м стеблям и кронам, похожим  на  зонтики,  покрытые
оранжевым и коричневым бархатом. Склон холма был  целиком  покрыт  толстым
слоем гриба, размножающегося делением, а  озеро  заросло  сплошным  ковром
водорослей, и сочно-зеленая вода  казалась  тяжелой  от  переполнявшей  ее
жизни.
   В какой-то момент очередная радуга пробила облака и повисла над  водой.
И каждая капелька воды, каждый гриб заблестели,  словно  бриллианты.  Весь
пейзаж запестрел и заиграл всеми красками.
   - Госпожа, - сказал Квик, - кругом так красиво!
   Квик  был  очень  сложным  роботом,  вероятно,   экспериментальным,   и
внешность  его  не  соответствовала  "начинке".  У  него  был  даже   блок
"эстетика" и блок "жалость". Но, к сожалению, он часто выходил из строя.
   - Очень красиво, - продолжал он.  -  Это  похоже  на  Землю...  Я  хочу
сказать, на Соль III. Вы любите Землю, госпожа?
   - Не знаю, - ответила Виллис. - Я никогда не видела ее. А ты?
   - О, очень недолго. Как  раз  перед  упаковкой.  Я  помню  ясное  небо,
солнце... Так было хорошо.
   Он умолк, захлестнутый волной воспоминаний,  слишком  сложных  для  его
лексического запаса.
   - Мне казалось, что человеческие существа, чьи глаза с самого  рождения
отражают такое великолепие, должны быть чисты душой и счастливы. Но они не
такие, госпожа.
   - А... какие они?
   - Я ни разу не видел их в состоянии полного оживления, - объяснил робот
сдержанно. - Я хочу сказать, в нормальном  состоянии.  Казалось,  их  цепи
бездействуют. Но были и другие - те,  которые  командовали  (Квик  понизил
голос) - и они  были  хуже,  чем  мы.  Их  программы  были...  неправильно
составлены. Я не имею в виду господина, вы понимаете?
   - Понимаю.
   - Среди них были такие, у которых, казалось, неисправен блок  контроля.
Они делали то, что противно законам роботов, и сами страдали  от  этого...
очень страдали. Но, в конце концов, они начинали  сходить  с  ума,  многие
открывали люк и выбрасывались в пустоту.
   - Ну, а сама Жаполка? - спросила Виллис.
   В роботе что-то слегка  звякнуло.  Таким  образом  он  выражал  ужас  и
отвращение.
   - Нет, - сформулировал он свои мысли. - Эта была  самой  страшной.  Зло
доставляло ей удовольствие. Она как будто  была...  переполнена  чернотой.
Мне даже казалось  сначала,  что  ей  было  необходимо  питаться  молодыми
жизнями, что это было ее горючим... но это было нечто  другое.  Баки  были
для нее развлечением. Госпожа, у меня не хватает слов, чтобы выразить это.
   - Да, Квик.
   - Я всего лишь машина, - сказал он смиренно.
   В соседней комнате Хелл застонал во сне, и Виллис показалось,  что  она
услышала свое имя. Она бросилась к спящему. Но он был  в  беспамятстве,  в
той бездне, которую открыл ему "киит",  и  он  жаловался  на  одиночество,
ужасное одиночество, жаловался, что на него давит невыносимый груз...
   - Совсем один, - говорил он. - Бесконечность, разбегающиеся галактики -
а я один. У меня нет никого, не  на  кого  опереться,  ничего,  ради  чего
стоило бы жить дальше. Я погружаюсь в эту пустоту. Навсегда...
   Она изо всех сил сжала красивое мертвенно-бледное лицо с  закатившимися
глазами, почувствовала всю тяжесть этой головы для своих еще детских ручек
и воскликнула:
   - А я, Хелл?! Разве меня нет рядом с тобой? И разве  я  не  останусь  с
тобой навсегда, на жизнь или на смерть?
   - Да это же Виллис... - прошептал он, приходя в себя.
   Захлебываясь рыданиями, она опустила голову.
   Он хотел обнять ее,  но  его  тело,  неповоротливое  и  холодное,  было
целиком во власти наркотика. Виллис вытянулась рядом с ним  на  циновке  и
принялась укачивать его, как ребенка.
   - Завтра, - сказал он.
   - Да, завтра наступит рассвет...
   - Виллис, если ты покинешь меня, у меня в этом мире  больше  ничего  не
останется.
   На другой день они пошли в город, чтобы купить разрешение на брак.
   Виллис думала, что это совершенно ни к чему, но таков был обычай. Нужно
было сдать кровь, пройти собеседование, уточнить данные о происхождении.
   - Планетарные власти, - загнусавил капеллан голубого цвета, исполняющий
обязанности секретаря мэрии, - могут  воспротивиться  такому  союзу  людей
различных рас...
   - Мы принадлежим к одной расе, - сказал  Хелл.  Он  снова  обрел  былую
твердость характера. Потом он положил  на  стол  слиток  золота.  Капеллан
покосился на него.
   - Приходите завтра в это же время, - сказал он.
   Они вернулись в свой  дом  на  холме.  Дождь  прекратился  на  какое-то
мгновение,  и  изумрудный  туман  растаял.  За   покрывшими   всю   округу
тайнобрачными растениями  была  заброшенная  взлетная  площадка,  заросшая
грибом, из которого тот  тут,  то  там  виднелся  то  ржавый  стабилизатор
ракеты, то обломки фюзеляжа.
   В этих радужных сумерках  Хелл  и  Виллис  уселись  на  своей  террасе,
утопающей в водяных растениях, чьи цветы расцветали и  увядали  невероятно
часто. Этот плотный покров, пурпурно-красный и фиолетовый, оплетал  опоры,
и зеленые глаза Хелла светились в этой  тени,  как  два  изумруда.  Сердцу
Виллис было тесно в груди. Хелл прижимал  ее  к  себе,  может  быть,  даже
слишком сильно. Только теперь они по-настоящему объяснились друг с другом.
   - Видишь ли, - сказал Хелл, - мы похожи  на  эти  космические  корабли,
которые созданы были, чтобы пересечь  пространство,  и  ржавеют  сейчас  в
плодородной земле этой планеты. Но у  нас  есть  еще  крылья,  однажды  мы
взлетим.
   - Мы должны сказать друг другу все, - взмолилась Виллис. - И как  можно
быстрее. Мы так мало знаем друг друга, Хелл. Если завтра  мы  умрем,  наши
души могут не встретиться...
   Он смеялся, но взгляд его был жестким...
   - Мы будем жить вместе долгие годы. Виллис!
   И каждый истекавший час был коротким и  бесценным.  Звезды  мелькали  в
черной бездне, и луны Геры казались бриллиантовыми розами.
   На  следующий  день  Хелл  собирался  уладить   последние   вопросы   с
оформлением брака. Виллис проводила его до дверей.
   - Этим вечером мы  станем  супругами,  -  сказал  он,  остановившись  у
порога. - На счастье и несчастье. Я не знаю, имею ли я  право...  Ты  ведь
такая молодая, Виллис! Тебе лет шестнадцать, я думаю.
   - Правда?..
   Смеясь, она обвила его шею волнами своих волос:
   - Ты... ты будешь молодым. Всегда!
   Это был невероятно прекрасный день в начале  осени,  что  соответствует
знаку  Тельца  в  Зодиаке,  когда  легкие  перламутровые  облака  свободно
пропускали лучи почти чистого  сиреневого  цвета,  которые  рассыпались  в
сыром  воздухе,  отражались  от  всех  гладких  поверхностей  и  от  воды.
Казалось, вся Гера купается в щедро разбросанных бриллиантах.
   Хелл ушел, но сразу же вернулся.
   На старинном, давно бездействующем камине  из  черного  мрамора  стояла
керамическая ваза с желтыми нарциссами, а рядом на  блюде  лежали  длинные
зеленовато-желтые плоды, благоухающие медом. И Хелл, который  не  особенно
обращал  внимание  на  окружавшие  его  предметы,   вдруг   сделал   нечто
неожиданное: он распрямил стебли цветов, сложил золотые плоды в  пирамиду.
Потом нежно поцеловал Виллис и ушел с радостным смехом. Квик последовал за
ним.
   Время шло даже медленнее, чем обычно.  Как  всегда,  Виллис  занималась
хозяйством. Насколько она помнила, все в этот день шло  хорошо.  Ничто  не
волновало ее, даже при  ее  повышенной  чувствительности.  Она  вспомнила,
правда, что видела этой ночью плохой сон: будто она  стояла  у  раскрытого
окна, которое выходило на взлетную площадку, а за  окном  клубился  туман,
омытый кровью...
   В два часа дня, выйдя на террасу, она  заметила  какую-то  бесформенную
массу, которая карабкалась вверх по холму. Это было нечто невообразимое  -
оголенные рессоры, обуглившиеся батареи и ячейки. Разбитый робот. Квик.
   Она побежала к нему навстречу, скользя по грибу, путаясь в  водорослях,
и упала перед ним на колени. Он даже не остановился.  Он  катился  дальше,
бормоча:
   - Господин. В связи отказано. Господин, в связи отказано.  Господин.  В
связи...
   На лестнице он рухнул. Тогда до нее дошло.
   Как  оказалось,  Хелл  был  сражен  сильным  разрядом  едкого  газа   -
беспощадным, типично земным оружием. Он звал ее перед  смертью.  Отчаянно.
Но помещение центра коммуникаций,  где  это  произошли,  было  уже  занято
чужаками в черном, и напрасно Квик пытался привести кого-нибудь на помощь:
они превратили его самого в груду лома.
   Но Виллис не хотела, не могла  поверить,  что  все  кончено.  Хелл  был
ранен, пусть так, но он жив, он зовет ее. Она  хотела  было  бежать  туда.
Стальные руки - последнее, что еще жило в роботе, вцепились ей в лодыжки:
   - Не надо, госпожа, - прошелестел он. - Геранцы принесут его.
   - Квик, - сказала она, слабея. - Не хочешь ли ты сказать, что он мертв?
   - Да, госпожа.
   А дальше было еще кошмарнее. Ей привезли тело, и лицо его было уже  той
самой маской - нечеловеческой восковой маской с веками фиолетового  цвета,
с пожелтевшими губами с незабываемым выражением горестного удивления,  что
делало его похожим на лицо обиженного ребенка. Ну, конечно, она  не  могла
уже ничем помочь: газ выел у него легкие...
   Она просидела у тела всю ночь (ту  самую,  которая  должна  была  стать
первой  брачной  ночью...),  отгоняя  прозрачных  летучих  мышей,  которые
садились на покрывало, обмахивая веткой такое красивое перекошенное  лицо.
Потом она натянула покрывало... Огромная белая лежащая статуя отражалась в
окне, как в ее сне, и на уровне груди была видна узкая полоска крови...
   Виллис не умела молиться. Эта девушка, выросшая среди  полумертвецов  и
машин, не знала, что такое смерть. Если бы Хелл открыл глаза и позвал  ее,
она легла бы рядом с ним и не удивилась бы.
   На рассвете пришли какие-то люди. Это  были  не  убийцы  и  не  друзья,
просто геранцы. Они сообщили, что какой-то отряд с Земли атаковал город, а
потом скрылся. Тот, кто был, по всей вероятности, главой делегации, слабый
седой старик, заверил Виллис, что все  необходимое  будет  сделано  и  что
Хеллу будут оказаны положенные почести. Самое главное -  она  поняла,  что
этот уставший народ панически боялся любых осложнений. Несчастный случай с
чужаком был достоин  сожаления,  и  это  нужно  было  выразить  подобающим
образом.
   И  они  унесли,  словно  какой-то  неодушевленный  предмет,  тело  того
единственного человека, который держал ее в своих объятиях. И даже не было
никакого смысла цепляться за него или закричать, чтобы  его  пожалели!  Ей
оставили свидетельство о браке на геранском языке, который она  не  знала.
Осталась  еще  охапка  мертвых  нарциссов,  плоды  манго,  которые  начали
издавать слабый запах - и обломки Квика...
   Она вышла из дома. Из гриба торчали  бесполезные  обломки  звездолетов.
"Мое солнце, моя заря, -  сказала  она,  -  мы  уже  никогда,  не  взлетим
вместе..." До нее вдруг дошло, что со времени их первой встречи она  звала
его _своим солнцем и своей зарей_.
   Потом она добралась до космодрома и купила билет.
   Рейс на Сигму в системе Арктура.
   Еще не чувствуя, что уже призвана туда.



6

   Бегство.
   Полет чужих кораблей в космосе.
   Какой-то астероид.
   И на этом шарике,  что  крутится  по  эксцентрической  орбите  -  живое
существо.  Сколько  уже  рассказов  начиналось  так?  И  сколько  еще  так
закончится?..
   Только на этот раз живым существом был ребенок, а планетоид только  что
был атакован бомбами Зет...
   Что ж, постараемся привести в порядок события,  происшедшие  на  другой
день после катастрофы. Итак, это был один из постов внешней  линии  защиты
Солнечной системы в поясе астероидов, что за  Плутоном.  На  голом  утесе,
лицом к лицу с гигантскими звездами, стояла  одна  из  станций  "последней
надежды",  их  еще  называли  "галактическими  маяками",   откуда   мощный
передатчик вел на посадку поврежденные космические корабли. Это была  одна
из самых славных вех на пути к Звездам.
   Далекие звезды не могли обогреть  этот  небесный  булыжник,  ледяной  и
безмолвный. Но земляне построили на нем несколько домиков  под  прозрачным
куполом, посадили гидропонный сад  и  оборудовали  миниатюрный  космодром.
Первые строители  хорошо  понимали,  что  этого  недостаточно,  надо  было
создать что-нибудь похожее на настоящую жизнь. Пробурив глубокую скважину,
они обнаружили, что этот крохотный шарик (каких-то пятьдесят километров  в
диаметре) обладал раскаленным ядром. Пришли  другие  люди,  растопили  лед
двух кратеров, создали что-то похожее на атмосферу, посадили  водоросли  и
традесканции, и с тех пор астероид, у  которого  даже  не  было  названия,
только номер, считался обитаемым...
   После восстания роботов земляне перестали безоговорочно доверять  своим
компьютерам, и смотрителем маяка был назначен человек. И, учитывая  частые
случаи помешательства космонавтов на почве  длительного  одиночества,  ему
позволили взять с собой жену. Это был инвалид, который потерял обе ноги  в
катастрофе где-то у  Плутона  и,  как  говорили  его  товарищи,  "был  еще
счастлив, что так дешево  отделался".  Ноги  восстановить  не  удалось,  а
звание пилота восьмого класса гарантировало только частичную  компенсацию.
Понемногу он свыкся со своей электрической каталкой, а на маяке ему  нужен
был только электронный мозг да две руки, шутили его товарищи.  Он  никогда
ни на что не жаловался. Звали его Ларс Рег, он  был  уроженцем  одного  из
суровых и бедных районов Земли, который в незапамятные  времена  назывался
Карелией. Его жена была довольно  привлекательной  пухленькой  блондинкой,
родом из прекрасной страны - Франции. Он называл ее  "золотая  малютка"  и
еще "ма шери". Они прекрасно ладили друг с другом, не говоря при  этом  ни
слова: родители Изольды работали на Марсе в ториевых шахтах,  и  она  была
немой от рождения.
   У них родились двое детей - девочка Диана и мальчик  Айрт  -  абсолютно
нормальные дети. Мать учила Диану шить, готовить, варить  целебные  настои
из лекарственных трав, которые привились  на  астероиде,  а  также  лечить
ужасные космические ожоги. Ее сокровенным желанием было послать девушку на
Уран, на курсы повитух (сама она еле оправилась  от  родов).  Отец  обучал
Айрта принципам астронавтики, открывал ему мрачные тайны Млечного Пути: не
было сомнений, что мальчик станет астронавтом.
   Звездолеты  пролетали  мимо,  обмениваясь  новостями  с  маяком;   Айрт
довольно  быстро  научился  управлять  им.  Мальчик  подрастал,  он  любил
безграничный океан -  огромное  поле  гигантских  бриллиантов  и  дрожащих
спиральных туманностей. Он был хорошо развит физически  -  красивый  боец,
гибкий и стройный, как стрела. Рыжие кудри, казалось,  жили  своей  особой
жизнью. Из-за  того,  что  он  слишком  долго  любовался  пространством  и
звездами, его серые глаза были какими-то отрешенными,  словно  подернутыми
голубой дымкой.
   Товарищи его отца сложились, подарили ему новый скафандр, и он время от
времени  начал  покидать  прозрачный  купол  и   бродить   по   небольшому
королевству, по планетоиду, который, будто заведенный, кружился  по  своей
причудливой орбите. Год его равнялся тысяче девятистам дням и шести  часам
или десяти месяцам зимы с коротким летом...
   Он  много  мечтал,  то  ли  из-за  земных  микрофильмов,   то   ли   от
предрасположенности беспокойного ума. Он еще точно не  знал,  чего  хочет:
летать - ведь мир был таким огромным  -  или  остаться  со  своей  любимой
семьей? Побывать на других планетах, таких прекрасных и разных, посмотреть
вблизи на звезды, которые так похожи на  глаза  матери,  послужить  Земле,
бороться, может быть, пострадать за самое великое дело... в общем, он  был
вполне обычным мальчишкой. Его сестра ни разу не покидала купол,  ни  разу
не видела  снов.  Мать  сделала  ей  пластиковую  куклу,  которую  назвали
"Маленькая Сирена". Каждый вечер  -  время  считалось  по-земному  -  отец
показывал и комментировал  какой-нибудь  земной  микрофильм.  Он  начал  с
Библии, но очень быстро отказался от этого: ну что могли значить  все  эти
истории  о  королях,  о  судьях  и  придворных,  о  выигранных  битвах   и
уничтоженных народах для белокурой немой женщины и для  детей,  родившихся
на астероиде? Потом он заметил, что Изольде и Диане в чтении больше  всего
нравятся напевные интонации, и начал читать им стихи.
   Между вахтами на маяке все они собирались в салоне. Используя мебель  с
кораблей, потерпевших крушение, они создали в доме почти земной комфорт. В
огромном торцовом окне, где мерцали яркие, беспощадные звезды, висели даже
тяжелые бело-розовые шторы в мелкую клетку. Детям они очень нравились.
   Словом, семья устроилась, как устраиваются потерпевшие  кораблекрушение
на скале, куда их выбросил бурный океан...
   А потом наступил тот день...
   Вспоминая об этом, Айрт снова видел призрачный свет какой-то блуждающей
звезды,  что  пролетела  за  сотни  парсеков  от  них,   озарив   горизонт
мимолетными вспышками золота и перламутра. Это было  феерическое  зрелище,
которое  сопутствовало  короткому  лету...  На  другом   конце   горизонта
астероида занималась заря,  и  Айрт  решил  добраться  до  другого  "конца
света", принести мягких лишайников и спелых ягод с кустарников, вывезенных
с Земли, наловить на озере рачков. Да, их называли  "рачками",  хотя  они,
скорее, походили на студень... Мама и Диана очень любили их.
   Итак, он вышел в своем скафандре и довольно быстро добрался до озера. В
искусственных джунглях атмосфера была вполне пригодной для дыхания,  и  он
осмелился снять шлем и начал первый раз в своей жизни жадно  вдыхать  этот
воздух - настоящий земной воздух, пахнущий холодной водой, рябиной,  диким
гиацинтом - настоящий аромат земных перелесков, неведомый до сих  пор.  Он
рождал в душе Айрта глубокие сокровенные ассоциации... В самом  деле,  это
было так красиво - верхушки огромных папоротников казались  посеребренными
перламутровой росой, и на концах  широких  лепестков  водяных  лилий  тоже
дрожала роса, сверкая гигантскими бриллиантами. Когда Айрт оказался  рядом
с водной гладью, на отлогом спуске, покрытом мхом,  он  почувствовал,  как
сердце его сжалось, словно от  какого-то  предчувствия.  И  только.  И  уж
совсем никакого предчувствия  не  было  у  него,  когда  перед  уходом  он
поцеловал свою мать в висок, рядом с седой прядью,  которую  отец  заметил
только вчера: "Что, Иза, твое золото стало серебряным? А разве не вчера  я
привез тебя на этот астероид, где мы столько выстрадали - и  где  мы  были
так счастливы?" К ним тогда подбежала  Диана,  волоча  за  длинные  волосы
Маленькую Сирену.
   - Айрт, ты принесешь мне клюквы?
   - Ну, конечно.
   - И колючих каштанов. И морской капусты.
   - Да, да...
   - А если ты найдешь эти красивые штуки - ну,  такую,  с  одной  стороны
белую, а с другой - розовую, - она сложила руки чашечкой, - скажи, ты  мне
сорвешь хотя бы одну?
   Он отстранился, разжимая нежные, но цепкие пальчики.
   - Диана, тебя зовет мама. Иди. В гидропонном саду есть цветы...
   Но девочка скорчила гримаску:
   - Да, но я хочу цветок, растущий на свободе!
   - Я обещал тебе - значит принесу. Ну, иди же, Диана.
   А наверху, на маяке, отец включил свет...
   ...да, он ничего не почувствовал, он был  всего  лишь  тупым  животным.
Дикарем. Он даже не понял, что видит их  всех  в  последний  раз.  Он  был
захвачен открывающимся перед ним загадочным миром,  неописуемой  прелестью
дикого ландшафта под звездами наступающих сумерек, в которых  поблескивали
фосфоресцирующие  лишайники,  волнующейся   воды   в   озере,   окруженном
обрывистыми стенами кратера - жалкой копии гигантских океанов Земли...
   В мелкой воде вокруг маленького  астронавта  кишела  масса  космических
медуз. Они прилипали к ногам,  волочились  за  ним  среди  тонких  стеблей
болотных  растений  -  он  рвал  их  охапками,  вперемешку   с   плавучими
водорослями, глубоко вдыхал их запах, погружал в них лицо.