еля. Именно это и было его целью, когда он решил  воскресить  мертвую!
АСТРИД... Валеран отпрянул, увлекая за собой импульсивного юношу,  который
дрожал, как лист. Они чуть было не затерялись в  толпе,  волнующейся,  как
океан, но Айрт грубо вырвался:
   - Ну, что, - сказал он, - вы же обещали представить меня адмиралу?!
   Мне надо поговорить с ним, передать  ему...  У  меня  послание  от  его
сына... - и уже  глуше,  -  космос!  Какая  она  красивая!  Это  принцесса
Еврафриканская, да?
   - Да, - ответил сурово  Валеран.  -  Это  нечто,  которое  носит  очень
славное имя. Это сгусток серого вещества, заключенного в черепную  коробку
совершенного андроида, и если ты сделаешь хоть  шаг  в  ее  сторону,  тебя
испепелит излучатель первого попавшегося гвардейца.
   Однако,  это  объяснение  опоздало  -  у  подножия  имперской  лестницы
возникла   какая-то   сутолока.   Воспользовавшись   всеобщим   вниманием,
обращенным к террасе,  из  толпы  выскочил  какой-то  черный  человек,  он
размахивал  круглым  предметом  размером  не  более  зажигалки.  В   свете
многочисленных огней было видно его мертвенно-бледное перекошенное лицо  с
тяжелыми веками. Валеран почувствовал,  что  сердце  его  будто  зажали  в
железные тиски: да, вот оно! Он ждал этого, но ни за что на свете  не  мог
бы шевельнуться...
   Охранники оказались находчивее, особенно один, который бросился  вперед
и, сбив злоумышленника с ног, навалился на него своим телом...
   Страшной силы взрыв  разбросал  на  тысячи  метров  изуродованные  тела
вперемешку с золотыми  гранатами  и  украшениями  из  драгоценных  камней.
Какое-то время  мрак  был  таким  густым  и  непроницаемым,  что  Валеран,
отброшенный воздушной волной, не знал, сбил ли он в падении Айрта и жив ли
он сам...



17

   - Не двигайся, - сказал Валеран. - У тебя всего лишь сотрясение  мозга,
но очень сильное. Тебе необходим покой.
   - Они убили?.. - спросил Айрт взволнованно.
   - Убили кого? Ингмара Кэррола? Его не убивают,  он  выпутывается.  Нет?
Тебя ведь волнует не его судьба?
   - Так они убили ее, принцессу?
   Ральф долгим  взглядом  посмотрел  на  огромную  рухнувшую  статую,  на
"молодого зверя", который, лежа  на  больничной  койке,  напряженно  ловил
каждое его слово.
   - Нет,  -  сказал  он  спокойно,  -  ее  тем  более  нельзя  убить.  Ее
Императорское Высочество принцессу Астрид Еврафриканскую  невозможно  даже
ранить.
   - Вы лжете! - крикнул Айрт. - Я  видел  кровь  у  нее  на  платье...  Я
бросился вперед, а вы удержали меня... будьте вы прокляты!
   - Молодой дурак, - холодно сказал  Валеран,  -  я  просто  помешал  вам
взлететь на воздух вместе с дюжиной охранников, от которых не  осталось  и
следа. Вся эспланада и лестница были одной ловушкой. И вам еще везет,  что
вы неподвижны и с сотрясением, иначе я научил бы вас вежливости. А  теперь
слушайте меня, какое бы страдание это вам ни причинило - при гангрене надо
отрезать зараженный орган... Нет, принцесса Астрид не убита, не ранена  (а
вам, может быть, где-то подсознательно и хотелось бы, чтобы  ваш  короткий
роман закончился так красиво...) С нею не может произойти ничего такого по
очень  простой  причине:  то,  что  осталось  от  принцессы,  заключено  в
платиновую капсулу, почти неуязвимую. Эта прелестная девушка - биоробот.
   - Вы лжете!
   - Во имя космоса, это правда! И вы можете сколько  угодно  выходить  из
себя, или блевать, или плюнуть мне в лицо - это ничего не изменит.  Я  сам
присутствовал при операции, она заключалась в отделении самого  мозга,  то
есть в выводе из пострадавшей черепной коробки серого  вещества,  довольно
хорошо  сохранившегося,  и  в  прививке  его  прекрасному   биологическому
андроиду. Не затыкай уши, я тоже так сделал первый раз, в тот день,  когда
от меня потребовали согласия  на  эту  операцию.  О!  Она  была  проведена
блестяще! Самые видные  хирурги,  психиатры  и  физиологи  Двойной  Звезды
участвовали в ней, это их триумф. Но, после того как  мозг  извлекли,  мне
его показали, это серое вещество... Конечно, оно было уже в  капсуле.  Это
была  небольших  размеров  студенистая  масса,  немного  кровоточившая,  в
обычных условиях она уже давно сгнила бы, может быть, в  ней  уже  начался
этот процесс, если бы ее вовремя  не  законсервировали,  предназначая  для
искусственной биологической системы, стерильной и совершенной. А сверху  -
застывшая маска. Конечно, все это способно на восприятие, на  реакции,  на
все проявления высшей нервной деятельности.  Биороботы,  освобожденные  от
кучи ненужных мускулов и жира, бывают очень умными. А иногда - телепатами.
Способными  загипнотизировать  несчастных  людей,  запутавшихся  в   своих
проблемах, и наполнить их головы прекрасными и  логичными  мыслями  -  что
произошло и с тобой, я думаю. В самом деле, мне  кажется,  что  в  течение
получаса тебе пришлось пережить невероятное событие, довольно  неприятное:
ты стал объектом амурных экспериментов  биоробота.  Ты  почувствовал  себя
умнее, чем когда-либо, да? Сильнее, неотразимее, несомненно... Это потому,
что она того хотела. Для чего? Может  быть,  просто  чтобы  осознать  свою
власть над живой материей...  Это,  должно  быть,  опьяняюще  здорово  для
мертвеца - командовать, руководить живым человеком! Если только...  Видишь
ли, биороботы способны на настоящее  человеческое  чувство,  женщина  даже
может родить посредством своего андроида, как это делали инкубы и  суккубы
в Средние Века, когда они использовали свежие трупы,  чтобы  приблизить  к
себе людей. А что же получалось? Другие чудовища. Еще худшие? В этом можно
не сомневаться. Однако, ты сам убедился - биоробот сознает свое состояние,
а уж ее-то мозг всегда был добродетельным. Именно поэтому она  и  покинула
тебя так неожиданно, как только ты заговорил о живых женщинах  с  Земли...
Астрид мертва. И она знает об этом.
   Валеран  склонился  над  неподвижным,  бледным,  как  смерть,   юношей,
которого, похоже, покинули последние силы.
   - Ты можешь проклинать меня, - добавил он. - Но я уверен, что так  тебе
будет лучше. Сейчас тебе сделают успокаивающий укол, и ты уснешь. А завтра
мы поговорим серьезно.
   - Вот микрофильм, который ты хотел передать Ингмару Кэрролу.  Он  лежал
под тобой там, на площади. Могу я его прочитать?
   Айрт кивнул и закрыл глаза.
   И Валеран, уже в одиночестве, окунулся в то, что стало для него  "самой
длинной ночью в его жизни".
   Сначала   он   нагрянул   к    Арцесу    Самаррскому,    тому    самому
патологоневрологу, что оперировал Астрид  -  лучшему  специалисту  Двойной
Звезды. С тех пор между ними,  такими  разными  людьми,  завязалось  нечто
вроде  дружбы.  Арцес  был  невероятно  худым  и  бледным  до  синевы,  но
черноволосые арктурианцы могли позволить себе  роскошь  быть  некрасивыми.
Это делало их более человечными, хотя они  сохраняли  свое  очарование.  С
точки зрения интеллекта Валеран признавал в нем "единственный светлый ум в
созвездии, которому не было свойственно всеобщее разочарование в жизни".
   Принц обрушился на него,  как  ураган,  опрокинув  по  пути  в  кабинет
какую-то психотерапевтическую установку и приведя в  совершенное  смятение
группу хорошеньких  служительниц-андроидов.  Упав  в  одно  из  сигмийских
кресел в виде раковины, он  потребовал  провести  общее  исследование  его
организма: анализ крови, радиографию и  все  такое.  Арцес  ни  о  чем  не
спросил у него - он был слишком хорошим телепатом. После серии  изнуряющих
тестов он степенно объявил:
   - Чумы у вас нет.
   - И все-таки... - начал Валеран,  еще  обнаженный,  весь  в  следах  от
уколов.
   - Вы сделали  все  возможное,  чтобы  заразиться,  это  ясно,  и  даже,
насколько я понимаю, сделали  плохо  подготовленному  для  этого  человеку
какое-то признание, которое могло бы его убить.
   - Но не мог же я оставить его в таком состоянии! Ведь этому юноше и так
сделали слишком много зла.  Я  не  мог  уйти,  оставив  его  под  влиянием
мертвой...
   - История вашей совестливости меня не касается.
   - У меня была лошадиная лихорадка!
   - Ну и что? Вы, наверное,  подцепили  где-то  одну  забытую  болезнь  -
малярию,  но  против  нее  достаточно  средств.  А  что   касается   чумы,
"эпидемической лихорадки, которая проявляется в виде бубонов,  опухолей  и
так далее", то у вас ее не может быть, и вы это  знаете.  Ваша  мать  была
одной из первых жертв эпидемии, она как раз  болела,  когда  вы  родились,
поэтому вам как бы автоматически сделана прививка.
   - Однако у меня было немало симптомов...
   - Лихорадочное состояние, сыпь под мышками, головная  боль  могут  быть
симптомами многих других заболеваний. К тому  же  почему  вы  должны  были
подцепить именно Язву?
   - Я был на Земле.
   - Но ведь уже не первый раз.
   - Вот именно, - подчеркнул Валеран. - Вот  что  вам  непонятно:  другие
добровольцы, тысячи, отказались после первого же  полета.  И  не  помогает
мысль о том, что у нас совершенная защита, и что наши  корабли  ждут  нас.
То, что происходит там...  непереносимо.  Никакие  нервы  не  могут  этого
выдержать. Так я думал в первый полет и думал  абсолютно  искренне.  Но  я
говорил себе, что должен Земле больше, чем другие, что мои предки  правили
ею, и я вернулся...
   - Вот прекрасный пример верности долгу!
   - Долг, Арцес? Да вы насмехаетесь надо мной! Долг! Под Двойной  Звездой
это значит - сочинять как  можно  более  благозвучную  музыку,  заниматься
живописью, это... а, ладно. Во  всяком  случае,  здесь  не  считают  своим
долгом ходить по грязи и крови, по лицам мертвецов. А  я  это  делал.  Это
было необходимо.
   - Мне вас жаль.
   - Да, вы способны на это, но не в том смысле, как представляете.  Когда
первый порыв подавляется, все это делается даже слишком легко. Вы,  ангелы
с Арктура, никогда этого не поймете. Я полагаю,  что  абсолютное  незнание
зла, которое способствовало вашей славе, вызовет ваш крах. Но, если  Земля
уже опустилась в эту бездну...
   - Да-да. Продолжайте.
   - Не надейтесь, что вам удастся  сделать  психологический  анализ  моей
личности, Арцес! В мире, где мы Живем, Фрейд или слишком стар, или слишком
молод. Ну, эти его знаменитые 60 сексуальных символов и  прочее!  Все  это
применимо только к Земле. Какой арктурианец мог бы  мечтать  о  шахтах,  о
шкафах или о палках?
   - Мы мечтаем об озерах и цветах.
   - Это поэтично и ничего не значит, ведь у вас нет ни стыда, ни желаний.
Но оставим это, к сожалению, речь идет не о мечтах. То же  самое  различие
проявляется в наших моральных воззрениях и в том, что  называют  религией.
Ведь Земля - единственное место во вселенной, где появилось понятие греха,
порчи, заложенной в нас так глубоко, что седой патриарх  и  молодая  мать,
король и ребенок, едва родившись, одинаково расположены  к-ней.  Арцес,  я
полагаю, что это семя зла,  эта  порча,  существуют  в  каждом  землянине.
Именно в этом и заключается наше отличие от всех других  гуманоидных  рас.
Иногда или часто это зло дремлет, оттесняется на задний план тонким  слоем
запретов, табу, цивилизованностью. Но оно может в любой момент проснуться,
и тогда мы пропали.
   - Один из ваших мудрецов говорил, что в каждом землянине есть  ангел  и
насекомое, - пробормотал Арцес. - И взращивается это насекомое  до  уровня
сладострастия [см. "Братья Карамазовы" Достоевского].
   - И это тоже, но не это главное.  В  этой  области  резвятся  различные
нимфы и кентавры. А земляне носят в себе более серьезное  проклятие,  само
воплощение зла... такое неизлечимое, что они поверили,  будто  Бог  должен
умереть, чтобы искупить их грехи.
   - И вы познали это?
   - Да.
   - И это?..
   - Ходить по лицам мертвецов, Арцес. И находить в этом удовольствие.
   Наступило  молчание.   Арцес   смотрел   на   Валерана,   на   красивую
мертвенно-бледную маску с налитыми кровью глазами.
   - Симптомы болезни не соответствуют вашим  переживаниям,  -  сказал  он
наконец. - У вас не чума.
   Валерану оставалось только покинуть его и пойти к священнику.
   В глубине окраин Самарры, на краю космодрома, еще оставалось  множество
небольших церквушек древних религий, которые существовали  в  неустойчивом
равновесии, благодаря тому, что  было  в  них  несовместимого  и  редкого,
пришедшего из глубины веков: жалости, надежде, мелкой благотворительности.
Валеран был знаком с  одним  космонавтом,  который  стал  монахом,  следуя
древнему и суровому обычаю. По слухам, он отошел от мира,  испытывая  муки
совести, после того, как в ходе одной из  войн  уничтожил  целую  планету,
населенную гуманоидами.  Это  несущественное  обстоятельство  обнаружилось
позднее, и было довольно странно, что он так сильно переживал. Монах жил в
корпусе старого звездолета, и власти относились к нему снисходительно.  Он
выглядел довольно живописно и привлекал внимание многочисленных  туристов,
довольных, что можно свободно  заснять  на  пленку  "остатки  тотемических
заблуждений   жителей   Земли".   Нос   корабля   выглядывал   из   холма,
образовавшегося при его падении. Отшельник почти не выходил оттуда -  дети
с городских окраин приносили к его двери миски с едой, к которой он  почти
не притрагивался: для пропитания ему надо было немного...
   Но Валеран знавал его еще в те времена, когда  он,  блестящий  молодец,
больше походил на свободного корсара, чем на приличного космонавта Двойной
Звезды. Их корабли бок  о  бок  сражались  в  глубоком  космосе,  оба  они
участвовали в невероятных экспедициях на неисследованных планетах... Этого
человека звали Фрэнк Лоран. А потом,  постригшись,  он  принял  имя  брата
Франциска.
   Когда Ральф позвонил в колокол у входа в берлогу,  монах  почти  тотчас
появился на пороге, одетый во власяницу, с  босыми  ногами,  с  факелом  в
руке, похожий на призрака. Казалось, он не узнал своего старого  товарища.
Блуждающие ужасные зеленые глаза его  словно  фосфоресцировали  на  грубом
лице, вырезанном, казалось, ножом из сухого и темного дерева. Жесткая, уже
начавшая серебриться борода его спускалась до самого пояса.
   - Ты хочешь исповедаться? - спросил он резко.
   - Да.
   - Тогда входи. Но не думай, что ты на приеме  у  психоаналитика,  здесь
этим не занимаются. Я не  могу  терять  время  на  жеманство.  На  колени.
Говори.
   Подземелье, которое открылось глазам Валерана в остове демонтированного
корабля, напоминало гигантский желудок доисторического китообразного, было
сумрачным  и  пахло  запахом  дикого  зверя  и  ладаном.  Чтобы  полностью
уподобиться  своим,  древним  предшественникам,   монах-космонавт   содрал
пластиковую обшивку с переборок и стен и забил люки и иллюминаторы. Сам он
спал просто на ворохе сухих листьев, а  паломники,  которых  он  принимал,
должны были становиться на колени тоже на  голом  полу.  Для  исповеди  он
воскресил церемониал, который  относился  к  первым  векам  Новой  эры.  И
Валеран, преклонив колено, сказал, в соответствии с обычаем:
   - Простите меня, святой отец, я согрешил.
   - Сколько раз, сын мой? - спросил анахорет.
   Валеран чуть не  задохнулся  от  смеха,  он  тотчас  вскочил,  и  монах
возмутился:
   - Ты пришел сюда смеяться надо мной? Смеяться, да?!
   - Нет, - сказал Валеран, - но это твоя ошибка. "Сколько раз?" Как будто
у прилавка короля-торговца... Ты действительно думаешь, что сейчас  те  же
времена, когда пять  Pater  noster  и  Ave  Maria  [католические  молитвы]
выкупали души в соответствии с их грехами? Если уж  ты  взялся  излечивать
души, а  я  решил  каяться,  выслушай  меня  внимательно:  сначала  я  был
участником всеобщего греха против Земли. Я  был  послан  на  эту  планету,
чтобы собирать информацию и спасать то, что еще можно  было  спасти,  все,
что казалось пригодным для арктурианцев. Я улетел, как все мы улетаем, под
знаком Двойной Звезды, не задавая себе вопроса, куда же мы  летим,  потому
что мы были призваны на действительную службу, а эта  служба  -  наивысшая
добродетель, и наше дело правое... Ты сам знаешь, что из  всего  из  этого
получается. Но мой путь отличался от  твоего.  Несомненно,  в  жилах  моих
течет более густая кровь, а моя наследственность  слишком  земная,  ибо  я
почувствовал себя как дома в этом мире грязи и огня, я привязался к людям,
которые убивали и умирали. Ведь это неправда, что Земля  и  вся  вселенная
разделены на два лагеря - невинных жертв  и  палачей.  Они  есть  в  обоих
лагерях, но на самом деле я предпочитал тех, которые убивали, так  как  их
жертвы часто бывали слишком глупы, слишком легко давали  себя  уничтожить.
Казалось,  они  только  этого  ждали  и  блеяли...  И  как   хорошо,   что
пространство становилось свободным!
   - А убийцы были хорошими?
   - Они просто были. Не забывая, что были это,  в  основном,  официальные
убийцы, как, например, твои собратья-инквизиторы или платные палачи. Я сам
- благородных кровей, но признаю  в  них  еще  более  древнее  и  глубокое
благородство:  благородство  хищника.  Оно  восходит  к  началу  начал.  Я
различал в них иногда пугающий и соблазнительный образ, облик  _Соблазна_,
того самого соблазна из Библии, _Первородного_.
   - То есть, ты познал Сатану?
   - А почему бы и нет, в самом деле? Нам понадобилось  завоевать  космос,
чтобы узнать, кто были серафимы Содома, и что такое  битва  ангелов...  то
есть молнии, гром и тяжелое вооружение Святого Михаила - я думаю, что  они
использовали корабли устаревших моделей. Все  глухие  библейские  легенды,
все героические эпопеи имеют право  на  существование.  Почему  же  только
противник должен остаться в забвении? У легионов великой битвы был  выбор,
почему бы нам тоже не выбрать?..
   - Осмеливаешься говорить, что выбрал Сатану?..
   - Я выбрал Землю, - запальчиво сказал принц Еврафриканский. - Пойми  же
меня, я хочу, чтобы она была такой, какая она  есть,  обнаженная,  кипящая
страстями,  смертоносная,  способная  перенести  самое   большое   зло   и
приобщиться к нему! Хочешь знать, как это было? Ты  действительно  хочешь?
Ладно, если ты даже обвинишь меня потом в трусости, слушай:  конечно,  это
произошло на Земле, в конце большого  сражения,  наши  союзники  бились  с
Ночными и, к сожалению, самым жалким образом бежали, сдались, но не спасли
свои шкуры. Нет, я не хочу сказать, что это произошло сразу  же,  что  все
оказались предателями. Сначала был жестокий бой  среди  снега  и  льда  на
узком  перешейке,  который  отчаянно  защищали  вооруженные  дети.  И  лед
проваливался под ними, предавая, как и все остальное, и  дети,  зажатые  с
двух сторон, были перебиты все до одного  на  этом  льду,  красном  от  их
крови...   И,   как   обычно,   остается   какой-нибудь   последний   очаг
сопротивления, а в нем - женщина с  детьми,  которые  дохнут  от  ужаса  и
голода между двумя последними призывами к свободным звездам, к миру живых,
к тому миру, который не слышит их, потому что существуют всякие конвенции,
рынки, а также  потому,  что  он  слишком  дорожит  своим  покоем,  своими
прекрасными процветающими планетами... Этот очаг сопротивления  слабеет  с
каждым  днем,  мертвецы  повсюду,  потому  что  еще   кровоточащие   трупы
укладывают на стенах - ведь они служат дополнительным укрытием...  Наконец
этот последний бастион пал, всех взяли в плен и  меня  тоже.  Я  отказался
улететь с последним кораблем и принял терновый венец героя и дурака вместе
с остальными. Тогда...
   - Тебя пытали?
   - Совсем нет. Иначе все было бы, как с остальными...
   Он закрыл глаза. Он вспоминал:
   ...За долгие дни они уже притерпелись к этой мысли:  женщины  постоянно
говорили об этом - не так, как они обычно болтают  о  всякой  ерунде  и  о
любовных интрижках, но так, как они  воркуют  во  время  любви  -  голосом
хрипловатым и прерывистым.
   - Я предпочитаю сгореть заживо! - говорила рыжая  красотка  с  длинными
волосами. В башне, где они прятались, не было парикмахера и только минимум
воды, которую раздавали на рассве