coeurs et s'est refugiee sur les levres..."
{"Стыдливость  покинула  сердца и нашла прибежище на устах" (франц.).} "Plus
les  moeurs  sont  depravees,  pl us les expressions deviennent mesurees; on
croit  regagner en langage ce qu'on a perdu en vertu" {"Чем более развращены
нравы,  тем более сдержанны выражения, чистотой речи пытаются компенсировать
утрату   добродетели"   (франц.).}.  Это  совершенно  точная  характеристика
развращенной  и  лицемерной  кучки  людей, выступающих во главе современного
английского  общества,  и это единственный отв ет, которого они заслуживают.
Избитая и часто незаслуженная кличка богохульника, как и другие подобные ей,
вроде радикала, либерала, якобинца, реформатора и прочее - таковы обвинения,
которыми  наемные  писаки  прожужжали уши всем, кто согласен их слушать. Эти
обвинения должны, в сущности, быть очень приятны для тех, кто помнит, против
кого  они  в  свое  время  выдвигались.  Сократ и Иисус Христос были преданы
публичной  казни  именно  как богохульники. И так бывало и еще может быть со
многими, дерзающими противиться самым отвратительным оскорблениям имени бога
и  разума  человеческого.  Но  преследование  не есть опровержение и даже не
победа:  "жалкий  атеист",  как  его  именуют,  вероятно, счастливее в своей
тюрьме, чем самые надменные из его противников. С его убеждениями у меня нет
ничего общего, но независимо от того, правильны они или нет, он пострадал за
них,  и  это страдание во имя совести доставит больше прозелитов деизму, чем
прелаты-еретики {Когда лорд Сэндвич сказал, что он не понимает разницы между
правоверием  и  иноверием,  епископ Уорбертон ответил: "Милорд, правоверие -
это  моя вера, а иноверие - это вера другого человека". Один современный нам
прелат,  видимо  окрыл веру третьего рода - которая, однако, не очень высоко
стоит  в  глазах  избранных.  Бентам называет ее "англиканской церковностью"
(Прим.  Байрона).}  -  христианству,  чем министры-самоубийцы - тирании, чем
щедро  награжденные убийцы - тому нечестивому союзу, который оскорбляет мир,
называя  себя  "Священным"!  У  меня  нет  никакого  желания попирать ногами
мертвых  или людей обесчещенных, но было бы неплохо, если бы приверженцы тех
классов,  из  которых происходят эти лица, несколько умерили свое ханжество,
это   вопиющее  преступление  нашего  двуличного  и  фальшивого  века,  века
эгоистических грабителей и... но пока достаточно.

                                                           Пиза. Июль 1822г.


ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

1

                  Приливы есть во всех делах людских,
                  И те, кто их использует умело,
                  Преуспевают в замыслах своих, -
                  Так говорит Шекспир; но в том и дело,
                  Что вовремя увидеть надо их, -
                  А все-таки я заявляю смело:
                  Все к лучшему! И в самый черный час
                  Вдруг луч удачи озаряет нас.

2

                  И в жизни женщин тоже есть приливы,
                  Влекущие к неслыханным делам,
                  И дерзок тот моряк нетерпеливый,
                  Который доверяет их волнам!
                  Сам Якоб Беме, маг красноречивый,
                  Чудес подобных не расскажет вам:
                  Мужчина головою рассуждает,
                  А женщин сердце в бездны увлекает.

3

                  Но смелая и пылкая оке
                  Прекрасна и стремительна бывает,
                  Когда, со всею страстью влюблена,
                  Все узы дерзновенно порывает,
                  Чтоб быть свободной. За любовь она
                  Вселенную и трон свой предлагает.
                  Такая даже дьявола затмит,
                  Любого в манихея превратит!

4

                  Миры и царства можно погубить
                  Из честолюбия, но извиненья
                  Готовы мы безумствам находить,
                  Когда любовь - причина пораженья.
                  Антония привыкли мы ценить
                  Превыше Цезаря не за сраженья,
                  А лишь за то, что ради женских глаз
                  Он Акциум оставил как-то раз!

5

                  Ему, однако, было пятьдесят,
                  А Клеопатре - сорок! Цифры эти
                  Не столь уж обольстительно звучат,
                  Как "двадцать" и "пятнадцать"... Все на свете
                  Стареет; да, - увы! - года летят,
                  Мы чувства сердца, пылкие в расцвете,
                  Теряем, и способность полюбить
                  Нам никакой ценой не возвратить.

6

                  Но все мы эту лепту, как вдова
                  Библейская, внесли, и лепта эта
                  Зачтется нам. Любовь всегда жива,
                  Любовью все живущее согрето.
                  Недаром ореолом божества
                  Чело Любви украсили поэты,
                  Когда морщины низменных страстей
                  Не искажали образа людей.

7

                  В опасном положенье мой герой
                  И третья героиня. Всякий знает,
                  Чем джентльмен рискует молодой,
                  Который одалиску соблазняет,
                  Притом еще в гареме Грех такой
                  Султаны все безжалостно карают,
                  Не уступая мудро, как Катон,
                  Приятелям своих красивых жен.

8

                  Я вижу, что прекрасная Гюльбея
                  Была в своем поступке неправа,
                  Я знаю, порицаю, сожалею -
                  Но это все напрасные слова.
                  Сказать по правде, я согласен с нею
                  С тоски порой кружится голова;
                  Хотя султану шесть десятков било,
                  Наложниц у него шесть сотен было.

9

                  Здесь алгебра, пожалуй, не нужна,
                  Здесь арифметики простои довольно,
                  Чтоб доказать, что юная жена,
                  Которая смела и своевольна,
                  Томиться и скучать обречена
                  И может быть султаном недовольна,
                  Когда на склоне лет он делит с ней
                  Пыл шестисотой нежности своей.

10

                  К своим правам относятся серьезно
                  Все женщины - в особенности жены,
                  А ежели они религиозны,
                  То обвиненья их неугомонны;
                  За каждую ошибку очень грозно
                  Они нас предают мечу закона,
                  Дабы другая не могла украсть
                  У них хотя бы тысячную часть.

11

                  Таков обычай христианских стран,
                  Но, кажется, и жены некрещеных
                  Не любят отступать на задний план
                  И не теряют прав своих законных,
                  И ежели какой-нибудь султан
                  Не ублажает жен своих влюбленных,
                  Они - будь их четыре или пять -
                  Все за себя сумеют постоять.

12

                  Четвертою женой была Гюльбея -
                  Любимой, но четвертой как-никак:
                  Ей-богу, полигамия грустнее,
                  Чем наш простой и моногамный брак!
                  Кто знал одну жену и сладил с нею,
                  Тот сознает, что это не пустяк;
                  Вообразите ж, что за наказанье
                  От четырех выслушивать стенанья!

13

                  Пресветлый, превеликий падишах
                  (Монархам льстят прекрасными словами,
                  Пока не будет съеден царский прах
                  Слепыми якобинцами-червями) -
                  Великий падишах, гроза и страх,
                  Ласкал Гюльбею нежными глазами,
                  Желая получить за этот взгляд,
                  Чего всегда любовники хотят.

14

                  Но помните, влюбленные поэты,
                  Что поцелуи, взгляды и слова
                  Для женщин - только части туалета,
                  Как бантики, чепцы и кружева;
                  Их можно, как и прочие предметы,
                  Снимать и надевать; и голова
                  И сердце ни при чем, а выраженья
                  Нежнейшие - всего лишь украшенья.

15

                  Несмелый взор, румянец на щеках,
                  Прелестного волненья трепетанье,
                  Смущенная улыбка на губах,
                  В которой только чудится признанье, -
                  Вот образ, вызывающий в сердцах
                  Влюбленности счастливое сиянье!
                  Излишний холод и излишний жар
                  Уничтожают силу этих чар!

16

                  Излишний жар нам кажется притворным,
                  А если непритворен он порой,
                  То зрелым людям, право же, зазорно
                  Столь юношеской тешиться игрой
                  Притом - красотки пылкие покорны
                  Любому, кто случится под рукой;
                  Холодные же дамы и девицы
                  По большей части попросту тупицы.

17

                  Вполне понятно, возмущает нас
                  Бесчувственно-безвкусное молчанье,
                  Когда своим восторгам в нежный час
                  Мы требуем ответного признанья.
                  Святой Франциск - и тот просил не раз
                  У ледяной возлюбленной вниманья.
                  "Medio tu tutissimus ibis"* - вот
                  Какай завет Гораций нам дает.

                  {* "Идя средним путем, ты идешь самым безопасным
                  путем" (лат.).}

18

                  Напрасно здесь я "tu"* употребил
                  (Оно мне для размера пригодилось!),
                  Мне латинист такого б не простил,
                  Но с ним считаться уж не приходилось;
                  И без того я выбился из сил -
                  С гекзаметром октава не мирилась!
                  Просодия корит меня, ну что ж?
                  Мой стих правдив - и тем уже хорош.

                  {* "Ты" (лат.)}

19

                  Как роль сыграла милая Гюльбея,
                  Не знаю я; но знаю, что успех
                  Венчает дело: хитрые Цирцеи
                  Супругами владеют лучше всех,
                  Мужское самолюбие лелея
                  Все в мире лгут. Обман - отец утех!
                  Лишь голод умеряет тяготенье
                  К ужасному пороку размноженья.

20

                  Прекрасную чету оставил я
                  Спокойно отдыхать на царском ложе,
                  Что снилось им - забота не моя,
                  Но, между прочим, я замечу все же,
                  Что в лучшие минуты бытия
                  Какая-нибудь мелочь нас тревожит.
                  Давно известно - мелочи как раз
                  Сильней всего долбят и точат нас.

21

                  Сварливая жена с лицом невинным,
                  Оплате подлежащие счета,
                  Покойник, по неведомым причинам
                  Тебе не завещавший ни черта,
                  Болезнь собаки, недовольство сыном
                  И лошади любимой хромота -
                  Все это просто мелочи, быть может, -
                  А нас они и мучат и тревожат.

22

                  Но я философ: черт их побери -
                  Зверей, людей и деньги, - но не милых,
                  Прелестных женщин. Что ни говори,
                  Их проклинать я все-таки не в силах!
                  Все остальное к черту: воспари
                  Душой и духом - я всегда ценил их,
                  Но в чем их суть и в чем их глубина -
                  Не знаю, разрази их сатана!

23

                  Как Афанасий, я всему на свете
                  Анафему легко провозгласил.
                  Он на врагов излил проклятья эти
                  И верующих души умилил;
                  На протяженье нескольких столетий
                  Его речей неудержимый пыл,
                  Как радуга цветистая, сияет
                  И требников страницы украшает.

24

                  Оставил я высокую чету
                  В объятьях сна. Но нет, не спит Гюльбея!
                  Жене порочной спать невмоготу,
                  Когда, греховной страстью пламенея
                  К холостяку, заветную мечту
                  Свиданья предстоящего лелея,
                  Она томится, сердится, горит
                  И на супруга спящего глядит.

25

                  Увы! И под роскошным балдахином,
                  И под открытым небом жестока,
                  По вышеобозначенным причинам,
                  Терзающая женщину тоска.
                  Ни пышные пушистые перины,
                  Ни золото, ни яркие шелка
                  Не утешали бедную Гюльбею,
                  Обманутую в брачной лотерее.

26

                  Тем временем "девица" Дон-Жуан
                  И прочие красавицы толпою
                  Пошли в сераль, где их держал султан,
                  Как водится, под стражею двойною.
                  Хариты разных климатов и стран
                  Там предавались лени и покою,
                  Но, словно птички в клетке, грезы их
                  Томились жаждой радостей живых.

27

                  Люблю я женщин и всегда любил -
                  И до сих пор об этом не жалею.
                  Один тиран когда-то говорил:
                  "Имей весь мир одну большую шею,
                  Я с маху б эту шею разрубил!"
                  Мое желанье проще и нежнее:
                  Поцеловать (наивная мечта!)
                  Весь милый женский род в одни уста.

28

                  Завидовать я мог бы Бриарею,
                  Творившему великие дела,
                  Когда бы он, десятки рук имея,
                  Имел и прочих членов без числа.
                  Но что нам до титанов? Мы - пигмеи!
                  И даже муза нынче предпочла
                  Великой доле быть женой титана
                  Простые приключенья Дон-Жуана.

29

                  Итак, в толпе красавиц мой Жуан
                  Подвергся искушению и риску.
                  Весьма жесток закон восточных стран
                  К тому, кто поглядит на одалиску;
                  Не то что у моральных англичан,
                  Где, если подойдешь ты слишком близко
                  К замужней леди, разум потеряв, -
                  Лишь полисмен возьмет за это штраф!

30

                  Однако роли он не забывал,
                  Лишь исподволь соседок созерцая;
                  За ними хмурый евнух поспешал,
                  А рядом, неусыпно наблюдая,
                  Чтобы никто не пел и не болтал,
                  Шла женщина уже немолодая
                  С довольно странным прозвищем: она
                  Мамашей дев была наречена.

31

                  Была ль она "мамашей" - кто поймет?
                  И "девами" ли были девы эти?
                  Но ей немало стоило хлопот
                  Следить за ними и не быть в ответе.
                  И Кантемир и, помнится, де Тот
                  Рассказывают нам о сем предмете
                  Пятнадцать сотен дев - легко сказать! -
                  Должна такая "мать" оберегать.

32

                  Но уходить от строгого надзора
                  У них обычно не было причин,
                  Ей помогали стража и запоры,
                  Но, главное, - отсутствие мужчин
                  Лишь падишах скучающие взоры
                  Их умилял и радовал один,
                  И лишь один исход они, бедняжки,
                  Имели для услады, как монашки...

33

                  Какой исход? Молитвы и посты!
                  Я вашему вопросу удивляюсь:
                  Известно, как монахини чисты!
                  Но я к Жуану снова возвращаюсь.
                  Как по воде плывущие цветы,
                  Прелестно и задумчиво качаясь,
                  Печальны, величавы и горды,
                  Пленительные двигались ряды.

34

                  Но чуть они пришли к себе в покой,
                  Они заговорили, зашумели
                  Как ручейки веселою весной,
                  Как птицы или школьники в апреле,
                  Как из Бедлама спасшийся больной,
                  Которому сиделки надоели;
                  Как на ирландской ярмарке, смеясь,
                  Играя, щебеча и веселясь,

35

                  Они свою подругу разбирали:
                  Судили о глазах, о волосах,
                  Что не к лицу ей платье, толковали,
                  Что нет сережек у нее в ушах,
                  Что рост у ней мужской, и замечали,
                  Что слишком широка она в плечах,
                  И добавляли - о, змея злоречья! -
                  "Жаль, что мужского только рост и плечи..."

36

                  Никто не сомневался, что она,
                  По платью судя, - дева молодая,
                  Шептались, что грузинка ни одна
                  Сравниться с ней красою не могла, и
                  Решили, что Гюльбея не умна,
                  Таких прелестных пленниц покупая,
                  Которые способны, может быть,
                  Ее высоких почестей лишить...

37

                  Но, что по-настоящему чудесно. -
                  Он зависти ни в ком не возбудил!
                  Наоборот: с настойчивостью честной
                  Пытливый хор подругу находил
                  Все более и более прелестной.
                  (Здесь вижу я влиянье тайных сил:
                  Несвойственно красавицам, признаться,
                  Восторженно друг другом любоваться!)

38

                  Таков закон природы, милый друг;
                  Но тут случилось просто исключенье:
                  К Жуанне все почувствовали вдруг
                  Какое-то невольное влеченье,
                  Какой-то странной нежности недуг:
                  Бесовское ль то было наважденье
                  Иль сила магнетизма - все равно:
                  Мне разобраться в этом мудрено.

39

                  Симпатией невинной и неясной
                  Озарены, как радостной мечтой,
                  Сентиментальной дружбой самой страстной
                  Пылали все к подруге молодой;
                  И лишь иные шуткою опасной
                  Смущали мир невинности святой:
                  Мол, если бы у девушки пригожей
                  Был юный братец, на нее похожий!

40

                  Особенно отмечу я троих -
                  Дуду, грузинку Катеньку и Лолу.
                  Природа щедро наделила их
                  Всей прелестью прелестнейшего пола.
                  Среди подруг хорошеньких своих
                  Они сияли грацией веселой
                  И отнеслись к герою моему
                  Нежнее всех - не знаю почему.

41

                  Смуглянка Лола горяча была,
                  Как Индии пылающее лето;
                  А Катенька румяна и бела,
                  Глаза у ней лазоревого цвета,
                  А ножка так изысканно мала,
                  Что еле прикасается к паркету.
                  Но для ленивой грации Дуду
                  Я, кажется, сравнений не найду!

42

                  Дуду казалась дремлющей Венерой,
                  Способной "сон убить" в любом из нас;
                  Улыбка, стан, ленивые манеры,
                  Властительно прельщающие глаз, -
                  Все было в ней округло свыше меры
                  (Что может очень нравиться подчас!).
                  Не повредив пейзажа, скажем смело,
                  Убрать округлость - не простое дело!

43