и на губах у него опять засты-
ло обидчивое недоумение.
   - Не было ли в дороге каких происшествий? - нетерпеливо спросил  Кра-
сильников. - Никому не попадал документ в руки?
   Лицо Топоркова задергалось, на шее вздулись жилы,  он  закричал  Кра-
сильникову:
   - Слушай! За кого ты меня считаешь?
   Фролов подошел к Топоркову, положил ему на  плечо  руку,  негромко  и
примирительно произнес:
   - Извини нас, товарищ! Понимаю, что обидно тебе слышать такие  слова.
Но будь на нашем месте - спросил бы то же самое.
   Весь день чекисты вызывали в кабинет начальника  оперативного  отдела
людей, имеющих хоть какое-то отношение к операции "Артиллерийская  заса-
да". Резников, который поначалу относился ко всему этому спокойно, к ве-
черу вдруг сказал Фролову:
   - Боюсь, что вы что-то не то делаете, товарищи! Враг-то один! Кто  он
- неизвестно! А подозрением травмируете всех работников оперативного от-
дела!.. - Он помолчал немного и добавил: - Вы уж извините меня,  но  так
продолжать не следует!
   ...Вечером Фролов и Красильников шли по длинным штабным
   Коридорам. Нещадно дымя козьей ножкой, Красильников говорил Фролову:
   - Нет, не нравится мне этот начальник оперативного отдела.
   По-моему, он как та редиска - только сверху  красный...  Я  его,  как
только мы вошли, на подозрение взял. Ты заметил, я ему асе время в глаза
смотрел, а он ни разу на меня не глянул. И вокруг него, заметь, все  та-
кие. Прапорщики, поручики, а заместитель - полковник...
   Фролов взял Красильникова за руку, внимательно посмотрел  на  него  и
ласково, доверительно сказал:
   - Есть у меня, Семен, вот какая мысль. Посоветуюсь с Мартином  Янови-
чем, и предложим тебя на начальника оперативного  отдела  армии.  Вместо
Резникова. Как смотришь?
   Красильииков остановился, часто заморгал глазами:
   - Ты что... всерьез?
   - А почему же? Происхождение у тебя самое что ни на  есть  пролетарс-
кое. Ненависти к белым хоть отбавляй. Нюх на врага, как у борзой...
   - С грамотностью у меня не шибко... - сокрушенно вздохнул  Красильни-
ков,
   - Вот поэтому в штабах нашей республики и сидят  бывшие  поручики  да
полковники, Семен, - с болью в голосе произнес Фролов.
   И они снова - у шаг в шаг, плечо в плечо - зашагали по коридору.
 
 
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
 
   24 июня части Добровольческой армии стремительно вышли к Харькову.  В
выгоревшей под жестким, безжалостным солнцем степи на многие версты про-
тянулись окопы первой линии - излом к излому; с брустверов в лица солдат
сыпало ссохшейся землей и колкой пылью. Еще на рассвете эти  окопы  при-
надлежали красным. Теперь позиции красных переместились почти к окраинам
оцепеневшего от страха Харькова, на  поросшую  подсолнечником  возвышен-
ность, откуда били пулеметным и винтовочным огнем. Подсолнухи тоже  при-
нимали молча и бессильно свою гибель: одни стояли продырявленные, другие
- с обитыми краями, а иные лежали вповалку с оторванными стеблями. Лежа-
ли на черной выгоревшей земле, и пули, как воробьи, выклевывали их.
   Полковник Львов в бинокль сосредоточенно рассматривал непрочные, бес-
порядочные позиции красных. Он видел спешно вырытые окопы и даже мелька-
ющие среди стеблей подсолнечника запыленные, усталые  лица,  видел,  как
суха земля перед этими неглубокими окопами, и понимал, что  такая  земля
не может ни укрыть, ни защитить от смерти приникших к ней людей.
   - Михаил Аристархович, шли бы вы на КП! - умоляюще просил его лежащий
рядом командир полка.
   Львов ничего не ответил. Он вспоминал недавние бои под Луганском,  то
колоссальное напряжение, с которым принятая им дивизия вновь  брала  го-
род. Там были такие же неглубокие окопы, такая же сухая, разбитая в пыль
земля.
   Окуляры его бинокля задержались на  лице  одного  из  красноармейцев,
совсем молоденького парнишки. Голова его  возвышалась  рядом  с  большим
подломанным подсолнухом - такая же конопушная, круглая. Красноармеец вы-
колупывал из подсолнуха молочно-белые семечки - пухлогубый,  рассеянный,
похожи? на теленка.
   "Ну вот, я сейчас прикажу открыть огонь - и наверняка этот  красноар-
меец будет убит, - подумал полковник Львов. - А чем  он  виноват  передо
мной? Да ничем! Может быть, я виноват перед ним?" В нем вдруг  вспыхнуло
сознание нелепости всего этого. Неужели он, полковник Львов, будет вино-
вен в его смерти? Может ли он помиловать его сейчас? А долг? А  офицерс-
кая честь?
   "Война! У нее свои законы, - пытался он примириться со своим сердцем.
- На войне всегда кого-нибудь убивают. Сегодня - его, завтра - меня". Но
эти мысли о войне оказались беспомощными, за них невозможно  было  спря-
таться от себя, от суда совести, от сознания ненужности всего,  чему  он
отдал свои годы, свою жизнь... "Свои в своих... русские в  русских...  Я
властен над жизнью этого паренька, над жизнями сотен таких же вот  моло-
деньких, русоволосых, светлоглазых, доверчиво глядящих на  мир...  Впро-
чем, и он, этот паренек, властен надо мной. Значит, мы обречены на неви-
димую связь, на невидимую власть друг над другом. Значит... Но  что  это
я? - одернул себя Львов. - Что это я? К чему? Зачем?"  Резким  движением
убрав бинокль от глаз, он повернулся к командиру полка и, глядя на  него
воспаленными глазами, приказал:
   - Немедленно готовьте батальоны к атаке!
   Тот сразу же повернулся к офицеру-корректировщику и радостно  прокри-
чал с раскатистым, командирским "р":
   - Пр-рикр-рыть пехоту шр-р-апнелью!
   Окоп загудел, тотчас забегали по траншее офицеры, готовя батальоны  и
роты к атаке.
   Офицер-корректировщик продул трубку полевого телефона и бодро прокри-
чал, скашивая обрадованные глаза на полковника Львова:
   - Пушки - к бою! По-о цели два! Прицел сто-о!..
   На огневой позиции артиллеристов повторили, команду, передавая ее  от
батареи к батарее. Фейерверкеры молодцевато взмахнули руками.
   - Беглым!.. Огонь!..
   Наводчики коротко рванули шнуры, отбрасывая руки далеко назад,  чтобы
их не задело и не поувечило замками - при откате...
   Заревели яростно пушки, земля вздрогнула, словно под нею  зашевелился
неистовый великан.
   Батареи каждые сорок секунд выбрасывали снаряды. Шурша и посвистывая,
они проносились над окопом, в котором теперь с ненужным биноклем в руках
стоял, расслабившись, полковник Львов.
   Когда первые разрывы, похожие на кусты  огненного  шиповника,  осыпа-
лись, осели, полковник Львов снова приложился к биноклю,  наблюдая,  как
впереди вновь и вновь вспухала и оседала земля  дымом,  огнем  и  пылью.
Снова с неясным беспокойством поискал окулярами  молоденького  красноар-
мейца и с сожалением отметил, что один из снарядов разорвался прямо  над
ним - теперь там, где несколько минут назад лежал парнишка, дождем сыпа-
лись вниз головки и стебли подсолнухов, оседала рыжая пыль. Львову стало
на миг не по себе, словно он предал кого-то доверчивого,  расположенного
к людям. Ему показалось, что это он убил парнишку. Но насмешливый  голос
рассудка, оправдывая его, торжествующе произнес: "Вот! И все-таки я  те-
бя..." Полковник отряхнул пыль с локтей и встал во весь рост над окопом,
увлекая за собой в атаку солдат. Рядом с ним, отплевываясь  от  пыли,  с
одним пистолетом в руках, тяжело и медленно, как по пахоте, шагал коман-
дир полка.
   Они прошли через поле, переступая через трупы убитых  красноармейцев.
Перешагивали через - витки разорванной в клочья колючей проволоки. Быст-
ро двинулись к возвышенности, часто припадая к земле, прячась за кустами
и камнями. От окопов красных все еще раздавались редкие выстрелы, -  ви-
дать горстка уцелевших красноармейцев, отстреливаясь, отходила к Харько-
ву.
   А сзади, из покинутого Львовым окопа, доносился надрывный голос  офи-
цера-корректировщика:
   - Фиалка"! Цель занята нашей пехотой! Перенести огонь дальше!..  "Фи-
алка"! "Фиалка"!.. Цель занята...
   Хрупко хрустели под ногами сломанные стебли  подсолнухов,  ни  одного
целого - подсолнухи, как и бойцы, приняли смерть на этой безвестной  вы-
сотке. Полковник Львов и командир полка  поднялись  на  возвышенность  и
совсем близко увидели окраины города.
   - Вот он - Харьков... - не скрывая своей радости,  произнес  Львов  и
остановился, чтобы получше разглядеть этот, еще недавно столь далекий  и
вожделенный, город. И в это мгновение увидел, как совсем близко от него,
отряхиваясь от земли, поднялся человек в красноармейской форме. Пригиба-
ясь и петляя, он побежал. И, вдруг обернувшись, вскинул винтовку  и,  не
целясь, выстрелил в неподвижно стоявшего на высотке  полковника.  Львову
померещилось, что это был тот  самый  конопушный  парнишка-красноармеец,
что грыз семечки и над которым разорвался снаряд. Падая  навзничь,  пол-
ковник успел еще без всякой злобы подумать,  словно  продолжая  недавний
разговор с самим собой: "Нет-нет, не я тебя. А ты, кажется, меня... Ты -
меня!.. Но, господи, как же это возможно? А Елена? Юрий?.."
   К Львову кинулся командир полка:
   - Я же вас просил... - и закричал: - Носилки!
   Полковник бессильно раскрыл налитые болью глаза,  попробовал  припод-
няться, но не смог - руки подломились, а тело оказалось тяжелым и непос-
лушным.
   - Ничего... Я обещал сыну, что меня... не убьют, - сдавленно  прошеп-
тал он. - И как видите...
   Очнулся полковник Львов в госпитальной палатке. По ней суетливо ходил
неопрятный, забрызганный кровью врач. Почемуто снова вспомнил конопушно-
го парнишку-красноармейца: сумел ли он выбраться из боя живым или  лежит
где-то среди подсолнухов?..
   Потом полковник увидел над собой два лица - полное, с  поблескивающим
на носу пенсне, и молодое, энергичное, с  решительным  взглядом.  Собрав
все свои силы, прошептал:
   - Капитан!.. Владимир Зенонович!.. Когда вступите в Киев, разыщите...
моих... Помогите сыну... в этой... жизни... - и  замолчал,  не  в  силах
продолжать. На губах у него появились две белые, смертные, полоски.
   Полковнику скорбно, с дрожью в голосе ответил Ковалевский:
   - Все сделаем, Михаил Аристархович. Вместе с вами отыщем их!..
   Лицо у Львова внезапно вытянулось, по телу пробежала дрожь...
   Ковалевский отвернулся, мелко крестясь... Громко и торжественно  гре-
мели над Харьковом колокола.
   В соборной звоннице худой человек в черном виртуозно  и  самозабвенно
вызванивал на нескольких разнокалиберных колоколах ликующую победную ме-
лодию.
   На улицах толпились обыватели. Вперед выступили смокинги  и  котелки,
они патриотически размахивали цветами.
   Часов в пять пополудни в город вступили части Добровольческой  армии.
Проезжали под аркой из зелени. На них дождем сыпались цветы.
   Из собора в торжественном облачении вышло духовенство. Архиерей  Хар-
лампий, весь в византийском  золоте  риз,  преисполкенный  торжественной
благости, ступил навстречу Ковалевскому, но до генерала  не  смог  дотя-
нуться и осенил крестным знамением его запыленный автомобиль.
   Казаки спешивались у собора, привязывали коней к железной  ограде.  В
церковь не входили, так как хор в белоснежных одеждах выстроился на сту-
пенях и архиерей стал служить торжественный молебен "по случаю чудесного
избавления древнего православного города  Харькова"  прямо  на  Соборной
площади, под постукивание копыт, лошадиное пофыркивание  и  доносившуюся
издали редкую перестрелку. Совсем недалеко от собора, на Московской ули-
це, деникинцы окружили броневик "Артем" и,  лениво  постреливая,  ждали,
когда у красноармейцев кончатся патроны.
   Под благостные звуки молебна и ангельские голоса елейно вторящих  ар-
хиерею хористов четверых красноармейцев, вышедших из  броневика,  казаки
стали полосовать шашками. Уже мертвых, лежащих на  мостовой,  продолжали
тупо и жестоко рубить, разбрызгивая по булыжнику кровь.
   Торжественно строгий Ковалевский в парадном мундире,  с  единственным
Георгиевским крестом на груди, подошел под благословение,  опустился  на
одно колено и склонил смиренно голову.
   - Спаси и сохрани, господи, люди твоя и благослови... -  неслось  над
площадью.
   Регент раскачивался перед хором, взметая фалдами черного фрака, будто
и сам собирался улететь. Умиленно смотря на коленопреклоненного команду-
ющего, жадно крестились бывшие помещики, бывшие  коллежские  и  статские
советники, бывшие заводчики, бывшие предводители  дворянства,  бывшие...
бывшие...
   Их истовость была понятна. Вера в милосердие  божье  и  в  счастливую
звезду Владимира Зеноновича Ковалевского была неподдельной, она  явилась
для них единственной надеждой.
   Растекался вокруг собора загадочный  запах  ладана,  перемешивался  с
тонким ароматом французских духов, острым духом сапожной ваксы и  едкого
лошадиного пота.
   В город вошли еще не все войска, еще тянулись к нему усталые обозы, а
многие здания уже украсились трехцветными Андреевскими знаменами, лавоч-
ники поспешно водружали на приземистых особняках благоразумно спрятанные
до поры до времени крикливые вывески: "Хлебная торговля  бр.  Чарушнико-
вых". "Скобяные изделия - Шварц и Кё", "Мясо, колбасы - цены  коммерчес-
кие"...
   На углу Сумской и Епархиальной улиц на афишной тумбе появился приказ,
набранный строгим типографским шрифтом.
   "Приказом командующего Добровольческой армией генераллейтенанта Кова-
левского я, полковник Щетинин Иван Митрофанович, назначен градоначальни-
ком города Харькова.
   Градоначальник г. Харькова полковник Щетинин".
   Худощавый, интеллигентного вида, старик с седоватой бородкой выбрался
из густой толпы, запрудившей улицы, внимательно прочитал этот  приказ  и
чуть пониже приклеил свое скромное объявление:
   "Продаю коллекцию старинных русских монет. Также покупаю и  произвожу
обмен с господами коллекционерами. Обращаться по  адресу:  Николаевская,
24, кв. 5. Платонов И. П.".
   ...Под штаб Добровольческой армии отвели здание  бывшего  Дворянского
собрания, вместительное и удобное, расположенное к тому же в самом цент-
реторода. Начальнику отдела снабжения армии генералу Дееву хлопот предс-
тояло предостаточно: в кратчайший срок надо было привести в порядок  за-
пущенный особняк.
   В конце дня Деев разыскал Кольцова и попросил его лично  ознакомиться
с планировкой дома, с тем чтобы выбрать наиболее удобные комнаты для ка-
бинета и личных апартаментов кот май дующего.
   - Я уже наметил, господин капитан, - говорил тучный Деев, шумно,  ус-
тало дыша, - но посмотрите и вы.
   В здании, когда туда приехал Кольцов, царила суета. В вестибюль втас-
кивали красного дерева тяжелую мебель, рабочие несли ведра с  известкой,
солдаты спешно тянули связь, где-то вверху звенели тазы, звякали  ведра,
сердито перекликались усталые женщины.
   Торопливо, похлопывая себя кожаной перчаткой по начищенному  голенищу
сапога, сбежал с лестницы Осипов, на ходу коротко поздоровался с Кольцо-
вым, скользнув по нему тяжелым взглядом, и скрылся за поворотом  коридо-
ра, ведущего из вестибюля в глубь здания.
   Комнаты, которые генерал Деев хотел предназначить командующему,  рас-
полагались на втором этаже правого крыла здания. Кольцов  быстро  обошел
их - все они были вместительными и к тому же смежными, что вполне  соот-
ветствовало их предназначению, но все же он решил осмотреть и другие по-
мещения.
   Убавив шаг, он двинулся по коридору, направляясь в левое  крыло  зда-
ния. Походил по пустым, гулким комнатам  и,  стараясь  не  задеть  перил
лестницы, пахнущих свежей краской, спустился вниз,  на  первый  этаж.  В
конце коридора за массивными стенами арки увидел небольшую  дверь.  Вер-
нее, она даже не сразу бросилась в глаза ему. В полутемном, затхлом  ту-
пике он увидел останки огромного буфета из красного дерева, косо  торча-
щую из-под какого-то торопливо оставленного хлама доску ломберного  сто-
лика, диван и мысленно отметил про себя, что нужно будет отдать распоря-
жение очистить, коридор. Еще дальше  за  грудой  всевозможных  ящиков  и
ящичков, скособоченных тумб и изъеденных старостью перегородок Кольцов и
заметил эту дверь, похожую на прислоненную к стене доску, едва видневшу-
юся в полумраке. Он осторожно расчистил себе путь к двери  и  с  трудом,
навалившись на нее всей тяжестью, открыл. Зажег спичку  И,  оглядевшись,
увидел, что стоит в крошечной комнатке с тусклым запыленным окошком, за-
тянутым бесконечной паутиной.
   Вероятно, когда-то эта комнатка предназначалась под какието  побочные
службы, но истинное ее назначение было уже давно забыто, и она преврати-
лась в некий склад для разной рухляди, где  было  в  кучу  свалено  все:
трехногие стулья, кресла без подлокотников, с торчащей  во  все  стороны
ватой, позеленевшие  от  недоброй  старости  канделябры  и  подсвечники,
скульптуры царей, Лошадей и старые, зияющие пустотой рамы с тусклой  по-
золотой...
   Кольцов хотел было уже уходить, как вдруг совсем близко  и  отчетливо
слышалось:
   - Шибче кистью води, а то до утра придется торчать здесь.  Все  равно
не выпустят, пока не сработаем.
   - Оно конечно, - негромко ответил второй голос. - Да только руки  ло-
мит - с самого свету машем.
   Голоса шли откуда-то сверху, наползали один на другой, усиливаясь  от
этого. Кольцов втиснулся между буфетом и  старой  софой,  снова  чиркнул
спичкой, поднял ее вверх. По стене  тянулась  едва  заметная  извилистая
трещина. Постучав по стене, Кольцов почувствовал, что она полая - скорее
всего, это был дымоход. На слух определив расположение помещений второго
этажа, он понял, что голоса доносятся из большой комнаты, которую  гене-
рал Деев наметил для своего кабинета.
   Быстро поднявшись на второй этаж, Павел отыскал  это  помещение.  Оно
было просторным, большим, с удобным расположением многочисленных комнат.
   Когда Кольцов вернулся в комнату с камином - как он теперь твердо ре-
шил, будущий кабинет командующего, - вдоль стены что-то вымерял  пожилой
офицер связи, а в дверях топтались два солдата с катушками проводов.
   - Помещение занято, господин поручик! - решительно сказал Кольцов.  -
Здесь будет кабинет командующего.
   - Но генерал Деев, господин капитан, направил меня  сюда,  -  замялся
поручик. - Здесь будет...
   - Здесь будут апартаменты командующего! - отчеканил Кольцов твердо  и
надменно, как и полагается адъютанту его превосходительства.
   - Но генерал Деев... - опять начал было поручик, но  уже  безнадежным
тоном.
   - С генералом Деевым я договорюсь. - И, подождав, пока офицер и  сол-
даты вышли, Кольцов плотно прикрыл дверь и отправился разыскивать Деева.
   Двадцать седьмого июня с  утра,  едва  солнце  приподнялось  над  де-
ревьями, штабные офицеры покинули свои вагоны и с вокзала  перебазирова-
лись в центр Харькова, на оседлое городское  житье.  Здание  Дворянского
собрания наполнилось четким стуком скрипучих офицерских сапог, щеголева-
тым звоном шпор, вежливым щелканьем каблуков,  поскрипыванием  портупей,
гулом разнообразных голосов.
   Полковник Щукин тоже облюбовал себе  несколько  небольших  комнат  на
первом этаже сообразно своим походным  привычкам  и  неприхотливому,  но
строгому вкусу. На окнах здесь тоже появились решетки, из кабинета-ваго-
на перекочевали сюда два внушительных стальных сейфа,  стол,  стулья.  И
расставлены были так же, как недавно в вагоне. Об этом позаботился капи-
тан Осипов. Он знал: полковник не любил перестановок, подолгу  и  болез-
ненно привыкая к каждому новому предмету. Равно как не любил и новых лю-
дей в штабе и поэтому относился к ним с нескрываемым подозрением  и  был
способен терпеливо, на протяжении многих  месяцев,  выяснять  мельчайшие
подробности их жизни.
   После того как капитан Осипов доложил о поджоге Ломакинских складов и
непосредственном исполнителе этой крупной диверсии Загладине, Щукин сде-
лал какие-то пометки в блокноте и затем спросил, построжев внезапно  ли-
цом:
   - Что-нибудь узнали о Волине, Кольцове?
   - Занимаюсь, господин полковник! Ротмистр Волин, как выяснилось, слу-
жил с подполковником Осмоловским. Подполковник отзывается о  нем  весьма
похвально. Однако... - капита