И их ценил, как дорогие вина
                  Черкешенок в гареме он держал,
                  Как безделушки, вазы и картины
                  Но все - таки гордился он одной
                  Гюльбеей, как любимою женой.

92

                  Он встал и омовенья совершил,
                  Напился кофе, помолясь пророку,
                  И на совет министров поспешил.
                  Им не давал ни отдыху, ни сроку
                  Несокрушимый натиск русских сил,
                  За что льстецы венчанного порока
                  Доселе не устали прославлять
                  Великую монархиню и б...

93

                  Не обижайся этой похвалою,
                  О Александр, ее законный внук,
                  Когда над императорской Невою
                  Мои октавы ты услышишь вдруг.
                  Я знаю: в рев балтийского прибоя
                  Уже проник могучий новый звук -
                  Неукротимой вольности дыханье!
                  С меня довольно этого сознанья.

94

                  Что твой отец - Екатеринин сын,
                  Вельможи все признали дружным хором;
                  Любила государыня мужчин,
                  Но это не считается позором,
                  И адюльтер какой-нибудь один
                  Не может стать наследственным укором, -
                  И в лучшей родословной, господа,
                  Погрешности найду я без труда.

95

                  Когда б Екатерина и султан
                  Свои же интересы соблюдали,
                  То распре христиан и мусульман
                  Они едва ль потворствовать бы стали,
                  Усвоили б уроки новых стран
                  И расточать казну бы перестали:
                  Он - на гарем в пятнадцать сотен "фей",
                  Она - для пышной гвардии своей.

96

                  Беспомощный султан просил совета
                  У бородатых и ученых лиц,
                  Как успокоить амазонку эту,
                  Драчливейшую бабу из цариц;
                  Они взамен разумного ответа,
                  Вздыхая, скорбно повергались ниц
                  И, в качестве единственной подмоги,
                  Удваивали сборы и налоги.

97

                  Гюльбея в свой отдельный будуар
                  Тем временем отправилась устало.
                  Для завтраков и для любовных чар
                  Прелестнее приюта не бывало:
                  Цветы, садов великолепный дар,
                  Карбункулы, бесценные кристаллы,
                  Ковры, шелка, узорный потолок -
                  Все украшало этот уголок.

98

                  Порфир и мрамор гордой пестротой
                  С бесценными шелками состязались,
                  Цветные стекла умеряли зной,
                  Ручные птицы звонко заливались..."
                  Но описаньем роскоши такой
                  Не раз поэты тщетно занимались
                  Пусть этого покоя блеск и вид
                  Читатель пылкий сам вообразит.

99

                  Гюльбея строго евнуха спросила:
                  Что делал Дон-Жуан за это время,
                  Какие разговоры возбудило
                  Его явленье странное в гареме,
                  Держался ль он по-прежнему уныло,
                  И как он познакомился со всеми, -
                  И главное - она желала знать,
                  Где, как и с кем он соизволил спать.

100

                  Баба ей отвечал, слегка робея,
                  Стараясь очень много говорить;
                  Услужливой болтливостью своею
                  Он думал госпожу перехитрить.
                  Но догадалась умная Гюльбея,
                  Что он стремится что - то утаить;
                  Баба держался несколько несмело,
                  Почесывая ухо то и дело.

101

                  Гюльбея не привыкла ожидать;
                  Не зная добродетели терпенья,
                  Она любила сразу получать
                  Ответы и простые объясненья.
                  Несчастный негр, не смея продолжать,
                  Остановился в страхе и смущенье,
                  Когда растущей ярости гроза
                  Зажгла Гюльбее щеки и глаза.

102

                  Предвидя, что такие проявленья
                  Сулят неотвратимую беду,
                  Баба повергся ниц, прося прощенья,
                  И рассказал правдиво, что Дуду
                  Достался Дон-Жуан на попеченье;
                  Он в этом обвинял свою звезду,
                  Клянясь Кораном и святым верблюдом,
                  Что это все случилось просто чудом.

103

                  Он проводил Жуана до дверей,
                  А дальше власть его не простиралась.
                  Мамаша этих сотен дочерей
                  Самодержавно всем распоряжалась;
                  Вся дисциплина держится на ней,
                  И негру ничего не оставалось...
                  Любая необдуманная речь
                  Могла опасность новую навлечь.

104

                  Баба надежду выразил к тому же,
                  Что Дон Жуан умел себя держать:
                  Неосторожность каждая ему же
                  Могла бы поминутно угрожать
                  Мешком и даже чем-нибудь похуже...
                  Во всем признался негр, но рассказать
                  О сне Дуду он как - то не решался
                  И ловко обойти его пытался.

105

                  Он говорил бы, верно, до сих пор,
                  Но, сдвинув брови, грозная Гюльбея
                  Смотрела на рассказчика в упор.
                  Она с трудом дышала. Пламенея,
                  Сверкал ее нахмурившийся взор,
                  И, как роса на трепетной лилее,
                  От дурноты, волненья и тоски
                  Холодный пот покрыл ее виски.

106

                  Она была не слабого десятка
                  И к обморокам вовсе не склонна,
                  Но в то мгновенье нервного припадка
                  Выказывала признаки она;
                  Так ужаса мучительная схватка,
                  Агонии холодная волна
                  Сжимают наше сердце на мгновенье
                  В минуты рокового потрясенья.

107

                  Как Пифия в пророческом бреду
                  На миг она застыла, вся во власти
                  Агонии отчаянья, в чаду
                  Смятения, неистовства и страсти.
                  Как будто кони, потеряв узду,
                  Ей сердце рвали яростно на части.
                  И, задыхаясь, мертвенно - бледна,
                  Вдруг опустила голову она.

108

                  Она поникла, странно молчалива,
                  Как будто ослабевшая от ран;
                  Ее власы, как тень плакучей ивы,
                  Рассыпались на шелковый диван,
                  Вздымалась грудь тревожно и тоскливо,
                  Как возмущенный бурей океан;
                  Натешившись, швыряет он устало
                  Одни обломки на песок и скалы.

109

                  Как я сказал, лицо ее закрыли
                  Распущенные волосы; рука
                  Упала на диван в немом бессилье,
                  Безжизненна, прозрачна и тонка...
                  Эх, трудно мне писать в подобном стиле;
                  Поэт, а не художник я пока;
                  Слова не то что краски: эти строки
                  Лишь контуры да слабые намеки!

110

                  Баба отлично знал, когда болтать,
                  Когда держать язык свой за зубами.
                  Надеялся он бурю переждать,
                  Не соревнуясь с грозными волнами.
                  Гюльбея встала и прошлась опять
                  По комнате. Следя за ней глазами,
                  Заметил он: гроза проходит, но
                  Утихомирить море мудрено.

111

                  Она остановилась, помолчала,
                  Прошлась опять; тревожный нервный шаг
                  Ускорила и снова задержала.
                  Известно, что походка - верный знак;
                  Не раз она людей изобличала.
                  Саллюстий нам о Катилине так
                  Писал: у темных демонов во власти
                  И в поступи являл он бури страсти.

112

                  Гюльбея к негру обратилась: "Раб!
                  Вели их привести, да поскорее!"
                  Султанши голос был немного слаб,
                  Но понял бедный евнух, цепенея,
                  Что никакая сила не могла б
                  Спасти виновных. Он спросил Гюльбею,
                  Кого к ее величеству тащить,
                  Дабы ошибки вновь не совершить.

113

                  "Ты должен знать! - Гюльбея отвечала. -
                  Грузинку и любовника ее!
                  Чтоб лодка у калитки ожидала...
                  Ты понял приказание мое?"
                  Но тут она невольно замолчала -
                  Слова застряли в горле у нее;
                  А он молился бороде пророка,
                  Чтоб тот остановил десницу рока!

114

                  "Молчу и повинуюсь, - он сказал, -
                  Я, госпожа, не возражал ни разу,
                  Всегда я неуклонно выполнял
                  Твои - порой жестокие - приказы;
                  Но не спеши; я часто наблюдал,
                  Что, повинуясь гневу, можно сразу
                  Себе же принести великий вред.
                  Не об огласке говорю я, нет, -

115

                  О том, что ты себя не пожалела!
                  Губительна морская глубина,
                  Уж не одно безжизненное тело
                  Укрыла в темной пропасти она,
                  Но извини, что я замечу смело:
                  Ты в этого красавца влюблена...
                  Его убить - нетрудное искусство,
                  Но, извини, убьешь ли этим чувство?"

116

                  "Как смеешь ты о чувствах рассуждать, -
                  Гюльбея закричала. - Прочь, несчастный!"
                  Красавицу не смея раздражать,
                  Баба смекнул, что было бы опасно
                  Ее приказу долго возражать;
                  Оно еще к тому же и напрасно.
                  Притом он был отнюдь не из таких,
                  Что жертвуют собою для других.

117

                  И он пошел исполнить приказанье,
                  Проклятья по-турецки бормоча,
                  На женские причуды и желанья
                  И на султаншу гневную ропща.
                  Упрямые, капризные созданья!
                  Как страстность их нелепо горяча!
                  Благословлял он, видя беды эти,
                  Что пребывает сам в нейтралитете.

118

                  Баба велел немедля передать
                  Двум согрешившим, чтоб они явились,
                  Чтоб не забыли кудри расчесать
                  И в лучшие шелка принарядились, -
                  Султанша, мол, желает их принять
                  И расспросить, где жили, где родились.
                  Встревожилась Дуду. Жуан притих,
                  Но возражать не смел никто из них.

119

                  Не буду я мешать приготовленью
                  К приему высочайшему; возможно,
                  Окажет им Гюльбея снисхожденье;
                  Возможно, и казнит; неосторожно
                  Решать: неуловимое движенье
                  Порой решает все, и очень сложно
                  Предугадать, каким пойдет путем
                  Каприза гневной женщины излом.

120

                  Главу седьмую нашего романа
                  Пора писать; пускаюсь в новый путь.
                  Известно - на банкетах постоянно
                  Порядок блюд варьируют чуть - чуть;
                  Так пожелаем милому Жуану
                  Спастись от рыбьей пасти как-нибудь,
                  А мы с моею музой в то время
                  Досуги посвятим военной теме.


ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ

1

                  О вы, любовь и слава! С давних пор
                  Вы радостно витаете над нами.
                  Так пламенно-блестящий метеор
                  Слепит и жжет волшебными лучами
                  Угрюмый путь среди ледовых гор,
                  А мы глядим на вас, но знаем сами,
                  Что все равно в ночной последний час
                  В морозной мгле покинете вы нас...

2

                  Вот и мое капризное созданье,
                  Игривое и странное на вид,
                  Как яркое полярное сиянье
                  В холодном нашем климате горит.
                  Конечно, все достойно порицанья,
                  И не шутить, а плакать надлежит,
                  Но и смеяться допустимо тоже -
                  Все в нашей жизни на спектакль похоже!

3

                  Подумайте, они меня винят -
                  Меня, вот эти пишущего строки,
                  Как будто я смеюсь над всем подряд,
                  Хуля добро, превознося пороки!
                  Мне очень злые вещи говорят
                  (Вы знаете, как ближние жестоки), -
                  А я сказал лишь то, я убежден, -
                  Что Дант, Сервантес или Соломон,

4

                  Что Свифт, Ларошфуко, Макиавелли,
                  Что Лютер, Фенелон или Платон, -
                  Ведь цену жизни все уразумели, -
                  И Уэсли, и Руссо, и Тиллотсон;
                  Гроша она не стоит, в самом деле,
                  Но я не Диоген и не Катон;
                  Я знаю: мы живем и умираем,
                  А что умней - ни вы, ни я не знаем.

5

                  Сократ сказал: "Я знаю лишь одно -
                  Что ничего не знаю!" Сколь приятно
                  Такое знанье! Делает оно
                  И мудрецов ослами, вероятно.
                  А Ньютон заявил уже давно:
                  "Вселенная для знаний - необъятна!
                  Лишь камешки сбираем мы, друзья,
                  На бреге океана Бытия!"

6

                  "Все суета!" - Екклесиаст твердит,
                  А с ним и все новейшие пророки.
                  Святой, мудрец, наставник и пиит
                  Изобличают страсти и пороки;
                  Любой найти примеры норовит
                  Того, что все мы низки и жестоки;
                  Зачем же мне велите вы молчать?
                  И низости людской не замечать?

7

                  О, люди-псы! Но вам напрасно льщу я:
                  И псами вас не стоит называть;
                  Ваш гнусный род вам честно покажу я,
                  Но музу вам мою не испугать!
                  Напрасно волки воют, негодуя
                  На ясную луну; ее прогнать
                  Визгливым лаем хищники не в силах:
                  Спокойно блещет вечное светило.

8

                  И я пою могущество страстей,
                  "Любви жестокой и войны бесчестной"
                  (Так выразился, кажется, о ней
                  Один поэт, достаточно известный);
                  Осада будет темою моей.
                  Глава, пожалуй, будет интересной:
                  Ее герой любил кровавый бой,
                  Как олдермены - ростбиф кровяной.

9

                  На левом берегу реки Дуная,
                  От моря в ста верстах, построен был,
                  Великий водный путь оберегая,
                  Восточный город - крепость Измаил.
                  Цела ли эта крепость - я не знаю,
                  Или ее указом упразднил
                  Завоеватель; город был не новый,
                  Но крепостью считался образцовой.

10

                  На возвышенье с левой стороны
                  Предместье к бастионам подходило,
                  Чего, по новым правилам войны,
                  Стратегия б никак не допустила.
                  А палисад у крепостной стены
                  При штурме облегчал осаду с тыла
                  Сей палисад возвел какой-то грек, -
                  Глупец иль очень умный человек.

11

                  Таланты хитроумного Вобана
                  Строитель в этом деле показал, -
                  Хоть ров был вряд ли мельче океана
                  И высился над ним огромный вал,
                  Зато подходы выглядели странно:
                  Прикрытий, верков инженер не знал
                  (Читатель мне простит из снисхожденья
                  Саперского жаргона выраженья).

12

                  Там был отменно крепкий бастион,
                  Как плотный череп старого солдата:
                  Как добрый наш Сент-Джордж вооружен,
                  Имел барбетты он и казематы.
                  Дуная берег сильно защищен
                  Был этою громадой сероватой,
                  И двадцать пушек с правой стороны
                  Топорщились над выступом стены.

13

                  Но в город был открыт свободный вход
                  Со стороны Дуная, из расчета,
                  Что в реку флот российский не войдет -
                  Ни смелости не станет, ни охоты;
                  А потому и войско и народ
                  При виде неожиданного флота
                  В испуге закричали: "Бисмилла!",
                  Предчувствуя, что гибель подошла.

14

                  Но русские готовились к атаке.
                  Увы, богиня Слава! Как мне быть?
                  Достойны восхваления казаки,
                  Но как их имена произносить?
                  Сам доблестный Ахилл в бессмертной драке
                  Не мог бы пылкой смелостью затмить
                  Сих воинов великого народа,
                  Чьи имена не выговорить сроду!

15

                  Но нескольких я все-таки готов
                  Назвать - хотя бы ради упражненья:
                  Чокенофф, Львофф, Арссеньефф, Чичакофф -
                  Взгляните, каково нагроможденье
                  Согласных? Строкнофф, Стронгенофф, Чичшкофф!
                  Туга на ухо слава, без сомненья!
                  А впрочем, подобает, может быть,
                  Ей эту какофонию любить.

16

                  Не в силах я ввести в мои октавы
                  Московские фамилии. Так что ж,
                  Я признаю - они достойны славы,
                  Как похвалы достойна молодежь!
                  Министры наши льстивы и лукавы,
                  Произнося фамилии вельмож
                  На "ишкин", "ушкин", "ашкин", "ивский", "овский",
                  Но мне годится только Разумовский.

17

                  Куракин, Мускин-Пускин, Коклобской,
                  Коклотский, Шерематов и Хремахов -
                  Взгляните: что ни имя, то герой!
                  Ни перед чем не знающие страха,
                  Такие молодцы бросались в бой
                  На муфтиев и самого аллаха
                  И кожей правоверных мусульман
                  Свой полковой чинили барабан.

18

                  Тут были развращенные наградами
                  Солдаты чужеземные; война
                  Прельщала их мундирами, парадами
                  И щедро им дарила ордена.
                  Сраженьями, победами, осадами
                  Всегда пленяет юношей она.
                  Там было, признаюсь, немало бриттов:
                  Пятнадцать Томсонов и двадцать Смитов!

19

                  Там были Томсон Джек и Томсон Билл,
                  Тринадцать остальных носили имя
                  Певца, который англичанам мил,
                  А нам известен под названьем Джимми.
                  Трех Смитов звали Питер; Смитом был