торую, сама того не замечая, забавно перевирала.  Наблюдавшая  за  ней
Сильвия сказала:
   - Ну и молодчина же ты, Аннета! (Это было сказано не  совсем  искрен-
не.)
   - Почему? - спросила Аннета.
   - Будь я на твоем месте - да я с ума бы сошла от злости!
   Аннета только рассмеялась и, поглощенная своим делом, жестом  остано-
вила Сильвию.
   - Ага! Кажется, придумала!.. - воскликнула она.
   И, сунув руки и голову в шкаф, принялась рыться там, что-то  вынимать
и перекладывать.
   - Ну вот и вышло по-моему!.. Теперь ты у меня в порядке!
   (Это она обращалась к шкафу, битком набитому,  убранному,  покоренно-
му.)
   Она спрыгнула с табуретки, гордая своей победой.
   - Сильвия, горячка ты этакая! - Она взяла Сильвию за подбородок. -  В
детстве мы все строили домики из косточек  домино.  Ты  разве  бесилась,
когда домик рассыпался?
   - Еще бы! Я швыряла домино на землю!
   - А я говорила: "Бух! Ну ничего, построю Другой!.."
   - Ты еще скажешь, что нарочно толкала стол!..
   - Может, и толкала - не поручусь, что нет.
   - Анархистка! - сказала Сильвия.
   - Скажите, пожалуйста! А ты не анархистка? Нет, Сильвия не была анар-
хисткой. Она любила посмеяться над властью и порядком, но  считала,  что
они нужны... хотя бы для других! Нет, впрочем, и для себя тоже:  что  за
удовольствие бунтовать, если над тобой  нет  власти?  Ну,  а  порядок  -
Сильвия всегда за него ратовала. Существующий порядок она ругала  только
потому, что он был ей не по вкусу. Но что он был  для  всех  установлен,
это она одобряла. Порядок Должен быть!
   С тех пор как и она упорядочила свою жизнь, стала хозяйкой и самосто-
ятельно вела свои дела, она стояла за прочно установленный порядок.  Ан-
нета с удивлением сделала это открытие. И оно было не единственным.  Че-
ловека по-настоящему узнаешь, только наблюдая его  в  повседневной  дея-
тельности, в которой естественно выявляются его силы, склонности и внут-
ренние побуждения... Раньше Аннета видела Сильвию только в периоды  бес-
печной праздности. Можно ли судить о кошке, пока она только  нежится  на
мягкой подушке? Ее надо видеть на охоте, когда спина ее выгнута дугой, а
глаза горят зеленым огнем.
   Сейчас Аннета видела Сильвию в ее сфере, на маленьком участке,  кото-
рый она выкроила себе в парижских джунглях. Молодая  хозяйка  мастерской
принялась за дело серьезно, и никто не мог с ней сравниться в умении его
вести. Аннета имела полную возможность наблюдать ее вблизи, так как пер-
вые недели после переезда завтракала и обедала  у  Сильвии:  они  решили
вести общее хозяйство, пока Аннета не наладит  окончательно  свои  дела.
Аннета в свою очередь старалась быть полезной сестре  и  помогала  ей  в
мастерской. Таким образом, она видела Сильвию в любое время дня,  в  об-
ществе заказчиц, мастериц, с глазу на глаз. И открывала в ней черты, ко-
торых не знала раньше, - или, может быть, эти черты выявились только  за
последние два-три года?..
   Ласковая Сильвия не могла больше под  чарующими  улыбками  скрыть  от
проницательных глаз Аннеты некоторую жесткость и рассудочность своей на-
туры - даже в минуты увлечений она трезво все взвешивала. У Сильвии  был
небольшой штат мастериц, которым она командовала превосходно.  Благодаря
своей тонкой наблюдательности и способности пленять людей, она подобрала
подходящих девушек и сумела привязать их к себе. Ее  главная  помощница,
Олимпия, гораздо старше и опытнее ее, превосходная работница, была несо-
образительна и не умела защищать свои интересы. В Париже эта провинциал-
ка чувствовала себя затерянной, ее обирали, над ней издевались  все-муж-
чины и женщины, хозяева и товарки. У нее хватало ума это  сознавать,  но
не хватало силы воли для того, чтобы давать отпор, и потому  она  искала
кого-нибудь, кто не надувал бы ее и, пользуясь ее трудом, избавил бы  от
необходимости распоряжаться собой. Сильвии ничего  не  стоило  подчинить
себе и ее и остальных. Нужно было только следить, чтобы чувство соперни-
чества, которое она разжигала в мастерицах,  не  нарушало  их  согласия:
нужно было, ловко пользуясь этим соперничеством, поощрять их усердие  и,
по примеру мудрых правительств, создавать союз соперниц,  основанный  на
преданности общему делу. Работницы  Сильвии  гордились  своей  маленькой
мастерской, жаждали отличиться перед молодой хозяйкой, и  это  подчиняло
их ее коварной власти. Она часто заставляла их работать до  изнеможения,
но при этом сама подавала пример, и никто не жаловался. Легкий  выговор,
веселая насмешка, вызывавшая взрыв смеха, подгоняли  выбившуюся  из  сил
упряжку, заставляли ее держаться до конца. Девушки восторгались хозяйкой
и ревновали ее друг к другу. Она же, поощряя в них эти чувства, сама ос-
тавалась равнодушной. По вечерам, когда девушки уходили, она говорила  о
них с сестрой тоном  холодного  безразличия,  который  возмущал  Аннету.
Впрочем, в случае нужды, когда они заболевали или попадали в  беду,  она
не оставляла их без помощи. Но она забывала о них, больных или здоровых,
когда их не видела. Ей некогда было думать об отсутствующих. Некогда бы-
ло долго любить кого-нибудь. У нее было столько дела, что не  оставалось
свободной минуты: туалет, хозяйство, еда, шитье, примерки, болтовня, лю-
бовь, развлечения. И все было точно рассчитано - все вплоть до тех часов
молчания (всегда коротких) между дневной  сутолокой  и  ночным  отдыхом,
когда она оставалась наедине с  собой.  Ни  единого  уголка  для  мечты.
Сильвия и к себе самой присматривалась со стороны такими же любопытными,
трезвыми глазами, как к другим. Внутренняя жизнь была сведена к  миниму-
му: все выражалось в действиях и словах. Сильвии была  совершенно  чужда
свойственная Аннете потребность исповедоваться самой себе.  Аннета  даже
терялась, наблюдая эту душу, где все было наружу. Ни  единого  укромного
уголка! А если он и был (он есть во всяком сердце), дверь  в  него  была
наглухо закрыта. Сильвию не интересовало, что таится там, в глубине,  за
этой дверью. Ей нужно было одно - полновластно управлять  своим  мирком,
наслаждаться всем, и работой и радостями жизни, да так, чтобы все было в
свое время, чтобы ничего не упустить, а значит, без страстей, без  край-
ностей, ибо вечная деятельная суета и "порхание" не уживаются с великими
страстями и даже исключают их возможность. Можно было не опасаться,  что
Сильвия когда-либо потеряет голову от любви!
   В сущности она и любила-то по-настоящему одну только  Аннету.  И  как
это было странно! Почему она любила эту рослую девушку, с которой у  нее
не было ничего или почти ничего общего?
   А потому, что это "почти ничего" было нечто очень важное, может быть,
самое главное: голос крови... Не всегда люди  одного  поколения  придают
значение кровному родству, но когда придают, - какая это  скрытая  сила!
Голос крови нашептывает нам:
   "Тот, другой, - это тоже я. Содержание то же, но отлито в другую фор-
му. Это я в ином виде. Я узнаю себя в другой душе..."
   И хочется тогда отвоевать себя у этого узурпатора.
   Здесь действует влечение двоякого - нет, троякого - рода. Нас  влекут
и сходство, и противоположность, и еще третья приманка, далеко не  самая
слабая: радость покорения другого человека...
   Как много общих черт было у Аннеты и Сильвии!
   Гордость,  независимость,  сильная   воля,   дисциплинированный   ум,
чувственность. Но у одной все было обращено внутрь, у другой  -  наружу.
Они представляли собой словно два полушария одной души. Они были созданы
из одних и тех же элементов, но каждая, по каким-то непонятным причинам,
коренившимся в особенностях их натур, отвергала  вторую  свою  половину,
желала видеть только одну - ту, что была на поверхности, или ту, что бы-
ла скрыта в глубине. Сближение сестер теперь,  когда  они  жили  вместе,
грозило поколебать привычное представление каждой о самой себе. Их  вза-
имная привязанность приобрела оттенок враждебности. И  чем  крепче  была
привязанность, тем острее становилась скрытая вражда,  ибо  ни  одна  из
сестер не могла подчинить себе другую, и  обе  это  чувствовали.  Аннета
лучше Сильвии умела читать в своих мыслях и была  честнее,  поэтому  она
осуждала и обуздывала себя. Прошло то время, когда ее властная и  требо-
вательная любовь стремилась поглотить Сильвию. Сильвия же все еще не от-
казалась от тайного желания подчинить себе старшую сестру. И она  ничуть
не сетовала на то, что обстоятельства дали ей  возможность  верховодить,
подчеркивать свое превосходство перед Аннетой. Надо же было ей вознагра-
дить себя за  неравенство  их  судьбы  в  молодости!  Этим  неосознанным
чувством, в такой же мере, как и нежной любовью  к  сестре,  объяснялось
тайное удовлетворение, которое Сильвия испытывала оттого, что Аннета ра-
ботала в ее мастерской, под ее началом. Ей хотелось  завербовать  Аннету
навсегда. И она поручала ей принимать заказчиц, делать рисунки для выши-
вок на белье. Она старалась ее убедить, что, работая в мастерской, Анне-
та будет иметь прочный заработок, а впоследствии даже сможет стать  сов-
ладелицей.
   Аннета угадывала желание Сильвии, но вовсе не намерена была ему поко-
риться. Она либо  пропускала  мимо  ушей  ее  предложения,  либо,  когда
Сильвия очень уж приставала к ней, отвечала, что она не создана для это-
го ремесла. Тогда Сильвия иронически осведомлялась, для какого же ремес-
ла она считает себя созданной. Это задевало Аннету. Когда человека,  ко-
торому никогда не приходилось трудиться ради куска хлеба, нужда  застав-
ляет искать работу, ему тяжело оттого, что он не знает, на что  годен  и
годен ли вообще на что-нибудь, несмотря на свое образование. Однако нуж-
но было на что-то решиться. Аннета не хотела жить  на  средства  сестры.
Конечно, Сильвия не дала бы ей  этого  почувствовать,  она  помогала  ей
охотно. Но, с удовольствием тратя деньги на нужды Аннеты,  она  помнила,
сколько истрачено: ее правая рука всегда знала, что дает левая. Еще луч-
ше это знала сама Аннета. Ей была нестерпима мысль, что Сильвия, подсчи-
тывая свой приход и расход, записывает (мысленно,  разумеется)  в  дебет
истраченное на нее, Аннету... Проклятые деньги! Казалось бы, какие могут
быть счеты между двумя любящими сердцами? В любви Аннеты и Сильвии их не
было, а в жизни были. Не одна любовь управляет жизнью.  Ею  управляют  и
деньги.
   Эту истину Аннета раньше слишком плохо знала. Но теперь она быстро ее
усвоила.
   Ничего не говоря Сильвии, она принялась искать работу.  Прежде  всего
она решила пойти к начальнице того  коллежа  для  девушек,  который  она
окончила. Г-жа Абрагам когда-то благоволила к способной и богатой учени-
це, дочери влиятельного  человека,  и  Аннета  рассчитывала  на  ее  со-
чувствие. Эта замечательная женщина, одна из  первых  поборниц  женского
образования во Франции, обладала редкими качествами - энергией и здравым
смыслом, а их дополняло (или порой, в зависимости от обстоятельств, уме-
ряло) трезвое политическое чутье, которому могли бы позавидовать  многие
мужчины. Интересы своего коллежа г-жа Абрагам принимала гораздо ближе  к
сердцу, чем свои собственные. Она была свободомыслящая женщина и даже не
скрывала (конечно, не выставляя его напоказ) некоторого презрения к кле-
рикалам, которое не могло ей повредить, ибо в ее коллеже учились девушки
из кругов радикальной буржуазии и молодые еврейки. Однако надо  сказать,
что отвергнутую христианскую мораль ей заменяла гражданская, не очень-то
устойчивая и обоснованная, но тем не менее узкая и требовательная (впро-
чем, это естественно: чем произвольнее догма, тем она  суровее).  Аннета
благодаря своему положению в свете была в  дружеских  отношениях  с  на-
чальницей и говорила с ней свободно и откровенно. Она любила  высмеивать
пресловутую общепризнанную мораль, и г-жа Абрагам, женщина скептического
ума, охотно и с улыбкой слушала тирады непочтительной девчонки. Да,  она
улыбалась - но только когда они разговаривали с глазу на глаз при закры-
тых дверях. Как только дверь открывалась, г-жа Абрагам вспоминала о сво-
ем звании и официальном положении, и к ней возвращалась твердая, как же-
лезо, вера в заповеди светского кодекса, выработанного несколькими резо-
нерами, блюстителями нравственности. Можно сказать, что совесть  госпожи
начальницы в своем естественном состоянии была равнодушна к условной мо-
рали; когда же совесть эта облекалась в привычную  броню  официальности,
она сурово порицала поведение Аннеты. А г-жа Абрагам о  нем  уже  знала:
история Аннеты обошла все парижские салоны.
   Но о разорении Аннеты г-жа Абрагам еще ничего не знала. И когда Анне-
та пришла к ней, она не сочла нужным откровенно высказать ей  свое  мне-
ние. Сперва надо было узнать, с какой целью пришла Аннета  и  нельзя  ли
извлечь из этого какую-нибудь пользу для коллежа. Поэтому  г-жа  Абрагам
встретила бывшую ученицу приветливо, хотя и немного  сдержанно.  Но  как
только она узнала, что Аннета пришла к  ней  в  качестве  просительницы,
г-жа Абрагам вспомнила о скандале и улыбка  ее  стала  ледяной.  Принять
деньги от особы предосудительного поведения еще можно, но помогать ей  -
неприлично. Г-же Абрагам было не трудно найти предлог для отказа беззас-
тенчивой претендентке: она сказала, что коллежу не требуются учителя.  А
когда Аннета попросила рекомендовать ее  начальницам  каких-либо  других
учебных заведений, г-жа Абрагам не пожелала дать ей хотя бы неопределен-
ные обещания. Большая дипломатка в тех случаях, когда она имела  дело  с
людьми, высоко вознесенными колесом фортуны, она сразу оставляла  всякую
дипломатию, когда это колесо сбрасывало их вниз. А это серьезная ошибка:
ведь те, кто сегодня внизу, могут снова очутиться наверху. Хороший  дип-
ломат должен принимать в расчет будущее. Но для г-жи Абрагам существова-
ло только настоящее, а в настоящий момент Аннета шла ко  дну.  Это  было
печально, однако г-жа Абрагам не имела  обыкновения  спасать  утопающих.
Она не скрывала своей холодности. Аннета продолжала говорить с ней  спо-
койно и непринужденно, как равная с равной, что теперь было  уже  совсем
неуместно, и г-жа Абрагам, чтобы ее "осадить" и напомнить о разнице в их
положении, объявила, что по совести не может  никуда  ее  рекомендовать.
Аннета вскипела и уже готова была вслух высказать  свое  возмущение,  но
гнев ее быстро утих, сменившись презрением. Ее вдруг охватило ребяческое
желание созорничать, как когда-то, - так и  подмывало  поиздеваться  над
начальницей. Она сказала, вставая:
   - Во всяком случае, не забудьте обо мне, если вздумаете ввести в кол-
леже курс новой морали!
   Огорошенная этой явной дерзостью, г-жа Абрагам посмотрела  на  нее  и
ответила сухо:
   - Нам достаточно старой.
   - Ну, ее не мешало бы немного расширить!
   - А что именно вы хотели бы включить?
   - Сущий пустяк, - спокойно ответила Аннета, - искренность и  человеч-
ность.
   Госпожа Абрагам, задетая за живое, отпарировала:
   - И, разумеется, право на свободную любовь?
   - Нет, право иметь ребенка.
   Выйдя от г-жи Абрагам, Аннета пожала плечами при мысли о своей беспо-
лезной браваде. Какая глупость!.. К чему наживать себе врагов?.. Все-та-
ки она невольно рассмеялась, вспомнив  сердитую  физиономию  противницы.
Женщина не может отказать себе в удовольствии посрамить другую  женщину.
Впрочем, эта другая, г-жа Абрагам, сменит гнев на  милость,  как  только
она, Аннета, отвоюет себе положение в обществе. А она его отвоюет!
   Аннета побывала и в других учебных заведениях, но нигде не  оказалось
свободных вакансий. Не было их только для женщин.  Латинские  демократии
созданы для мужчин. Иногда они включают в свои  программы  феминизм,  но
относятся к нему недоверчиво. Мужчины ничуть не торопятся дать оружие  в
руки своим соперницам - женщинам, которые и сейчас еще, на заре XX века,
остаются угнетенными. Но такое положение скоро изменится благодаря стой-
кости женщин Севера. Только под нажимом общественного мнения всех других
стран у нас скрепя сердце согласятся признать трудящуюся женщину,  кото-
рая хочет пользоваться всеми правами.
   В двух-трех местах Аннета могла бы получить постоянную  работу,  если
бы этому не помешала ее щепетильность. Там готовы были закрыть глаза  на
ее двусмысленное положение, если бы она сама захотела дать  какое-нибудь
правдоподобное объяснение: сказать, что она вдова или разведена. Но  Ан-
нета из какой-то нелепой гордости в ответ на вопросы говорила правду.  И
после нескольких неудач она больше не обращалась в коллежи. Не пошла она
и в университет, хотя оставила там по себе добрую память и нашла бы  лю-
дей, достаточно свободомыслящих, которые не осудили бы ее и помогли най-
ти работу. Но Аннета боялась новых обид. Она была еще новичком в царстве
нищеты. Гордость ее не успела натереть себе мозоли...
   Начались поиски частных уроков. Аннета не хотела  ни  о  чем  просить
знакомых из буржуазного круга, предпочитая скрывать от них свои  невзго-
ды. Она обратилась к нелегально существовавшим тогда в  Париже  конторам
по найму - вернее сказать, по эксплуатации. Но Аннета была  недостаточно
ловка, не умела показать себя с выгодной стороны. Она держалась  надмен-
но, сердила людей своей разборчивостью: позволяла  себе  привередничать,
вместо того чтобы соглашаться на любую работу, как множество  несчастных
женщин, которые, не запасшись  достаточным  количеством  рекомендации  и
дипломов, готовы обучать чему угодно и работать с утра до вечера за жал-
кие гроши.
   Наконец через заказчиц Сильвии Аннета  получила  несколько  уроков  с
иностранками. Она учила говорить по-французски американок, которые  были
с ней любезны, предлагали иной раз прокатиться в экипаже, но платили  до
смешного мало и даже не понимали, что следует платить  дороже.  Они,  не
задумываясь, платили сто франков за пару ботинок, а  Аннета  получала  у
них всего один франк за урок (в то время нетрудно было найти  преподава-
тельницу, которая брала и по пятьдесят сантимов!)... Аннета, хотя  и  не
имела возможности выбирать, вначале не  соглашалась  на  такую  постыдно
низкую оплату, но после долгих поисков не нашла ничего лучшего. Зажиточ-
ная буржуазия готова тратить сколько угодно на обучение  своих  детей  в
привилегированных школах, так как эти затраты делаются на глазах  у  об-
щества, зато домашних учителей она гнусно эксплуатирует. Ведь этого ник-
то не узнает, и тут имеешь дело с людьми обездоленными, которые не  ста-
нут артачиться: один откажется, так на его место найдется  десяток  дру-
гих, которые будут умолять, чтобы их взяли.
   Одинокой и неопытной Аннете трудно было защищаться, но  она  обладала
практической жилкой Ривьеров, а гордость не позволяла ей соглашаться  на
унизительные условия, на которые шли другие. Аннета была не из тех крот-
ких овечек, которые охают да вздыхают, но соглашаются. Она не охала -  и
не соглашалась. И, сверх ожидания, такая тактика имела успех. Люди трус-
ливы. Аннета говорила "нет" с высокомерным спокойствием, которое  делало
невозможным всякий торг. С ней не смели обходиться так, как с другими, и
предлагать мизерную плату. Но и ей платили немногим больше.  Приходилось
тяжко трудиться, чтобы прокормить себя и сына. Ученики ее жили далеко  и
в разных концах города, а в Париже тогда еще не было  ни  автобусов,  ни
метро. К вечеру у Аннеты ныли ноги. Ботинки от такой ходьбы быстро  сна-
шивались. Но у нее было крепкое здоровье, и ей доставляло удовлетворение
то, что она сама зарабатывает свой хлеб. Этот труд ради куска хлеба  был
для Аннеты интересным и новым переживанием. Всякий раз как она  выходила
победительницей из столкновения с эксплуататорами, она бывала очень  до-
вольна своим днем, подобно тем игрокам, что радуются выигрышу, забывая о
ничтожности ставки. Она училась узнавать людей. То,  что  она  видела  в
них, не всегда радовало глаз. Но в жизни все надо узнать! Ока познакоми-
лась с миром безвестного труда. Правда, сближения настоящего,  глубокого
не было, ибо если богат