Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Наука. Техника. Медицина
   История
      Акунин Борис. Пелагея 1-2 -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  -
Хм. От выводов по поводу перчатки Матвей Бенционович решил пока воздержаться, но отложил интригующий предмет в сторонку, к письмам и револьверу. Сложил нужные для следствия предметы в саквояж Лагранжа (нужно же было их в чем-то нести), оставил в перечне соответствующую расписку. Монах тихонько напевал что-то в соседней комнате, широкими стежками заштопывая брюхо старика. Прислушавшись, Бердичевский разобрал: - "Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробех лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту безобразну, бесславну, не имущую вида..." В кармане звякнул брегет: один раз погромче, два раза тихонько. Отличная машинка, настоящее чудо швейцарского механического гения, подаренная отцом Митрофанием к десятилетию свадьбы. Звяканье обозначало, что нынче час с половиной пополудни. Пора было идти к ново-араратскому настоятелю. "x x x" Разговор с отцом Виталием получился короткий и неприятный. Архимандрит встретил губернского чиновника, уже находясь в сильном раздражении. То есть, это так и было замыслено Матвеем Бенционовичем: безапелляционным тоном письма и точным указанием часа встречи вывести ново-араратского властителя из равновесия - с одной стороны, напомнить, что есть и иная власть, повыше настоятельской, с другой же побудить Виталия к резкости и невоздержанным словам. Глядишь, так быстрее до подоплеки дела доберемся, чем с реверансами да экивоками. Что ж, резкости Бердичевский добился, и даже чересчур. Высокопреподобный нетерпеливо прохаживался у крыльца настоятельских палат, одетый в старую-престарую рясу, зачем-то подоткнутую чуть не до пояса, так что виднелись высокие грязные сапоги, и помахивал часами-луковицей. - А, прокуратор, - воскликнул он, завидев Бердичевского. - Три минуты третьего. Ожидать себя заставляете? Не больно ли дерзко? Вместо ответа и тоже не здороваясь, Матвей Бенционович ткнул пальцем на башенные часы, украшавшие пышную колокольню, по всем признакам недавнего строительства. Минутная стрелка на них еще только наметилась подобраться к двенадцати. Тут же, как нарочно, ударили куранты - в общем, вышло эффектно. - Некогда мне разговоры разговаривать, забот полно! - еще сердитее рыкнул Виталий. - На ходу поговорим. Во-он там. - Он показал на бревенчатый сарай, видневшийся поодаль, за монастырской стеной. - Старый свинарник разбираем, новый будем ставить. Вот когда объяснились и поддернутая ряса, и ботфорты. Аудиенция происходила на скотном дворе, где грязи и нечистот было по щиколотку - Матвей Бенционович моментально перепачкал и штиблеты, и брюки. Монахи сдирали баграми дранку с крыши сарая, настоятель ими руководил, так что существо дела чиновник излагал под треск, грохот и крики, а Виталий, похоже, не очень-то и слушал. Уже одного этого было бы довольно, чтоб архимандрит Бердичевскому не понравился, но скоро выявилось и еще одно обстоятельство, доведшее первоначальную антипатию до крайней степени. Цепким взглядом, слишком хорошо знакомым и понятным Матвею Бенционовичу, настоятель задержался на крючковатом носе заволжского посланца, на хрящеватых ушах, на неславянской черноте редеющих волос, и лицо отца Виталия приобрело особенное брезгливое выражение. Дослушав про расследование самоубийства и про обеспокоенность губернских властей ново-араратскими чудесами, архимандрит хмуро сказал: - Я человек прямой. Пишите потом кляузы, какие хотите - мне не привыкать. Только совать свой длинный нос в духовные дела не смейте. Самоубийство - пускай. Возитесь в этой мерзости, сколько угодно. А прочее не вашего ума дело. - То есть как это?! - задохнулся от возмущения товарищ прокурора. - Да с какой стати, ваше высокопреподобие, вы мне указываете, чем... - С такой, - перебил его отец Виталий. - Здесь на островах я всему голова, и отвечаю за все тоже я. Тем более в вопросах, касательных духовности. Для таких материй ваша народность не подходит. И я со стороны начальства полагаю афронтом, что этакого дознателя в Арарат прислали. Тут нужно сердце чуткое, родное, полное веры, а не... Настоятель, не договорив, сплюнул. Это было всего оскорбительней. Бердичевский увидел, что дело идет на прямой скандал, и сдержался, не ответил на грубость грубостью. - Во-первых, святой отец, позвольте вам напомнить слова апостола Павла о том, что нет ни иудея, ни эллина, и все мы одно во Христе, - сказал он тихо. - А во-вторых, я такой же православный, как и вы. И так это у него достойно, спокойно проговорилось (хотя внутри, конечно, все дрожало и клокотало), что Матвей Бенционович сам на себя залюбовался. Только разве прошибешь достоинством озверелого юдофоба? - Нашу русскую веру только русский до самого донышка понять и принять может, - кривя губы процедил отец Виталий. - И уж особенно не по уму и не по сердцу православие для иудейского высокомерия и ячества. Прочь, прочь когти ваши от русских святынь! Что же до вашей крещености, то про это у народа сказано: жид крещеный что вор прощеный. С этими словами архимандрит повернулся к чиновнику спиной и, чавкая грязью, скрылся в разрушаемом хлеве - высокий, черный, прямой, как жердь. Бердичевский же, весь кипя, пошел из монастыря вон. Из-за скоротечности разговора, не занявшего и десяти минут, времени до следующей встречи, с доктором Коровиным, оставалось еще очень много. Чтобы не тратить его попусту, а заодно и успокоить себя моционом, товарищ прокурора решил пройтись по городу, ознакомиться с его топографическими, бытовыми и прочими особенностями. Удивительная вещь: те самые улицы, которые при первом знакомстве произвели на Матвея Бенционовича отрадное впечатление чистотой, ухоженностью и порядком, теперь показались ему недобрыми, даже зловещими. Взгляд приезжего задерживался все больше на постно поджатых губах богомолок, на чрезмерном изобилии всевозможных церквей, церковок и часовенок, на этническом однообразии встречающихся лиц: ни одного смуглого, черноглазого, горбоносого или хоть раскосого, все сплошь великорусское русоволосие, сероглазие да курносие. Никогда в жизни Бердичевский не ощущал такого острого, безысходного одиночества, как в этом православном раю. Да и раю ли? Мимо промаршировал десяток рослых монахов с дубинками у пояса - ничего себе Эдем. Поживи-ка под властью этакого отца Виталия, мракобеса и инакоборца. В книжных лавках только духовное чтение, из газет лишь "Церковный вестник", "Светоч православия" да "Гражданин" князя Мещерского. Ни театра, ни духового оркестра в парке, ни, Боже сохрани, танцзала. Зато едален без счета. Поесть да помолиться - вот и весь ваш рай, мысленно злобствовал Матвей Бенционович. Когда же обида и злость на архимандрита немного умерились, по всегдашней интеллигентской привычке audiatur et altera pars (слышать доводы противоположной стороны (лат.)) Бердичевский стал думать, что Виталий на его в счет, в сущности, не так уж и неправ. Да, высокомерен умом. Да, скептик, к простодушной вере никак не приспособленный. И если уж начистоту, до полной откровенности с самим собою, то вся его религиозность зиждется на любви не к Иисусу, которого Матвей Бенционович никогда в глаза не видывал, а к преосвященному Митрофанию. То есть если предположить, что духовным отцом Мордки Бердичевского оказался бы не православный архиерей, а какой-нибудь премудрый шейх или буддийский бонза, то ходить бы теперь коллежскому советнику в чалме либо в конической соломенной шляпе. Только при этом вы, сударь мой, не сделали бы в Российской империи никакой карьеры, еще и дополнительно уязвил себя Матвей Бенционович, впав в окончательное самоуничижение. И стало ему совсем нехорошо, потому что к одиночеству земному - временному, распространявшемуся лишь на остров Ханаан - прибавилось еще и одиночество метафизическое. Прости, Господи, за маловерие и сомнение, взмолился перепуганный товарищ прокурора и завертел головой, нет ли поблизости храма, чтоб поскорей повиниться перед образом Спасителя. Как не быть - ведь Новый Арарат, не Петербург какой-нибудь. Была тут же, рядышком, в двадцати шагах, церковка, а еще ближе - собственно, прямо перед носом у Бердичевского, на стене монастырского училища, висела большая икона под жестяным навесом, причем не какая-нибудь, а именно Спаса Нерукотворного. В этом совпадении Матвей Бенционович усмотрел знак свыше и до церкви идти не стал. Бухнулся на колени перед Спасом (все равно брюки после скотного двора были загублены, переодеть придется) и стал молиться - жарко, истово, как никогда прежде. Господи, умолял Бердичевский, ниспошли мне веру простую, детскую, нерассуждающую, чтоб всегда меня поддерживала и ни в каких испытаниях не оставляла. Чтобы я поверил в бессмертие души и в жизнь после смерти, чтобы на смену суеумия ко мне пришла мудрость, чтобы я ежечасно не трепетал за своих домашних, а помнил о вечности, чтобы имел твердость устоять перед соблазнами, чтобы... В общем, молитва получалась долгой, ибо просьб к Всевышнему у Матвея Бенционовича имелось множество, все перечислять скучно. Никто богомольцу не мешал, никто не пялился на приличного господина, протиравшего коленки посреди тротуара, - прохожие уважительно обходили его стороной, тем более что такого рода сцены являлись для Нового Арарата вполне обыкновенными. Единственное, что отвлекало чиновника от душе-очистительного занятия, - звонкий детский смех, доносившийся от крыльца училища. Там, в окружении стайки мальчишек, сидел какой-то мужчина в мягкой шляпе, и видно было, что ему с пострелятами весело, а им весело с ним. Бердичевский несколько раз досадливо оглядывался на шум, так что имел возможность отметить некоторые особенности физиономии чадолюбца - весьма приятной, открытой, даже, пожалуй, простоватой. А когда Матвей Бенционович, утирая слезы, наконец поднялся с колен, незнакомец подошел к нему, учтиво приподнял шляпу и стал извиняться: - Прошу прощения за то, что мы своей болтовней мешали вашей молитве. Дети вечно пристают ко мне с расспросами про всякую всячину. Это удивительно, до чего мало им объясняют учителя, причем про самое важное. Да они и боятся у учителей лишнее спросить, тут ведь преподаватели все сплошь монахи, и престрогие. А меня не боятся, - улыбнулся мужчина, и по этой улыбке стало видно, что бояться его точно незачем. - Вы извините, что я к вам вот так, без церемоний подошел. Я, знаете ли, до чрезвычайности общителен, а вы меня искренностью своего моления привлекли. Нечасто увидишь, чтобы образованный человек так истово, со слезами перед иконой стоял. Дома, наедине с собой, еще ладно бы, но посреди улицы! Очень вы мне понравились. Бердичевский слегка поклонился и хотел было уйти, но пригляделся к незнакомцу повнимательней, сощурился и осторожненько так: - Э-э, а позвольте, милостивый государь, поинтересоваться вашим именем-отчеством. Случайно не Лев Николаевич? Уж очень по манерам и внешнему виду приятный господин был похож на любителя чтения из письма Алеши Ленточкина. Память у Бердичевского, заядлого шахматиста, была отменная, да и запомнить такое имя нетрудно - как у графа Толстого. Мужчина удивился, но не чрезмерно - у него и без того вид был такой, будто он постоянно ожидает от действительности сюрпризов, причем по большей части радостных. - Да, меня так зовут. А почему вы знаете? И в этой случайной встрече просветленному Бердичевскому тоже померещился промысел Божий. - У нас с вами имеется общий знакомый, Алексей Степанович Ленточкин. Ну, тот, что еще подарил вам одну книгу, сочинение Федора Достоевского. Такой сверхъестественной осведомленности Лев Николаевич опять удивился, и опять не очень сильно. - Да, отлично помню этого бедного юношу. Знаете ли вы, что с ним произошло несчастье? Он заболел рассудком. Матвей Бенционович ничего говорить не стал, но бровями изобразил изумление: мол, да что вы? - Из-за Черного Монаха, - понизил голос его собеседник. - Пошел ночью в одну избушку, где на окне крест нацарапан, и лишился ума. Увидел там что-то. А после, на том же самом месте, другой человек, которого я тоже немножко знал, застрелил себя из пистолета. Ой, что ж я разболтался! Это ведь тайна, - испугался Лев Николаевич. - Мне по большому секрету сказали, я слово давал. Вы никому больше не говорите, хорошо? Так-так, сказал себе следователь и яростно потер переносицу, чтоб унять азартное пульсирование крови. Так-так. - Никому не скажу, - пообещал он, изобразив скучливый зевок. - Но знаете что, вы мне почему-то тоже очень симпатичны. Опять же у нас, оказывается, есть общий знакомый. Не угодно ли посидеть со мною за чашкой чаю или кофею? Поговорили бы о том, о сем. Хоть бы и о Достоевском. - Почту за счастье! - обрадовался Лев Николаевич. - Так редко, знаете ли, встретишь здесь начитанного, высококультурного человека. И потом, не всякому со мной говорить интересно. Я не умен, не образован, иногда нелепости говорю. Да вот хоть в "Добром самарянине" можно посидеть. Там подают оригинальный чай, с подкопчением. И недорого. Он уже готов был идти - немедленно беседовать с новым знакомцем, но брегет в кармане Бердичевского звякнул четыре раза громко и один тихо. Была уже четверть пятого - вон, выходит, сколько молился-то. - Дражайший Лев Николаевич, у меня сейчас неотложное дело, которое продлится часа два или три. Если б нам возможно было встретиться после этого... - Подержав в этом незаконченном предложении вопросительную интонацию и дождавшись кивка, товарищ прокурора продолжил. - Меня зовут Матвей Бенционович, а подробнее представлюсь при нашей вечерней встрече. Где мне вас сыскать? - До семи я обыкновенно гуляю по городу, смотрю на людей и думаю о чем взбредет в голову, - принялся объяснять ценный свидетель. - В семь ужинаю в харчевне "Пять хлебов", потом, если нет дождя и сильного ветра - а сегодня, как видите, ясно - где-нибудь сижу на скамейке, над озером. Долго. Бывает, что часов до десяти... - Отлично, - перебил Бердичевский. - Там и встретимся. Назовите какое-нибудь определенное место. Лев Николаевич немного подумал. - Давайте на набережной, близ Ротонды. Чтобы вам легче найти. Вы правда придете? - Можете быть совершенно в этом уверены, - улыбнулся товарищ прокурора. "x x x" Матвей Бенционович вытер мокрый лоб и схватился за сердце. Тысячу раз права Машенька - нужно делать гимнастику и ездить на велосипеде, как все просвещенные люди, кто печется о телесном здоровье. Ну что это - в тридцать восемь лет уже и брюшко, и одышливость, и ловкости никакой. - Алексей Степаныч, право, поигрались и хватит! - воззвал он к тропическим зарослям, откуда только что донесся шорох быстрых необутых ног. - Это же я, Бердичевский, вы отлично меня знаете! Прибыл к вам от владыки Митрофания! Игра то ли в прятки, то ли в догонялки, а вернее в то и в другое сразу длилась уже порядком, и товарищ прокурора совсем выбился из сил. Донат Саввич Коровин остался у входа в оранжерею. Покуривая сигарку, с интересом наблюдал за маневрами обеих сторон. Самого Ленточкина Матвей Бенционович еще не видел, но мальчишка точно был здесь - раза два из-за широких глянцевых листьев мелькнуло голое плечо. - Ничего, он сейчас выдохнется, - сказал доктор. - Слабеет день ото дня. Неделю назад, когда надо было осмотр делать, санитары за ним по полчаса гонялись, даже с пальм снимали. Третьего дня хватило пятнадцати минут. Вчера десяти. Плохо. Мог бы и мне санитаров одолжить, сердито подумал чиновник. Демонстрирует, что для мирового светила губернские власти не указ. Тоже, как настоятель, на тон письма обиделся. Однако, в отличие от архимандрита, доктор Бердичевскому скорее нравился. Спокойный, деловитый, слегка насмешливый, без вызова. Выслушав следователя, разумно предложил: "Сначала посмотрите на вашего Ленточкина, а после вернемся сюда и побеседуем". Но, как уже было сказано, посмотреть на Алексея Степановича оказалось совсем непросто. Еще через несколько минут удалось загнать дикого обитателя джунглей в угол, и вот, наконец, беготня завершилась. Из-за пышного куста, усеянного противоестественно-синими цветами (дальше была уже только стеклянная стенка), высовывалась кудрявая голова с испуганно вытаращенными голубыми глазами. Мальчишка очень осунулся и растерял весь свой румянец, отметил Матвей Бенционович, а волосы спутались, обвисли. - Не надо, - плачущим голосом сказал Алеша. - Я скоро на небу улечу. За мною Он придет и заберет. Потерпите. По совету Доната Саввича чиновник ближе к больному подбираться не стал, чтобы не доводить до приступа. Остановился, развел руками и начал как можно мягче: - Алексей Степаныч, я перечел ваше последнее письмо, где вы писали про магическое заклинание и про домик бакенщика. Помните ли вы, что там произошло, в доме? Сзади хмыкнул Коровин: - Экий вы быстрый. Сейчас он вам прямо так и расскажет. - Не ходи туда, - тоненьким голоском сказал вдруг Алеша Бердичевскому. - Пропадешь. Доктор подошел, встал рядом с товарищем прокурора. - Пардон, - шепнул он. - Я был неправ. Вы на него действуете каким-то особенным образом. Ободренный успехом, Матвей Бенционович сделал полшажочка вперед. - Алексей Степаныч, милый вы мой, владыка из-за вас сон и покой потерял. Не может себе простить, что прислал вас сюда. Поедемте к нему, а? Он наказал мне без вас не возвращаться. Поедем? - Поедем, - пробормотал Алеша. - И о той ночи поговорим? - Поговорим. Бердичевский торжествующе оглянулся на врача: каково? Тот озабоченно хмурился. - С вами, верно, там что-то невероятное случилось? - тихонечко, как рыбак леску, вытягивал свою линию Матвей Бенционович. - Случилось. - К вам явился Василиск? - Василиск. - И вас чем-то напугал? - Напугал. Доктор отодвинул следователя в сторону. - Да погодите вы. Он же просто повторяет за вами последнее слово, разве вы не видите? Это у него в последние три дня развилось. Речитативная обсессия. Не может концентрировать внимание более чем на минуту. Он вас не слышит. - Алексей Степаныч, вы меня слышите? - спросил товарищ прокурора. - Слышите, - повторил Ленточкин, и стало ясно, что Донат Саввич, к сожалению, прав. Матвей Бенционович разочарованно вздохнул. - Что с ним будет? - Неделя, много две, и... - Доктор красноречиво покачал головой. - Если, конечно, не произойдет чуда. - Какого чуда? - Если я не обнаружу способ, которым можно остановить болезненный процесс и повернуть его вспять. Ладно, идемте. Ничего вы от него не добьетесь, как и ваш предшественник. Вернувшись в кабинет Коровина, заговорили уже не о несчастном Алексее Степановиче, а именно о "предшественнике", то есть о покойном Лагранже. - Кажется, по роду деятельности я обязан быть неплохим физиогномистом, - говорил Донат Саввич, поглядывая то на Бердичевского, то в окно. - И ошибаюсь в л

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору