ас? --  Дженнсен  с трудом  проглотила  ком в
горле. -- Он проявил к вам милосердие, он пощадил вас.
     Алтея хохотнула, хотя  ей  было нестерпимо  грустно. Это  был невольный
смех: она впервые столкнулась с такой наивностью.
     --  Даркен  Рал  редко  убивал тех, кто  доставил ему неприятности.  Он
предпочитал сохранять им жизнь --  на очень долгое время и так, чтобы смерть
показалась им  освобождением, понимаешь? Мертвые ни о чем не жалеют, никогда
не страдают и не служат примером другим! Ты даже представить себе не  можешь
весь этот ужас!.. Как он схватил меня... Как меня вели к  нему... Каково мне
было  находиться  в  плену  у этого человека... Каково было смотреть  на его
спокойное  лицо, в его  холодные голубые глаза... И знать,  что находишься в
милости человека, у которого милость отсутствует как  таковая. Ты  не можешь
представить себе, каково это -- знать, что в одно ужасное мгновение все, что
было  тобой,  все,  что ты  имела, все, на что надеялась в жизни, изменилось
навсегда.  -- Алтея снова  вздохнула. -- А какая была боль...  Ее ты  можешь
себе представить по моим ногам.
     -- Мне так жаль, -- прошептала  сквозь слезы  Дженнсен, прижимая руки к
защемившему сердцу.
     -- Но не боль  была самым худшим во всей  этой  истории, --  продолжала
колдунья.  -- Он лишил меня всего,  что  я имела.  С моим  даром он поступил
гораздо хуже, чем с моими ногами. Ты просто не можешь этого видеть -- в этом
отношении ты слепа. А я вижу это каждый день. Но и этого  было мало  Даркену
Ралу.  Его  недовольство  моим поступком было так сильно, что это  оказалось
только началом. Он запретил мне жить где-либо, кроме этого полузатопленного,
омерзительного  места  с  горячими  ключами  и  зловонными  испарениями.  Он
поместил  меня  здесь  как  в  темницу,  наполнив  болото вокруг чудовищными
тварями,  созданными из  моей колдовской силы,  которой он  лишил  меня.  Он
хотел, чтобы я находилась рядом, понимаешь. Несколько  раз он появлялся тут,
просто чтобы посмотреть на меня в этом плену. -- Колдунья уставилась куда-то
вдаль, словно видела там человека, о котором говорила. -- За пределами этого
дома я  нахожусь  во  власти сущностей, которые появились на свет при помощи
моего  собственного дара, того дара, к которому у меня больше нет доступа. Я
никогда не  смогу освободиться собственными силами, но даже  если мне придут
на помощь, эти твари,  созданные из моей собственной силы, разорвут меня  на
части.  Я  не могу  призвать  их  обратно. Он  оставил  тропу,  чтобы  могли
привозить  продукты  и  другие  запасы,  чтобы у  меня  наверняка  было  все
необходимое.  Фридриху пришлось построить  дом здесь, потому что  я  не могу
покинуть  это место. Даркен Рал пожелал мне долгой жизни, которую я проведу,
страдая для его удовольствия.
     Дженнсен  дрожала,  не в  силах  что-либо  сказать.  А колдунья указала
длинным изящным пальцем в открытую дверь:
     -- Человек, который  любит меня,  вынужден был стать  свидетелем  всего
этого. Он был приговорен всю жизнь ухаживать за калекой -- женой, которую он
любил и которая больше не может  быть ему женой с плотской точки зрения.  --
Алтея пробежала пальцами  по своим костлявым ногам, нежно,  словно видела их
такими,  какими  они  когда-то  были.  --  У  меня  больше  никогда  не было
возможности получить радость  от моего мужа, как женщина от мужчины. Мой муж
никогда больше не радовался ласкам женщины, которую любит. -- Она замолчала,
собираясь  с  силами,  а  затем  продолжала:  -- В  качестве дополнительного
наказания  Даркен  Рал оставил  мне власть над  моим  даром  с  одной только
стороны,  которая теперь  преследует меня  каждый день: он  оставил  мне дар
пророчества.
     Дженнсен не смогла  удержаться от вопроса, который, как ей  показалось,
может послужить женщине хоть каким-то утешением.
     --  Эта   часть  вашего  дара...   разве  она  не  может  принести  вам
удовольствие?
     Темные глаза колдуньи смотрели на нее в упор.
     -- Последний день  с твоей матерью  ты  провела хорошо?  Я имею в  виду
день, когда она умерла...
     -- Да, -- ответила Дженнсен после долгой паузы.
     -- А если бы  ты знала, что  она  будет убита?  А если бы ты видела все
задолго до того, как оно произошло? За день, за неделю, за месяц, за годы до
того, как все произошло... Ты знала бы, как это случится  и когда, видела бы
все жуткие подробности. Видела бы силой своей  колдовской власти материнскую
кровь, мучения, смерть. Получила бы ты удовольствие?
     -- Нет, -- ответила Дженнсен упавшим голосом.
     --  Что  ж,  теперь, Дженнсен Рал, ты понимаешь,  что я не могу  помочь
тебе. И  не потому,  что  я недобра и  эгоистична,  а потому  что у меня  не
осталось силы. Ты должна найти в себе  свободную  волю,  чтобы выполнить то,
что должна. Только таким путем ты  можешь достичь чего-то в жизни. Я не могу
решить твои проблемы. Я провела большую  часть жизни в страданиях за то, что
помогла тебе когда-то. Если бы это касалось только меня, я бы  вынесла: ведь
во всем вина злого человека, а не невинного ребенка. Однако я страдаю каждый
день, потому  что это  не  только моя судьба, но и  судьба Фридриха. У  него
могло бы быть...
     -- Ничего у меня не могло  быть! -- Фридрих стоял позади Дженнсен. -- Я
воспринимаю каждый день жизни как дар, который получил оттого, что рядом  --
ты.   Твоя   улыбка  --  мое  солнце,  она  освещает  краткое  время   моего
существования. Не преуменьшай  моей  радости, Алтея, превращая ее  во что-то
незначительное или обыденное.
     Алтея снова взглянула на Дженнсен:
     --  Вот видишь? Это моя ежедневная пытка:  знать, что я ничего не  могу
сделать для этого человека.
     Рыдая, Дженнсен рухнула к безжизненным ногам мужественной женщины.
     -- Колдовство,  -- прошептала  Алтея, --  это несчастье,  которое  тебе
совершенно не нужно.

Глава 24
     В голове у Дженнсен словно туман  стоял. Она ощущала себя несчастной  и
одинокой.  Болото  было  не  только  под  ногами,  но и в  сознании  ее  все
перемешалось и переплелось --  даже в большей степени, чем  скрученные корни
вокруг. Почти  все,  во  что она  верила,  оказалось  ошибочным. И  от  того
рушились не только надежды, но и принятые ею решения.
     Хуже  всего  было  то,  что   Дженнсен   лицом  к  лицу  столкнулась  с
несчастьями, которые ее существование несло людям, пытавшимся ей помочь.
     Сквозь слезы она едва  различала  дорогу. Она  шла  через  болото почти
вслепую.
     Временами   она   спотыкалась   и,   упав,   ползла,   рыдая,    иногда
останавливалась, опираясь  на крючковатые  ветви  деревьев. Как  будто день,
когда была  убита мать, повторялся снова -- та же  мука,  горькое  отчаяние,
замешательство, чувство нереальности происходящего...
     После смерти матери целью  жизни Дженнсен стали поиски колдуньи. Теперь
она чувствовала себя потерянной, не знающей, как дальше жить.
     Дженнсен шла, петляя среди  трещин, из которых поднимался  пар. Повсюду
раздавалось  злобное  шипение, словно  пар  спустили  с  подземной  привязи.
Девушка брела то мимо  зловонных отверстий, то среди  густой растительности.
Кустарники с колючками протягивали к ней свои лапы,  широкие листья хлестали
ее по лицу. Достигнув озера, которое  она помнила  смутно, Дженнсен пошла по
берегу вдоль скалы, хватаясь за камень и плача навзрыд. Камень крошился. Она
изо всех сил старалась не потерять равновесие.
     Она глянула через  плечо и увидела сквозь слезы  уходящее  вдаль водное
пространство.  Ей подумалось, что упасть в воду будет лучшим исходом.  Пусть
ее  поглотит эта бездна,  и со всем сразу будет  покончено. И  она, наконец,
обретет  покой.  И  завершится   эта  бесконечная,   невыносимая  борьба.  И
прекратится эта  боль  в  сердце и эта печаль. И  она встретится с матерью и
добрыми духами загробного мира...
     Она, однако, сомневалась,  что  добрые  духи  примут убившего  себя.  И
вообще это -- неправильно. Если бы Дженнсен сдалась, все  жертвы матери были
бы напрасны. И мать не сможет простить Дженнсен  за то, что та сама покончит
со своей жизнью...
     Алтея тоже потеряла  в своей жизни  почти все  --  ради  нее, Дженнсен.
Разве можно  пренебречь такой отвагой -- и не только Алтеи,  но  и Фридриха?
Нет, хоть Дженнсен и бесконечно виновата перед ними, она не станет топиться.
     Она  и так словно  отняла у Алтеи возможность жить. Алтея  всегда будет
находиться в  этой тюрьме, в этом ужасном болоте,  каждый день расплачиваясь
за то, что  попыталась спрятать  ребенка от  Даркена  Рала. Разумом Дженнсен
понимала, что в бедах Алтеи виновен Даркен  Рал, но сердце ее не соглашалось
с этим. И ее, Дженнсен,  есть вина  в том, что Алтея уже  никогда не  сможет
ходить, никогда не сможет радоваться своему дару.
     И  вообще,  какое  право  имеет она, Дженнсен,  ждать помощи от других?
Почему  другие  должны ради нее рисковать своей жизнью и свободой? Из-за нее
пострадала  не  только  мать. Из-за нее Алтея и Фридрих прикованы к  болоту,
Латея убита, а Себастьян находится в плену.  Даже Том, ожидающий ее на лугу,
бросил все свои дела, чтобы придти к ней на помощь.
     Так много людей пытались  ей  помочь  и заплатили  за  попытку  ужасной
ценой! Какое она имеет право приковывать людей к своим желаниям?  Почему они
должны отдавать свои жизни ради нее?
     Но как она сможет жить дальше без их помощи?..
     Покинув узкий  проход между  горным уступом и  озером,  Дженнсен  снова
перебиралась по  переплетенным корням. Корни как будто специально хватали ее
за ноги.  Дважды  она падала,  неуклюже  раскинув руки и ноги.  И  оба раза,
поднявшись, продолжала путь.
     Упав в  третий раз, она  так  сильно ударилась лицом,  что оцепенела от
боли. Провела пальцами по скуле, по лбу, почти уверенная в том, что получила
перелом. Но не обнаружила ни крови, ни сломанных костей.  Лежа среди корней,
так  похожих  на  змей,  она  почувствовала  стыд  за все  те  беды, которые
навлекала на людей. А затем испытала гнев.
     "Дженнсен".
     Ей  вспомнились слова матери:  "Ты не должна чувствовать себя виноватой
из-за того, что люди -- воплощение зла"...
     Дженнсен приподнялась на руках. Сколько людей пытались помочь отпрыскам
лорда Рала и поплатились своей жизнью?  Сколько еще погибнет? Почему  у них,
как и у Дженнсен, не должно быть своей жизни?
     Вся вина за разрушенные судьбы лежала на лорде Рале.
     "Дженнсен. Сдавайся".
     Неужели это никогда не кончится?
     "Grushdeva du kalt misht".
     Себастьян стал  просто самым  последним.  Пытают ли его  сейчас?  Может
быть, он тоже расплачивается своей жизнью за помощь ей?
     "Сдавайся".
     Бедный Себастьян!.. Она почувствовала, как сильно  ей хочется, чтобы он
оказался рядом. Он такой смелый, такой сильный...
     "Tu vash misht. Tu vask misht. Grushdeva du kalt misht".
     Голос,  настойчивый,  требовательный,  раздавался  эхом  вокруг,  шепча
слова, которые не имели для нее никакого смысла.
     Шатаясь, она встала. Неужели ей никогда не доведется жить своей жизнью?
И  даже  иметь  свое собственное сознание? Должна  ли она  вечно слушать эти
команды, произносимые лордом Ралом, его голосом?
     "Дженн..."
     -- Оставь меня в покое!
     Нет, она должна помочь Себастьяну!..
     Она  снова  двигалась  вперед,  ставя  одну  ступню  вслед  за  другой,
отбрасывая в стороны  плети винограда, прорываясь  сквозь низкий  кустарник.
Паланкином  нависающая  над  ней густая  листва  делала  все  вокруг темным.
Дженнсен не  имела  представления,  какое  сейчас  время  суток.  Она  целую
вечность добиралась до Алтеи. И там провела  целую вечность. Наверное, время
уже приближается к ночи. В лучшем  случае -- ранний вечер. И  целая вечность
минула с тех пор, как она оставила на лугу Тома.
     "Дженнсен. Сдавайся".
     -- Нет! Оставь меня!
     Она шла  за помощью,  но помощь оказалась  иллюзией. Она всю свою жизнь
полагалась  на мать, а  потом стала  ждать,  что ей  поможет Алтея. Пора  бы
признать, что все отныне зависит от нее самой...
     О Создатель, как она устала от всего этого! А теперь еще была и зла. Но
надо идти!..
     Дженнсен резко  шагнула вперед,  в болото, и пошла, разбрызгивая из-под
ног воду, ступая на корни и камни.
     Она  обязана помочь Себастьяну...  Она  должна  вернуться за ним... Том
ждет... Том отвезет ее назад...
     А что потом? Как она собирается освободить Себастьяна?
     Запыхавшись, она  остановилась и обнаружила, что подошла к  тому месту,
где  воевала  со  змеей. Сейчас вода  была тихой  и  неподвижной, и не  было
никаких корней, которые на самом деле оказались ползучей тварью...
     Стало гораздо темнее. И нельзя было понять, есть ли что-нибудь в темных
тенях под склонившимися с берега ветвями.
     Чего она ждет? Жизнь Себастьяна висит на волоске!..
     Дженнсен приподняла юбки и шагнула в воду.
     Пройдя с полпути, она  вспомнила, что собиралась подобрать какую-нибудь
палку, чтобы  проверять дно. Она приостановилась, размышляя, стоит вернуться
или нет. Сзади  теперь было столько же  воды, сколько и впереди, поэтому она
продолжила путь. Она нащупывала ногой твердые корни (настоящие!) и осторожно
ступала по ним. Удивительно, но пока она даже не замочила юбок!..
     Что-то шлепнуло ее по ноге.  Дженнсен вздрогнула и  поскользнулась. Она
успела увидела  блеснувшую чешую  и с огромным  облегчением понять,  что это
всего-навсего рыба. Но равновесия было уже не удержать, и Дженнсен, слетев с
корня,  ухнула  в черную бездонную  глубину.  У нее  еще хватило  времени на
короткий вдох, а потом над головой сомкнулась вода.
     Ее  окружил сумрак, однако,  опускаясь, она увидела взметнувшиеся вверх
пузыри.  Удивленная  и  перепуганная, она бешено  заколотила ногами, пытаясь
коснуться хоть  чего-нибудь,  чтобы оттолкнуться и подняться к  поверхности.
Ничего под  ногами  не было,  только тяжелые башмаки,  которые, вместо  того
чтобы служить опорой,  тянули ее  сейчас на дно. Дженнсен замолотила руками,
пытаясь  выплыть  на  поверхность,  но  одежда  ее  стала ловчей  сетью,  не
позволяющей сделать  ни  одного  энергичного движения. Дженнсен охватил шок.
Глаза ее расширились,  она  увидела полосы света, тусклого, переливающегося,
сверкающего, пронизывающего мрак вокруг нее.
     Как быстро все произошло!..  Как  нереально все  теперь было!.. Она изо
всех сил пыталась удержать свою жизнь, а та ускользала сквозь пальцы...
     "Дженнсен".
     К ней  приближалось  нечто  темное  и неясное.  Легкие  уже  болели  от
нехватки воздуха.
     Алтея сказала,  что никто  не  может  пройти через болото.  Здесь живут
какие-то твари,  разрывающие  людей  на  части.  Один раз Дженнсен  повезло.
Второй раз может и не повезти...
     Объятая страхом, она смотрела на приближающуюся к ней темную фигуру.
     Она не хотела умирать. Какое-то время назад ей казалось,  что она хочет
умереть, но теперь она знала: нет! Это  была ее единственная жизнь. Это была
драгоценная жизнь, и больше она не хотела потерять ее.
     Она  пыталась  плыть к  поверхности, к  свету, но все  вокруг сделалось
таким медленным, таким густым, таким тяжелым...
     "Дженнсен".
     Голос звучал настойчиво.
     "Дженнсен".
     Что-то  натолкнулось  на нее.  Она  увидела радужные переливы  зеленого
цвета.
     Это была _та_ змея.
     Если  бы Дженнсен  могла, она бы  закричала.  Но сил  больше не было, и
оставалось только  наблюдать,  как  длинное извивающееся  тело  твари начало
заключать жертву в темную спираль.
     Сил не было.  Легкие уже просто горели. Дженнсен видела  себя как бы со
стороны -- медленно опускающейся на дно, все дальше и дальше от поверхности,
от  жизни. Она  вроде бы еще пыталась  всплыть наверх, к свету и воздуху, но
налитые свинцом руки просто покачивались, как водоросли в воде...
     "Дженнсен".
     Сейчас она утонет...
     Темные кольца обвили ее...
     Было больно...
     Ей  представлялось  раньше, что утонуть  --  это как  упасть в  сладкие
объятия приятной воды...
     Оказалось, совсем не так. Было больнее, чем когда-либо в жизни. Острая,
невыносимая боль  разрывала  грудную клетку.  Ужасно хотелось  вздохнуть, но
горло накрепко  сдавило от  мысли,  что этот вздох будет последним. Дженнсен
почувствовала, как кольца змеи обвивают ее. Надо было убить эту тварь, когда
была такая возможность. И сейчас еще можно достать нож, но нет сил...
     Одна только боль в груди!..
     Кольца змеи тянули  ее,  и она  прекратила всякое сопротивление.  Какой
смысл?..
     "Дженнсен".
     Она удивилась, почему голос не  требует, чтобы она  сдалась,  как делал
это всегда. Впрочем, к чему требовать? Она и так уже сдалась...
     Что-то  толкнуло ее в руку. Твердое... Потом  --  в голову.  Потом -- в
бедро...
     Она вдруг сообразила, что ее тащат вдоль берега, и корни задевают тело.
Почти  не сознавая  себя,  она  схватилась  за них и  с  внезапным отчаянием
потянула. И поняла, что тварь осторожно подталкивает ее вверх.
     Разметалась  в  стороны  вода.  На  Дженнсен  обрушился  поток  звуков.
Раздирая  рот,  она  глотнула  воздух.  Раз,  другой,  третий,  четвертый...
Подтянулась выше,  чтобы  плечи оказались на узловатых  корнях. Не  было сил
вытянуть из воды все тело, но,  по крайней мере, голова теперь на воздухе, и
можно дышать.
     О  Создатель,  какое  это счастье, когда воздух заполняет легкие, и нет
больше той боли и того равнодушия!..
     Тяжело дыша, с закрытыми глазами, Дженнсен дрожащими пальцами вцепилась
в корни. Главное, не соскользнуть снова в воду!..
     С каждым вздохом  к ней  возвращалась  сила. Наконец,  дюйм за  дюймом,
перехватывая руки,  она смогла вытащить себя из воды на берег  и замерла  на
боку, тяжело дыша, кашляя, дрожа и  глядя, как всего в нескольких  дюймах от
нее колышется холодная тяжелая мокрая смерть.
     Потом она разглядела голову  змеи,  разрезающую воду, легко, грациозно,
беззвучно. Желтые глаза наблюдали за Дженнсен.
     Некоторое время  бывшие  враги смотрели друг на  друга. Потом  Дженнсен
прошептала:
     -- Спасибо тебе...
     И змея, словно поняв, скользнула в глубину.
     Дженнсен представления не имела, о чем думала эта тварь и почему она не
попыталась снова убить беспомощного,  тонущего человека.  Может  быть, после
первого нападения она решила, что Дженнсен слишком велика, чтобы ее  съесть?
Может быть...
     Но почему она помогла?  Может быть,  это  -- знак уважения? Может быть,
она  просто рассматривала Дженнсен  как  конкурента в  поисках пищи и решила
убрать ее со своей территории? Может быть...
     Как  бы то ни было, змея  спасла  ей жизнь. Дженнсен не любила змей, но
эта спасла ее...
     Все еще стараясь выровнять дыхание, она начала двигаться, на  коленях и
локтях, ползком. Вода сбегала  с одежды и волос. Дженнсен не могла встать на
ноги --  она еще просто не доверяла своим ногам. Было хорошо уже то, что она
может двигаться.
     Вскоре  она пришла в себя настолько,  что, шатаясь,  встала на ноги. Ей
надо идти. Время на исходе...
     Она всегда любила ходить. И очень скоро почти восстановила силы. В душе
родилось пьянящее чувство от того,  что она снова жива и стала такой же, как
прежде.  Теперь  ей  жутко  хотелось  жить.  И  жутко  хотелось,  чтобы  жил
Себастьян.
     Еще  большую радость она  испытала, когда,  наконец, выбралась к месту,
где  из болота  лез  вверх знакомый  скальный гребень. Она нашла  нужное  ей
место, она не заблудилась среди  бездорожья трясины, и скоро эта жуткая топь
останется   лишь  в  воспоминаниях.  Становилось  все  темнее,  и   Дженнсен
вспомнила,  что  путь наверх далек и нелегок.  Дженнсен отчаянно не хотелось
проводить ночь  рядом с  болотом,  но не  менее  страшно было  взбираться  в
темноте по хребту.
     Эти страхи  погнали ее вперед. Пока еще  светло, она  должна двигаться.
Споткнувшись,  она  вспомнила,  что в  некоторых  местах по  сторонам  зияют
пропасти,