Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
Не договорив, Коровин потянул ручку, и из проема заструился неземной
красноватый свет. Донеслось тихое пощелкивание, звякнуло стекло.
Митрофаний заглянул внутрь.
У длинного стола, уставленного аппаратами и инструментами неясного
назначения, склонилась маленькая фигура в просторной блузе. Под потолком
горел фонарь, обмотанный красным фуляром, - отсюда и диковинное освещение.
Человечек, скрючившийся над столом, смотрел через какой-то хитрый
микроскоп на тисочки, в которых была вертикально зажата черная металлическая
пластинка. За пластинкой на специальной подставке стояла пустая колба. Нет,
не пустая - на самом донышке поблескивала крошечная горка какого-то порошка
или, может, мелкого песка.
Исследователь был так увлечен своими наблюдениями, что не расслышал
шагов. Вид у него был чудной: на голове пожарная каска, к груди привязан
цинковый таз - обычный, в каких стирают белье.
- Так вот куда каска с пожарного щита подевалась, - вполголоса сказал
ассистент. - Ко мне Фролов приходил, жаловался. Я вас, Донат Саввич, из-за
ерунды беспокоить не стал.
Не ответив помощнику, Коровин шагнул вперед и громко позвал:
- Господин Лямпе! Сергей Николаевич! Что это за тайны подземелья?
Маленький человек оглянулся, замахал на вошедших руками:
- Вон, вон! Нельзя! Ее ничем не остановишь! Ничем! Железо пробовал,
медь пробовал, сталь, олово, теперь вот цинк - как нож через масло! Буду
жесть. - Он показал на кусок кровельной жести, лежащий на краю стола. -
Потом свинец, потом серебро! Что-то ведь должно ее удерживать!
Рядом с жестью действительно поблескивал лист тусклого металла и -
гораздо ярче - серебряный поднос.
- Так, - констатировал Коровин. - Поднос похищен из моего буфета. Да у
вас, Лямпе, ко всему букету патологий еще и клептомания! Стыдитесь, Сергей
Николаевич. А еще апологет нравственности.
Физик смутился, забормотал невнятное:
- Да, нехорошо. Но где же? Время! Ведь никто, ни один! Все сам! А еще
золота бы. Я на золото очень. И металлы родственные! Или уж прямо платину,
чтоб подобное подобным. Но где, где?
Митрофаний вышел вперед, воззрился на тщедушного Лямпе сверху вниз.
Густым, не допускающим ослушания голосом сказал:
- Я вам, сударь, вопросы задавать буду. А вы отвечайте внятно, без
утайки.
Ученый рассмотрел архиерея, склонив голову набок. Потом вдруг вскочил
на стул и сдернул с лампы красную тряпку - освещение в комнате стало
обыкновенным.
Даже стоя на стуле, Лямпе был ненамного выше величественного епископа.
Странный человек полез в карман блузы, достал большие очки с фиолетовыми
стеклами, водрузил их на нос и снова затеял осматривать преосвященного,
теперь еще обстоятельней.
- Ах, ах, - закудахтал он, - сколько голубого! И оранжевый, оранжевый!
Столько никогда!
Сдернул очки, уставился на Митрофания с восхищением.
- Чудесный спектр! Ах, если бы раньше! Вы сможете! Скажите им! Они
такие! Даже этот! - показал ученый на Доната Саввича. - Я ему, а он иглой!
Остальные хуже! Малиновые, все малиновые! Ведь нужно что-то! И срочно! Ее не
остановишь!
Владыка, хмурясь, подождал, пока Лямпе утихнет.
- Не юродствуйте. Мне все известно. Это ваше?
И пальцем Бердичевскому: дай-ка. Товарищ прокурора, пристроившийся под
лампой читать послание Пелагии, вынул из сумки рясу, сапоги, фонарь, после
чего снова уткнулся в листки. Казалось, допрос его совершенно не занимает.
При виде неопровержимого доказательства Лямпе заморгал, зашмыгал носом
- в общем, сконфузился, но меньше, чем раньше, когда доктор уличил его в
воровстве.
- Мое, да. А как? Ведь никто! Придумал. Раз малиновые. Пусть не
понимают, лишь бы не совались. Жалко.
- Зачем вы разыгрывали этот кощунственный спектакль? - повысил голос
епископ. - Зачем пугали людей?
Лямпе прижал руки к груди, затараторил еще чаще. Видно было, что он изо
всех сил пытается объяснить нечто очень для него важное и никак не возьмет в
толк, почему его отказываются понять:
- Ах, ну я же! Малиновые, непробиваемые! Я пробовал! Я тому, безлицему!
Он ни слова! Я ему! - снова показал он на Коровина. - А он меня колоть!
Дрянью! Потом два дня голова! Не слышат! Глас! В пустыне!
- Это он про усыпляющий укол, который я был вынужден ему назначить, -
пояснил доктор. - Какая злопамятность, ведь уже месяца три прошло. Очень он
тогда перевозбудился. Пуще, чем сейчас. Ничего, сутки поспал, стал
спокойнее. Совал мне тетрадку, чтоб я прочел его записи. Где там - сплошные
формулы. И на полях вкривь и вкось, с тысячей восклицательных знаков, про
"эманацию смерти".
- Это чтоб яснее! - в отчаянии закричал Лямпе, брызгая слюной. - Надо
по-другому. Я думал! Дело не в смерти! Ничем не остановишь, вот что. Может,
"пенетрация"? Потому что через все! Но "пенетрирующая эманация" не
выговоришь!
- Так вы, стало быть, не отрицаете, что наряжались Василиском, ходили
по воде и светили из-за спины своим хитроумным фонарем? - перебил его
владыка.
- Да, суеверием по суеверию. Раз не слышат. О, я очень хитрый.
- И бакенщику в окно грозили, гвоздем по стеклу скребли? А после в
избушке напали на Ленточкина, на Лагранжа, на Матвея Бенционовича?
- Какая избушка? - пробормотал Сергей Николаевич. - Гвоздем по стеклу -
бр-р-р, гадость! - Он передернулся. - К черту избушку! Про главное!
Остальное чушь!
- И в окно Матвею Бенционовичу не стучали, встав на ходули?
Физик удивился:
- Зачем ходули? А стучать?
Товарищ прокурора, дочитавший письмо, негромко сказал:
- Владыко, это не мог быть Сергей Николаевич. Она ошибается. Посудите
сами. Сергей Николаевич знал, что в ту ночь меня перевели со второго этажа
на первый. Зачем бы ему понадобились ходули? Нет, это был кто-то другой.
Некто, не осведомленный о том, что я переместился в спальню первого этажа.
Кажется, способность к логическому размышлению у Бердичевского
восстановилась, и это преосвященного порадовало. Но тогда получается...
- Так был еще один Василиск? - Архиерей затряс головой, чтоб лучше
думала. - Драчливый? Который ударил Пелагию, а перед тем таким же манером
нападал на вас, Алешу и Лагранжа? Нелепица какая-то!
Матвей Бенционович осторожно заметил:
- К выводам я пока не готов. Однако взгляните на Сергея Николаевича.
Разве у него достало бы силы поднять бесчувственное тело и переложить в
гроб, стоящий на столе? Алексея Степановича еще куда ни шло, хотя тоже
сомнительно, но уж меня-то определенно не поднял бы. Я ведь тяжелокостный,
за пять пудов.
Митрофаний посмотрел на Бердичевского, как бы взвешивая, потом на
худосочного физика. Вздохнул.
- Ну хорошо, господин Лямпе. А где же вы были той ночью? Ну, когда
Матвея Бенционовича положили к вам в спальню?
- Как где? Здесь. - Ученый обвел рукой стены подвала, после чего
потыкал пальцем на приборы. - Все главное сюда. Все-таки каменные. Я -
ладно, я исследователь. А ему [Лямпе кивнул на Бердичевского] не нужно.
Опасно.
- Да что опасно-то? - воскликнул напряженно вслушивавшийся в бред
владыка. - О какой опасности вы все время толкуете?
Лямпе умолк, косясь на доктора и нервно облизывая губы.
- Слово? - тихо спросил он преосвященного.
- Какое слово?
- Чести. Не перебивать. И не колоть.
- Слово. Перебивать не стану и уколы делать не позволю. Говорите,
только медленно. Не волнуйтесь. Но Сергею Николаевичу этого было мало.
- На этом, - показал он на грудь преосвященного, и тот, кажется,
понемногу приучившийся понимать странную речь коротышки, поцеловал панагию.
Тогда Лямпе удовлетворенно кивнул и начал, изо всех сил стараясь
говорить как можно яснее.
- Эманация. Пенетрационные лучи. Мое название. Маша хочет по-другому.
Но мне больше так.
- Опять лучи! - простонал Донат Саввич. - Нет, господа, вы как хотите,
а я крест не целовал, так что пойдемте-ка, коллега, на свежий воздух.
Оба эскулапа вышли из подвала, и Сергей Николаевич сразу стал
спокойнее.
- Я знаю. Говорю не так. Все время вперед. Слова слишком медленные.
Нужно более совершенную коммуникативную систему. Чтоб сразу мысль. Я думал
про это. Посредством электромагнетики? Или биологического импульса? Тогда
все меня поймут. Если бы прямо мысли - из глаз в глаза, это бы лучше всего.
Нет, глаза плохо. - Он загорячился. - Выколоть бы глаза! Только сбивают! Но
нельзя! Все на зрении. А зрение - обман, ложная информация. Несущественное -
да, но главное упускается. Убогий аппарат. - Лямпе ткнул пальцем себе в
глаз. - Всего семь цветов спектра! А их тысяча, миллион, бессчетно!
Тут он замотал головой, сцепил перед собой руки.
- Нет-нет, не про то. Про пенетрацию. Я постараюсь. Медленно. Слово!
Физик испуганно посмотрел на владыку - не перестанет ли слушать, не
отвернется ли. Но нет, Митрофаний слушал сосредоточенно, терпеливо.
- Там Окольний, так? - показал Сергей Николаевич вправо.
- Так, - кивнул владыка, хотя знать не знал, в какой стороне отсюда
находится скит.
- Легенда, так? Василиск. Огненный перст с небес, горящая сосна.
- Да, конечно, это легенда, - согласился епископ. - Религия содержит
много волшебных преданий, они отражают человеческую тягу к чудесному. Нужно
воспринимать эти истории иносказательно, не в буквальности.
- Именно что буквально! - закричал Лямпе. - Буквально! Так и было!
Перст, сосна! Даже угли есть! Закаменели, но видно, что ствол!
- Погодите, погодите, сын мой, - остановил его Митрофаний. - Как вы
могли видеть обгорелый ствол той сосны? Вы что... - Глаза владыки
расширились. - ...Вы что, были на Окольней острове?!
Сергей Николаевич как ни в чем не бывало кивнул.
- Но... но зачем?
- Нужна была добрая эманация. Злой, серого колора, много. Не редкость.
А беспримесный оранж, как ваш, почти никогда. Даже точный оттенок не мог. А
нужно - для науки. Думал-думал. Эврика! Схимники - праведные, так?
Себялюбие, алчность, ненависть близки к нулю, так? Значит, сильная
нравственная эманация! Логика! Проверить, замерить. Как? Очень просто. Сел
ночью в лодку, поплыл.
- Вы плавали в скит, чтобы измерить нравственную эманацию схимников? -
недоверчиво переспросил владыка. - Этими вашими фиолетовыми окулярами?
Лямпе кивнул, очень довольный, что его поняли.
- Но ведь это строжайше воспрещено!
- Глупости. Суеверие.
Преосвященный хотел вознегодовать и даже бровями задвигал, но
любопытство было сильнее праведного гнева. Не удержался, спросил тихонько:
- И что там, на острове?
- Холм, сосны, пещера. Царство смерти. Лысые. Неприятно. Но неважно,
главное - шар.
- Что?
- Шар. Там так. Ход, по бокам камеры. Внутри, под верхушкой - круглая.
- Что "круглая"?
- Пещера. Туда и попал. Пробил свод. Потом дыра корнями, травой,
землей, теперь не видно. А ствол еще видно. Восемьсот лет, а видно! Угли.
Шар, как большая-большая тыква. Еще больше. Как... - Лямпе огляделся по
сторонам. - Как кресло.
- В круглой пещере, которая под вершиной холма, лежит шар? - уточнил
Митрофаний. - Что за шар? Сергей Николаевич страдальчески вздохнул:
- Ну я ведь уже. Сверху. Пробил свод. Еще тогда, когда Василиск.
Метеорит. Упал, пробил, зажег сосну. Ночью далеко видно. Вот он и увидел.
- Кто, святой Василиск? - Архиерей потер лоб. - Постойте. Вы хотите
сказать, что восемьсот лет назад он видел, как на землю упало некое небесное
тело. Решил, что это указующий перст Божий, пошел по воде и ночью нашел
остров по пылающей сосне?
- По воде ходить нельзя, - с неожиданной связностью заметил физик. -
Плотность не позволит. Не шел. На чем-то плыл. Не важно. Важно, что там. В
пещере. Куда упал.
- А что там?
- Уран. Слышали? Знаете? Смолка. Месторождение.
Преосвященный подумал, кивнул.
- Да-да, я читал в "Физическом вестнике". Уран это такой природный
элемент, обладающий необычными свойствами. Его и еще один элемент, радий,
сейчас изучают лучшие умы Европы. А урановая смолка - это, если я не
ошибаюсь, минерал, в котором содержание урана очень высоко. Так, кажется?
- Духовная особа, а следите. Хорошо, - похвалил Сергей Николаевич. -
Голубая аура. Умная голова.
- Бог с ней, с моей головой. Так что смолка эта ваша?
Лямпе приосанился.
- Мое открытие. Ядро начинает делиться. Само. Нужен особенный механизм.
И название придумал: "Ядерный Делитель". Невероятно трудные условия. Пока
невозможно. В природе теоретически может. Но при редком стечении. А тут как
раз! Редчайшее! - Он бросился к столу, зашелестел страничками пухлой
тетрадки. - Вот, вот! Я ему, а он колоть! Вот! Метеорит, высочайшая
температура - раз. Месторождение смолки - два! Подземные источники - три! И
все! Делитель! Природный! Заработал! Энергия ядра, по цепочке! Пошла - не
остановишь! Восемьсот лет! Я Маше и Тото письмо! Нет, не верят! Думают, я с
ума! Потому что из сумасшедшего дома!
- Да постойте же! - взмолился Митрофаний, у которого от напряжения на
лбу выступили капли пота. - От падения метеорита в месторождение урана
заработал какой-то природный механизм, начавший источать энергию. Я ничего в
этом не смыслю, но предположим, все так, как вы говорите. Однако в чем здесь
опасность?
- Не знаю. Не медик. И в тетрадь не писал, потому что не знаю. Но
уверен. Совершенно уверен. Я там несколько часов, а рвота, потом лихорадка.
Схимники все время. Вот и умирают. Полгода, год - и смерть. Преступление!
Надо закрыть! А никто. Не слушают! Я к тому, с черепом. Он на меня рукой...
- С каким черепом? - опять перестал понимать преосвященный. - Про кого
это вы?
- Ну, на лбу. Вот тут. Который без лица, с дырками. Там. - Физик снова
махнул рукой в сторону Окольнего острова.
- Схимник? Старец Израиль? У которого на куколе вышит череп с костями?
- Да. Главный. Нет, машет! Я к Коровину, а он иглой! Я тетрадь, а он не
читает! - Голос Сергея Николаевича задрожал от давней обиды. - Думал-думал,
придумал. Черный Монах. Испугаются. Проклятое место. И тогда спокойно
исследовать. Без помех.
- Но как вы обнаружили эманацию? Помнится, я читал, что излучение этого
рода не воспринимается органами чувств.
Лямпе горделиво улыбнулся:
- Не сразу. Сначала пробу шара. Сразу понял - метеорит. Оплавленная
поверхность. Радужная. Красиво. Особенно когда фонарем. Тайна скита.
Священная. Старцы секрет. Восемьсот лет. Потому, наверно, и молчание. Чтоб
не проболтались. Пробу и так, и этак. Ничего. Твердость исключительная.
Приплыл снова. Напильник закаленной стали. Все равно никак. Тогда алмазный
напильник. Из Антверпена. Почтой. Помогло. За четверть часа - вот, три
грамма. - Он показал на горку порошка в колбе. - Для анализа довольно.
- Вы выписали по почте из Антверпена алмазный напильник? - Митрофаний
вытер платком испарину, чувствуя, что его голова, хоть и с голубой аурой,
отказывается вмещать столько поразительных сведений. - Но ведь, должно быть,
очень дорого?
- Возможно. Все равно. У Коровина денег много.
- И Донат Саввич даже не спросил, зачем вам такая диковина?
- Спросил. Я рад. Объяснять - он руками. "Про эманацию не желаю, будет
вам напильник". Пускай. Главное - получил.
Владыка с любопытством посмотрел на стол.
- Где же он? Как выглядит? Ученый небрежно махнул рукой:
- Пропал. Давно. Неважно, больше не нужен. Не перебивайте глупостями! -
рассердился он. - Крест целовали! Слушайте!
- Да-да, сын мой, простите, - успокоил его преосвященный и обернулся на
Бердичевского - слушает ли. Тот слушал, и превнимательно, но, судя по
наморщенному лбу, мало что понимал. В отличие от епископа Матвей Бенционович
новостями научного прогресса интересовался мало, кроме юридических журналов
почти ничего не читал и про таинственные свойства радия и урана, разумеется,
ничего не слышал.
- Так что показал анализ метеоритной субстанции? - спросил владыка.
- Платино-иридиевый самородок. Оттуда. - Лямпе ткнул пальцем в потолок.
- Иногда из космоса. Но редко, а такой огромный никогда. Конечно, стальным
напильником никак! Плотность двадцать два! Только алмазом. И с места никак.
Пудов полтораста-двести.
- Двести пудов платины! - ахнул товарищ прокурора. - Но это же огромная
ценность! Почем унция платины?
Сергей Николаевич пожал плечами.
- Понятия. А ценности никакой. Одна опасность. За восемьсот лет
пропенетрирован насквозь. Я обнаружил: лучи. - Он кивнул на колбу. -
Проходят через все. В точности как писал Тото. Про опыт с фотопластинкой. И
Маша писала. Раньше. Коровин им письмо. Что я в сумасшедшем доме. Теперь не
пишут.
- Да-да, я читал про парижские опыты с радиевым излучением, - припомнил
владыка. - Их проводил Антуан Беккерель, и еще супруги Кюри, Пьер и Мария.
- Пьеро - малиновая голова, - отрезал Лямпе. - Неприятный. Mania зря.
Лучше старой девой. А Тото Беккерель умный, голубой. Я же про них все время:
Маша и Тото. Игнорамусы! И Коровин! Хорош остров! На пристань ходил, смотрел
в спектроскоп. Вдруг кто умный. Поможет. Объяснить им. У меня никак. Хорошо
теперь вы. Поняли, да?
Он смотрел на архиерея со страхом и надеждой.
- Поняли?
Митрофаний подошел к столу, осторожно взял колбу, стал смотреть на
тускло поблескивающие опилки.
- Значит, самородок заражен вредными лучами?
- Насквозь. И вся пещера. Восемьсот лет! Если даже шестьсот, все равно.
Не остров - эшафот. - Сергей Николаевич схватил преосвященного за рукав
рясы. - Вы для них начальство! Запретите! Чтоб никто! Ни один! А тех
обратно! Если не поздно. Хотя нет, их поздно. Я слышал, недавно нового. Если
в круглую не заходил, или недолго, то еще, может, можно. Спасти. Двоих
прежних - нет. А этого еще возможно. Сколько он? Пять дней? Шесть?
- Это он про нового схимника, насчет которого сестра Пелагия ошиблась,
- пояснил озадаченно нахмурившемуся епископу Бердичевский. - Надо же, мне и
в голову не приходило, что ваша монашка и госпожа Лисицына - одно лицо.
- Я тебе про это после объясню, - смутился Митрофаний. - Понимаешь,
Матвей, по монашескому уставу сие, конечно, вещь недопустимая, даже
возмутительная, но...
- Хватит глупости, - бесцеремонно дернул архиерея за рясу Лямпе. - Тех
вывезти. Новых не пускать. Только меня. Сначала нужно экранирующий материал.
Ищу. Пока ничего. Медь нет, сталь нет, жесть нет. Может, свинец. Или
серебро. Вы умный. Я покажу.
Он потянул владыку к столу, перелистнул тетрадку, начал водить пальцем
по выкладкам и формулам. Митрофаний смотрел с интересом, а иногда даже кивал
- то ли из вежливости, то ли и вправду что-то понимал.
Бердичевский тоже заглянул, поверх узкого плеча Сергея Николаевича.
Вздохнул. В жилетном кармане у него тренькнуло четыре раза.
- Господи, владыко! - вскричал товарищ прокурора. - Четыре часа ночи! А
Полины Андреевны, Пелагии, все нет! Уж не случилось ли...
Он поперхнулся и не закончил вопроса - так изменилось вдруг лицо
Митрофания, исказившееся гримасой испуга и виноватости.
Оттолкнув увлекательную тетрадку, владыка неблагостно подобрал рясу, с
топотом бросился из подвала вверх по лестнице.
"Пещера"
В "Непорочной деве", куда Полина Андреевна заехала из клиники взять
необходимые для экспедиции вещи, пос