Сочельник 1960 года она и львята смотрели, как я
зажигаю свечи на елке, и Джеспэ  стащил  подарок,  приготовленный  для
Джорджа. В этот день я прочла письмо с распоряжением перевезти львов.
   Сегодня все было совсем иначе... Утром, когда я поздравила  Джорджа
с праздником, он удивленно спросил:
   - Как, разве нынче Рождество?
   Я была рада, что мы провели ночь в машине, а не в лагере, но Джордж
считал, что надо пробиваться в  Серонеру,  пока  за  нами  не  послали
спасательный отряд. Будет лишний расход бензина,  а  его  и  так  мало
осталось.
   За ночь вода спала, и реку мы одолели, но тут же ухнули  в  яму.  Я
так стукалась головой, что увидела звезды - только  не  те  счастливые
звезды, о которых толковал мне прорицатель. Потом меня мутило,  голова
раскалывалась от боли. Я боялась, как бы у  меня  не  было  сотрясения
мозга.
   В лагере бои рассказали нам, что всю ночь кругом бродили  львы.  Об
этом же говорили многочисленные следы.
   Нас ожидала большая рождественская  почта.  Со  всех  концов  света
пришли  подарки.  Наши  заочные  друзья  учли,  в  каких  условиях  мы
работаем, так что кроме приятных вещиц, которые  мы  могли  отвезти  в
Исиоло, было много предметов, полезных в лагерной жизни.
   Позднее мы пошли гулять. Слушали хор ткачиков  с  ярким  оперением,
рассматривали иссиня-зеленого скарабея (навозного жука),  который  шел
задом  наперед,  толкая  задними  лапками  катышек  навоза.   Скарабеи
откладывают яйца в свежий навоз и  делают  из  него  катышки,  которые
потом служат кормом личинкам. Наш жук сделал комок величиной с  мячик.
Он так торопился укатить его, что все время падал.
   Потом мы  увидели  необычное  скопление  светлых  термитов.  Словно
палочки сантиметровой длины, окружили  они  свою  норку  параллельными
рядами. Мы решили, что это оборонительное построение. И  не  ошиблись.
Вскоре показалась колонна злобных бродячих  муравьев.  Термиты  грозно
насторожились, и муравьи,  хотя  были  вдвое  крупнее  их,  отступили.
Отставших  термиты  бомбардировали  липкой  жидкостью.  Она,   видимо,
действовала на дыхательные органы. Пораженные ею, муравьи  подергались
и затихли. Мы внимательно разглядели одного термита  и  нашли  у  него
между  жвалами  нечто  вроде  шприца,  который  разбрызгивал  ядовитое
вещество.
   Вечером мы наблюдали своеобразное  явление,  которое  иногда  можно
увидеть и в полупустынях  Северной  пограничной  провинции.  Когда  на
западе стали угасать лучи заходящего солнца, на востоке  появилось  их
точное отражение, только немного смазанное.
   Мы продолжали целыми днями искать львят и заметили, что мало-помалу
в долину возвращаются животные. Среди них  были  три  львицы  с  пятью
детенышами. Мы встречали их очень часто, и вскоре они совсем  привыкли
к нам. Однажды львицы ушли охотиться на  буйвола,  оставив  львят  так
близко от нашей машины, что  мы,  при  желании,  вполне  могли  бы  их
увезти.
   Львы в мою палатку больше не заходили, но вообще их было в Серонере
предостаточно. Как-то вечером бои показали мне  чету,  которая  сидела
под кустом метрах в семидесяти от лагеря. Они порычали немного,  потом
один встал, подошел к моей палатке и  обнюхал  ее.  Я  прикрикнула  на
него, и он затрусил прочь, но далеко не ушел. Посветив  фонариком,  мы
увидели, как блестят его глаза.
   Я очень люблю львов, однако  в  таких  случаях  предпочитаю,  чтобы
поблизости был Джордж.  К  нему  по  ночам  наведывалась  виверра.  Ее
привлекали крупные мотыльки, которых прозвали "виски". Они  появляются
на закате и облепляют все влажные стаканы и горлышки  бутылок.  У  нас
было не так уж много спиртного, и все же, едва смеркалось,  к  нам  со
всех сторон слетались целые рои этих  мотыльков.  Когда  Джордж  гасил
лампу, виверра приходила за добычей. Мы были рады ей, зато  нас  вовсе
не радовала гиена, которая поначалу таскала только мармелад,  масло  и
печенье, а затем унесла наше самое дорогое лакомство - головку сыра  в
четыре килограмма и  весь  запас  сосисок  и  бекона,  присланных  нам
недавно.
   Сколько Джордж ни гонял ее,  она  продолжала  досаждать  нам,  пока
прайд львов - штук шесть-восемь  -  не  взял  "шефство"  над  лагерем.
Особенно  часто  навещали  нас  две  львицы.  Джордж  светил  на   них
фонариком, покрикивал, а они только моргали,  продолжая  рассматривать
нас с расстояния шести-семи метров. Потом вместе  со  своими  львятами
они лакали из  ведра  грязную  воду,  приготовленную  нами  для  мытья
машины. Напьются и лягут вокруг лендровера у палатки Джорджа. Всю ночь
он слышал их возню.
   Выдалось несколько дней сносной погоды, потом опять хлынули  ливни.
Искать львят стоило только на возвышенных местах, и  мы  решили,  пока
еще все кругом не затопило, тщательно изучать район холмов. Ехать туда
надо было через равнину, держась поближе к скалистым грядам.
   Мы  не  очень-то  надеялись  на  успех.  В  обширной  области,  где
множество скал,  лесов,  урочищ,  речек,  проще  простого  проехать  в
нескольких метрах от крупного зверя и не заметить его. Сколько раз  мы
едва не наезжали  на  буйволов,  которые  валялись  в  грязи,  скрытые
высокой травой. Я с неизменной  тревогой  ждала  исхода  каждой  такой
встречи,  но  великаны  не  меньше  нас  опасались  столкновения.  Они
поспешно  вставали  и  уходили  прочь,  мотая  огромными  головами   и
оглядываясь, чтобы проверить, не преследуем ли мы их.
   Земля совсем раскисла. Животным это не нравилось так же, как и нам.
Мы убедились в этом однажды утром, когда увидели на  дереве  львицу  с
двумя львятами, которые  забрались  повыше  в  поисках  сухого  места.
Только я вознамерилась сфотографировать их, как львята скатились вниз.
Львица прыгнула следом и тут же увела их за собой на другое дерево.  А
подальше нас ожидало совсем забавное зрелище: сердитые  цесарки  гнали
трех шакалов. Стоило шакалам обернуться, как  птицы  набрасывались  на
них и принимались клевать. Поджав  хвосты,  четвероногие  добежали  до
надежного   укрытия   и   немного   погодя   попытались   перейти    в
контрнаступление, но цесарки были так воинственны, что шакалам все  же
пришлось отступить.
   А дождь все лил и лил, и наша "подводная лодка" начала рассыпаться.
Сперва вывалился центральный болт, за ним последовали другие, вышел из
строя тормоз, стартер, глушитель. Но машина продолжала служить верой и
правдой, пока наводнение опять не заперло нас в лагере. Да  и  тут  ей
нашлось применение - она стала спальней.  Моя  палатка  протекала  как
сито, и вообще в машине я чувствовала себя как-то  безопаснее.  Совсем
рядом с нашим лагерем обосновалась семья  с  пятью  львятами.  Однажды
утром мы увидели их около убитой топи в  каких-нибудь  ста  пятидесяти
метрах от нас. В этот день мы ожидали к ужину  директора  гостиницы  с
женой. Я вышла им навстречу и, когда  они  подъехали,  села  к  ним  в
машину. Мы тронулись к лагерю и на том самом месте, где я  только  что
ждала гостей, увидели львиное семейство.





Глава девятнадцатая. ЛАСТОЧКИ

   В нашем "заточении" с нами были ласточки. Чета  красногузых  второй
раз попыталась обосноваться в моей палатке. Порхая у меня над головой,
они прилежно лепили глину на кол. Но тут у них появились  соперники  -
острохвостые ласточки. Они меньше  красногузых,  однако  очень  хороши
собой. У них длинные, тонкие  хвостовые  перья  и  на  голове  красные
пятнышки.  Сперва  острохвостые  осмотрели  автомобиль,  но,  в  конце
концов, предпочли палатку. Целый день обе четы,  взволнованно  щебеча,
летали взад и вперед, затем красногузки исчезли. Поле боя осталось  за
острохвостыми. Я обвязала кол бечевкой, чтобы им было удобнее,  и  они
неустанно трудились, не обращая внимания на стук моей пишущей машинки.
Правда, если я двигалась слишком порывисто  или  кто-нибудь  входил  в
палатку, ласточки улетали. Работу они начинали с рассветом,  в  жаркие
дневные часы делали перерыв,  около  пяти  возвращались  и  продолжали
лепить до темноты. Сооружение свое они укрепляли травинками, окунув их
сначала в грязь. Самочка была  несравненно  прилежнее  самца,  который
частенько садился на оттяжку почистить свои  перышки.  На  двенадцатый
день ладная чашечка была готова.
   А на  следующее  утро  на  растяжках  палатки  разыгралась  брачная
церемония. В перерывах самочка выстилала гнездо перышками и травой.  Я
предложила ей маленькие комочки ваты. Она брала сразу по три, и я едва
поспевала готовить для нее этот отделочный материал.
   Через четыре дня, подняв над входом в гнездо зеркальце,  я  увидела
три светлых яичка  с  рыжими  пятнышками.  Вскоре  самочка  начала  их
высиживать. Она просидела  семнадцать  дней,  лишь  ненадолго  покидая
гнездо в жаркие часы, чтобы поесть. Самец, видимо, в это время  к  ней
не приближался.   Птенцы   вылупились   через   месяц   после   начала
строительства (одиннадцать дней на лепку гнезда,  три  дня  на  кладку
яиц, семнадцать на высиживание). В тот день я нашла одно яйцо на  моей
раскладушке, которая стояла как раз под гнездом. Решив, что оно выпало
случайно, я дождалась, когда ласточки улетели  кормиться,  и  положила
яйцо на место. В зеркальце  я  рассмотрела  двух  крохотных  голеньких
птенцов. Они еще  не  обсохли,  и  большие  клювы  с  желтой  полоской
придавали им жалкий и уродливый вид.
   Но вот родители  вернулись,  и  вскоре  я  опять  увидела  яйцо  на
кровати. Видно, они знали,  что  из  него  уже  не  вылупится  птенец,
поэтому выбросили. Отец и мать поочередно согревали  птенцов,  покидая
их только в  знойный  полдень.  Уже  на  второй  день  птенчики  стали
обрастать  пушком.  С  утра  до  вечера  родители  не   знали   покоя,
удовлетворяя  неуемный  аппетит  своих  отпрысков.   Даже   при   моем
приближении малыши широко открывали свои клювы.
   В гнезде царила  безупречная  чистота.  Как  добивались  этого  его
крохотные обитатели, я не знаю. В первые дни  я  ни  разу  не  видела,
чтобы они садились на край гнезда, а  между  тем  кровать  внизу  была
испещрена пометом.
   Вскоре  после  появления  птенцов  ветер  снова  принялся   трепать
палатку. Гнездо начало отставать от кола, а тут еще  хлынули  дожди  и
затопили  лагерь.  На  следующее  утро  меня  разбудило   возбужденное
щебетание. Самочка металась от палатки к проволочной сетке, за которой
я спала в машине. Я вбежала в палатку и увидела, что один птенец лежит
на моей кровати. Он продрог и тяжело дышал. Я взяла его в руки,  стала
отогревать своим дыханием. Тут я заметила, что передняя стенка  гнезда
отвалилась, а задняя  висит  буквально  на  волоске,  вот-вот  упадет.
Второй птенец еще как-то держался, но первого уже некуда было  класть,
и родителям негде было сесть, чтобы кормить их. Умница ласточка  сразу
догадалась позвать меня на помощь, видя, что  самой  ей  не  под  силу
исправить беду. Я попросила Джорджа подержать и погреть птенца, а сама
принялась липким пластырем чинить  гнездо.  Пожертвовав  наволочку,  я
сделала из нее лямку и притянула гнездо к палатке. Родители  летали  у
меня над головой и следили, что я  делаю.  Не  отпугнет  ли  их  белая
лямка? Нет, едва я закончила работу, как они юркнули в гнездо.
   Теперь ласточки стали на ночь покидать гнездо. Но это уже  не  было
опасно, так как птенцы начали оперяться и хорошо согревали друг друга.
Один из них  рос  особенно  быстро.  Мы  решили,  что  это  самец.  На
шестнадцатый день он  начал  упражняться  в  полетах.  Приземлялся  он
благополучно, а взлететь еще не мог. У него  было  несравненно  больше
желания, чем умения, и родители тревожно метались над ним, пока  я  не
клала смельчака обратно в  гнездо.  Тотчас  все  начиналось  снова.  К
сожалению, птенец и ночью  не  мог  угомониться.  Проснувшись  однажды
утром, я увидела, что родители неподвижно сидят на оттяжке. Я вошла  в
палатку и на кровати обнаружила мертвого малыша.
   Джордж один поехал искать львят,  а  я  осталась  в  лагере,  чтобы
присматривать за вторым птенцом. И очень кстати, потому что как раз  в
этот день пичуга задумала испытать свои крылья. Совсем как  брат,  она
спускалась вниз, будто на парашюте, но вернуться в гнездо не могла,  и
мне пришлось-таки потрудиться. Когда стемнело и  родители  улетели,  я
положила птенчика в  коробку,  выстланную  мягкой  тряпочкой.  Еще  до
рассвета я снова положила его в гнездо, и, когда  родители  вернулись,
он уже ждал их с разинутой пастью. И в этот день я осталась в  лагере.
Родители тоже дежурили, отгоняя сорокопутов, которые накалывают  чужих
птенцов на длинные шипы и поедают их.  Маленькая  ласточка  могла  уже
летать метров на сто, но на земле все еще оказывалась  беспомощной.  В
лагере было много воробьев, которых она боялась. Чтобы отвлечь  их,  я
насыпала в  сторонке  кукурузы  и  семян.  Воробьи,  конечно,  были  в
восторге. К ним вскоре присоединилось  семейство  мышей.  Толкая  друг
друга, они все вместе уписывали угощение. Просто идиллия... Зато жизнь
ласточек-родителей  была  далеко  не   идиллической.   Меня   поражала
беспомощность их птенца. Джордж сказал, что видел гнездо  острохвостых
ласточек в глинистом береговом обрыве. Я не  могла  представить  себе,
как они спасают своих птенцов, когда те, вылетев из гнезда, попадают в
реку.
   На другой день ласточки, как обычно,  прилетели  к  гнезду,  но  не
стали кормить малютку, а попробовали убедить ее лететь с ними. Наконец
она расхрабрилась и взяла курс на макушку акации.  А  затем  принялась
порхать с дерева на дерево, как ни трудно ей было сохранять равновесие
с такими коротенькими крылышками и хвостиком. Родители летели следом и
подкармливали ее. Под вечер они всполошились  и  попробовали  заманить
пичугу обратно в гнездо. Даже трясли ветку, на которой сидел  птенчик,
но он только крепче цеплялся за нее. Когда стемнело, родители улетели.
Я не знала, что делать, чем дотянуться до макушки дерева.
   Весь вечер мы с Джорджем то и  дело  выходили  проведать  маленькую
ласточку. Она сидела все на той же ветке. Ночи  были  холодные,  и  мы
боялись, что пичуга погибнет или попадет в зубы  ночному  хищнику.  Но
утром мы увидели ее на месте, она как будто хорошо перенесла  ночевку.
Появились родители. Весь день они провели с дочерью, кормили ее, а она
отважно перелетала с дерева на дерево.  Все-таки  родители  продолжали
беспокоиться. Они без конца влетали ко мне  в  палатку,  словно  прося
помочь поймать птенца и посадить обратно в гнездо...
   Пять ночей прошло благополучно. С каждым  днем  маленькая  ласточка
летала все дальше в сопровождении родителей. Интересно, что заставляет
ее проводить ночи  в  одиночестве,  несмотря  на  холод  и  опасности?
Конечно, она не могла  знать,  где  ночуют  ее  родители.  И  вряд  ли
понимала, что гнездо находится в палатке,  а  коробка,  в  которой  ей
довелось  ночевать,  лежит  в  автомашине.  Возможно,   унаследованный
инстинкт заставлял пичугу  избегать  искусственной  среды  и  отдавать
предпочтение дереву, где по-настоящему следовало быть ее гнезду.
   На шестое  утро  маленькая  ласточка  сидела  взъерошенная,  втянув
голову в плечи. Она дрожала всем тельцем и, когда появились  с  кормом
родители, не открыла ни глаз, ни клюва. Я  надеялась,  что  солнце  ее
отогреет,  и  не  стала  ничего  предпринимать.  Но  вскоре   родители
прилетели в палатку и тревожно закружились у меня над головой. Я вышла
и увидела птенца на том же месте. Джордж принес лестницу, мне с трудом
удалось  снять  пичугу  с  ветки.  У  нее  не  было  никаких  наружных
повреждений, но она непрестанно  дрожала  и  продолжала  жмуриться.  Я
отнесла ее в гнездо, надеясь,  что  родители  накормят  дочь,  но  они
сидели на оттяжках и к гнезду не подлетали. Может быть, меня боятся? Я
ушла. А когда  вернулась,  малютка  барахталась  на  моей  кровати.  Я
положила ее на место и заметила  в  гнезде  сгусточек  крови.  Похоже,
птичка заболела  воспалением  легких...  Когда  она  снова  выпала  из
гнезда, я взяла ее и стала  согревать  своим  дыханием.  Но  все  было
напрасно, маленькая ласточка умерла у меня на ладони. Я опустила ее на
кровать.
   И тут случилось нечто  странное.  Откуда-то  прилетели  красногузые
ласточки, ко