Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Наука. Техника. Медицина
   История
      Акунин Борис. Пелагея 1-2 -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  -
стиллированной. Час в день непременно гуляет на свежем воздухе, с невероятными предосторожностями. Земли ногами не касается, специально выучился ходить на ходулях, "чтоб не вдыхать почвенные миазмы". Ходули стоят на крыльце, снаружи дома, поэтому Веллер до них иначе как в перчатках не дотрагивается. Гуляющий Веллер - это, скажу вам, картина! Приезжайте нарочно полюбоваться, между девятью и десятью часами утра. Затянут в клеенчатый костюм, на лице респираторная маска, и деревянными шестами по земле: бум, бум, бум. Прямо статуя Командора! Доктор засмеялся, и Полина Андреевна охотно к нему присоединилась. - А что вы хотели рассказать про причуды памяти? - спросила она, все еще улыбаясь. - Тоже что-нибудь смешное? - Совсем напротив. Очень грустное. Есть у меня пациентка, которая каждое утро, просыпаясь, возвращается в один и тот же день, самый страшный день ее жизни, когда она получила известие о гибели мужа. Она тогда закричала, упала в обморок и пролежала в беспамятстве целую ночь. С тех пор каждое утро ей кажется, что она не проснулась, а очнулась после обморока и что страшное известие поступило лишь накануне вечером. Время для нее словно остановилось, боль потери совершенно не притупляется. Откроет утром глаза - и сразу крик, слезы, истерика... К ней приставлен специальный врач, который ее утешает, втолковывая, что несчастье произошло давно, семь лет назад. Сначала она, естественно, не верит. На доказательства и объяснения уходит вся первая половина дня. К обеденному времени больная дает себя убедить, понемногу успокаивается, начинает спрашивать, что же за эти семь лет произошло. Очень живо всем интересуется. К вечеру она уже совсем покойна и умиротворена. Ложится с улыбкой, спит сном младенца. А утром проснется - и все сначала: горе, рыдание, попытки суицида. Бьюсь, бьюсь, а ничего пока сделать не могу. Механизм психического шока еще слишком мало изучен, приходится идти на ощупь. Состоять при этой пациентке очень тяжело, ведь каждый день повторяется одно и то же. Врачи более двух-трех недель не выдерживают, приходится заменять... Увидев, что у слушательницы на глазах слезы, Донат Саввич бодро сказал: - Ну-ну. Не все мои пациенты несчастны. Есть один совершенно счастливый. Видите картину? Доктор показал на уже поминавшегося осьминога, на которого Полина Андреевна во все продолжение беседы поглядывала частенько - было в этом полотне что-то особенное, нескоро и ненадолго отпускающее от себя взгляд. - Творение кисти Конона Есихина. Слышали про такого? - Нет. Поразительный дар! - Есихин - гений, - кивнул Коровин. - Самый настоящий, беспримесный. Знаете, из тех художников, которые пишут, будто до них вовсе не существовало никакой живописи - ни Рафаэля, ни Гойи, ни Сезанна. Вообще никого - пока не народился на свет Конон Есихин, первый художник Земли, и не стал вытворять такое, что холст у него оживает прямо под кистью. - Есихин? Нет, не знаю. - Разумеется. Про Есихина мало кто знает - лишь немногие гурманы искусства, да и те уверены, что он давно умер. Потому что Конон Петрович - совершенный безумец, шестой год не выходит из коттеджа номер три, а перед тем еще лет десять просидел в обычном сумасшедшем доме, где идиоты-врачи, желая вернуть Есихина к "норме", не давали ему ни красок, ни карандашей. - В чем же состоит его безумие? - Полина Андреевна все смотрела на осьминога, который чем дальше, тем больше месмеризировал ее своим странным холодным взглядом. - Пушкина помните? Про несовместность гения и злодейства? Пример Есихина доказывает, что они отличнейшим образом совместны. Конон Петрович - злодей нерефлектирующий, естественный. Увлеченность творчеством истребила в его душе все прочие чувства. Не сразу, постепенно. Единственное существо, которое Есихин любил, и любил страстно, была его дочь, тихая, славная девочка, рано лишившаяся матери и медленно угасавшая от чахотки. Месяцами он почти не отходил от ее ложа - разве что на час-другой в мастерскую, поработать над картиной. Наконец додумался перенести холст в детскую, чтобы вовсе не отлучаться. Не ел, не пил, не спал. Те, кто видел его в те дни, рассказывают, что вид Есихина был ужасен: всклокоченный, небритый, в перепачканной красками рубашке, он писал портрет своей дочери - зная, что этот портрет последний. Никого в комнату не пускал, все сам: подаст девочке пить, или лекарство, или поесть, и снова хватается за кисть. Когда же у ребенка началась агония, Есихин впал в истинное исступление - но не от горя, а от восторга: так чудесно играли свет и тень на искаженном мукой исхудалом личике. Собравшиеся в соседней комнате слышали жалобные стоны из-за запертой двери. Умирающая плакала, просила воды, но тщетно - Есихин не мог оторваться от картины. Когда, наконец, выломали дверь, девочка уже скончалась, Есихин же на нее даже не смотрел - все подправлял что-то на холсте. Дочь отвезли на кладбище, отца в сумасшедший дом. А картина, хоть и незаконченная, была выставлена на Парижском салоне под названием "La morte triomphante" ("Смерть-победительница" (фр.)) и получила там золотую медаль. - Рассудок отца не вынес горя и воздвиг себе защиту в виде творчества, - так истолковала добросердечная Полина Андреевна услышанную историю. - Вы полагаете? - Донат Саввич снял очки, протер, снова надел. - А я, изучая случай Есихина, привожу к выводу, что настоящий, исполинский гений без омертвения некоторых зон души созреть до конца не может. Истребив в себе, вместе с любовью к дочери, остатки человеческого, Конон Петрович полностью освободился для искусства. То, что он сейчас создает у себя в третьем коттедже, когда-нибудь станет украшением лучших галерей мира. И кто из благодарных потомков вспомнит тогда плачущую девочку, которая умерла, не утолив последней жажды? Я нисколько не сомневаюсь, что мою лечебницу, меня самого, да и остров Ханаан в грядущих поколениях будут помнить лишь из-за того, что здесь жил и творил гений. Кстати, хотите посмотреть на Есихина и его картины? Госпожа Лисицына ответила не сразу и как-то не очень уверенно: - Да... Наверное, хочу. Подумала еще, кивнула сама себе и сказала уже тверже: - Непременно хочу. Ведите. "Тепло, теплее, горячо!" Перед тем как отправиться с визитом к доктору Коровину, Лисицына зашла в гостиницу, где сменила легкую тальму на длинный черный плащ с капюшоном - очевидно, в предвидении вечернего похолодания. Однако солнце, хоть и неяркое, за день успело неплохо прогреть воздух, и для прогулки по территории клиники надевать плащ не понадобилось. Полина Андреевна ограничилась тем, что накинула на плечи шарф, Коровин же и вовсе остался как был, в жилете и сюртуке. Коттедж номер три находился на самом краю поросшей соснами горки, которую Коровин взял в аренду у монастыря. Домик с гладко оштукатуренными белыми стенами показался Полине Андреевне ничем не примечательным, особенно по сравнению с прочими коттеджами, многие из которых поражали своей причудливостью. - Тут все волшебство внутри, - пояснил Донат Саввич. - Есихина внешний вид его жилища не занимает. Да и потом я ведь говорил, он и не выходит никогда. Вошли без стука. Позднее стало ясно почему: художник все равно бы не услышал, а услышал бы, так не ответил. Полина увидела, что коттедж представляет собой одно помещение с пятью большими окнами - по одному в каждой стене и еще одно па потолке. Никакой мебели и этой студии не наблюдалось. Вероятно, ел и спал Есихин прямо на полу. Впрочем, убранство гостья разглядеть толком не успела - до того поразили ее стены и потолок этого диковинного жилища. Все внутренние поверхности за исключением пола и окон были обтянуты холстом, почти сплошь расписанным масляными красками. Потолок представлял собой картину ночного неба, такую точную и убедительную, что если б не квадрат стекла, в котором виднелись чуть подкрашенные закатом облака, легко было впасть в заблуждение и вообразить, что крыша вовсе отсутствует. Одна из стен, северная, изображала сосновую рощу; другая, восточная, - пологий спуск к речке и фермам; западная - лужайку и два соседних коттеджа; южная - кусты. Нетрудно было заметить, что художник с поразительной достоверностью воспроизвел пейзажи за окном. Только у Есихина они получились куда более сочными и емкими, различимые за стеклами подлинники выглядели бледными копиями нарисованных ландшафтов. - У него сейчас период увлечения пейзажами, - вполголоса пояснил Донат Саввич, показывая на художника, который стоял у восточной стены, спиной к вошедшим, и сосредоточенно водил маленькой кисточкой, ни разу даже не оглянувшись. - Сейчас он пишет цикл "Времена суток". Видите: тут рассвет, тут утро, тут день, тут вечер, а на потолке ночь. Главное - вовремя менять холсты, а то он начинает писать новую картину прямо поверх старой. У меня за эти годы собралась изрядная коллекция - когда-нибудь окуплю все расходы по клинике, - пошутил Коровин. - Ну, не я, так мои наследники. Лисицына осторожно подошла к гению, работавшему у "вечерней" стены, сбоку, чтобы получше его разглядеть. Увидела худой, беспрестанно гримасничающий профиль, свисающие на лоб полуседые, грязные волосы, засаленную блузу, повисшую с вялой губы нитку слюны. Сама картина при ближайшем рассмотрении произвела на зрительницу такое же неприятное, хоть и безусловно сильное впечатление. Вне всякого сомнения она была гениальна: зажженные окна двух нарисованных коттеджей, луна над их крышами, темные силуэты сосен дышали тайной, жутью, умиранием - это был не просто вечер, а некий всеобъемлющий Вечер, предвестье вечного мрака и безмолвия. - Почему это в искусстве неприятное и безобразное потрясает больше, чем красивое и радующее взгляд? - содрогнулась Полина Андреевна. - В природе такого никогда не случается, там тоже есть отвратительное, но оно создано лишь служить фоном Прекрасному. Вы говорите про создание Творца Небесного, а искусство - произведение творцов земных, - ответил доктор, следя за движениями кисти. - Вот вам лишнее подтверждение того, что люди искусства ведут родословие от мятежного ангела Сатаны. Конон Петрович! - вдруг повысил он голос, стукнув живописца по плечу. - Что это вы изобразили? Лисицына увидела, что чуть в стороне от одного из коттеджей, вровень с крышей, нарисовано нечто странное: неестественно вытянутая фигура в островерхом черном балахоне, на длинных и тонких, будто паучьих ножках. Молодая дама непроизвольно выглянула в окно, но ничего похожего там не увидела. - Это монах, - сказала Полина Андреевна самым что ни на есть наивным голосом. - Только какой-то странный. - И не просто монах, а Черный Монах, главная ханаанская достопримечательность, - кивнул Донат Саввич. - Вы, верно, о нем уже слышали. Я одного не пойму... - Он еще раз стукнул художника по плечу, уже сильнее. - Конон Петрович! Тот и не подумал оборачиваться, а госпожа Лисицына внутренне вся подобралась. Удачное стечение обстоятельств, кажется, могло облегчить ей поставленную задачу. Тепло, очень тепло! - Черный Монах? - переспросила она. - Это призрак Василиска, который якобы бродит по воде и всех пугает? Коровин нахмурился, начиная сердиться на упрямого живописца. - Не только пугает. Он еще повадился поставлять мне новых пациентов. Еще теплее! - Конон Петрович, я обращаюсь к вам. И если задал вопрос, то без ответа не уйду, - строго сказал доктор. - Вы изобразили здесь Василиска? Кто вам про него рассказал? Ведь вы ни с кем кроме меня не разговариваете. Откуда вы про него знаете? Не повернувшись, Есихин буркнул: - Я знаю только то, что видят мои глаза. Чуть коснулся кисточкой черной фигуры, и Полине Андреевне показалось, что та покачнулась, будто бы с трудом сохраняя равновесие под напором ветра. - Новые пациенты? - покосилась на Коровина гостья. - Должно быть, тоже интересные? - Да, но очень тяжелые. Особенно один, совсем еще мальчик. Сидит в оранжерее наг яко прародитель Адам, поэтому показать вам его не осмелюсь. Быстро прогрессирующий травматический идиотизм - сгорает прямо на глазах. Никого к себе не подпускает, пищи от санитаров не берет. Ест что растет на деревьях, но долго ли протянешь на бананах с ананасами? Еще неделя, много две, и умрет - если только я не придумаю метод лечения. Увы, пока ничего не выходит. - А второй? - спросила любопытная дама. - Тоже идиотизм? - Нет, энтропоз. Это очень редкое заболевание, близкое к автоизму, но не врожденное, а приобретенное. Способ лечения науке пока неизвестен. А был умнейший человек, я еще застал его в полном разуме... Увы, в один день - вернее, в одну ночь - превратился в руину. Горячо! Ах, как удачно все складывалось! Госпожа Лисицына ахнула: - За одну ночь из умнейшего человека в руину? Что же с ним стряслось? "Бедняжка Бердичевский" - Этот человек стал жертвой шокогенной галлюцинации, спровоцированной предшествующими событиями и общей болезненной восприимчивостью натуры. В первый период пациент много и исступленно говорил, поэтому природа видения мне более или менее известна. Бердичевского (так зовут этого человека) зачем-то понесло среди ночи в один заброшенный дом, где недавно случилось несчастье. На людей с обостренной впечатлительностью подобные места действуют особенным образом. Не буду пересказывать вам фантастические подробности репутации того дома, они не столь существенны. Но содержание галлюцинации весьма характерно: Бердичевскому явился Василиск, после чего галлюцинант увидел себя заживо заколоченным в гроб. Классический случай наложения предпубертатного мистического психоза, широко распространенного даже у очень образованных людей, на депрессию танатофобного свойства. Толчком к бредовому видению, вероятно, послужили какие-то действительные происшествия. Там, в избушке, и в самом деле на столе был гроб, сколоченный прежним обитателем для себя, но оставшийся неиспользованным. Сочетание темноты, скрипов, движения теней с этим шокирующим предметом - вот что повергло Бердичевского в состояние раптуса. Эту мудреную, изобилующую диковинными терминами лекцию госпожа Лисицына прослушала с чрезвычайным вниманием. Художник же продолжал трудиться над своим полотном и ни малейшего интереса к рассказу не проявлял - да вряд ли вообще его слышал. - Что ж, увидел в темной комнате пустой гроб и сразу тронулся рассудком? - недоверчиво спросила Полина Андреевна. - Трудно сказать, что там на самом деле произошло. Вне всякого сомнения, у Бердичевского приключилось нечто вроде эпилептического припадка. Должно быть, он катался по полу, бился об углы и предметы утвари, корчился в судорогах. Руки у него были ободраны, сорваны ногти, пальцы сплошь в занозах, на затылке шишка, растянуты связки на левом голеностопе, да и обмочился, что тоже характерно для эпилептоидного взрыва. Не в силах справиться с волнением, слушательница попросила: - Идемте на воздух. Эти стены отчего-то на меня давят... - Так этот несчастный совершенно безумен? - тихо спросила она, выйдя из коттеджа. - Кто, художник? - Нет... Бердичевский. Донат Саввич развел руками: - Видите ли, при энтропозе человек день ото дня все больше уходит в себя, постепенно перестает откликаться на происходящее вокруг. Другое название болезни - петроз, поскольку больной мало-помалу словно превращается в камень. У Бердичевского вследствие потрясения произошел полнейший распад личности. А хуже всего то, что у него продолжаются ночные галлюцинации. Один оставаться он боится, я поселил его в седьмой коттедж, где живет еще один любопытнейший пациент, по роду занятий ученый-физик. Зовут его Сергей Николаевич Лямпе. Человек он добрый, прямо ангел, и потому против сожительства не возражает. Они отлично поладили друг с другом. Лямпе ставит над Бердичевским какие-то мудреные эксперименты, впрочем, совершенно безвредные, и оба довольны. Полина Андреевна сделала вид, что ее прихотливое внимание переключилось с Бердичевского на сумасшедшего физика: - Любопытнейший пациент? Ой, расскажите! Они вышли на лужайку и остановились. Свет дня почти померк, в коттеджах и лечебных постройках кое-где уже горели огни. - Сергей Николаевич Лямпе, скорее всего, тоже гений, как Есихин. Но беда в том, что Есихину не нужно доказывать свою гениальность на словах - написал картину, и все понятно. Лямпе же ученый, причем занимающийся странными, граничащими с шарлатанством исследованиями. Тут без убедительных и, желательно, даже красноречивых, объяснений обойтись никак нельзя. Но беда в том, что Сергей Николаевич страдает тяжелейшим расстройством дискурсивности. - Чем-чем? - не поняла Лисицына. - Нарушением связной речи. Попросту говоря, слова у него не поспевают за мыслями. Что он говорит, понять почти невозможно. Даже я в девяти случаях из десяти не догадываюсь, что именно он хочет сказать. Ну, а другие люди и вовсе почитают его идиотом. Но Лямпе очень даже не идиот. Он закончил гимназию с золотой медалью, в университетском выпуске был первым. Только учился не как все, а особенным образом: все экзамены сдавал письменно, для него сделали исключение. - А в чем его гениальность? - осторожно вела свою линию Полина Андреевна. - Что за опыты он ставит над этим, как его, Богуславским? - Бердичевским, - поправил доктор. - Если Есихин гений зла, то Лямпе вне всякого сомнения гений добра. У него теория, что все вокруг пронизано некими невидимыми глазу лучами и каждый человек тоже источает эманацию разных цветов и оттенков. Сергей Николаевич потратил много лет на изобретение прибора, который был бы способен различать и анализировать эту ауру. - И что это за аура? - спросила Лисицына, пока не решаясь вновь повернуть разговор на Бердичевского. - Более всего Сергея Николаевича занимает эманация нравственности. - Коровин улыбнулся, но не насмешливо, скорее благодушно. - Какие-то драгоценные оранжевые лучи, по которым можно распознать душевное благородство и добросердечие. Лямпе уверяет, что если научиться видеть такую эманацию, то злым людям на свете не будет никакого ходу и у них не останется иного пути, кроме как развивать в себе излучение оранжевого спектра. - Это совершенно исключительный человек! - решительно объявила посетительница. - Я во что бы то ни стало должна его увидеть. Пусть изучит меня на предмет оранжевой эманации! Доктор достал из кармашка часы. - Ну, изучать вас, положим, Лямпе не станет. Во-первых, не слишком жалует женщин, а во-вторых, у него строгое расписание. Сейчас, если не ошибаюсь, время опытов. Хотите посмотреть? Тем более это совсем рядом. Вон он, седьмой коттедж. - Очень хочу! - Хорошо, выполню вашу просьбу. А вы потом выполните мою, уговор? Глаза Коровина хитро блеснули. - Какую? - После скажу, - засмеялся Донат Саввич. - Не пугайтесь, ничего страшного от вас я не потребую. Они уже подходили к славному двухэтажному домику альпийского стиля - бревенчатому, с широкой лестнице

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору