го сердца и доброй совести  и  нелицемерной  веры".  Наш
Учитель знал, к каким двум заповедям возвести весь закон  и  пророков.  Я  с
жаром исповедую их. Боже мой,  свет  очей  моих  в  темноте.  Чем  же  тогда
помешает мне  то,  что  эти  слова  можно  понимать  по-разному?  Истина  их
несомненна. Чем, говорю я, помешает мне, если я иначе пойму  писавшего,  чем
поймет другой? Все мы, читающие, конечно силимся  усвоить  и  уследить,  что
хотел  сказать  тот,  кого  мы  читаем.  Веря  в  его  правдивость,  мы   не
осмеливаемся думать, что он говорил заведомую ложь. И если каждый  старается
понять в Священном Писании мысли самого писавшего, то что плохого,  если  он
увидит в них то, что Ты, Свет  всех  правдивых  умов,  показываешь  ему  как
истину? Пусть даже тот, кого он читает, имел в виду иное. И он ведь понимал,
в чем истина, хотя и понимал по-другому.

XIX.

     28. Истинно, Господи, что Ты создал небо и землю. Истинно,  что  Начало
есть Мудрость Твоя, которой "Ты сотворил все". Истинно  также,  что  в  этом
видимом мире есть две больших части: небо и земля; этим кратким обозначением
охватываются  все  созданные  существа.  Истинно,   что   все   изменяющееся
подсказывает нам мысль о  чем-то  бесформенном,  что  может  принять  форму,
изменяться  и  становиться  разным.  Истинно,  что  не  подвластно   времени
настолько слившееся с неизменяемой формой, что и будучи  изменчиво,  оно  не
изменяется. Истинно, что для бесформенного, которое почти "ничто", не  может
быть смены времен. Истинно,  что  вещество,  из  которого  какой-то  предмет
делается, может в переносном смысле получить название по предмету,  из  него
сделанному; поэтому и можно было назвать "небом в землей" любую бесформенную
материю, из которой созданы небо и земля. Истинно, что из  всего  принявшего
форму ближе всего к бесформенному земля и бездна.  Истинно,  что  не  только
сотворенное и приобретшее форму, но все, что могло быть  сотворено  и  могло
принять форму, создал Ты, "от Которого все". Истинно,  что  все,  получившее
форму из бесформенного, было сначала бесформенным, а затем приобрело форму.

XX.

     29. Из всех истин, в которых не сомневаются те, чьему внутреннему глазу
Ты дал это видеть и кто непоколебимо верит, что Моисей, слуга Твой,  говорил
"в духе истины", - из всех этих истин один выбирает себе слова "в начале Бог
создал небо и землю" и толкует их так: "Словом Своим, извечным, как Он  Сам,
Бог создал мир умопостигаемый и мир чувственный, т.е. духовный и  телесный".
Другой, говоря "в начале Бог создал  небо  и  землю",  понимает  это  иначе:
"Словом Своим, извечным,  как  и  Он  Сам,  Бог  создал  всю  громаду  этого
телесного мира со всем, что мы на нем видим  и  знаем";  третий,  говоря  "в
начале Бог создал небо и землю", понимает  это  еще  иначе:  "словом  Своим,
извечным, как и Он Сам, Бог создал бесформенную материю для мира духовного и
телесного". Четвертый, говоря "в начале Бог создал небо и  землю",  понимает
еще иначе: "словом Своим, извечным, как и Он Сам,  Бог  создал  бесформенную
материю для мира телесного, где еще в смешении находились и  небо  и  земля,
которые теперь, как мы видим, получили в громаде этого  мира  свое  место  и
свою форму". Пятый, говоря "в начале Бог создал небо и землю", понимает  это
так:  "в  самом  начале  Своего  дела  Бог  создал   бесформенную   материю,
содержавшую небо и землю в смешении; получив форму они выдвинулись из нее  и
появились со всем, что на них".

XXI.

     30. То же самое относится и к пониманию следующих слов: "земля же  была
невидима и неустроена, и тьма была над бездной". Из всех  верных  толкований
один  выбирает  себе  такое:  "то  телесное,  что  создал  Бог,   было   еще
бесформенной материей для существ телесных, беспорядочной и не  освещенной".
Другой: "земля же была невидима и неустроена, и тьма была над бездной" - это
значит: все, что называется небом и землей, было еще бесформенной  и  темной
материей, из которой и созданы наше небо и наша земля со всем,  что  на  них
познается телесными чувствами". Третий: "земля была невидима и неустроена, и
тьма была над бездной", это значит: все, что было названо  небом  и  землей,
было еще бесформенной и темной материей, из которой возникли  умопостигаемое
небо - в другом месте оно называется "небом  небес"  -  и  земля,  т.е.  все
телесное, включая сюда и это наше земное небо; иначе говоря, имеется в  виду
материя, из которой возник весь видимый и  невидимый  мир.  Еще  толкование:
"земля была невидима и неустроена, и тьма была  над  ней".  Писание  назвало
именем неба и земли вовсе не эту бесформенную материю; "землей  невидимой  и
неустроенной  и  темной  бездной"   именует   оно   то   бесформенное,   уже
существовавшее, из чего, как сказано в Писании раньше,  бог  создал  небо  и
землю, т. е. миры духовный и телесный. Есть и другое толкование: "земля была
невидима и неустроена, и тьма была над  бездной",  т.е.  нечто  бесформенное
было уже материей, из которой Бог, как сказано раньше в Писании, создал небо
и землю, т.е. всю телесную мировую массу, разделенную на две огромные части,
верхнюю и нижнюю, со всем, что на них создано, известно и привычно.

XXII.

     31. На два последних мнения кто-нибудь попытался бы, пожалуй, возразить
так: "если вы не желаете называть эту бесформенную материю "небом и землей",
то, значит, было нечто, чего Бог не создал, чтобы из этого  создать  небо  и
землю. Писание ведь не рассказывает о создании Богом  этой  материи,  но  мы
можем думать, что когда сказано, было: "в начале Бог, роздал небо и  землю",
то словами "небо и земля"  или  одним  словом  "земля"  именно  она  и  была
обозначена, и хотя в словах следующих "земля  была  невидима  и  неустроена"
Писанию и было угодно назвать так бесформенную материю,  но  под  ней  можно
понимать только ту, которую создал Бог; о ней и написано выше: "создал  небо
и землю". Защитники тех двух мнений, которые я привел последними,  или  либо
одного, либо другого, услышав это, ответят так: "мы  не  отрицаем,  что  эта
бесформенная материя создана Богом, Богом, от Которого "все  очень  хорошо",
но скажем, что значительно лучше созданное в определенной форме, и  признаем
менее хорошим, хотя и хорошим, то, в чем только заложена способность принять
определенную форму. Писание не упомянуло, что Бог  создал  эту  бесформенную
материю, как не упомянуло и многого другого, например, херувимов,  серафимов
и  всех  тех,  кого  раздельно  называет  апостол:  "престолы,   господства,
начальства, власти": они все, несомненно, созданы Богом. Если слова  "создал
небо и землю" охватывают  все  созданное,  то  что  сказать  о  водах,  "над
которыми носился Дух Божий"? Если же под словом "земля" разумеются  и  воды,
то как принять название "земля" для бесформенной материи,  когда  мы  видим,
как прекрасны воды? А если это принять, то  почему  написано,  что  из  этой
самой бесформенной материи создана твердь и  названа  небом,  но  ничего  не
написано о создании вод? Они ведь не бесформенны и не скрыты  от  взора;  мы
видим, как прекрасны они в своем течении. Если же получили они эту  красоту,
когда Бог сказал: "да  соберется  вода,  которая  под  твердью",  и  в  этом
собирании они и обрели форму, то  что  ответить  о  водах,  находящихся  над
твердью? бесформенные, они не заслужили бы столь почетного места,  но  какое
слово дало им форму, об этом не написано.
     Поэтому, если Бытие и молчит о некоторых творениях Божиих  (а  то,  что
они сотворены Богом, не станет оспаривать ни правая вера, ни твердый разум),
то ни одно здравое учение не осмелится сказать, что эти  воды  извечны,  как
Бог, на том основании, что они упомянуты в книге  Бытия,  но  мы  не  найдем
указания, когда они сотворены. Почему же эту бесформенную  материю,  которую
Писание называет "землей невидимой и неустроенной  и  мрачной  бездной",  не
считать нам, как тому учит истина, созданной Богом из "ничего", и поэтому не
извечной, как Он, хотя в этом рассказе и пропущено сообщение  о  времени  ее
сотворения?"

XXII.

     32. Выслушав эти возражения и вдумавшись в них, насколько хватает  моих
слабых сил (в этой слабости я  исповедуюсь  Тебе,  Господи,  хотя  Ты  ее  и
знаешь), я вижу следующее: так как  некоторые  вести  сообщаются  правдивыми
вестниками с помощью символов, то тут могут возникнуть разногласия  двоякого
характера:  во-первых,  относительно  истины  рассказа;  во-вторых,   бывает
разногласие о том, что хотел сообщить сам вестник. Одно - доискиваться,  что
истинно в рассказе о сотворении мира, и другое - какого понимания этих слову
слушателей и читателей хотел Моисей, этот замечательный слуга веры Твоей.
     Что касается сомнений первого рода, то прочь от меня все, кто принимает
ложь за истинное знание. Что касается сомнений второго  рода,  то  прочь  от
меня все, кто думает, что Моисей говорил ложь. Я хочу быть в Тебе,  Господи,
вместе с теми, кто питается истиной Твоей в полноте любви, и вместе  с  ними
радоваться в Тебе. Да приступим вместе к словам книги Твоей и будем искать в
них намерение Твое через намерение слуги Твоего, перу  которого  поручил  Ты
сообщить эти слова.

XXIV.

     33. Но кто же из нас обнаружит  именно  это  намерение  среди  стольких
истин, допускающих, однако, разное толкование? Кто с такой  же  уверенностью
скажет: "Вот что думал Моисей, и он хочет, чтобы в  таком  смысле  и  поняли
этот рассказ...", с какой уверенностью говорит, "рассказ этот  правдив,  все
равно, так ли думал Моисей или иначе?"
     Вот, Господи, "я раб Твой"; я принес Тебе в жертву эту исповедь  мою  и
прошу по милосердию Твоему "исполнить обеты мои";  могу  ли  я  с  такой  же
уверенностью, как говорю, что словом Своим, не знающим изменения, создал  ты
все, видимое и невидимое, сказать, что ничего иного не имел в  виду  Моисей,
когда писал: "в начале Бог создал небо и землю"?  И  если  я  вижу  в  свете
истины Твоей верность этого, то так ли вижу я и в его уме мысли, с  которыми
он это писал?
     Он мог, сказав "в начале",  думать:  "в  самом  начале  творения";  мог
хотеть, чтобы "земля и небо" были поняты в этом  месте  не  как  природа,  и
духовная и телесная, уже получившая форму и  завершение,  а  как  некое  еще
бесформенное начало той и другой. Я вижу, что оба эти толкования могут  быть
верными, но что именно имел в виду Моисей, когда писал эти слова, я не  вижу
с той же ясностью. Для меня несомненно одно: такое ли толкование  или  какое
другое, мною не усмотренное, представлялось  уму  этого  великого  человека,
когда он произносил эти слова, но он видел истину и возвестил ее  подобающим
образом.

XXV.

     34. Пусть же никто не надоедает мне, говоря: "Моисей думал не так,  как
ты говоришь; он думал так, как я говорю". Если бы мне  сказали:  "откуда  ты
знаешь, что Моисей думал именно так, как ты толкуешь его слова?",  то  я  бы
обязан был спокойно это выслушать; я бы ответил, может  быть,  так  же,  как
ответил выше, и даже несколько пространнее, если  бы  собеседник  сдался  не
сразу. Но когда мне говорят: "он думал не так, как  ты  говоришь,  а  как  я
говорю", признавая при этом, что и мои слова правильны  -  о  Жизнь  бедных,
Боже мой, в чьем лоне нет противоречий, пролей дождем в мое сердце кротость,
чтобы терпеливо переносить мне таких людей.  Они  говорят  со  мной  так  не
потому, что вдохновлены свыше и  увидели  в  сердце  слуги  Твоего  то,  что
говорят, а потому, что они гордецы; они не знают  мысли  Моисея,  они  любят
свою собственную и не  потому,  что  она  истинна,  а  потому,  что  она  их
собственная. Иначе они бы в равной степени любили и чужую,  истинную  мысль,
как я люблю слова их, когда они говорят истину, - люблю не потому,  что  это
их слова, а потому, что это истина, а раз это  истина,  то  она  уже  не  их
собственность. Если бы они любили слова свои, потому что в них истина, слова
эти стали бы достоянием их и моим, ибо истиной сообща владеют все, кто любит
истину.
     Их же утверждение, что Моисей думал не так, как я  говорю,  а  как  они
говорят, я отвергаю, оно мне противно, даже если это и так: эта смелость  не
от знания, а от дерзости; его породило не видение, а спесь. Потому, Господи,
и надлежит трепетать пред судом Твоим: истина Твоя принадлежит  не  мне  или
еще кому-то, а всем вам, кого Ты призываешь к открытому  общению  в  ней.  И
грозно предупреждение Твое: не  держать  ее,  как  собственность,  чтобы  не
лишиться ее. Всякий требующий только себе то,  что  Тобою  предложено  всем,
желающий сделать своим то, что принадлежит всем, бывает  отогнан  от  общего
достояния к своему, т.е. от истины ко лжи, ибо кто  "говорит  ложь,  говорит
свое".
     35. Прислушайся, самый добрый Судья, Боже,  сама  Истина,  прислушайся,
что я скажу этому спорщику, прислушайся; я говорю ведь пред  Тобой  и  перед
братьями моими, которые "законно пользуются законом", завершая его в  любви.
Прислушайся и посмотри, угодно ли Тебе, что я ему скажу.
     Я обращу к нему слово братское и мирное: "если мы оба  видим,  что  то,
что ты говоришь, истина, и оба видим, что то, что я говорю - истина, то где,
скажи, пожалуйста, мы ее видим? Разумеется, ни я в тебе, ни ты  во  мне,  но
оба в той неизменной Истине, которая выше нашего разума. Если мы  не  спорим
об этом свете, исходящем от Господа Бога нашего, зачем спорить нам о  мыслях
ближнего, если мы не можем видеть их так, как видим неизменную истину.  Если
бы сам Моисей явился нам и сказал: "вот что я думал", то ведь мы не  увидели
бы его мысли, а поверили бы ему. Поэтому "не сверх того, что написано, и  не
надо одному превозноситься перед другим". Возлюбим "Господа Бога нашего всем
сердцем, всей душой и всем разумением нашим и ближнего  нашего,  как  самого
себя". Ради этих двух заповедей любви Моисей передумал все передуманное им в
этих книгах.  Если  мы  ему  не  поверим,  то  мы  сделаем  лжецом  Господа,
предположив у раба Его намерения  иные,  чем  те,  в  которых  наставил  его
Господь. Посмотри же, как глупо при таком обилии бесспорно истинных  мыслей,
которые можно извлечь из этих писаний, безрассудно  утверждать,  что  именно
было главной мыслью Моисея, и опасными спорами оскорблять самое  любовь,  во
имя которой все сказано тем, чьи слова мы пытаемся объяснить!

XXVI.

     36. И однако, Боже мой, Ты, который поднимаешь меня; смиренного,  даешь
отдых труждающемуся, Ты, Который слушаешь исповедь мою  и  отпускаешь  грехи
мои, Ты велишь ведь мне любить ближнего, как самого себя. Поэтому я не  могу
поверить, чтобы Моисей, вернейший слуга Твой, получил от Тебя  дар  меньший,
чем просил бы и хотел получить я, если бы родился в его время, и Ты поставил
бы меня на это же место: в служении сердцем и словом дать людям  эти  книги,
на пользу всем народам, на столько веков, на преодоление в целом  мире  всех
лживых и гордых учений высотой своего авторитета. Я хотел бы, будь  я  тогда
Моисеем - все мы "из того же вещества", и "что такое  человек,  если  Ты  не
вспомнишь его" - будь я тогда тем же, что он, и поручи Ты мне написать книгу
Бытия, я хотел бы получить от Тебя такую силу слова  и  такое  умение  ткать
речи, чтобы и те, кто еще не в силах понять, каким образом  творит  Бог,  не
могли бы отвергнуть слов моих,  ссылаясь  на  то,  что  они  превосходят  их
разумение; те же, кто это уже могут, находили  бы  в  кратких  словах  слуги
Твоего любую верную мысль, до которой они дошли собственным размышлением.  А
если бы кто увидел в свете истины и другую мысль, то  и  ее  можно  было  бы
усмотреть в этих словах.

XXVII.

     37.  Как  источник  обильнее  водой  в  маленькой  котловинке  своей  и
множеством ручьев орошает пространство более  широкое,  чем  любой  из  этих
ручьев, который, выйдя из этого источника, проходит по многим местам, так  и
рассказ возвещающего слова Твои, который послужит многим  говорунам,  струит
узенькой струйкой потоки чистой истины,  откуда  каждый  в  меру  своих  сил
извлекает один одну истину, другой другую, чтобы затем влачить ее ло  долгим
словесным извивам.
     Одни, читая или  слушая  эти  слова,  представляют  себе  Бога  как  бы
человеком или хотя бы неким громадным телом, которое наделено неограниченной
силой; по неожиданному и внезапному решению Он создал вне себя,  как  бы  на
расстоянии, небо и землю, два больпщх тела, одно вверху, другое  внизу,  где
все и находится. Когда они слышат: "Бог сказал: да будет это, и стало  так",
то они думают о словах, имевших начало и конец, прозвучавших  во  времени  и
умолкнувших; они умолкли, и возникло все,  чему  повелено  было  возникнуть.
Таковы и другие, подобные же мнения, подсказанные привычкой к телесному.
     Совсем еще маленькие дети, они в своей слабости успокаиваются  на  этих
самых простых понятиях, как на материнской груди, у них,  однако,  построено
здание здравой веры: они твердо стоят на том, что Бог создал всю природу, во
всем  ее  удивительном  разнообразии,  которое   воспринимают   они   своими
чувствами. Если же кто из  них,  исполнившись  презрения  к  этим  будто  бы
дешевым мыслям, высунется в своей глупой гордости из уютной  колыбели,  увы!
несчастный падает, и, Господи Боже,  сжалься!  не  дай  прохожим  растоптать
неоперившегося птенца, пошли ангела Твоего, чтобы он положил его  обратно  в
гнездо: пусть живет там, пока не научится летать!

XXVIII.

     38. Другие, для которых эти слова уже не гнездо, а тенистый сад,  видят
скрытые в нем плоды и, радостно летая, щебечут, ищут их и клюют.  Читая  или
слушая слова эти,  они  видят,  что  в  недвижимом  и  вечном  бытии  Божием
преодолены прошедшее и будущее, но что нет ни  одного  временного  существа,
Тобою не созданного; что воля Твоя, т.е. Ты, не знает перемены, и Ты  создал
все по внезапно возникшему, новому желанию. Ты не  создал  из  себя  подобие
Свое, как образец для всего, но создал из "ничего" бесформенную  материю,  с
Тобой несходную, которая, однако, может приобрести форму, уподобляясь Тебе и
возвращаясь к Тебе, Единому, насколько это возможно в меру тех способностей,
которые определены каждому в ряду однородных созданий. И все "очень  хорошо"
- и то, что пребывает вокруг Тебя, и то, что, постепенно удаляясь  от  Тебя,
становится во времени и пространстве участником  в  прекрасном  разнообразии
мира. Они видят это и радуются в свете истины  Твоей,  насколько  это  в  их
силах.
     39. Кто-нибудь из них остановит свое внимание на словах: "в начале  Бог
сотворил" и сочтет "началом" мудрость, "потому что она  сама  говорит  нам".
Другой тоже остановит свое внимание на этих же словах и поймет "начало"  как
начальное возникновение сотворенного; как "во-первых создал".
     Среди тех, кто понимает "начало" как  мудрость,  которой  "Ты  сотворил
небо и землю", один сочтет, что "небо и земля" означают материю, из  которой
можно было создать небо и землю и которая получила одно имя с ними; другой -
что это уже создания, получившие разную форму;  третий  -  что  под  "небом"
разумеется материя, имевшая форму и духовная, а под "землей" -  бесформенная
масса телесной материи. Те, кто думает, что  "небо  и  земля"  означают  еще
бесформенную материю, из которой потом образуются небо и земля,  и  об  этом
думают неодинаково: по мнению одного, она послужила  для  создания  существ,
разумных и чувствующих;  по  мнению  другого  -  только  для  этой  телесной
чувствующей массы, содержащей в своем огромном лоне видимые,  воспринимаемые
существа. Разно думают и те, кто верит, что "небом и землей" назван мир, уже
вполне устроенный и упорядоченный:  они  разумеют  и  видимый  и  невидимый,
другие - только видимый: светлое небо и темную землю со всем, что на них.

XXIX.

     40. Тот же, кто "в начале сотворил" понимает только в смысле "во-первых
сотворил", никак не сможет правильно понять, что такое "небо и земля",  если
только он не понимает под этими словами материю для н