хотя  и
доступное пороку, как происшедшее от одной и той же сущности! Итак, если  бы
они сказали, что Ты, каков Ты есть, т.е. Сущность Твоя, Тебя выражающая,  не
может стать хуже, то все их утверждения лживы и отвратительны; если  же  они
скажут, что может,  то  это  ложь,  от  которой  с  первого  же  слова  надо
отвратиться.  Этих  доказательств  достаточно  против  них,  кого   всячески
следовало изблевать, освободив  от  их  гнета  свое  сердце:  они  не  могли
вывернуться из этого  противоречия  без  страшного  кощунства  сердечного  и
словесного, заключавшегося в подобных мыслях и словах о Тебе.


III.

     4. Хотя я  и  утверждал,  что  Ты  непорочен,  постоянен  и  совершенно
неизменяем, и твердо верил в это, Бог наш, истинный Бог, Который  создал  не
только души наши, но и тела, не одни души наши и тела, но все  и  всех,  для
меня, однако, не была еще ясна и распутана причина зла. Я видел только, что,
какова бы она ни была, ее надо разыскивать так, чтобы  не  быть  вынужденным
признать Бога, не знающего измены, изменяющимся; не стать  самому  тем,  что
искал. Итак, я спокойно занялся своими поисками, уверенный в  том,  что  нет
правды в их словах. Я всей душой удалялся от них,  видя,  что,  ища,  откуда
зло, они сами  преисполнены  злобности  и  поэтому  думают,  что  скорее  Ты
претерпишь злое, чем они совершат зло.
     5. Я старался понять слышанное мною, а именно, что  воля,  свободная  в
своем  решении,  является  причиной  того,  что  мы  творим  зло  и   терпим
справедливый суд Твой, - и не в  силах  был  со  всей  ясностью  понять  эту
причину. Стараясь извлечь из бездны свой разум, я погружался  в  нее  опять;
часто старался - и погружался опять и опять. Меня поднимало к  свету  Твоему
то, что я также знал, что у меня есть воля, как знал, что я  живу.  Когда  я
чего-нибудь, хотел или не хотел, то я твердо знал, что не кто-то  другой,  а
именно я хочу или не хочу, и я  уже  вот-вот  постигал,  где  причина  моего
греха.  Я  видел,  однако,  в  поступках,  совершаемых  мною  против   воли,
проявление скорее страдательного, чем действенного начала, и  считал  их  не
виной, а наказанием, по справедливости  меня  поражающим:  представляя  Тебя
справедливым, я быстро это признал. И, однако,  я  начинал  опять  говорить:
"Кто создал меня? Разве не Бог мой, Который не только  добр,  но  есть  само
Добро? Откуда же у меня это желание плохого и нежелание хорошего? Чтобы была
причина меня по справедливости наказывать? Кто вложил в меня, кто привил  ко
мне этот горький побег, когда я целиком исшел от сладчайщего Господа  моего?
Если виновник этому дьявол, то откуда сам дьявол?  Если  же  и  сам  он,  по
извращенной воле своей, из доброго ангела превратился в дьявола, то откуда в
нем эта злая воля, сделавшая его  дьяволом,  когда  он,  ангел  совершенный,
создан был благим  Создателем?"  И  я  опять  задыхался  под  тяжестый  этих
размышлений, не спускаясь, однако, до адской бездны того заблуждения,  когда
никто не исповедуется Тебе, считая, что скорее Ты  можешь  стать  хуже,  чем
человек совершить худое.


IV.

     6. Так старался я дойти и до остального, подобно тому, как уже дошел до
того, что неухудшающееся лучше, чем ухудшающееся; поэтому я  и  исповедовал,
что Ты, Кем бы Ты ни был, не можешь стать хуже.  Никогда  ни  одна  душа  не
могла и не сможет представить себе нечто, что было бы  лучше  Тебя,  Который
есть вьющее и совершенное Добро. И так как по всей справедливости и с полной
уверенностью  надо  предпочесть,  как  я  уже  предпочитал,   неухудшающееся
ухудшающемуся, и обратить внимание, откуда зло, т.  е.  источник  ухудшения,
которому никоим образом не может подвергнуться  сущность  Твоя;  да,  никоим
образом не может стать хуже Господь наш: ни  по  какой  воле,  ни  по  какой
необходимости, ни по какому непредвиденному случаю, ибо Он есть Бог,  и  то,
чего Он для Себя хочет, есть добро, и Сам Он есть Добро; стать же хуже  -  в
этом нет добра. Тебя нельзя принудить к чему-нибудь против  воли,  ибо  воля
Твоя не больше Твоего могущества. Она была бы больше, если  бы  Ты  Сам  был
больше Самого Себя, но  воля  и  могущество  Бога  -  это  Сам  Бог.  И  что
непредвиденного может быть для Тебя,  Который  знает  все?  Каждое  создание
существует только потому, что Ты знаешь его. И зачем много говорить  о  том,
что Божественная, сущность не может стать хуже? если бы могла, то Бог не был
бы Богом.


V.

     7. И я искал, откуда зло, но  искал  плохо  и  не  видел  зла  в  самых
розысках моих. Я мысленно представил себе все созданное: и то, что мы  можем
видеть,  -  например,  землю,  море,  воздух,  светила,  деревья,   смертные
существа, - и для нас незримое, например, твердь вышнего неба, всех  ангелов
и всех духов. Даже их, словно они были телесны, разместило то  тут,  то  там
воображение мое. Я образовал из созданного Тобой нечто  огромное  и  единое,
украшенное существами разных родов: были тут и подлинные телесные существа и
вымышленные мною в качестве духовных.

     Это "нечто" я представил себе огромным -  не  в  меру  настоящей  своей
величины, мне  непостижимой  -  но  таким,  как  мне  хотелось,  и  отовсюду
ограниченным. Ты же,  Господи,  со  всех  сторон  окружал  и  проникал  его,
оставаясь во всех отношениях бесконечным.  Если  бы,  например,  всюду  было
море, и во все стороны простиралось в неизмеримость одно бесконечное море, а
в нем находилась бы губка любой величины, но конечной, то  в  губку  эту  со
всех сторон проникало бы, наполняя ее, неизмеримое море.
     Так, думал я, и Твое конечное  творение  полно  Тобой,  Бесконечным,  и
говорил: "Вот Бог и вот то, что  сотворил  Бог;  добр  Бог  и  далеко-далеко
превосходит создание Свое; Добрый, Он сотворил доброе и вот каким-то образом
окружает и наполняет его. Где же зло и откуда и как вползло оно сюда? В  чем
его корень  и  его  семя?  Или  его  вообще  нет?  Почему  же  мы  боимся  и
остерегаемся того, чего нет? А если боимся впустую, то, конечно, самый страх
есть зло, ибо он напрасно гонит  нас  и  терзает  наше  сердце,  -  зло  тем
большее, что бояться нечего, а мы все-таки боимся. А следовательно, или есть
зло, которого мы боимся, или же самый страх есть зло.
     Откуда это, если все  это  создал  Бог,  Добрый  -  доброе.  Большее  и
высочайшее Добро создало добро меньшее, но и Творец и тварь - добры.  Откуда
же зло? Не злой ли была та материя, из которой Он творил? Он придал ей форму
и упорядочил ее, нб оставил в ней что-то, что не превратил в доброе?  Почему
это? Или Он был бессилен превратить и изменить ее всю целиком так, чтобы  не
осталось ничего злого. Он, Всесильный? И, наконец, зачем захотел Он  творить
из нее, а не просто уничтожил ее силой этого же  самого  всемогущества?  Или
она могла существовать и против Его воли?  А  если  она  была  вечна,  зачем
позволил Он ей пребывать в таком состоянии бесконечное число времен и только
потом угодно Ему стало что-то из  нее  создать?  А  если  вдруг  захотел  Он
действовать, не лучще ли было Ему, Всемогущему, действовать тах,  чтобы  она
исчезла, и остался бы Он один, цельная Истина, высшее и бесконечное Добро? А
если нехорошо Ему, доброму, изготовить и утвердить нечто недоброе, то почему
бы, уничтожив и сведя в ничто материю злую, не  создал  Он  Сам  доброй,  из
которой и сотворил бы  все?  Он  не  может  быть  всемогущ,  если  не  может
утвердить ничего доброго, без помощи материи, не Им утвержденной".
     Такие мысли думал и передумывал я в несчастном  сердце  своем,  которое
тяготил и грыз страх смерти и, сознание,  что  истина  не  найдена;  стойко,
однако, держалась у меняв  сердце  церковная,  православная  вера  в  Христа
Твоего, "Господа и Спасителя нашего", во многом, правда,  еще  неясная,  без
опоры в догматах, но она не покидала души, со  дня  на  день  все  больше  и
больше ее проникая.


VI.

     8. Я отбросил уже лживые предсказания и нечестивые бредни  математиков.
Да исповедует душа моя  из  самых  глубин  своих  Твое  милосердие  ко  мне.
Господи! Ты, один Ты, ибо кто другой может вернуть  нас  из  смерти  всякого
заблуждения, как не  Жизнь,  Которая  не  знает  смерти;  Мудрость,  Которая
освещает темные души. Сама не. нуждаясь ни в каком свете, и  правит  всем  в
мире вплоть до облетающих листьев. Ты позаботился послать человека,  который
излечил бы упрямство, с каким спорил я с Виндицианом, стариком острого  ума,
и Небридием, юношей чудесной души. Первый настойчиво утверждал, второй часто
повторял, с некоторым колебанием правда, что науки предсказывать будущее  не
существует,  человеческие  же  догадки  часто  приобретают   силу   оракула:
предсказатели не знают того, что произойдет, но, говоря о многом, натыкаются
на то, что действительно произойдет. И вот Ты послал  мне  друга,  любившего
совещаться с астрологами; был он не слишком осведомлен в  их  писаниях,  но,
как я и сказал, из любопытства с ними совещался. Знал он, по его словам,  от
отца и один факт, но только не подозревал, каким  оружием  для  опровержения
этой прославленной науки является этот факт.
     Человек этот звался Фирмином, был хорошо образован и владел  изысканной
речью. Однажды он стал советоваться со мной,  как  с  человеком  близким,  о
некоторых своих делах, одушевлявших его горделивыми  мирскими  надеждами,  и
спросил, как я думаю по поводу так называемых "его созвездий".
     Я начинал уже склоняться к мыслям Небридия и не отказался
     высказать ему и свои догадки, и то,  что  приходит  в  голову  человеку
колеблющемуся. Я добавил, что почти убедился  в  смехотворной  пустоте  этих
предсказаний.
     Тогда он мне рассказал, как интересовался подобными книгами его отец; у
него был друг, одновременно с ним  погруженный  в  эти  занятия,  Одинаковое
рвение и совместные занятия такими  пустяками  еще  раздували  их  пыл;  они
замечали время, когда разрешались от бремени  домашние  животные  (если  это
случалось дома), и  соответственное  этому  времени  положение  светил:  так
набирались они опыта в своей мнимой науке.
     Фирмин рассказывал, со слов отца, что когда его мать была им беременна,
то случилась в тягости и какая-то служанка отцова друга. Обстоятельство  это
не могло укрыться от хозяина, который стремился точнейшим образом знать даже
время, когда щенились его собаки. И вот, когда отец Фирмина  очень  точно  и
внимательно высчитывал для своей жены дни, часы  и  малейшие  доли  часа,  а
приятель его занимался тем же для своей служанки,  случилось  так,  что  обе
женщины  родили  одновременно;  оба  были  вынуждены  составить  до  мелочей
одинаковый гороскоп - один для сына, другой для раба. Когда  начались  роды,
оба стали замечать, что делается дома у каждого, и определили людей,
     которых бы посылали одного за  другим,  чтобы  каждому  сразу  же  было
сообщено о рождении ребенка. Так как у себя дома были они владыками,  то  им
ничего не стоило обеспечить непрерывную доставку сведений. И вот посланцы из
обоих домов, рассказывал он, встретились на равном расстоянии  от  одного  и
другого дома; пришлось отметить, что и  положение  звезд  и  время  рождения
совпадают. И  тем  не  менее  Фирмин,  сын  видных  родителей,  стремительно
двигался по широкому пути этого мира: богатство его увеличивалось,  а  почет
возрастал; раб же нес обычное рабское иго, не ставшее ничуть легче, и служил
своим господам, как рассказывал мне сам Фирмин, его знавший.
     9. Когда я  выслушал  этот  достоверный  рассказ  -  Фирмии  заслуживал
доверия, - то все мое сопротивление рухнуло;  прежде  всего  я  попытался  в
самом Фирмине уничтожить его любопытство. Я сказал ему, что  наблюдения  над
"его звездами" позволили бы мне изречь правду, если  бы  в  этих  звездах  я
увидел его  родителей,  занимающих  первое  место  в  своем  кругу,  знатную
провинциальную  семью,  происхождение  от  свободных   предков,   прекрасное
воспитание. Если бы тот раб советовался со мной, ссылаясь на те же звезды, -
он ведь родился под одинаковыми с Фирмином, - то, чтобы сказать ему  правду,
мне опять-таки надо было увидеть в них семью, пребывающую в полном унижении,
рабское состояние и, вообще, жизнь, совершенно отличную от первой и очень от
нее далекую. А из этого следовало, что я, наблюдая одно  и  то  же,  должен,
чтобы сказать правду, говорить разное (если бы я говорил одно и то же, я  бы
солгал). Отсюда совершенно точный вывод: правду говорят  по  звездам  не  на
основании научных данных, а случайно, и лгут не по  невежеству  в  науке,  а
потому, что случайно обманулись.
     10. С этого открылся ход мыслям, которые я жевал и пережевывал: я хотел
вот-вот напасть на  сумасбродов,  живущих  этим  заработком,  осмеять  их  и
опровергнуть, но боялся, что, возражая мне, они скажут, что или Фирмин  мне,
или отец ему сказали неправду.  Поэтому  я  стал  внимательно  наблюдать  за
близнецами, которые в большинстве случаев появляются на свет один за  другим
через такой короткий промежуток времени, что, как  бы  ни  было  велико,  по
настояниям математиков, его значение, но наблюсти  его  человеческим  глазом
невозможно,  а  тем  более  отметить  в  записи,  которую  должен  поглядеть
математик, чтобы его предсказание было правдиво. Правдивым оно и  не  будет,
потому что, глядя на ту же самую запись, он должен был бы  сказать  Исаву  и
Иакову одно и то же, а  ведь  судьба  обоих  была  вовсе  неодинаковой.  Он,
следовательно, сказал бы неправду, а если бы сказал правду,  то  должен  был
сказать не одно и то же, хотя и глядел в одну в ту же запись: значит, правду
он сказал бы, руководясь не наукой, а случайно.
     Ты же, Господи, правящий миром по всей справедливости, тайно внушаешь -
спрашивающие и отвечающие об этом и  не  подозревают  -  дать  спрашивающему
такой ответ, какой надлежит ему услышать  по  тайным  заслугам  его  души  -
ответ, идущий из глубины праведного суда Твоего. Пусть  же  не  отвечает  на
него человек: "что это?", "как это?"; пусть не отвечает, пусть не  отвечает:
он только человек.


VII.

     11. Так освободил Ты меня, Помощник мой, от этих пут,  но  я  продолжал
искать, откуда зло, и выхода не было. Ты  же  не  позволял  волнению  мыслей
унести меня прочь от моей веры: Ты существуешь, и сущность Твоя неизменяема.
Ты печешься о людях и судишь их, и в Христе, Сыне Твоем,  Господе  нашем,  а
также в Священном Писании, которое Церковь Твоя незыблемо утверждает. Ты дал
путь к спасению и будущей жизни. Эта вера окрепла и непоколебимо жила в душе
моей, и все же, не зная покоя, спрашивал я себя, откуда зло. Боже  мой!  Как
мучилось родовыми схватками сердце мое, как оно стонало! И к нему  приклонил
Ты ухо Свое, но я об этом не знал. Упорно искал я  в  молчании,  но  громкие
вопли поднимались к Тебе, Милосердному, - безмолвные душевные терзания  мои.
Ты знал, что я терплю, люди - нег. Как мало язык мой доводил об этом до ушей
самых близких друзей моих! Разве тревога  души  моей,  передать  которую  не
хватило бы мне ни времени, ни слов, была им слышна? Все обращалось  к  слуху
Твоему: "я кричал от терзания сердца моего, перед Тобой желание мое, и света
очей моих не было у меня" . Ибо он был внутри, а я жил вовне; свет этот не в
пространстве. А я обращал внимание  только  на  то,  что  занимает  место  в
пространстве. и не  находил  там  места  для  отдыха;  мир  вещественный  не
принимал меня так, чтобы я мог сказать: "довольно, хорошо",  и  не  отпускал
вернуться туда, где мне "довольно" было бы и "хорошо". Я  стоял  выше  этого
мира и ниже Тебя, и Ты, Господи,  истинная  Радость,  мне,  Тебе  покорному,
покорил бы всю тварь, стоящую ниже меня. Таково было истинное соотношение, и
тут по середине пролегал путь к спасению: оставаться "по образу  Твоему"  и,
служа Тебе, господствовать над телом.
     Когда же я горделиво восставал  на  Тебя  и  шел  против  Хозяина  "под
толстым щитом своим", тогда этот низший мир вздымался выше меня  и  на  меня
наваливался: не было пощады и не  было  передышки.  Сбившейся  вместе  кучей
вставало со всех  сторон  перед  моими  глазами  тварное;  а  перед  мыслью,
преграждая дорогу назад, - его подобия; мне  будто  говорили:  "куда  идешь,
недостойный и грязный?" И все  это  росло  из  моей  раны,  ибо  "смирил  Ты
гордого, как раненого": надменность моя отделила меня от Тебя,  и  на  лице,
слишком надутом, закрылись глаза.


VIII.

     12. Ты же, Господи, "пребываешь вовек", но "не вовек гневаешься на нас,
ибо пожалел Ты  прах  и  пепел  и  угодно  было  в  очах  Твоих  преобразить
безобразие мое. Ты колол сердце мое  стрекалом  Своим,  чтобы  не  было  мне
покоя, пока не уверюсь в  Тебе  внутренним  зрением.  Опадала  надутость  от
тайного врачевания Твоего, и расстроенное, помутившееся зрение души моей  со
дня на день восстанавливалось от едкой мази целительных страданий.

IX.

     13. И прежде всего,  Ты  пожелал  показать  мне,  как  "Ты  противишься
гордым, смиренным же даешь благодать", и как Ты милосерд,  явив  людям  путь
смирения, ибо "Слово стало плотью и обитало среди людей".  Ты  доставил  мне
через  одного  человека,  надутого  чудовищной  гордостью,  некоторые  книги
платоников, переведенные с греческого на латинский.
     Я прочитал там не  в  тех  же,  правда,  словах,  но  то  же  самое  со
множеством разнообразных доказательств, убеждающих в том же самом, а именно:
"Вначале было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог. Оно было вначале у
Бога. Все через Него начало быть и без Него ничто не начало быть, что начало
быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме  светит,
и тьма не объяла его". Человеческая же душа, хотя и свидетельствует о свете,
но сама не есть свет; Слово, Бог, - вот "истинный Свет, просвещающий всякого
человека, приходящего в этот мир", и был Он "в этом мире, и мир Им создан, и
мир Его не познал". Того же, что Он пришел в Свое  имение,  и  Свои  Его  не
приняли, а тем, кто Его принял, верующим во Имя Его, дал власть быть "чадами
Божиими" - этого я там не прочел.
     14. Также прочел я там, что Слово, Бог, родилось "не от  плоти,  не  от
крови, не от хотения мужа, не от хотения плоти", а от Бога,  но  что  "Слово
стало плотью и обитало с нами" - этого я там не прочел.
     Я выискал, что в этих книгах на всякие лады и по-разному  сказано,  что
Сын, обладая свойствами Отца,  не  полагал  Себя  самозванцем,  считая  Себя
равным Богу; Он ведь по природе Своей и есть Бог. Но что Он "уничижил  Себя,
приняв образ раба, уподобившись людям и став со  виду  как  человек;  смирил
Себя, быв послушным даже до  смерти  и  смерти  крестной,  -  посему  Бог  и
превознес Его и дал Ему Имя выше всякого имени,  дабы  перед  Именем  Иисуса
преклонило колена все, что на земле, на небе и в преисподней, и всякий  язык
исповедал, что Господь Иисус пребывает в славе Отца" - этого в  этих  книгах
нет.
     Что раньше всех времен и  над  всеми  временами  неизменяемо  пребывает
Единородный Сын Твой, извечный, как и Ты, и что "от  полноты  Его"  приемлют
души блаженство, и причастием мудрости, в  Нем  пребывающей,  обновляются  и
умудряются -  это-там  есть,  но  что  "в  определенное  время  умер  Он  за
нечестивых, и Ты Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас" -  этого
там нет. "Ты утаил это от мудрых  и  разумных  и  открыл  младенцам",  чтобы
пришли к Нему "труждающиеся и обремененные" и Он успокоил бы их, потому  что
"кроток и смирен сердцем" и "направляет кротких  по  пути  справедливости  и
научает покорных путям Своим", видя смирение наше и труд наш и "отпуская все
грехи наши". Они же, подняршись на котурны будто бы более высокой науки,  не
слышат говорящего: "научитесь от Меня, ибо Я  кроток  и  смирен  сердцем,  и
найдете покой душам вашим". Хотя они и знают Бога, но "не  прославляют  Его,
как  Бога,  и  не  благодарят  Его;  суетны  помышления  их   и   омрачилось
несмысленное сердце их; называя себя мудрыми, ок