колай Григорьевич! На русского мужика, который и  авто-
мобиля толком вблизи не видел, эти железные громады способны навести су-
еверный страх. Остальное сделают войска!
   - Дай-то бог, дай-то бог! -  наконец  решил  поддержать  командующего
полковник.
   После этого рука командующего перенесла лупу в район  Тулы.  Медленно
пересекла город в сторону Москвы.
   - Задача - гнать красных до Тулы. Тулу взять с ходу. Вы тем  временем
свяжитесь с Московским центром. Взятие нашими войсками Тулы должно  пос-
лужить сигналом Центру к  вооруженному  выступлению  и  захвату  больше-
вистского правительства. Не будет вооруженного выступления Центра,  Вла-
димир Юрьевич! - с расстановкой, выделяя каждое слово, сказал он.
   Ковалевский отбросил карандаш, сел в кресло и  удивленно  Смотрел  на
сидящего напротив Щукина.
   - Что вы сказали? - спросил он, весь подавшись вперед.
   - Я сказал, что ничего этого не будет. Ни выступления Центра, ни зах-
вата большевистского правительства, - безжалостно,  с  горечью  повторил
Щукин и затем объяснил: - Центр несколько дней назад разгромлен чекиста-
ми.
   Ковалевский схватился за пенсне, снял его и опять надел.
   - Откуда вам это известно?
   - Получил почту от Николая Николаевича, - жестко продолжал Щукин, на-
ходя утешение в том, что не только его преследуют неудачи.
   Ковалевский привалился к спинке кресла и  несколько  мгновений  сидел
так с закрытыми глазами. А Щукин не решался  продолжать.  Наконец  Кова-
левский открыл глаза, спросил отчужденно:
   - Ну и что сообщает Николай Николаевич?
   - У них в штабе зачитывали ориентировку за подписью Дзержинского.  Он
мне переслал ее копию.  Подробностей  там  никаких.  Перечисляются  лишь
арестованные руководители.
   Ковалевский монотонным, усталым голосом спросил:
   - И кто же?
   - Многие из них занимали большие посты в Красной Армии. Миллер,  нап-
ример...
   - Василий Александрович? Когда-то я его знал, - сказал Ковалевский.
   - Миллер был начальником окружных курсов артиллерии  и  читал  лекции
кремлевским курсантам. Последнее время числился военным референтом Троц-
кого.
   - Это, однако, не помешает чекистам расстрелять его, -  саркастически
усмехнулся Ковалевский. Он озабоченно барабанил по столу пальцами,  нап-
ряженно о чем-то думая. Щукин Затаенно ждал. - Скажите,  а  не  может  в
один далеко не прекрасный день такая же участь постигнуть и Николая  Ни-
колаевича?
   - Чека - серьезный противник, - вместо ответа сказал Щукин. - Но  Ни-
колай Николаевич осторожен и хорошо законспирирован.
   - Таких людей надо ценить! - вздохнул командующий. - Уже за одно  то,
что он для нас сделал, ему нужно отлить при жизни памятник. Ибо нет  та-
ких наград, которыми бы можно было по достоинству оценить  его  вклад...
Кстати, вы можете срочно с ним связаться?
   - Могу, ваше превосходительство.
   Ковалевский снова склонился над картой.
   - Смотрите сюда! - пригласил он Щукина. И опять лупа медленно  закру-
жилась над темными и четкими линиями железных дорог, над голубыми  изги-
бами рек. - Корпус генерал-лейтенанта Мамонтова  громит  сейчас  больше-
вистские тылы вот здесь, северо-восточное Воронежа,  -  продолжал  Кова-
левский. - Но его берут в кольцо, теснят. Над корпусом  нависла  угроза.
Мамонтову самое время прорываться обратно. Но кто, кроме Николая Никола-
евича, может указать участок фронта, наиболее удобный для прорыва? - Ко-
валевский сделал выжидательную паузу и, глядя на начальника контрразвед-
ки, сказал: - Кстати, штаб двенадцатой армии красных недавно переместил-
ся вот сюда, в Новозыбков.
   Карандаш командующего лег почти плашмя на карту. Острие его упиралось
в мало кому известное и странно звучащее название: "Новозыбков".
   - Я об этом уже осведомлен, - ваше  превосходительство,  -  отозвался
Щукин и четко добавил: - Планирую днями отправить туда связного.
   Таня с особым нетерпением ждала новой встречи с Кольцовым. Но шли дни
- однообразные, скучные, дни-близнецы,  и  от  того  давнего,  чудесного
настроения ничего не осталось. Печаль питается печалью, надежда - ожида-
нием, но ожидание не может длиться бесконечно, ему  нужен  выход,  нужна
какая-то определенность... А теперь еще разговор с отцом - резкий, почти
до разрыва...
   Конечно, ей нужно с Павлом Андреевичем объясниться. Он должен ее  по-
нять, он такой внимательный и сильный, не похожий ни на кого  из  офице-
ров. Ей только необходимо найти для этого нужные слова.
   Лихорадочным движением, вся во  власти  немедленного  действия,  Таня
вырвала листок из блокнотика и, не отрываясь и  почти  не  вдумываясь  в
смысл как бы со стороны приходящих  слов,  стала  быстро  писать.  Слова
обидные, смешные, невнятные безрадостно, даже как-то обречено,  ложились
на бумагу... Затем она недовольно перечитала письмо и отбросила листок к
краю стола.
   Нужные слова упорно не шли. Получалось то слишком резко, то прорывал-
ся какой-то омертвело-чванливый, совершенно ей не свойственный  тон,  то
начинали звучать сентиментально-истерические нотки.
   Она подошла к окну и растворила его - в комнату хлынула прохлада. Бы-
ло еще рано-рано, только что отбелило небо, в глубине улицы зябли сады и
поднималось голубоватое облачко - последние остатки предрассветного  ту-
мана.
   Улица все больше оживала, в соседних домах стали  раскрываться  окна,
появились и офицеры, совсем не щегольского вида-верха  фуражек  мятые  и
шаги у них семенящие, мелкие,  поспешные...  Все  куда-то  спешат,  всем
что-то надо. А вот она одна, никому не нужна. Ну что  убавится  в  мире,
если она умрет?.. Мир не заметит этой убыли...
   Как ни странно, она почти совсем не думала или боялась думать  о  той
женщине, из-за которой Кольцов ввязался в драку, хотя сообщение отца  об
этом огорчило ее.
   Нет, ложь и двоедушие чужды Павлу. Она была уверена в этом...  Просто
он не мог допустить, чтобы в его присутствии унизили или оскорбили  жен-
щину, и этот поступок говорит в его пользу, а не наоборот...
   И сейчас, утром, еще раз перебирая свои ночные мысли, Таня  отчетливо
поняла, что ей нужно обязательно  увидеться  с  Кольцовым.  Именно  уви-
деться, а не объясняться с ним в письмах.
   Какое-то внутреннее, чрезвычайно обострившееся чутье подсказывало ей,
что это единственно правильное решение...
   Присев к столу, она быстро набросала записку, всего несколько  строк,
и, перечитав, запечатала листок в конверт, наспех причесалась возле зер-
кала и стремительно вышла из дому.
   Юра сидел на своем обычном месте, на скамейке возле штаба. Ему сегод-
ня не читалось. Он рассеянно посматривал на посетителей, снующих взад  и
вперед. Приходили и уходили важные  господа  во  фраках  и  в  котелках,
подъезжали на автомашинах внушительные офицеры, приезжали на конях запы-
ленные и усталые, в смятых фуражках и погонах торчком, нижние  чины,  на
лестнице на ходу выдергивали из планшеток пакеты, сдавали их в  штабе  и
тут же торопливо уезжали. Ритм жизни штаба изменился, стал более быстрым
и нервным. Непосвященный в штабные дела Юра и тот догадывался, что гото-
вится нечто важное...
   - Юра! Вас, кажется, так зовут? - услышал он возле себя чей-то ласко-
вый голос. Подняв голову, он увидел стоящую рядом Таню Щукину. Он не ви-
дел ее давно, с тех пор как они вместе были в театре.  Юра  отметил  про
себя, что лицо ее осунулось и побледнело, глаза смотрели то ли  ласково,
то ли печально.
   - Я вас слушаю, мадемуазель, - сказал - он, вставая.
   - Я просила бы вас выполнить одну мою просьбу.
   - С удовольствием, мадемуазель, - согласился Юра. Ему  нравилась  эта
девушка, он рад был оказать ей услугу.
   - Передайте это письмо вашему другу Павлу Андреевичу Кольцову -  ведь
он ваш друг, не так ли?
   - Д-да... Совершенно верно, мадемуазель, - тихо ответил Юра. - Так  я
сейчас же! - И хотел уже убежать.
   - Вы не торопитесь, - остановила его Таня. - Положите письмо вот  сю-
да, в книгу, и отдадите, когда Павел Андреевич будет один. Один. Вы  по-
нимаете? - И голос у нее дрогнул, словно все сказанное стоило ей больших
усилий.
   - Да, понимаю, - поспешно сказал Юра и покраснел, так  как  догадался
по Таниному виду и по ее голосу, что это было любовное письмо,  что  она
любит его друга Павла Андреевича. - Я отдам... без свидетелей,  мадемуа-
зель!
   - Вы очень хороший человек, Юра, благодарю вас. - Таня бросила на Юру
благодарный взгляд и, не оглядываясь, быстро ушла.
   А Юра еще долго провожал ее взглядом, держа в  руках  конверт.  Затем
скользнул по нему взором и хотел идти, но внимание его привлек  господин
в длиннополом сюртуке и в котелке. Что-то в  этом  господине  показалось
ему знакомым. Юра посмотрел внимательнее, и ему даже  захотелось  проте-
реть глаза - до того этот человек был похож на Фролова.
   Человек в котелке неторопливо прогуливался по дорожке  неподалеку  от
штаба, и каждый раз, когда он проходил близко  с  Юриным  убежищем,  Юра
внимательно всматривался в него. Был этот человек так же худощав и  нем-
ного сутул. Такая же, как у Фролова, печать усталости лежала на его  ли-
це. Нет, несомненно это Фролов.
   Юра с тревогой задумался над тем, как он оказался в Харькове. Да  еще
в такой странной одежде! Да еще прогуливается возле штаба!  Не  угрожает
ли чем его появление здесь Павлу Андреевичу? Может быть, следует  немед-
ленно предупредить Кольцова? Но как, как это сделать, чтобы не навредить
и ему, Фролову?
   А дальше произошло и вовсе удивительное. Из штаба торопливо вышел Па-
вел Андреевич, направился к стоянке автомобилей.
   - Господин капитан! - окликнул его Фролов.
   Кольцов остановился совсем близко от Юриного убежища, ожидая Фролова.
   Приподняв котелок, Фролов вежливо раскланялся и сказал:
   - Извините, что задержал вас. Ставский, скотопромышленник.
   - Я вас слушаю, господин Ставский, - вежливо ответил Кольцов.  -  Чем
могу быть полезен?
   - Видите ли... я хотел  бы  испросить  аудиенцию  у  его  превосходи-
тельства по поводу поставки крупной партии мяса - мягко сказал Фролов.
   - Советую обратиться к начальнику снабжения армии генералу  Дееву,  -
казенным, вежливо-безучастным тоном ответил Кольцов.
   - Генерал Деев? - переспросил Фролов и затем добавил: - Простите, его
не Семеном Алексеевичем зовут?.. Я когда-то знавал Семена Алексеевича...
- Фролов сделал паузу, - Деева. Мне говорили, будто был он в отъезде,  а
сейчас якобы вернулся в Харьков. Потянуло, знаете, в родные места.
   Простите, но генерала Деева зовут Михаилом Федоровивич, - сухо  пояс-
нил Кольцов.
   - Ошибка, значит? Извините!.. Ах, да! Вспомнил! Тот Деев числился  по
археологическому ведомству. Нумизматикой занимался. Извините!  -  Фролов
сокрушенно развел руками  и  попятился,  размахивая  котелком.  -  Желаю
здравствовать!..
   Вскоре он уже затерялся вдали в уличной толпе.  Выждав,  когда  Павел
Андреевич уехал, Юра выбрался из своего убежища и стремглав  бросился  к
себе в комнату. Прикрыв за собой дверь, он прислонился к мягкой ее кожа-
ной обивкой и внезапно почувствовал озноб. Стоя так, он лихорадочно  ду-
мал. Память неутомимо и безутешно складывала вместе разрозненные  факты,
которым Юра прежде бессилен был найти объяснения:  таинственные  шаги  в
личных покоях командующего,  старательно  скрываемая  заинтересованность
Кольцова в судьбе человека без имени и этот сегодняшний взбалмошный раз-
говор. Во многом непонятный, в котором по странному совпадению несколько
раз прозвучало знакомое Юре имя - Семен Алексеевич. Фролов и Семен Алек-
сеевич были друзьями. Не поэтому ли сейчас в Харькове  появился  Фролов?
Конечно поэтому. Здесь все ясно. А вот разговор с Павлом  Андреевичем  -
он ведь тоже не зря.
   И вдруг страшная догадка, будто вспышка молнии, поразила Юру. А  что,
если Кольцов вовсе не тот, за кого себя выдает? Что, если они с Фроловым
тоже давно и хорошо знакомы? И Фролов приходил, чтобы сообщить Кольцову,
что Семен Алексеевич вернулся из тюрьмы?
   Мучительно размышляя о происшедшем, Юра все больше убеждался, что по-
явление Фролова возле штаба - не случайность. Он определенно, вне всяких
сомнений, приходил на свидание к Кольцову... Фролов и Кольцов, несомнен-
но, давно знакомы, и весь их сегодняшний разговор -  своеобразный  шифр.
Значит, Павел Андреевич совсем не тот, за кого себя выдает? Он  -  крас-
ный?..
   Но как в таком случае поступить ему, Юре? Рассказать о своих подозре-
ниях, догадках Щукину? Или же Ковалевскому? Но это означало бы безуслов-
но одно - Кольцова тут же арестуют. А заодно с ним Фролова и  Красильни-
кова. И наверное, расстреляют. Но разве может он причинить им  зло?  Эти
люди были всегда добры к нему, даже спасали от смерти!.. Только им в по-
следнее время самозабвенно верил он!.. Только им!..
   А может быть, следует объясниться с Павлом Андреевичем? Может, все не
так? И он развеет его подозрения? Но тогда Кольцов должен  будет  отдать
приказ об аресте Фролова и Красильникова!.. Что-то не выходит у него как
надо...
   Но ведь нужно передать Павлу Андреевичу письмо Тани. Он обещал  ей!..
А встречаться с Павлом Андреевичем ему сейчас не хотелось. Павел Андрее-
вич по его лицу поймет, что что-то случилось. Он умеет быть таким прони-
цательным!..
   И тогда Юра решил положить письмо в комнате Павла Андреевича на  вид-
ном месте. А сам ушел в город, чтобы не встречаться с ним до вечера.
   Конверт лежал на виду, поверх деловых бумаг, и Кольцов удивленно  об-
радовался коротенькой записке, вложенной в этот конверт. "Павел  Андрее-
вич! - прочел он. - Мы должны увидеться. Жду вас в пять пополудни в вес-
тибюле университетской обсерватории. Там мы сможем поговорить без  поме-
хи. Таня".
   Странно было теперь получать  письма...  Просто  люди  забыли  писать
письма, словно их было некому читать. Второй год шла гражданская  война,
и почтальоны понадобились для другого. И вот письмо! Ее письмо!
   Кольцов понимал, какая бездна лежит между ним и этой девушкой. Он  не
имеет права перед самим собой, перед своим делом на особые  отношения  с
девушкой из другого мира. Вот почему, когда Щукин запретил ему  видеться
с дочерью, Павел вдруг почувствовал облегчение: узел отношений, на кото-
рые он не имел права, разрубался помимо его воли.
   Но Таня не хотела смириться с этим решением отца,  она  звала  Павла,
наверное стыдясь этого, иначе зачем письмо? Сейчас и ему захотелось уви-
деть Таню, хотя бы для того, чтобы убедиться в том, что он  сможет  пре-
возмочь свое страстное искушение кого-то любить, кому-то верить...
   До пяти оставалось совсем немного времени, и, предупредив Микки,  что
он уходит, Павел Андреевич отправился на встречу с Таней.
   Массивное здание  университетской  обсерватории  безжизненно  глядело
бесчисленными окнами и казалось  совсем  безлюдным,  но,  когда  Кольцов
толкнул тяжелую дверь, она неожиданно легко подалась и в лицо ему  резко
пахнуло холодной сыростью.
   В огромном, погруженном в полумрак вестибюле было  необычайно  пусто.
За маленьким столиком, где обычно сидел служитель, -  никого.  Казалось,
только шаги Кольцова, только тонкое позвякивание его шпор жили сейчас  в
этом здании.
   Но вот где-то в глубине этой  пустоты  скрипнула  дверь,  послышались
легкие, стремительные шаги, и возле широкой мраморной лестницы,  поблек-
шей от времени и людского нерадения, показалась Таня.  Она  протянула  к
Павлу руки, и у него горестно сжалось сердце, когда он увидел осунувшее-
ся Танино лицо.
   - Я благодарю вас, Павел Андреевич, что вы отозвались на мою просьбу,
- тихо сказала она.
   - Таня, - одним дыханием позвал Кольцов и повторил громче: - Таня!
   И тотчас эхо подхватило это имя и понесло вверх, туда, откуда из  зе-
леноватого полумрака спускалась лестница и смутно виднелось что-то похо-
жее на антресоли. Там, вверху,  длинно  Проскрипела  дверь,  послышались
чьи-то торопливые шаги.
   Таня слабо ахнула и потянула Кольцова за руку к двери возле лестницы,
и они очутились в комнате, заставленной стеллажами и застекленными  вит-
ринами, в которых тускло мерцали старинные монеты и медали.
   Павел хотел что-то сказать Тане, но она приложила палец к губам, при-
зывая к молчанию. Потом громко позвала кого-то совсем по-свойски:
   - Владимир Евграфович! Профессор, где же вы?
   - Иду, Татьянка, иду, - отозвался старческий голос, и тут же Владимир
Евграфович вышел из-за перегородки. У профессора были длинные седые  во-
лосы, бессильно опущенные плечи и добрые, расплывчатые глаза.
   - Я рад познакомиться с вами, - едва слышно, каким-то музейным шепот-
ком вымолвил он, - очень рад, господин... -  профессор  с  бесцеремонной
естественностью привстал на цыпочки, заглянул Кольцову на погон, -  гос-
подин капитан, если я правильно разбираюсь в армейских чинах.
   - Совершенно верно. Капитан Кольцов к вашим услугам.
   - Очень рад! - Павел осторожно принял сухонькую руку,  словно  ветхий
свиток пергамента, с любопытством вглядываясь в источенное морщинами ли-
цо профессора.
   В это время ветер шевельнул штору - и беглый солнечный луч тонко про-
резался сквозь просвет и высветил одну из витрин, где переливно  заблес-
тела какая-то довольно крупная монета.
   - Да это тетрадрахма! - воскликнул Кольцов, которому надо  было  хотя
бы о чем-нибудь заговорить с хозяином музея.
   - Что? - Седые брови профессора удивленно взлетели вверх, и он подал-
ся всем телом вперед, словно собирался кого-то  догонять.  -  Откуда  вы
знаете? Гм... Впервые встречаю человека вашего звания,  благорасположен-
ного к сей отрасли человеческой любознательности.
   Профессор говорил несколько выспренно, но он не был виноват -  просто
предмет их разговора требовал особого стиля.
   - Да, это действительно тетрадрахма. Третий век до рождества  Христо-
ва. Херсонес. Изображение - богиня Дева. - Профессор явно сел на  своего
конька и, все больше воспламеняясь, продолжал:  -  А  вот  рядом,  прошу
взглянуть, еще одна редкость. Конечно, вы знаете  о  восстании  рабов  в
древнем Боспоре, нынешней Керчи?
   Кольцов весело скосил глаза в сторону Тани - мол, вот и застрял! -  и
неопределенно качнул головой.
   Таня невольно улыбнулась, и Кольцов тоже понял, что профессор, увлек-
шись, может не ко времени разговориться.
   Вдруг профессор, посмотрев на Кольцова и Таню, заторопился.
   - Совсем, совсем забыл, мне же надо... - И, не договорив, неловко за-
семенил к двери...
   Чем-то домашним, уютным, располагающим к себе веяло теперь от  комна-
ты, где остались Таня и Павел. И Кольцов понял, что это особое  душевное
расположение ко всему исходило от профессора, и был  ему  благодарен  за
его умение так естественно и просто  создавать  атмосферу  дружелюбия  и
приятства.
   - Павел, - сказала Таня, как только за профессором закрылась дверь, -
я хотела видеть вас... Я знаю о вашем разговоре с отцом.  Знаю,  что  он
запретил вам встречаться со мной, равно как и мне с  вами.  Папа  принял
решение отправить меня в Париж. И я не увижу вас... вероятно, никогда...
   - Ну что вы, Таня! - попробовал возразить Кольцов, пряча в глазах пе-
чаль. - Окончится война...
   - Не нужно ничего говорить... - Таня быстро прижала свою руку  к  его
губам и, помолчав, добавила: - У меня не будет  больше  времени  сказать
вам это... Я люблю вас. Наверное, давно, с той первой нашей встречи...
   Павел удрученно молчал, понимая, что у него  нет  убедительных  слов,
чтобы ответить ей с той же прямотой. Да Таня и не ждала от него никакого
ответа: она говорила и говорила, словно боясь, что  ее  решимость  скоро
иссякнет и она не успеет сказать ему всего.
   - Вы говорите - окончится война. Но она не окончится скоро.  Господи,
быть может, она совсем не окончится, пока вы все не  перестреляете  друг
друга. Это ужасно! Ужасно! Я хочу спасти вас,  Павел...  Я  поговорю  об
этом с Владимиром Зеноновичем. Он любит меня и расположен к вам. Он пой-
мет нас и, быть может, поможет и вам уехать в Париж.
   - Но, Таня... Это невозможно! Идет войн