Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
и мгновенно - одна за одной. Паузы не последова-
ло - Ковалевский тотчас же сказал:
- Рад быть полезным, Антон Иванович.
Деникин пытливо посмотрел на Ковалевского, пощипал седую - клинышком
- бородку и удовлетворенно кивнул:
- Я признателен вам, Владимир Зенонович. - И, словно зная, о чем ми-
нуту назад думал его собеседник, добавил с горечью: - В штабе у меня
много советчиков! И все - по-разному! Одни уже договорились до того, что
советуют сдать красным Донбасс, а вашу армию перебросить под Царицын в
подчинение Врангеля...
Пухлой рукой Деникин сжал остро оточенный карандаш, и в наступившей
тишине Ковалевский явственно услышал сухой деревянный треск - трудно бы-
ло ожидать такую силу в маленькой руке. Отброшенный карандаш скользнул
по столу, кроша грифель.
Для Ковалевского не было секретом, что командующий Кавказской армией
барон Врангель настаивал на том, чтобы главным стратегическим направле-
нием стало царицынское. Только объединившись с армией Колчака, категори-
чески заявлял он, можно добиться решающего успеха в кампании.
Деникин же отстаивал иную точку зрения. Разногласия между Деникиным и
Врангелем были затяжные, резкие, с многочисленными язвительными намека-
ми, мелочными придирками, уколами исподтишка. Телеграммы от Врангеля шли
потоком - то насмешливые, то терпеливо-выжидательные, то откровенно
злобные и желчные. Даже сейчас, когда наметились первые успехи в наступ-
лении, барон стремился доказать превосходство своих стратегических и
тактических замыслов.
Деникин, сдерживая охватившее его раздражение, резко встал и подошел
к Ковалевскому, который не поспел за ним встать сразу. Главковерх, поло-
жив ему на плечо руку, попросил остаться в кресле. Пожалуй, жест этот
продиктовала не только любезность старшего по чину, но и привычный рас-
чет человека невысокого роста, не любящего смотреть на рослых собеседни-
ков снизу вверх.
- А того не понимают господа генералы, что время для споров и прид-
ворной дипломатии прошло! - продолжал Деникин. - Ответственность за
судьбу России отметила всех нас своей печатью, всем нам нести один
крест! - Он прошелся по кабинету, мягко ставя на ковер ноги, обутые в
генеральские, без шнурков, ботинки, и опять остановился возле Ковалевс-
кого. - Настала пора решительных действий, Владимир Зенонович. Я готовлю
сейчас директиву, в которой хочу досконально определить стратегические
пути нашего наступления. И его конечную цель...
Ага, вот в чем дело!..
Ковалевский знал, что своим высоким положением главнокомандующего во-
оруженными силами Юга России Деникин обязан отнюдь не личным досто-
инством или выдающимся военным дарованиям и уж, конечно, не популяр-
ностью в русской армии, где не любили черствых людей. О нем много гово-
рили среди офицеров как о человеке беспринципном, бестактном и недале-
ком. Однако Корнилов в канун своей гибели, как бы предчувствуя свою об-
реченность, назвал, имея в виду какие-то свои веские соображения, преем-
ником именно его, Деникина.
Неожиданный выбор Корниловым малопримечательного, сухого, непопуляр-
ного Деникина вызвал удивление и породил недоуменные толки - все знали о
посредственных дарованиях преемника, но никто не решился открыто оспари-
вать его: после гибели Корнилова над его именем засиял венец великомуче-
ника.
Теперь Деникин владел Северным Кавказом, Тереком, богатейшей Кубанью
и Донской областью. И все же... противники Деникина, хотя и приняли мол-
ча его главенство, скрупулезно вели счет его ошибкам, ими объясняя любую
неудачу. И Ковалевский понял, как важно для главнокомандующего не допус-
тить просчета в разработке предстоящей директивы и конечно, заполучить
себе опытных союзников при ее выполнении.
Однако почему выбор пал именно на него, Ковалевского? Он знал Деники-
на давно, но они всегда были холодны друг с другом.
Владимира Зеноновича, любящего разговор по душам, атмосферу домашнос-
ти, раздражало самоуверенное высокомерие Деникина.
Антипатии своей к нынешнему главнокомандующему Ковалевский никогда
особенно не скрывал. Так что же заставило самолюбивого, не привыкшего
ничего прощать Деникина откровенничать сейчас именно с ним?
А у Деникина, знавшего вкус к штабному политиканству, были на то свои
основания. Прошлой их отчужденности он, конечно, не забыл и особых сим-
патий к Ковалевскому не испытывал, считая его баловнем судьбы. Но сейчас
об этом не следовало вспоминать, сейчас важно было другое - военные и
человеческие качества, личность самого командующего Добровольческой ар-
мией. Деникину нужен был человек, которому бы верили офицеры, которого
знали бы солдаты.
А у Ковалевского была прочно, неоспоримо сложившаяся репутация та-
лантливого военачальника, незаурядного тактика. Всю войну, с первых дней
четырнадцатого года, он командовал корпусом и кроме умения военачальника
проявил еще и редкую храбрость. Нравилось солдатам, что он часто бывал в
окопах, любил поговорить с ними по душам, ободрить шуткой, не допуская в
то же время панибратства. Он не завоевывал авторитет, а имел его. Корпус
Ковалевского считался одним из лучших на Юго-Западном фронте, а во время
знаменитого Брусиловского прорыва особо отличился, за что и получил наи-
менование гвардейского.
Немаловажно для Деникина было и то, что начисто лишенный честолюбия,
Ковалевский не лез в диктаторы, следовательно, тут можно было не опа-
саться соперничества. Деникин даже подумывал о назначении Ковалевского
на пост военного министра, если, конечно, наступление увенчается оконча-
тельным успехом. Именно в беседе с Ковалевским Деникин решил опробовать
директиву на слух - в такой крупной игре он готов был поступиться само-
любием, выслушать и советы, и возражения.
- Я мыслю наступать широким фронтом на Харьков, Курск, Орел и далее
на Москву, одновременно очищая от войск красных Украину, - уверенно го-
ворил Деникин. - Вдоль Волги, в обход Москвы, пойдет Кавказская армия
генерала Врангеля; генерал Сидорин со своими донцами будет наступать в
направлении Воронежа... - Деникин присел к столу, продолжил: - Вам же,
Владимир Зеноновнч, по моему плану отводится решающее направление. Овла-
деете Харьковом, и перед вами откроется кратчайший путь на Москву! - и
ожидающе посмотрел на Ковалевского - ему важно, очень важно было знать,
как тот отнесется к его плану.
Ковалевский помедлил с ответом, взглянул на карту России. Смогут ли
сравнительно малочисленные армии преодолеть путь, предначертанный планом
главнокомандующего? Не растворятся ли они на огромных просторах Украины
и России? И тут возникло другое сомнение. По мере продвижения белой ар-
мии на занятых территориях будет устанавливаться дореволюционый режим с
губернаторами, уездными начальниками, помещиками. Земельный вопрос до
сих пор никак не решен, значит, у крестьян станут отнимать обработанную
землю, инвертарь, скот. В результате умножатся случаи крестьянских бун-
тов, вооруженного сопротивления. Это тоже вряд ли будет способствовать
быстрому продвижению войск...
- Предполагается проведение мобилизации? - осторожно осведомился Ко-
валевский.
- Конечно. Приказ о всеобщей мобилизации уже подготовлен.
- Без земельной реформы поголовная мобилизация вызовет крестьянские
волнения, Антон Иванович, - не сдержавшись, сказал Ковалевский.
Деникин раздраженно передернул плечами, нахмурился.
- Знаю... Лучшие наши умы, такие, как Колокольцев И Билимович, бьются
над этим вопросом уже который месяц - ничего дельного пока не предложи-
ли. Не ко времени, не ко времени заниматься этим. Вот образуется госу-
дарственность, и тогда... - Он вынул платеж и старательно вытер лоб -
так вытирают деревянные столы перед праздником. - Но мы не об этом гово-
рим. Вернемся к директиве... На главном, я имею в виду ваше направление,
Владимир Зенонович, я намерен собрать в один мощный кулак все лучшие си-
лы. Помимо цвета армии - корниловской, марковской, алексеевской, дроз-
довской дивизий - у вас будут конные корпуса Юзефовича и Шкуро. Кроме
того, я даю вам дополнительно пять артиллерийских полков и заберу для
вас у генерала Шиллинга три дивизиона броневых машин. В вооруженяи и бо-
еприпасах недостатка не возникнет. В Новороссийском порту с пароходов
союзников круглые сутки выгружается необходимое для армии, - Деникин
чуть усмехнулся, - и можно не сомневаться: чем энергичней мы будем нас-
тупать, тем лучше будет снабжение.
Деникин говорил уверенно. Было видно, что все им давно продумано, но
Ковалевский продолжал уточнять:
- Антон Иванович, а почему вы не подключаете к наступлению на Москву
группу войск генерала Шиллинга?
- После взятия Крыма Шиллинг выступит в направлении Херсон, Николаев,
Одесса, Мне нужны черноморские порты. И опять Ковалевский отметил ту
уверенность и четкость, с которой Деникин говорил о наступлении. И план,
им предлагаемый, стал казаться заманчивым.
А Деникин продолжал:
- Хочу обратить ваше внимание, Владимир Зенонович, еще на некоторые
важные обстоятельства, они, на мои взгляд, будут способствовать успеху
наступлению. - Он взял из стола папку, открыл ее и прочитал: - "Установ-
лены прочные связи с антибольшевистскими подпольными организациями на
Украине и в ряде городов России. Саботаж, диверсии, террор и, по мере
приближения наших армий, вооруженные выступления - таковы задачи этих
организаций. Наиболее значимой из них является Тактический центр. Ой
имеет отделения во всех крупных городах России, но руководство находится
в Москве. В решающий момент нашего наступления на Москву военные силы
Центра захватят Кремль, правительственные учреждения, Ходынскую радиос-
танцию, по которой будет объявлено о свержении Советской власти..."
"Вот даже как! - с удовлетворением подумал Ковалевский. - Серьезно, в
высшей степени серьезно!"
Деникин продолжал еще что-то читать, а Ковалевский явственно предста-
вил себе весь размах работы по подготовке к летне-осенней военной компа-
нии, участвовать в которой ему казалось теперь не только необходимым, то
и почетным. И он был искренним, когда в завершение разговора сказал то,
чего так ожидал от него, так добивался Деникин:
- Постараюсь оправдать доверие, мне оказанное, ваше превосходи-
тельство!..
Два дня спустя Ковалевский добрался наконец из Ехатеринодара в Хар-
цизск и из одного вагона переселился в другой - в штабной салон-вагон. С
раздражением подумал о том, что полжизни провел в вагонной скученности:
диван, кресла, письменный стол и еще стол с ворохом карт занимали почти
все пространство. Но до сих пор он просто не замечал эту тесноту, отвык-
нув за годы войны от просторных кабинетов.
Штабной поезд стоял в тупике. Изредка тяжело вздыхал паровоз - прика-
зано было держать его под парами. С часу на час здесь ждали добрых вес-
тей от генерала Бедобородова, дивизия которого неделю назад двинулась
из-под Луганска на Бахмут. Однако наступление развивалось совсем не так,
как первоначально предполагал командующий, и оттого он нервничал.
Унылые станционные постройки Харнизска, затянутые завесой знойной пы-
ли, навевали тоску. Бархатные шторки на зеркальных окнах вагона были за-
дернуты до половины, и выше их видно было медленно расхаживающего часо-
вого. От пота и пыли лицо солдата потемнело, казалось заплаканным, гим-
настерка топорщилась, фуражка потеряла форму. Но вдруг он заметил в окне
генерала - и перешел на чеканный строевой шаг.
Ковалевский отошел от окна, подумал: "Пустое это - вышагивать перед
вагоном, а вот от окопа к окопу сколько еще шагать придется?"
Опять представилось огромное пространство до Москвы, которое придется
преодолевать с упорными каждодневными боями. Он уже убедился: легких по-
бед в схватке с большевиками не предвидится - и был не в силах постичь
природу упорства наспех собранного, необученного, плохо вооруженного
войска.
Чутье опытного тактика подсказывало генералу Ковалевскому: медлить
нельзя; Деникин хоть и выскочка, но прав, настаивая на незамедлительном
походе на Москву. Отчетливо проявилась мысль: прав прежде всего потому,
что всему белому движению надо дать конкретную, наиважнейшую цель.
Но он знал и другое: его армии противостоят те самые солдаты, которые
шли на штурм Карпат, те самые, что мечтали о земле и, получив ее в руки,
никому теперь не отдадут.
Владимир Зенонович Ковалевский был военным до мозга костей, более то-
го, он принадлежал к потомственным военным. Предки его по мужской линии
воевали под Нарвой и Полтавой, у стен Кунесдорфа и Кольберга, форсирова-
ли Ларгу и Кагул, брали штурмом Измаил и Сен-Готардский перевал, бились
на Бородинском поле и на бастионах Севастополя, гибли, обороняя Порт-Ар-
тур. В семье Ковалевского не было своего летописца, иначе историю русс-
кой армии он мог бы изучать не по трудам ученых, а прослеживая судьбы
своих дедов и прадедов.
Ратному делу Ковалевский был предан всей душой, гордился своей прос-
лавленной родословной и уже в кадетском корпусе стремился изучить доско-
нально военные науки - вот почему он вполне заслуженно считался в среде
офицерства авторитетом. И в то же время он, как и многие, равные ему по
положению, являл собой полное политическое невежество, совершенно не
разбираясь в программах существующих и сражающихся партий, сознательно
отстраняясь от этого понимания, считая всю эту возню пустопорожней бол-
товней, одной из досаднейших постоянных слабостей русской интеллигенции.
Ее болезнью. Ее бедой.
Значения происходящих в России после февраля событий Ковалевский не
понимал, лишь смотрел с ужасом, как отразились эти события на сражающей-
ся на германском фронте армии. Весь ее огромный организм, хоть и имевший
неполадки, но все же действующий и повинующийся, вдруг стал на глазах
разваливаться.
Уставшая до предела армия рвалась домой. Толпы дезертиров. Митинги.
Солдатские комитеты. Он жил тогда с ощущением неотвратимой катастрофы,
ибо то, на что он потратил всю свою жизнь, становилось бесцельным, не-
нужным.
Потом, после октября семнадцатого года, когда открылась возможность
снова действовать, он сделал выбор и до сих пор считал его правильным
хотя бы потому, что этот выбор являлся, по мнению Ковалевского,
единственным, ради чего стоило еще жить и бороться...
Задрожали зеркальные стекла салон-вагона. Два паровоза, почти скрыва-
ясь в облаке пара, протащили мимо тяжелый воинский состав. С тормозных
площадок с любопытством смотрели на окна часовые.
Расстегнув воротник мягкого кителя, Ковалевский сел за стол и начал
просматривать бумаги. Чем больше он вчитывался в них, тем еще больше
раздражался: в приемной опять напутали, подсунув командующему вместе с
безусловно важными документами какую-то малозначимую чепуху. Вначале он
с привычной тщательностью военного человека пытался вдумываться в ненуж-
ные письма и рапорты, но вскоре отбросил карандаш и позвонил.
Бесшумной тенью возник в салоне молодой подпоручик с адъютантскими
аксельбантами. Светло-зеленого офицерского сукна китель ладно охватывал
его фигуру. Поблескивали сапоги с модными острыми носками. Смешливое ли-
цо было по-юношески свежим.
- Слушаю, ваше превосходительство!
- Что вы принесли мне, Микки? - спросил Ковалевский, с трудом сдержи-
вая гнев. - Или полагаете, что дело командующего заниматься этим бумаж-
ным ворохом? - Он оттолкнул на край стола толстую папку с бумагами.
Покраснев от волнения, младший адъютант смотрел на своего генерала
глазами столь преданными и незамутненными раздумьем, что Ковалевскому
тут же и расхотелось продолжать разнос: как настойчивость дрессировщика
не превратит болонку в бульдога, так и начальственный гнев бессилен пе-
ред бестолковщиной младших адъютантов. За долгие годы своей военной жиз-
ни Ковалевский свыкся, что такие не в меру жизнерадостные, розовощекие
адъютанты являются неотъемлемой частью любого штаба, как мебель... "И
прозвища у них всегда какие-то уменьшительные, - подумал Ковалевский,
глядя на младшего адъютанта. - Микки... - И повторил про себя еще раз: -
Мик-ки!.. Черт знает что!"
И произнес вслух уже не грозно, а скорее ворчливо:
- Потрудитесь унести эти бумаги. Передайте их в штаб...
Еще четыре дня назад Ковалевский меньше всего задумывался о значимос-
ти хорошего адъютанта в своей работе. Он был доволен исполнительностью
неназойливого и умелого капитана Ростовцева. Но достаточно было этому
винтику выпасть из отлаженного штабного механизма, как отсутствие его
нарушило весь ход работы командующего.
Несколько дней назад Ростовцев и приезжавший в штаб полковник Львов
выехали за тридцать - верст в полк. С тех пор о них не было никаких из-
вестий.
Если отсутствие адъютанта причиняло Ковалевскому ряд видимых неу-
добств, то исчезновение полковника Львова тревожило его совсем по иной
причине. Ковалевский прикрыл глаза, и тут же встал пред ним, юноша с
тонкими чертами худощавого лица - надежный товарищ по юнкерскому училищу
Михаил Львов... Служебные дороги у них разошлись, жизнь, правда, сталки-
вала их иногда в своей круговерти, по тут же разбрасывала опять - до но-
вой встречи. Но независимо от этого они считали себя друзьями и, чем
дальше, тем охотнее встречались: наверное, это воспоминания о юношеских
днях - пусть наивные, но обязательно дорогие - тянули их друг к другу.
Но так было до тех пор, пока в восемнадцатом они не встретились в одной
армии. Постоянная близость притупила радость встреч. В суматохе будней
Ковалевский все реже и реже думал о нем... И вот теперь, когда угроза
потери товарища своей юности нависла со всей неотвратимостью, он понял,
как необходима была ему эта светлая дружба. Вдруг вспомнил, что никогда
не задумывался о причинах, изза которых отстал от него в чинах безуслов-
но одаренный Львов, и с запоздалым возмущением увидел в том огромную
несправедливость. Продолжая вспоминать о Львове, он, с великодушием ис-
тинно сильного человека, наделял друга теми многочисленными достоинства-
ми, какими тот, быть может, никогда и не обладал...
Нерешительное покашливание у двери прервало раздумья Ковалевского. Он
поднял глаза и увидел младшего адъютанта.
Забыл отпустить?..
- Идите, Микки! И вот что...
Стук в дверь прервал его.
- Разрешите, ваше превосходительство? - В салон, твердо ступая, вошел
подтянутый, выше среднего роста, с коротко подстриженной острой бородкой
на желтоватом лице, полковник Щукин.
- А я, представьте, только хотел просить вас. Проходите, садитесь,
Николай Григорьевич. - Ковалевский показал на кресло возле стола.
Неслышно притворив за собой дверь, исчез Микки. Проводив его взгля-
дом, Щукин неторопливо уселся на предложенное ему место.
- Что-нибудь узнали? - нетерпеливо спросил Ковалевский.
Щукин понял командующего.
- К сожалению, Владимир Зенонович, ничего нового сообщить не могу.
Последний раз полковника Львова и капитана Ростовцева видели возле Заре-
ченских хуторов. А после этого... - Щукин развел руками.
В жесте полковника Ковалевскому почудилось безразличие к судьбе про-
павших без вести, и он в сердцах сказал:
- Странное происшествие! О каком порядке вообще можем мы говорить,
если в ближайших наших тылах люди теряются, как иголка в стоге сена?!
- Ничего странного, Владимир Зенонович, - с прежней невозмутимостью
ответил Щукин. - Вашего адъютанта и полковника Львова предупреждали, что
нельзя ехать к линии фронта в сопровождении всего лишь двух ординарцев.
Ковалевский сидел за столом, сгорбившись, утомленный, повидимому, не
только жарой, но и этим разговором.
- Что же все-таки случилось? - спросил он, не адресуя уже свой вопрос
Щукину, а будто сам пытаясь разобраться в непонятном п