ы     и     выражения     "антисталинизм",
"антисталинист", "антисталинский", "антисталинистский".  В  употреблении  их
доминирует субъективное отношение ко всему, связанному с именем  Сталина,  и
это усиливает неопределенность словоупотребления.  Например,  человек  может
считать виновником зол сталинского периода самого Сталина, хотя  Сталин  был
тут ни при чем. Человек может быть противником лишь того,  что  специфически
связано со сталинизмом. Так что, называя человека  антисталинистом,  мы  тем
самым еще не определяем его позицию достаточно точно. Я был антисталинистом,
но я счел бы оскорблением для себя, если бы меня зачислили в одну  категорию
с нынешними "антисталинистами".
   Терминологическая неопределенность, о которой я  говорил,  не  есть  лишь
результат  отсутствия  общепринятого  соглашения.  Тут  действуют   факторы,
исключающие [280] мирное соглашение. Возьмем, например, горбачевскую критику
Сталина. Она служила средством  маскировки  тенденции  самих  горбачевцев  к
волюнтаризму сталинского типа и к сталинским методам  обращения  с  массами.
Горбачевцы  обвинили  в  сталинизме  брежневское  руководство   и   нынешних
"консерваторов".  А  между  тем,  если  разобраться  по  сути  дела,  именно
брежневизм  явился  самозащитой  советской  системы  власти  от   хрущевской
тенденции к сталинскому волюнтаризму.  Именно  консерваторы  в  горбачевском
руководстве  были  противниками  сталинских   методов   управления,   а   не
реформаторы. Так  что  рассчитывать  на  терминологическую  ясность  тут  не
приходится. Ее избегают умышленно. В кругах  теоретиков,  пишущих  на  темы,
связанные со Сталиным, действуют другие многочисленные причины, точно так же
исключающие четкость и однозначность терминологии.
   Чтобы избежать недоразумений, я здесь буду употреблять  такие  выражения.
Сталинизмом историческим (или просто сталинизмом) я называю ту  историческую
форму, в которой новое коммунистическое  общество  создавалось  в  Советском
Союзе в  результате  сознательных  и  волевых  усилий  самого  Сталина,  его
соратников и вообще всех тех, кто исполнял их волю и действовал  в  духе  их
идей и распоряжений (этих людей  можно  назвать  историческими  сталинцами).
Коммунистическое общество не является произвольным  изобретением  Сталина  и
сталинцов. Оно формировалось в силу объективных социальных  закономерностей.
Но эти закономерности действуют и проявляются  в  субъективной  деятельности
людей, влияющей на то, в какой форме они реализуются. И в этом смысле Сталин
и сталинцы наложили свою печать  на  исторический  процесс.  Если  бы  Ленин
прожил еще  двадцать  лет  и  удержался  бы  у  власти,  историческая  форма
построения нового общества была бы несколько иной, хотя суть дела была бы та
же самая. И эта форма вошла бы в актив ленинизма. Если бы на  месте  Сталина
оказался другой человек, он дал бы ей свое имя. Сталинским или сталинистским
типом  (или  методом)  руководства  процессом  построения  коммунистического
общества и руководства построенным  обществом  я  называю  тип  руководства,
обладающий су[281] щественными чертами исторического  сталинизма.  Этот  тип
руководства можно наблюдать и в других коммунистических странах. Попытки его
повторения имели место и у Хрущева, и у Горбачева. Говорить о  сталинистском
типе руководства обычно избегают, одни - претендуя на то, что  они  "сами  с
усами", другие - желая избежать аналогий со Сталиным  (Горбачев,  например).
Но первооткрывателем этого типа руководства был Сталин. Приверженцев  такого
типа руководства можно было бы назвать сталинистами,  если  бы  имела  место
историческая справедливость в отношении признания авторства. Ниже  я  кратко
охарактеризую основные черты сталинской эпохи,  исторического  сталинизма  и
сталинского типа руководства.



   СОЦИАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

   При Ленине произошла политическая  революция,  расчистившая  путь  новому
обществу. Но само это общество сложилось при Сталине. Социальная революция в
собственном смысле слова, т. е. изменение социального положения и социальной
структуры многомиллионных масс населения, произошла при Сталине  и  под  его
руководством. Это исторический факт. Отрицание и замалчивание его,  как  это
делалось во все послесталинские годы и делается теперь,  есть  фальсификация
истории, какими бы благородными намерениями при этом  ни  руководствовались.
Социальная революция заключалась не в том,  что  были  ликвидированы  классы
капиталистов и помещиков, что была ликвидирована  частная  собственность  на
землю, на фабрики и заводы, на средства производства. Это были лишь  условия
для социальной революции. Это был  лишь  негативный,  разрушительный  аспект
политической революции. Сама же социальная  революция,  как  таковая,  в  ее
позитивном, созидательном содержании  означала  создание  новой  стандартной
структуры,  новой  организации  масс  населения.  Это  был   грандиозный   и
беспрецедентный  процесс  объединения  миллионов  людей  в  коммунистические
коллективы с новой социальной структурой и  новыми  взаимоотношениями  между
людьми, процесс образования мно[282] гих сотен  тысяч  социальных  клеточек,
объединенных в единое социальное целое. Причем этот  процесс  заключался  не
столько в переорганизации того, что досталось в наследство от прошлого, но в
создании новых социальных ячеек, по сравнению с  которыми  перестроенные  из
прошлого материала оказались в незначительном меньшинстве. Какими бы  целями
ни руководствовались строители нового общества, их политика  коллективизации
и  индустриализации  в  огромной  мере  способствовала  этому   процессу   и
составляла его часть. Главный результат деятельности Сталина и всех тех, кто
под его руководством строил новое общество,  заключался  именно  в  создании
новой социальной организации  населения.  И  он  совершенно  выпал  из  поля
внимания всех, кто писал на  тему  о  Сталине  и  сталинизме.  Этот  главный
результат  оказался  заслоненным  ужасами  и  нелепостями   коллективизации,
индустриализации, массовых репрессий.
   Легко творить воображаемую историю, сидя в кабинете в окружении  сотен  и
тысяч томов ученых книг. Каждый мнит себя стратегом, видя  бой  со  стороны,
сказал  поэт.  Реальная  история  -  не   Невский   проспект,   писал   Н.Г.
Чернышевский. В реальной истории обычное дело, когда люди  не  ведают  того,
что творят, когда получается не  то,  что  хотели,  когда  добрые  намерения
оборачиваются злом. Верно, что во всем том, что делалось в сталинские  годы,
было много нелепого, ошибочного, преступного.  Но  во  всем  этом  неуклонно
совершался один великий исторический процесс - процесс образования  клеточек
нового общества, процесс роста их числа,  процесс  объединения  их  в  более
сложные группы, процесс обучения и тренировки людей на жизнь  в  этих  новых
объединениях.  Сталинские   годы   были   прежде   всего   годами   создания
коммунистических коллективов и годами обучения людей правилам жизни  в  этих
коллективах. Причем сами эти  правила  в  подавляющей  части  вырабатывались
заново. Это были годы грандиозного исторического творчества миллионов людей,
а не исполнением злых и коварных замыслов тиранов.
   В отношении к прошлому любой дурак может выглядеть умником и любой трус -
смельчаком. В представлении умников  и  смельчаков  нашего  времени  прошлая
[283] советская история выглядит так. Был добрый и умный Ленин. Он ввел НЭП,
и люди стали хорошо жить. Власть захватил злой и глупый Сталин, отменил НЭП,
загнал крестьян силой в колхозы, велел арестовать миллионы людей. Эти умники
и смельчаки (задним числом) создали  такую  идейную  атмосферу,  что  всякий
протест  против  такого  идиотизма  в  оценке  русской  трагической  истории
изображается ими как апологетика сталинизма. Но в реальности  ленинский  НЭП
вовсе не был тем, как его изображают его нынешние  поклонники  и  запоздалые
антисталинисты.  НЭП  не  был  отменен,  от  отмер  сам,  не  дав  желаемого
результата. Колхозы выдумал не Сталин и даже  не  Ленин.  Идеи  такого  рода
возникали в России уже  до  революции  в  связи  с  проблемами  крестьянской
общины. Коллективизация была не злым умыслом, а  трагической  неизбежностью.
Процесс  бегства  людей  в  города  все  равно   нельзя   было   остановить.
Коллективизация ускорила его. Без нее этот процесс стал бы, может быть,  еще
болезненнее, растянувшись на несколько поколений.  Дело  обстояло  вовсе  не
так, будто высшее советское руководство имело возможность выбора  пути.  Для
России в  исторически  сложившихся  условиях  был  один  выбор:  выжить  или
погибнуть. А в отношении путей выживания выбора  никакого  не  было.  Сталин
явился не изобретателем русской трагедии,  а  лишь  ее  выразителем.  Сейчас
реабилитировали Бухарина и заговорили о его идеях, противопоставляя  их  как
мудрость сталинской глупости. Бухарин не был  "врагом  народа".  Но  это  не
значит, что он был мудр. Он был такой же  исторический  кретин,  как  и  его
нынешние поклонники, стремящиеся возвыситься за счет фальсификации истории в
дискредитации предшественников, действовавших в реальной, а не  воображаемой
истории.
   Моя мать, действительно пострадавшая от коллективизации и пережившая  все
ее кошмары, чувствовала разницу между  глубинным  потоком  и  пеной  истории
гораздо правильнее, чем все критики Сталина и его эпохи, вместе взятые.  Она
хранила в Евангелии портрет Сталина. Но она же благословила  меня,  когда  я
встал на путь бунта против Сталина, угрожавший мне гибелью. Сталин стал моим
принципиальным врагом. Но я этого врага все-таки уважаю  неизмеримо  больше,
чем [284] всех нынешних умников и смельчаков, воюющих против  призраков  уже
неуязвимого прошлого. Он был для меня врагом эпохальным и историческим, а не
конъюнктурно выгодной темой, как для нынешних "антисталинистов".
   Индустриализация советского общества так же плохо понята  в  советской  и
западной литературе, как и коллективизация. Важнейший аспект  ее,  а  именно
аспект социологический, совсем выпал из поля зрения как  апологетов,  так  и
критиков  советского  общества.  Вот  что  говорил  мне  один  из   деятелей
сталинских времен, осужденный при Сталине, реабилитированный при Хрущеве, но
оставшийся убежденным сталинистом до конца жизни.
   "Возьмем любое, казалось бы,  бессмысленное  мероприятие  тех  времен,  -
говорил он, - и я вам покажу, что оно оправдало себя, несмотря ни  на  какие
потери. Вот мы строили завод. Экономически и  технически  стройка  оказалась
нелепой. Ее законсервировали и  потом  о  ней  забыли  совсем.  Но  это  был
грандиозный опыт по преодолению  трудностей,  по  организации  больших  масс
людей в целое,  руководству.  Сколько  людей  приобрело  рабочие  профессии!
Многие  стали  высококвалифицированными  мастерами.  Сколько   инженеров   и
техников! А ликвидация безграмотности многих тысяч людей!  И  уроки,  уроки,
уроки. Знаете, как нам все это пригодилось в войну? Не  будь  такого  опыта,
мы, может быть, не выиграли бы войну. Какое  руководство  без  такого  опыта
рискнуло бы эвакуировать завод, имеющий военное значение, прямо в  безлюдную
степь! И через несколько  дней  завод  стал  давать  продукцию,  важную  для
фронта! Буквально через несколько дней!  Что  же  -  все  это  не  в  счет?!
Игнорировать это несправедливо по отношению к людям той эпохи и  исторически
ложно".
   Этот  сталинист,   как   и   многие   другие,   понимал,   что   политика
индустриализации была прежде всего формой организации жизни людей и лишь  во
вторую очередь явлением в экономике, в индустрии. Он не употреблял, конечно,
понятий социологии. Но социологически он был неизмеримо ближе к истине,  чем
нынешние образованные спекулянты за счет безответного прошлого.



[285]

   ВЛАСТЬ И УПРАВЛЕНИЕ

   В эти годы происходило, с  одной  стороны,  объединение  разбросанных  по
огромной территории различных народов в  единый  социальный  организм,  а  с
другой  стороны,  происходили  внутренняя   дифференциация   и   структурное
усложнение  этого  организма.  Этот  процесс   с   необходимостью   порождал
разрастание и усложнение системы власти и управления обществом.  А  в  новых
условиях он породил и новые функции власти и управления. Именно в сталинскую
эпоху была создана та система партийно-государственной власти и  управления,
которая существует сейчас  в  Советском  Союзе.  О  ней  я  специально  буду
говорить дальше. Сейчас же остановлюсь лишь на одной особенности  сталинской
эпохи с этой точки зрения.
   Современная советская система власти и управления появилась  на  свет  не
сразу после революции. Нужны были многие годы  на  ее  создание.  Но  страна
нуждалась в управлении с первых же дней существования нового  общества.  Как
же  она  управлялась?  Конечно,  до  революции  существовал  государственный
аппарат царской России. Но он был разрушен революцией. Его  обломки  и  опыт
работы потом использовались для создания новой  государственной  машины.  Но
опять-таки нужно было что-то еще другое, чтобы это сделать.  И  этим  другим
средством  управления  страной  в  условиях  послереволюционной  разрухи   и
средством создания нормальной системы власти  явилось  рожденное  революцией
народовластие.
   Употребляя выражение "народовластие" или "власть народа", я не  вкладываю
в них никакого оценочного смысла. Я не разделяю иллюзий, будто власть народа
- это хорошо. Я имею здесь в  виду  лишь  определенную  структуру  власти  в
определенных исторических обстоятельствах и ничего более. Вот основные черты
народовластия. Подавляющее большинство руководящих постов с самого  низа  до
самого верха заняли выходцы из низших слоев населения. А это миллионы людей.
Вышедший из народа руководитель обращается в своей руководящей  деятельности
непосредственно к самому народу, игнорируя официальный аппарат. Для народных
масс этот аппарат представляется как нечто враждебное им  и  как  помеха  их
вождю-руководителю. Отсюда волюнтарист[286] ские методы руководства.  Потому
высший руководитель может по  своему  произволу  манипулировать  чиновниками
нижестоящего  аппарата  официальной  власти,   смещать   их,   арестовывать.
Руководитель  выглядел  народным  вождем.  Власть   над   людьми   ощущалась
непосредственно, без всяких промежуточных звеньев и маскировок.
   Народовластие  есть  организация  масс  населения.  Народ   должен   быть
определенным образом организован, чтобы его вожди  могли  руководить  им  по
своей воле. Воля вождя - ничто без соответствующей подготовки и  организации
населения. Были изобретены определенные средства для этого. Это прежде всего
всякого рода активисты, зачинатели,  инициаторы,  ударники,  герои...  Масса
людей в принципе пассивна. Чтобы держать ее в напряжении и двигать в  нужном
направлении, в ней нужно выделить сравнительно небольшую активную часть. Эту
часть  следует  поощрять,  давать  ей  какие-то  преимущества,  передать  ей
фактическую  власть  над  прочей  пассивной  частью  населения.  И  во  всех
учреждениях образовались неофициальные группы активистов, которые фактически
держали под своим наблюдением и контролем всю жизнь коллектива и его членов.
Руководить  учреждением  без  их  поддержки  было  практически   невозможно.
Активисты были обычно людьми,  имевшими  сравнительно  невысокое  социальное
положение, а порою - самое низкое. Часто это были  бескорыстные  энтузиасты.
Но постепенно этот низовой актив перерастал в мафии, терроризировавшие  всех
сотрудников учреждений и задававшие тон  во  всем.  Они  имели  поддержку  в
коллективе и сверху. И в этом была их сила.
   Характерным для народовластия было непосредственное обращение руководства
к  массам,  возбуждение  энтузиазма  масс  и  провоцирование  всякого   рода
"починов" снизу. При этом массам в качестве врагов противопоставлялись некие
"бюрократы"  и  "консерваторы",  засевшие  в   бесчисленных   управленческих
учреждениях. Вожди всех сортов и рангов выступали в роли защитников "народа"
в борьбе против этих актуальных и потенциальных врагов.  Хотя  в  сталинские
годы  репрессиям  подвергались  миллионы  "простых"  людей,  главное  острие
репрессий как средства управления было направлено именно против всякого рода
начальников и начальничков. [287]
   Для сталинского периода было характерно своеобразное двоевластие.  Наряду
с народовластием, под его защитой и вместе с тем в борьбе  с  ним  вырастала
система      партийно-государственной       (государственно-бюрократической,
нормативно-законной) власти и управления. Она вырастала из самой  социальной
организации населения. Тут  имело  место  живое  историческое  противоречие.
Сталинизм способствовал  созданию  ее,  использовал  ее,  укреплялся  на  ее
основе.  Вместе  с  тем  он  боролся  против  нее,  стремился  сдержать   ее
разрастание и рост ее силы. Постепенно народовластие с его системой вождей и
активистов, с  волюнтаризмом,  призывами,  массовым  энтузиазмом,  насилием,
репрессиями и прочими атрибутами стало уступать решающую  роль  официальной,
нормативно-законной, партийно-государственной  власти  с  ее  бюрократизмом,
иерархией начальников и подчиненных, рутиной,  профессионализмом  и  прочими
чертами. Народовластие было эффективно в условиях полной разрухи и бедности,
когда все заводы, стройки, учреждения можно было запомнить одному  человеку,
когда функции управления и контроля были сравнительно примитивны.  Развернув
грандиозное строительство и начав великую  культурную  революцию,  сталинизм
тем самым подписал себе смертный приговор, создаваемое им  детище  не  могло
уместиться в его утробе  и  функционировать  по  его  примитивным  правилам.
Сыграло роль и изменение человеческого материала. Тот человеческий материал,
на котором держался сталинизм и который сам держал сталинизм, в значительной
мере был уничтожен, поредел, постарел, утомился, переродился. Конечно,  были
пополнения из молодежи. Но это уже было не то. Все равно это были уже другие
люди по психологии, образованию, условиям жизни. Хотя масса новых людей была
послушна и делала  все  то,  что  нужно  (одобряла,  клеймила,  разоблачала,
аплодировала), это все-таки в самой основе была другая  масса.  И  сказалось
это, в частности, в  том,  что  был  нанесен  сокрушительный  удар  по  роли
самодеятельного актива, о котором  я  уже  говорил.  Над  активистами  стали
открыто  издеваться.  Доносы  утратили  былую  эффективность.  Многих  самых
заядлых и активных сталинистов стали проваливать на выборах в  комсомольские
и партийные бюро. [288]
   К концу сталинского периода государственно-бюрократическая система власти
и управления разрослась до такой степени и приобрела такую фактическую силу,
что народовластие  оказалось  излишним  и  даже  опасным  для  существования
социального строя страны. Ослабление его и превращение  в  подсобное  орудие
"нормальной" власти явилось актом самосохранения общества.



   СВЕРХВЛАСТЬ

   В системе власти и управления советского общества уже в  сталинские  годы
можно было различить  два  аспекта:  1)  отношение  власти  и  управления  к
подвластному  и  управляемому  обществу;  2)  внутреннее  расчленение  самой
системы власти и взаимоотношения внутри ее. Во втором аспекте  речь  идет  о
таком элементе в самой  системе  власти,  который  позволяет  контролировать
самое систему власти и заставлять ее функционировать как единое целое,  -  о
сверхвласти  или  о  власти  над  самой  системой  власти.  Последняя  здесь
разрастается до такой степени, что превращается в своего рода сверхобщество,
в свою очередь нуждающееся в управлении.  Эти  аспекты  переплетаются  самым
причудливым образом. Отношение их меняется  в  смысле  изменений  личного  и
институционного состава сверхвласти и их взаимоотношений с прочими членами и
институтами системы  власти.  Функционирование  сверхвласти  внутри  системы
власти переплетается с функционированием последней в обществе. В