ь  для  десятилетнего  ребенка?  Все  то
счастье, которого еще нет, но которое будет, и он его  возьмет...  Какое
же оно будет? Из обрывков того, что он видел и читал,  мальчик  пытается
создать его в своем воображении. Он не видит ничего - и  видит  все.  Он
хочет все. Все иметь. Все любить. (Быть любимым - вот в чем для него ис-
тинный смысл любви: "Я люблю себя. И меня должны любить... Но кто?..  ")
То, что он хранит в памяти, ничуть не  помогает  ему.  Все  это  слишком
близко и потому неясно видно. В его возрасте прошлого еще не  существует
или оно так незначительно! Для него существует лишь настоящее -  тема  с
тысячью вариаций...
   Настоящее? Мальчик поднимает глаза и видит мать. За  круглым  столом,
при жарком свете керосиновой лампы они сидят вдвоем. Вечером после обеда
Марк учит (предполагается, что  учит)  уроки  на  завтра.  Аннета  чинит
платье. Ни он, ни она не думают о том, что делают. Они отдаются  привыч-
ной работе воображения, всегда готового им служить. Мечты текут, и Анне-
ту уносит течением. А мальчик глядит на замечтавшуюся мать...  Наблюдать
за ней интересно, гораздо интереснее, чем учить уроки!..
   Казалось, Марк не видит того, что происходит вокруг все эти  годы,  и
не должен понимать переживания матери. А между тем от него ничто не  ус-
кользало! Любовь Жюльена к Анкете, любовь ее к  Жюльену  -  все  это  он
смутно угадывал. И, бессознательно  ревнуя  мать,  радовался  неудачному
концу ее романа, как маленький каннибал, пляшущий вокруг  столба  пыток.
Мать осталась за ним. Это его собственность! Значит, он дорожил ею?  Да,
начал дорожить с тех пор, как другой хотел ее отнять у него. Он всматри-
вался в нее - в ее глаза, губы, руки. Он упивался  каждой  черточкой  со
свойственной детям способностью находить  в  какой-нибудь  детали  целый
мир... И не всегда они ошибаются... Тень от ресниц, изгиб рта  были  для
него таинственными необозримыми ландшафтами, зачаровавшими душу.  Взгляд
его, как пчелка, порхал над полуоткрытым ртом Аннеты, влетал в эту  алую
дверь, вылетал обратно... Увлеченный исследованием, Марк забывал о  той,
кого изучал... На него находило блаженное оцепенение... Очнувшись от не-
го, он вспоминал (брр!) о завтрашних уроках,  о  каком-нибудь  нелюбимом
товарище, о плохой отметке, которую скрыл от матери... А там  опять  его
зачаровывал свет лампы в полумраке, тишина их  комнаты  среди  гудевшего
Парижа, ощущение, словно он на островке или плывет в  лодке  по  морю  в
сладком ожидании берегов и того, что он там найдет, что увезет  в  своей
лодке. В эту лодку, нагруженную сокровищами его надежд, всем тем, что он
отвоюет у жизни, маленький викинг сажал и свою мать с ее изогнутыми бро-
вями и красивыми пушистыми волосами... Как она вдруг становилась ему ми-
ла! Пылкость влюбленного соединялась в нем с божественной детской невин-
ностью... По ночам он не спал, прислушиваясь к дыханию Аннеты... Эта та-
инственная жизнь волновала, захватывала его...
   Так грезят они оба. Но Аннета уже в открытом море и привыкла к долгим
плаваниям, а Марк только что отчалил, и все для него ново. И потому, что
все для него ново, он вглядывается пристальнее и часто видит дальше  ма-
тери. У него бывают моменты удивительной серьезности. Правда, они недол-
ги. Как у животных, его напряженно-внимательный  взгляд  вдруг  начинает
блуждать: он уже не видит никого! Но в те минуты, когда он  сосредоточи-
вает всю непочатую силу внимания и любви на матери,  своей  единственной
подруге, замкнутой вместе с ним в этой знойной тишине. Он весь  пропиты-
вается ароматом ее души, он угадывает, не понимая, малейший ее трепет, и
бывает минута озарения, когда он касается ее тайн.
   Он скоро потеряет ключ к сердцу Аннеты. Пропадет интерес, а с  ним  и
способность видеть. В душе ребенка борются свет и тень: свет -  изнутри,
тень - извне. Когда тело развивается, тень растет вместе с ним и  засло-
няет свет. Человек тянется вверх - и отворачивается от солнца. Он  более
всего кажется ребенком, когда в нем меньше всего детского. Когда он  вы-
растает, его внутреннее зрение становится ограниченным. Сейчас Марк, ни-
мало того не подозревая, еще обладал волшебной способностью ясновидения.
Никогда мать не была так близка ему, как в эту пору жизни. И должно было
пройти много лет, прежде чем он снова ощутил такую же близость к ней.
   Но сейчас влечение к матери победило в нем недоверие. Он не противил-
ся больше порывам нежности, заставлявшим его вдруг бросаться  к  ней  на
шею, приниматься лицом к ее груди. Аннета с  восторгом  убеждалась,  что
сын любит ее. А она уже потеряла было надежду на это...
   Прошло несколько месяцев, упоительных, как юная и счастливая  любовь.
Медовый месяц близости между матерью и сыном. Любовь эта, плотская,  как
всякая любовь, была безгрешной и божественно чистой. Живая роза...
   Оно проходит, оно миновало, это неповторимо прекрасное время... Мино-
вали годы тесной близости, замкнутой жизни  вдвоем,  строгой  внутренней
дисциплины. Щедрые годы... Аннета - в расцвете сил, безмятежная, непоко-
ренная. Ребенок - во всем блеске и прелести своего детского мирка.
   Но достаточно легкого колебания воздуха, чтобы нарушить гармонию душ.
Плотно ли заперты двери?..
   Как-то воскресным утром Аннета была дома одна - Марк ушел с товарищем
в Люксембургский сад играть в мяч. Аннета ничего не делала: она была ра-
да, что в свободный день можно посидеть в  кресле  молча,  не  двигаясь.
Мысли ее перескакивали с одного на другое, и она покорно и устало  отда-
валась их течению. Постучали в дверь. Ей не хотелось открывать. Нарушить
этот час покоя?.. Она не двинулась с места.  Постучали  еще  раз,  потом
стали настойчиво звонить. Аннета неохотно  поднялась,  отперла  дверь...
Сильвия! Они не виделись уже много месяцев... Первым чувством Аннеты бы-
ла радость, и на ее сердечное приветствие Сильвия ответила  тем  же.  Но
затем они вспомнили старые обиды, вспомнили о своих натянутых  отношени-
ях, и обе смутились. Пошли вежливые вопросы о здоровье. Сестры  по-преж-
нему говорили друг другу "ты", и тон разговора был такой же, как прежде,
но не было прежней сердечности. Аннета думала: "Зачем она пришла? Что ей
нужно?" А Сильвия не торопилась объяснить причину своего посещения. Бол-
тая о том о сем, она, казалось, была занята какой-то тайной мыслью,  ко-
торую не хотела высказать сразу.  Но  в  конце  концов  все  выяснилось.
Сильвия неожиданно сказала:
   - Аннета, давай кончим это! Обе мы виноваты.
   Но Аннета была горда и не признавала за собой вины. Уверенная - слиш-
ком уверенная - в своей правоте и не склонная забывать несправедливость,
она сказала:
   - Нет, я тебя ничем не обидела.
   Сильвии не понравилось, что, хотя она сделала первый шаг,  Аннета  не
идет ей навстречу. Она сказала с раздражением:
   - Когда человек виноват, надо по крайней мере иметь мужество  в  этом
сознаться.
   - Виновата не я, а ты, - упрямо возразила Аннета.
   Тут Сильвия окончательно рассердилась и в сердцах выложила  все  свои
старые претензии. Аннета отвечала ей заносчиво. Они уже готовы были выс-
казать друг другу самые жестокие истины. Сильвия, не отличавшаяся терпе-
нием, поднялась, собираясь уйти, но снова села и сказала:
   - Деревянная башка! Никак не заставишь ее сознаться, что она не  пра-
ва!
   - С какой стати я буду говорить неправду! - возразила неумолимая  Ан-
нета.
   - Могла бы согласиться хоть из вежливости, чтобы не я одна  оказалась
во всем виновата!
   Обе расхохотались.
   Теперь они смотрели друг на друга уже весело  и  примиренно.  Сильвия
скорчила гримасу, Аннета ей подмигнула. Но обе еще не сложили оружия.
   - Чертовка! - сказала Сильвия.
   - Я ни в чем не виновата, - повторила Аннета. - Это ты...
   - Ладно, не будем начинать все сначала!.. Слушай, я тебе скажу откро-
венно: права я или нет, я не пришла бы сюда по  собственному  почину.  Я
тоже не из забывчивых!..
   И опять, полусмеясь, полусерьезно, со смесью злости и шутливости, она
начала ревниво уверять, что Аннета хотела вскружить голову ее мужу.  Ан-
нета только плечами пожала.
   - Словом, можешь мне поверить, я не пришла бы к тебе по своей воле! -
заключила Сильвия.
   Аннета воспросительно взглянула на нее. Сильвия пояснила:
   - Это Одетта меня заставила.
   - Одетта!
   - Да. Она спрашивает, почему тетя Аннета больше не приходит к нам.
   - Как! Неужели она меня не забыла? - удивилась Аннета. -  Кто  же  ей
обо мне напомнил?
   - Не знаю... Она видела у меня твою фотографию. Кроме того, ее, види-
мо, очень взволновала встреча с тобой на улице. Или, может быть, она бы-
ла у тебя дома? Ах ты интриганка! На вид недотрога, сухарь, а как  умеет
покорять сердца!
   (Сильвия шутила не совсем искренне.)
   Аннета вспомнила нежное тельце ребенка, которого она  взяла  на  руки
при случайной встрече, влажный ротик, прильнувший  к  ее  щеке.  Сильвия
продолжала:
   - Пришлось сказать, что мы с тобой в ссоре. Она спросила из-за  чего.
Я ей ответила: "Не приставай!" Но сегодня утром, когда я  подошла  к  ее
кроватке и хотела ее поцеловать, она вдруг говорит: "Мама,  я  не  хочу,
чтобы ты была в ссоре с тетей Аннетой". Я на  нее  прикрикнула:  "Оставь
меня в покое!" Вижу, девочка расстроена. Ну, я ее обняла и спрашиваю: "И
что это ты выдумала? Разве тебе так понравилась эта тетя? На что она те-
бе? Ну хорошо, раз тебе так хочется, мы с нею помиримся". Она  захлопала
в ладоши: "А когда тетя Аннета к нам придет?" - "Когда ей вздумается". -
"Нет, ты сейчас пойди к ней и позови ее..." И я пошла...  Эта  маленькая
негодница делает со мной все, что хочет!.. Так ты приходи! Мы тебя  ждем
сегодня к обеду!
   Аннета сидела, потупив глаза и не говоря ни "да", ни  "нет".  Сильвия
возмутилась:
   - Надеюсь, ты не заставишь себя упрашивать?
   - Нет, - сказала Аннета, не пряча больше от сестры  сияющих  глаз,  в
которых стояли слезы.
   Они крепко поцеловались. В приливе  нежности,  смешанной  с  досадой,
Сильвия куснула Аннету за ухо. Аннета ахнула.
   - Ах ты! Еще и кусаешься? А меня же  называет  сумасшедшей!  Ты  что,
взбесилась?
   - Да, да! Как же мне не беситься, когда ты отбила у  меня  и  мужа  и
дочь!
   Аннета от души расхохоталась.
   - Мужа можешь оставить себе! За ним я не гонюсь.
   - Я тоже. Но он мой, и я запрещаю его трогать!
   - А ты повесь на него дощечку с надписью!
   - Нет, я на тебя повешу дощечку с надписью! Урод! Что в тебе  такого?
За что тебя все любят?
   - Не выдумывай!
   - Да, да, все! И Одетта, и этот простофиля Леопольд, и другие...  Все
решительно... И я тоже!.. Я тебя терпеть не могу. Хочу отделаться от те-
бя, а не удается! Никакими силами! Ты держишь крепко!
   Они взялись за руки и засмеялись, глядя друг  другу  в  глаза  уже  с
сестринской лаской.
   - Ах ты, моя старушка!
   - Да, это ты верно сказала! Они действительно постарели.  И  обе  это
заметили. Сильвия по секрету показала сестре фальшивый зуб, который  она
вставила, скрыв это от всех. У Аннеты на висках появилась седина, но она
ее не прятала. Сильвия обозвала ее за это кокеткой.
   Они опять были близки друг другу, как прежде...  И  подумать  только,
что, если бы не девочка, они никогда бы не увиделись больше!..
   Вечером Аннета с Марком пришли к обеду. Одетта спряталась, ее не мог-
ли найти. Аннета отправилась на поиски и отыскала ее за  портьерой.  Она
нагнулась, чтобы поднять девочку, присела на корточки и протянула  руки,
ласково, уговаривая ее. Одетта отвернулась, упорно  не  поднимала  глаз.
Потом в неожиданном порыве бросилась к ней на шею. За  столом,  где  она
имела счастье сидеть рядом со своей тетей, она от волнения не могла  вы-
молвить ни слова и оживилась только к концу обеда, когда подали сладкое.
Взрослые пили за восстановленную дружбу, потом Леопольд в шутку  предло-
жил тост за будущий брак Марка и Одетты.
   Марк обиделся - он метил выше, а Одетта приняла  это  всерьез.  После
обеда дети затеяли игру, но не поладили между собой.  Марк  обращался  с
девочкой пренебрежительно, и она была обижена. Скоро  родители,  занятые
разговором, услышали шлепки и плач. Дерущихся разняли. Оба еще долго ду-
лись. Одетта была взбудоражена впечатлениями дня. Пришло  время  уклады-
вать ее, но она капризничала и не хотела идти спать. Аннета сказала, что
отнесет ее в постельку, и девочка согласилась. Аннета раздела ее, уложи-
ла, целуя пухленькие ножки. Одетта была в восторге. Аннета сидела  подле
нее, пока она не уснула (этого не пришлось долго ждать), а когда  верну-
лась в столовую и увидела Марка на коленях у Сильвии, шутя сказала сест-
ре:
   - Давай меняться! Хочешь?
   - Идет! - ответила Сильвия.
   Но в душе ни та, ни другая не хотели меняться. Между тем Марк,  пожа-
луй, больше подошел бы Сильвии, а девочка  -  Аннете.  Но  свой  ребенок
всегда останется своим.
   Зато детям идея обмена гораздо больше пришлась по вкусу. Услышав этот
шутливый разговор, они стали приставать к родителям. И, чтобы  доставить
им удовольствие, те согласились. Каждую субботу вечером  между  матерями
происходила мена: ночь субботы и весь воскресный день Одетта проводила у
Аннеты, а Марк - у Сильвии. В воскресенье вечером  детей  возвращали  по
принадлежности. В этот период междуцарствия их безбожно баловали. И, ра-
зумеется, они возвращались домой неохотно, капризничали и всю свою  неж-
ность сберегали для той, которая только в праздничные дни  была  и"  ма-
терью.
   Одетта умиляла Аннету своими детскими  ласками,  маленькими  тайнами,
которые она ей поверяла, неутомимой болтовней. Всего этого  Аннета  была
лишена. Марк, унаследовав пылкий темперамент матери, умел его сдерживать
лучше, чем она. Он не любил откровенничать, в особенности с родными, по-
тому что они могли злоупотребить его доверием. С чужими это не так опас-
но, они многое пропускают мимо ушей... А Одетта была, как Сильвия,  экс-
пансивна, ласкова, и притом сердечко у нее было  любящее.  Она  выражала
вслух то, что Аннете хотелось услышать. Заметив, как это ей приятно, ма-
ленькая плутовка стала удваивать дозу нежностей. Она будила в душе Анне-
ты отголоски ее собственных переживаний в детстве. Так по  крайней  мере
казалось Аннете, и отчасти за это она любила  девочку.  Слушая  ее,  она
вспоминала свои детские годы, которые в жарком свете ее нынешних  мыслей
представлялись ей совсем иными.
   Как радостны были эти воскресные утра! Малышка лежала на широкой кро-
вати (для нее было праздником спать вместе с теткой,  удобно  примостив-
шись в ее объятиях, а та безропотно терпела пинки ее ножек и боялась ды-
шать, чтобы не разбудить девочку), наблюдала за  одевавшейся  Аннетой  и
чирикала, как воробышек. Оставшись полной хозяйкой в кровати, она  вытя-
гивалась поперек, чтобы закрепить за собой эту собственность, и за  спи-
ной Аннеты проказничала  вовсю.  Аннета,  причесываясь  перед  зеркалом,
только посмеивалась, когда видела в нем болтавшиеся в воздухе голые нож-
ки и взлохмаченную черную головку на подушке. Шалости не  мешали  Одетте
следить за каждым движением тетки, и она пускалась в забавные  рассужде-
ния насчет ее туалета. В этой болтовне проскальзывали  иной  раз  совсем
неожиданные серьезные замечания, заставлявшие Аннету насторожиться:
   - Что ты сказала? Ну-ка повтори! Но Одетта не помнила, что сказала, и
придумывала что-нибудь другое, уже не такое интересное. По  временам  на
нее находили бурные порывы нежности.
   - Тетя Аннета! Тетя Аннета!
   - Ну что?
   - Я тебя так люблю, так люблю!..
   Аннету смешила горячность, с какой Одетта об этом заявляла.
   - Не может быть!
   - Ну да! Я тебя люблю до безумия!
   (Конечно, к искренности Одетты примешивалась и доля актерства  -  это
было у нее в крови.)
   - Вот как!.. А лучше было бы без всякого безумия.
   - Тетя Аннета! Я хочу тебя поцеловать.
   - Сейчас. Подожди.
   - Нет, я хочу сию минуту! Иди сюда!
   - Хорошо.
   И Аннета спокойно продолжала расчесывать волосы.
   Одетта с досады кувыркалась в постели,  разбрасывая  во  все  стороны
простыни.
   - Ах, какая бесчувственная женщина! Аннета с хохотом роняла гребень и
подбегала к кровати:
   - Обезьянка! Где ты это подцепила? Одетта бешено целовала ее.
   - Будет, будет!.. Ты меня задушишь!.. Уф!.. Ну вот, совсем растрепала
прическу!.. Этак я никогда не кончу одеваться!.. Оставь  меня  в  покое,
разбойница!
   В голосе девочки уже слышался испуг, она готова была расплакаться.
   - Тетя Аннета, ты ведь меня любишь? Я хочу, чтобы ты меня любила! Ну,
пожалуйста, люби меня!
   Аннета прижимала ее к себе.
   - Ах! - восторженно говорила Одетта. - Я с  радостью  отдам  за  тебя
жизнь!
   (Фраза из бульварного романа, который при ней читали вслух в мастерс-
кой.)
   Если Марк бывал свидетелем таких сцен, он презрительно поджимал  губы
и с видом превосходства, засунув руки в карманы и подняв  плечи,  уходил
из комнаты. Он презирал женскую болтливость и сентиментальность. Как это
можно выбалтывать все, что чувствуешь! Марк говорил своему товарищу:
   - Какие все женщины глупые! В глубине души Марку было обидно, что его
мать осыпает Одетту нежными ласками. Сам он от этих нежностей отмахивал-
ся, но ему не нравилось, что их расточают кому-то другому.
   Разумеется, он мог отплатить матери тем же - и он  это  делал:  чтобы
наказать ее за неблагодарность, он был с Сильвией в десять раз ласковее,
чем когда-либо с Аннетой. Однако, по правде говоря, как ни баловала  его
тетка, он был ею недоволен: она обращалась с ним, как с маленьким, а  он
этого не выносил. Каждое воскресенье Сильвия, желая доставить  ему  удо-
вольствие, водила его в кондитерскую. К сладостям он, конечно,  был  не-
равнодушен, но ему не нравилось, что она думает, будто это для него  так
важно. Это было оскорбительно. И потом он очень хорошо понимал, что  те-
тушка его ни в грош не ставит. Она ничуть его не стеснялась, и это дава-
ло Марку возможность удовлетворять свое любопытство,  но  самолюбие  его
страдало, так как он улавливал в этом оттенок пренебрежения. Да, ему бы-
ло бы лестно, если бы Сильвия видела в нем настоящего взрослого мужчину,
а не мальчишку. Наконец (в этом Марк неохотно себе сознавался), наблюдая
Сильвию в интимной обстановке, он утратил всякие иллюзии. Беспечная жен-
щина и не подозревала обо всем, что пробуждается в чистой и  беспокойной
душе десятилетнего мальчика, о созданном его воображением сказочном  об-
разе женщины, о том, как болезненны первые  разочарования.  Сильвия  при
Марке совсем не следила за своими жестами и словами, как  будто  он  был
домашней собачкой или кошкой. (А в сущности мы ведь не знаем, не оскорб-
ляет ли часто наше поведение и домашних  животных!..)  Инстинктивно  ища
самозащиты от разочарования, которое вызвал в нем  его  разбитый  кумир,
Марк приходил к скороспелым выводам, проникнутым очень наивным цинизмом,
выводам, о которых лучше не говорить. Он усиленно разыгрывал перед самим
собой (о других он тогда не думал) пресыщенного мужчину. И в то же время
с волнением и слепой жадностью невинного  ребенка  впивал  загадочное  и
чувственное очарование женщины. Женщина возбуждала в нем и отвращение  и
влечение.
   Влечение, смешанное с отвращением... Какому мужчине оно не знакомо? В
эту пору жизни в Марке сильнее говорило отвращение. Но  даже  отвращение
имело острый привкус, по сравнению с которым все другие переживания  его
сверстников казались пресными. Одетту он презирал и считал, что дружба с
такой маленькой девочкой унижает его достоинство.
   Да, Одетта была маленькая девочка, но, как ни  странно,  в  маленькой
девочке уже проявлялась женщина. Вопреки  теориям  известных  педагогов,
которые делят детство на резко разграниченные периоды, приписывая каждо-
му периоду какую-нибудь характерную черту, уже в детстве, уже  в  раннем
детстве проявляются все задатки человека, становится  ясен  его  двойной
облик - настоящий и будущий (не говоря уже о Прошлом, огромном и непрог-
лядном, определяюще