что  его  мозг  страшно  напряжен,  что
напряжение растет, что все его существо готово к  последнему  прыжку...  а
эти магнитные наручники держатся еле-еле. Главное теперь...
   - А другой ведь тоже гуманоид, - вмешивается старший тюремщик. - Он  не
землянин и очень похож на обезьяну, но он уже на достаточно высоком уровне
развития, стало быть...
   - Возьмите эти четки, брат мой,  -  находится  священник,  обращаясь  к
обезьяне...
   Кортеж снова пускается в дорогу. Только выходцу  из  созвездия  Сириуса
нечем помочь, ему не нашли  служителя  культа  -  может  быть,  у  него  и
религии-то нет. Но на всякий случай ему тоже  вешают  четки  на  основание
куба.  В  канцелярии  суда  приговоренным  отдают  их  личные  вещи.  Айрт
старательно натягивает свой шлем космонавта, повязывает на  шею  бирюзовый
платок, который ему выдали в Колледже в день  производства  в  космонавты.
Как это там говорили, когда выдавали платки: "Будь доблестным,  храбрым  и
чистым" или "Честь и верность"? В общем, что-то из этой оперы. Один  конец
платка уже обветшал и рвется.  В  стародавние  времена  матери  и  невесты
зашивали в платки, как гласит обычай, какую-нибудь реликвию  или  молитву.
Но у Айрта нет ни матери, ни невесты, ни жены, - есть только блистательная
и жесткая Талестра, она без предрассудков. Однако он продолжает  некоторое
время поглаживать угол платка, ласкает его...
   Венерианская горилла получает пакет дешевых крепких схрауи. Но  она  не
знает, для чего они (ведь  Джелт  не  курит).  Она  разрывает  упаковку  и
погружает в пачку свою плоскую физиономию...
   У выходца из созвездия Сириуса вообще нет рта и легких.
   Кортеж продолжает путь под бронзовыми сводами.
   Айрт думает:
   "А ведь есть какая-то земная мелодия, похожая  на  все  это.  Бронзовое
эхо, бледные тени, танцующие на сумрачном своде, мрачные и  величественные
толпы, шествующие под этими сводами... Кажется, это называется "Шествие на
казнь"  Берлиоза  [одна  из  частей  "Фантастической   симфонии"   Гектора
Берлиоза]. Какое подходящее земное название!"
   Наконец все оказываются в конце туннеля,  где  их  ждет  железный  ящик
лифта. "Для ящика, пожалуй,  чуть  рановато..."  Чей-то  незнакомый  голос
произносит удивленно:
   - А что, внизу больше не казнят?
   - Нет, - сухо отвечает адвокат.
   -  Помолимся,  -  говорит  священник.  -  Святая  Мария,  Мать  Господа
нашего...
   Говорят,  что  в  минуты,  предшествующие  смерти,   перед   осужденным
мгновенно проносится вся его жизнь. Но Айрт уже вспоминал  совсем  недавно
сожженный  астероид,  свою  исчезнувшую  семью,  нескольких  товарищей   и
несколько битв. Как, и это все?! Какая же она короткая, эта жизнь! Да, мне
всего лишь 22 года. И она уже кончена. Ну-ну, разве только это было в моей
жизни? Были еще две  или  три  взбесившиеся  планеты,  мертвая  принцесса,
несколько поцелуев Талестры, которые уже  потеряли  вкус  соли  и  морских
раковин. И это все?.. И душа его протестует. Да нет же, есть Лес, Морозов,
товарищи, великое дело, великий порыв... А Виллис! А  я  умираю,  как  это
абсурдно!
   И вот они уже в кабине лифта,  напоминающего  железный  ящик  -  судьи,
узники, священник и несколько  охранников,  которые,  несомненно,  и  есть
палачи. Почти все лица без особых примет и мертвенно-бледны. Итак,  Ночные
победили... и на Сигме тоже. В этой тесноте Айрт чувствует  лапу  гориллы,
которая касается его руки, грани сириусского куба  царапают  ему  висок...
Как смешно будет умирать, я всегда был так одинок, а теперь нахожусь перед
смертью в этом зверинце... Его  рука  машинально  касается  платка,  и  он
узнает зашитый в нем предмет: это ветка коралла в  форме  креста,  которую
Виллис недавно нашла в заоблачных пещерах Антигоны...
   Лифт медленно поднимается по темной шахте.
   - Как долго, - говорит арктурианский прокурор, он  обмахивается  чем-то
похожим на крыло.
   - Повторяйте за мной: "Святая Мать Господа нашего..."
   - Св'М... - бормочет горилла.
   - Гуль-гуль... - вырывается откуда-то из сириуссца.
   - Я уже заявлял протест! - неожиданно надсаживается от крика адвокат. -
И я снова заявляю об этом! Заставлять проделывать такой маршрут, да еще  в
таких условиях, существа, которых вот-вот... это  бесчеловечно!  Это  даже
антизвездно! И все  это  только  потому,  что  какая-то  древняя  традиция
созвездия Волопаса гласит, что "преступники должны быть казнены на  свежем
воздухе"! Как будто в казематах нет воздуха! Или его нет в центре  города!
Так нет же, нужно искать его за городом!
   - Успокойтесь, мэтр,  -  говорит  Айрт  сочувственно.  -  Мы  нормально
переносим все это, спасибо.
   - Вы умрете, примирившись с Господом! - объявляет служитель культа.
   -  И  потом,  -  звучит  голос  третьего   охранника,   -   нельзя   же
дезинтегрировать человека в туннеле...
   - Дезин... о! - У адвоката нет больше слов. - А я думал, что будет  еще
и молоток...
   - Успокойтесь. Есть и молоток.
   - Ах, как долго...


   Орбита  Омикрона  в  созвездии  Волопаса.  Двое  мужчин   в   помещении
центрального поста космического корабля, который блокирован там  на  время
карантина вместе с тысячей других кораблей.  Один  из  мужчин,  сидящих  у
пульта межпланетного переговорного устройства, невысокого роста,  худощав,
черноволос, похож на мумию  с  живыми  глазами.  Другой  (весь  его  облик
отбрасывает холодный блеск)  похож  на  одного  из  ангелов,  на  одну  из
хрустальных статуй, которые заселяют планеты  Арктура.  Единственное,  что
отличает его от них - суровый  взгляд  и  земное,  человеческое  выражение
лица... Он ходит по рубке взад  и  вперед,  нервно  похрустывая  суставами
пальцев.
   Неожиданно приемник оживает.

   "Созвездие Волопаса. Солнце Арктур. Планета Сигма. Цивилизация  земного
типа.
   Всем-всем-всем!
   Как мы уже с прискорбием сообщали во время  нашей  последней  передачи,
двухместный геликоптер с космическим префектом упал, объятый  пламенем,  в
окрестностях Центра Мутаций. Командующий эскадрами тяжело ранен. Следствие
продолжается, предполагается заговор.
   Охвачена  пламенем  башня  Парапсихического  колледжа,  а   также   ряд
различных публичных заведений. Пожар распространяется  по  садам  Самарры.
Одновременно раздаются взрывы в различных  частях  города.  Исчезло  много
высокопоставленных чиновников Сигмы... (помехи)
   Учитывая  смертельную  угрозу  общественному  спокойствию  и  звездному
порядку, Совет Пяти решил передать всю  полноту  исполнительной  власти  в
руки его высочества принца Валерана Еврафриканского. Принц проходил службу
под знаком Двойной Звезды Арктура в должности... (помехи).
   Будут приняты жесточайшие  меры,  чтобы  подавить  мятеж.  На  рассвете
состоится казнь следующих преступников и мятежников:
   Гадойи, венерианца, поджигателя.
   Квексцитлккха, с Тау Сириуса, проникающего в чужие мысли.
   Айрта Рега с Земли, дезертира  из  арктурианских  эскадр,  космического
пирата..."

   - Да это какое-то  безумие!  -  воскликнул  человек  небольшого  роста,
которого звали Иван Морозов. - Это просто дурацкий спектакль...
   - И ты хочешь, чтобы мы и дальше сидели здесь в  карантине?  -  спросил
тот, кого звали Лес Кэррол.


   "Ах, как долго. Я хочу спать. Какая чушь. Это  же  последние  минуты  в
моей жизни... а я хотел так много сделать... и я страдаю не от  того,  что
ничего не успел, а потому, что моя  рука  прижата  к  кубу  сириусца...  и
потому, что мне надоели лицемерные рассуждения этих людей. Джелт не  может
вступить в переговоры, он совсем растворился в этом  слишком  тяжелом  для
него теле. Да, именно Виллис зашила крест в мой платок... в тот  последний
вечер в созвездии Скорпиона, когда она проверяла  наше  обмундирование.  А
тогда она сказала: "Ничего не бойтесь, двигатели выдержат". И еще:  "Я  бы
никогда не подумала, что вам может быть так плохо..."
   И еще, позже: "Айрт, мы -  существа  с  непредвиденными  возможностями.
Никакая тень,  или  мечта,  или  порыв  не  должны  встать  между  вами  и
Талестрой..." В этот момент я должен был заключить ее  в  свои  объятия  и
закричать... Но я не сделал этого. А  сейчас  слишком  поздно.  Виллис,  я
сейчас умру. Губы мои уже мертвы. И все-таки, я вас целую и думаю о вас".
   Лифт поднимается на поверхность. Какое-то бесцветное небо. Склонившиеся
ветви деревьев. Открывается дверь фургона.  Их  заталкивают  внутрь.  Айрт
чувствует, как его нога проваливается в какой-то податливый перегной...
   Потом он видит: перед ним пустырь прямоугольной формы. Пожар,  а  может
быть, рассвет, окрашивает горизонт в пурпурные тона.  В  глубине  площадки
стоят три столба. Сириусец опускается на землю.
   Воздух Сигмы мягок и свеж, как только что сорванный плод.
   Воздух свободы...
   Чей-то запыхавшийся, но ясный голос  начал  разговаривать  с  ним,  как
только он оказался на поверхности:
   - Соберитесь с силами, Айрт! Думайте о побеге, о свободе!  Как  вы  это
там делали, чтобы нырнуть в  подпространство?!  Да,  я  знаю,  вам  давали
наркотики, ваши способности ослаблены, но вам помогут, Айрт! Кто  поможет?
Да все мы! Да прежде всего я. Вы что же, не узнаете меня? Я же Виллис...
   - Ну что, поехали, ребята? - сказал старший охранник.
   Сириусца пришлось нести. Он уже начал понемногу рассыпаться...
   И вот их привязывают к столбу. Веревки такие шершавые. Но живые...
   Священник протягивает к ним какой-то предмет, похожий на ветку коралла.
   - ...Айрт, покиньте эту вселенную. Она больше не существует.  Бегите  к
нам. Вас зовут, вам помогут...
   - Нет, не надо завязывать глаза, - говорит Айрт.
   - Н'пл... - говорит горилла.
   У сириусца нет глаз.
   Охранники занимают свои места.
   Дезинтеграторы поднимаются. Потом настанет черед сириусца.
   - Да здравствует Венера!  -  неожиданно  ревет  горилла.  Потом  тонким
голосом: - Да здравствует Земля!
   И еще:
   - ...Земля мутантов!
   - ..._Эта вселенная больше не существует. Есть только вы и я. Я вызываю
вас. Я люблю вас, Айрт_!
   Залп.
   Через  несколько   секунд   пастор   чувствует   себя   совсем   плохо.
Арктурианский прокурор стонет в углу тюремного двора: завтра же, нет,  уже
сегодня, он подает в отставку...
   - Интересно, - говорит старший охранник, рассматривая  странный  черный
отпечаток, как будто инкрустированный в камне, которым покрыт двор  в  том
месте, где только что произошла казнь.  -  А  мне  казалось,  что  столбов
три...
   А их оказалось только два.




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИСХОД

                                         А что, если я назову вас Сатаной?
                                         Ведь мы играем в Фауста...
                                                   Поль Валери "Мой Фауст"


1

   Два зеленых миндалевидных глаза на треугольном  кошачьем  лице.  Гибкое
худое тело, вьющаяся шевелюра цвета спелой ржи. _Талестра не думает... она
видит_.
   Сначала было повальное бегство.
   После "последних событий на Земле" (они всегда бывают,  эти  "последние
события") не оставалось ничего другого, как спасаться бегством. По крайней
мере,  если  у  вас  были  человеческая  душа  и  нервы.  И,  естественно,
возможность  убежать.  У  нас  она  была,  эта  возможность   -   какой-то
разведывательный корабль ограниченной  вместимости,  в  него  должны  были
набиться, как сельди в бочку, женщины и дети. Корабль располагал минимумом
горючего  и  ничтожными  запасами  провианта.  Для  дыхания   можно   было
рассчитывать  лишь  на  небольшую  гидропонную   оранжерею   и   несколько
кислородных аппаратов. Многие  пассажиры  были  ранены,  умирали  один  за
другим уже в полете, и их выбрасывали за борт. Другие сходили с ума и сами
следовали за ними. И,  в  конце  концов,  корабль  плыл  в  бесконечности,
набитый кучей трупов...
   Да, так обычно и бывало. Но, к счастью, никто  не  мог  об  этом  знать
заранее. И никто не мечтал о возвращении  на  ненавистную  планету,  такую
желанную - и потерянную навсегда...
   Даже я не мечтала.
   У нас почти не было багажа - и фальшивых удостоверений личности тоже не
было. Мы не хотели подводить (даже если погибнем, и те,  _другие_,  найдут
на борту разбитого корабля наши невесомые  тела)  тех,  кто  оставался  на
Земле. У одной это был муж, сражающийся на каком-то неизвестном фронте,  у
другой - потерянный ребенок, у третьей - больные или престарелые родители.
Те, кто не мог улететь.
   Из всей нашей огромной семьи до  космодрома  удалось  добраться  только
четверым: моей матери, мне, моей молодой тете и ее младенцу. Мне  кажется,
что тогда, среди этой сумасшедшей  толпы,  именно  младенцу  Юрию  и  мне,
которая в 11 лет была больше похожа на лягушонка,  удалось  решить  судьбу
нашей группы. А может быть, моей матери - кто знает? Эта молодая  фурия  с
перекошенным от ярости лицом схватила Юрия поперек тела, меня - за  плечо,
сильно ущипнула и приказала: "Орите!" Мы  заорали.  Тетя  тащила  за  нами
сумки. Мы спотыкались об ужасные почерневшие  тела,  скользили  по  липким
зловонным лужам... Юрий был синий от крика. Мы пробирались именно к  этому
кораблю, где был начальник космодрома, сквозь толпу исступленных людей.  Я
еще помню (это уникальное в своем роде  зрелище,  оно  произвело  на  меня
огромное впечатление среди всех криков, в красных  расплывчатых  отблесках
пожарищ), как люди боязливо расступались перед нами. В  центре  космодрома
стоял небольшой белый столик. Вокруг него были расставлены  четыре  легких
дезинтегратора, направленных в разные стороны, а огромные черные собаки  с
вытянутыми грустными мордами лежали среди разбросанного  оружия  и  лениво
лизали покрасневший бетон... Начальник разговаривал с  мужчиной  огромного
роста, затянутым в черный пластик. На фоне покрытого заревом пожаров  неба
четко вырисовывался мертвенно-бледный профиль, в  разрезе  его  глаз  было
что-то восточное, как и  во  всем  выражении  его  лица  и  в  изгибе  губ
кофейного цвета. (Я потом слишком часто встречала на самых различных лицах
эти несмываемые признаки и  знаю,  что  их  нельзя  отнести  к  какой-либо
определенной  расе.  Речь  идет  о  признаках  определенного  клинического
состояния.) В отличие от сопровождающих его людей, вооруженных до зубов, у
гиганта в руке был только хлыст из бычьих жил, и его сухое пощелкивание по
камню как бы подчеркивало его слова. Я расслышала:
   "Иностранцам из-за пределов Солнечной системы  нечего  здесь  делать...
полнейшее уничтожение... будут ликвидированы..."
   Выражение невероятной скуки делало это лицо абсолютно нечеловеческим.
   Но моя мать, решилась атаковать это чудовище, крича:
   "Пустите меня! Пустите меня! В городе чума, по трупам ходят! А мои дети
здоровы, они после прививки, вы слышите, как они кричат?! Болезнь поражает
в первую  очередь  легкие,  да?!  Но  эти  малыши  боятся,  а  когда  Юрий
чего-нибудь пугается - это катастрофа..."
   Начальник бросил исполненный покорности взгляд в сторону  затянутого  в
черное гиганта.
   - Эти детки, должно быть,  страшно  живучи  -  а  в  сумках,  наверное,
грязные пеленки. Пропустим?
   - Пропустим.
   - Надо же, чтобы кто-нибудь подыхал и в  космосе!  -  съязвил,  оскалив
зубы, высокий чернокожий охранник.
   Вот таким был наш пропуск в будущую жизнь.
   Когда мы оказались на борту этого  кораблика,  поразительная  житейская
хватка моей матери и то, что  она  называла  "своими  связями"  (случайные
любовники,  просто  чувствительные  люди,  охранники,  получившие  взятку)
помогли нам занять крохотный служебный отсек, где старшие  стали  выяснять
отношения.
   - Если ты думаешь, что я потащу тебя через  всю  галактику,  -  сказала
мать тете, - то ты напрасно надеешься. Неизвестно  даже,  сможет  ли  Юрий
приспособиться - я стащила в муниципальной  лаборатории  кое-какие  тесты.
Незачем тебе говорить, что это не для него  -  а  условия,  в  которых  он
родился, не предвещают ничего хорошего!
   - Ах, если бы мы могли  остановиться  на  Уране,  -  прошептала  тетка,
всхлипывая. - Там мама...
   - Ты высадишься на первой же  планете,  где  мы  сделаем  остановку!  -
отрезала мать. - Необходимо избавиться от большинства пассажиров до  того,
как корабль вырвется в большой Космос. Здесь  слишком  мало  воздуха.  Эти
водоросли и традесканции ничего  не  стоят  с  точки  зрения  фотосинтеза.
Идиотка, перестань стонать! Ты хотела  покинуть  Землю  -  что  ж,  ты  ее
покинула! Или ты надеешься долететь до Сигмы в созвездии Волопаса?!
   - Но ведь вы, Ксантия...
   - У меня, - воскликнула мать, приподнимаясь на цыпочки, - у  меня  свои
расчеты! Ты ничего не знаешь об особых возможностях Талестры, она родилась
в момент прохождения  кометы  с  максимальным  уровнем  тяжелых  частиц  в
хвосте. И это моя дочь. Так ты что, хочешь, чтобы она продолжала путь  без
своей родительницы?!
   На этом месте она неожиданно  умолкла  и  выскочила  в  коридор,  чтобы
распространить свою идею о высадке бесполезных ртов. Тетя Элла, бледная  и
как-то сразу сдавшая, неожиданно заснула с Юрием на руках. Я же, насколько
помню, пошла прогуляться. Не знаю, при чем здесь  тяжелые  частицы,  но  я
умею проделывать некоторые вещи, от которых у людей лезут  глаза  на  лоб.
Этот небольшой кораблик был каким-то странным: он был тесным, как  обычный
лунный грузовик местного сообщения, но кое-где  виднелись  замаскированные
дополнительные мощные двигатели. Всюду блестели экраны  и  механизмы,  чьи
совершенные линии напоминали экспонаты в музее  земной  космонавтики.  Все
это  было   похоже   на   семейный   геликоптер,   переоборудованный   для
межгалактического перелета. Я попробовала пройти в  рубку  управления,  но
все пути к ней были перерезаны, а я еще не  могла  как  следует  управлять
своими способностями. А жаль!
   Тогда я "вернулась в свое тело" и решила затесаться  среди  пассажиров,
напиханных в жилых  отсеках,  как  сельди  в  бочке.  Они  жаловались  или
ругались, их мысли были весьма примитивны. Присев отдохнуть в  похожей  на
нашу каюту, я неожиданно обнаружила очень старого мужчину -  ему  было  не
менее пятидесяти лет. Я удивилась, что ему удалось попасть сюда,  а  потом
поняла, что он один из этих многосторонних людей - он был  одновременно  и
астрофизиком, и археологом, и астроботаником и т.д. Он был худеньким, кожа
- цвета сухого дерева, щупленьким, как кузнечик. На нем  не  было  ничего,
кроме набедренной повязки фиолетового цвета и огромного монокля  в  глазу.
Он прижал к  себе,  словно  бесценное  сокровище,  очень  старую  книгу  в
футляре. Пока я вертелась около него, он вытащил нечто совсем  не  похожее
на наших классиков на микропленке: пачку переплетенной бумаги, структура и
запах которой напоминали сухие лепестки розы. То, что  он  прочитал,  было
похоже на музыку:

   ...Земную жизнь пройдя до половины,
   Я очутился в сумрачном лесу,
   Утратив правый путь во тьме долины...

   Он сделал паузу, рассматривая меня через свой монокль, и это  было  так
странно, что я не могла произнести ни слова. Тяжело падавшие фразы  больше
не были слышны, и я была уже на пороге каюты, но в то же время я очутилась
в диком лесу, "дремучем и грозящем", среди сказочных зверей. Я  чуть  было
не вскрикнула, картины мгновенно изменились, но  остались  все  такими  же
тревожными: я увидела прямо перед собой какую-то темную дверь, похожую  на
люк космического корабля. Я увидела полустертую надпись на каком-то языке,
который я понимала, совсем не зная его:

   Я увожу к отверженным селеньям,
   Я увожу сквозь вековечный стон,
   Я увожу к погибшим поколеньям.
   [Данте, "Ад", песнь третья, 1-3]

   И я тотчас поняла: это была та самая дверь, через которую мы  вошли.  А
спускаться с горы нам придется по этой дороге.
   Я отпрянула: несомненно, это была книга черной магии! То,  чего  больше
всего боятся на Земле...
   И я сказала голосом, который не был моим:
   - Но это же не учебник по астроботанике!
   - Да, - согласился незнако