вотное. - Кр-рысы! Ж-с-ш-ш-ф-ф-ф!
   И  крысы  появились,  а  звезда  Лебедя  в  это  время   скользнула   к
горизонту... Крысы извергались нескончаемым потоком откуда-то из неведомых
глубин, они были гладкими и жирными, чем-то похожими  на  "гло-кло-па",  с
красными свирепыми глазами. Увидев крыс, дети  забрались  еще  выше  -  на
карниз, который  проходил  под  самым  куполом  пещеры,  и  звали  Виллис,
протягивая к ней свои маленькие израненные ручонки. Но теперь она ничем не
могла помочь им.  Как  только  началось  нашествие  грызунов,  она,  помня
напутствие Анг'Ри, бросилась в воду. К ее большому  удивлению  озеро  было
теплым. Она сорвала длинную тростинку, которая в случае чего  должна  была
помочь ей дышать в воде, и приблизилась  к  берегу,  насколько  могла.  Но
напрасно посылала она свои знаменитые волны маленьким существам...
   Все кончилось, как всегда, безысходным кошмаром:  бесчисленные  полчища
крыс поднимались выше и выше, урчали, заполняли пещеру. Огромный раскоряка
скакал на своих трех лапах в этом море, распространяя вокруг себя  ужасную
вонь. Грызуны наступали сомкнутыми рядами, используя малейшую неровность в
скалах, их голые хвосты бешено рассекали воздух. Иногда одна  из  огромных
тварей оскальзывалась, срывалась и падала с невероятным визгом: она тотчас
исчезала в этом черном море. И лишь  несколько  маленьких  белых  косточек
появлялись потом, очищенные лучше, чем это мог бы сделать профессиональный
мясник...
   Не в состоянии добраться до своей  добычи,  крысы  яростно  пищали,  их
волны откатывались и водоворотами кружились по пещере. В  какой-то  момент
Виллис увидела с ужасом, близким к помешательству,  как  твари  взбираются
одна на  другую,  будто  собираются  построить  пирамиду!  Самые  коварные
вспрыгивали даже на огромного  квохчущего  раскоряку,  взбирались  по  его
красной шее, поднимались на уродливую голову без подбородка,  чтобы  потом
прыгнуть повыше на стены. Толстое несуразное животное  разразилось  градом
звуков, напоминавших человеческую речь, но не имеющих никакого отношения к
происходящим  событиям.  Его  речь  закончилась,  совсем  уж   неожиданно,
абсолютно бессмысленным заявлением на межгалактическом:
   - Все подо мной! Это  ранит  мою  португальскую  чувствительность!  Это
необыкновенно!
   Этот кошмарный фарс закончился заранее предвиденной  трагедией.  Воздух
неожиданно помутнел и потемнел, часть пейзажа опрокинулась прямо на глазах
у Виллис, и вместо  нее  появилась  черная  блестящая  стена:  все  те  же
доспехи, хоботы, щупальца...  "Так  это  появляется...  ниоткуда",  -  еще
успела подумать Виллис.  Стена  приблизилась  к  пещерам,  потоки  пламени
затопили их. Гнусный запах паленого,  стоны,  писк  и  густой  черный  дым
захлестнули побережье.
   А Глопа, конечно, сбежал.
   Все было сожжено - и дети, и крысы...



11

   _Талестра делится впечатлениями_. Вот что она говорит:
   Уже два часа (относительных)  я  непрерывно  стреляю.  Короткие  стволы
мощных дезинтеграторов раскалились, даже пальцам больно. Хорошо еще, что с
"Летающей Иглы"  сгрузили  оружие,  и  что  Лес,  несмотря  на  свое  явно
отрицательное отношение к этому, научил меня с ним обращаться. Мор, словно
настоящий полицейский, утихомиривал женщин. Они завывали хором в  убежище,
что в центре лагеря.
   Все они изменились, с тех пор, как оказались на этой странной  планете.
Она называется Гефестионом, говорит  Морозов.  Находится  она  на  окраине
созвездия  Лебедя,  и  Гейнц  (электроник),  предполагает,  что  нас  туда
занесло, как будто приливом... Нет ни дня,  ни  ночи  на  тусклом  небе  в
постоянных сумерках, а звезды огромны, как луны Марса, и их слишком много.
Призраки разгуливают, как мы с вами, и некоторые - невероятно ужасны.
   Но больше всего на нервы действует  то,  что  у  времени  здесь  другое
значение.
   Такое впечатление, как будто живешь в замедленном фильме. А параллельно
течет наше собственное  относительное  время.  Это  объясняет  присутствие
фантомов, говорит Мор. Кажется, что в тонкой структуре времени всегда есть
явления или вещи только слегка  очерченные,  есть  отблески  и  отражения.
Здесь же эта тонкая структура особым  образом  расширяется.  Кажется,  что
прожил на Гефестионе месяц.  А  по  некоторым  признакам  получается,  что
прожил три или четыре года. А мне 15 лет.
   Я выросла. Волосы у меня стали длинными. Я завязываю их  узлом.  Как  и
все женщины "Летающей Иглы", я шью себе платья из  чехлов,  из  парашютов,
даже из бинтов. Создается впечатление,  что  нам  придется  здесь  немного
задержаться...
   Ведь нужно упомянуть и об этом: мы благополучно приземлились, но у  нас
почти не осталось горючего. И вот уже месяц (или три года?) Лес, Морозов и
Гейнц ищут на этой  ненормальной  планете  город,  где  может  быть  склад
горючего - город, который не был бы миражом.
   Между тем, надо было построить лагерь. _Другой лагерь_. Ведь мы сели  в
самом ужасном месте на Гефестионе. Нет - во всей вселенной.
   Это остров.
   В тот момент, когда мы сели,  вода  вокруг  него  была,  опять-таки  по
словам Морозова, цвета "мертвой турчанки".  На  острове  не  было  никакой
растительности - только  камни  да  проволока  с  колючками.  Наш  корабль
приземлился  на  ровной  площадке,  окруженной  бараками,  вокруг  которых
валялись кучи того, что  я,  глядя  в  перископический  телескоп,  приняла
сначала за сухие ветки. Так как при посадке мы  увлекли  за  собой  немало
ионизированных  частиц  из  верхних  слоев  атмосферы,  эти  кучки  слегка
светились. Я хотела рассмотреть вблизи, но, как это  уже  было  у  рва  на
Уране, Лес закрыл мне глаза ладонью.
   Позднее я привыкла. И все мы привыкли  к  странным  башням,  окружающим
остров, с которых струился слабый мертвенно-бледный  свет,  к  неподвижным
кучам, из которых торчали сухие и скрюченные конечности - кучи трупов, еще
при жизни доведенных до такого состояния, что они были похожи на кукол или
марионеток. Мы привыкли и к неподвижным часовым у ворот  лагеря  -  и  это
были мертвецы, стоявшие так  уже  много  гефестионских  зим:  человеческие
тела, вмерзшие в огромные блоки прозрачного льда,  который,  очевидно,  не
успевал растаять даже летом. Я спросила, как же они  могли  туда  попасть.
Гейнц объяснил это со свойственной ему простотой:
   - Их поставили здесь и начали обливать водой - стоял  адский  холод,  а
вода была, наверное, теплая, и они промокли до нитки. Потом вода замерзла,
и ее продолжали добавлять...
   - И они были живые?
   - Да, вначале. Что с тобой, Талестра! У тебя насморк или ты плачешь?
   - Нет, - отвечала я сдержанно. - Это теплая вода Гефестиона.  -  Я  уже
давно научилась избегать их взглядов...
   Странно, но на Морозова все это  почти  не  произвело  впечатления.  Он
говорил: "У меня на родине всегда так страдали!  Может  быть,  среди  этих
ужасных манекенов есть мои предки..."  Странно,  что  большинство  из  нас
может спокойно жить рядом с этими бараками, со скелетами, вытянувшимися на
нарах, дохлыми паразитами.  Вшивые  призраки  -  разве  можно  представить
что-нибудь подобное?! Но есть, все-таки, место, которое я обхожу стороной.
Это просто дорожка, она ведет ко рву, где уложены  мертвецы,  раздавленные
ногами. А сверху табличка с надписью на земном языке:
   "_Вот пойманные беглецы_".
   В первые дни этого кошмара многие пассажиры "Летающей Иглы"  сходили  с
ума и даже бросались в озеро. А я стиснула зубы и стала смотреть в  другую
сторону: у Леса и без того хватало забот.
   Мы не могли покинуть остров, на который сел наш звездолет.  Большинство
пассажиров  отказывалось  покинуть  тесные  помещения,  там  было  не  так
страшно. Однако  невозможно  было  оставить  их  там:  нервное  напряжение
вызывало непрерывные скандалы. Лес собрал несколько  мужчин,  в  основном,
офицеров полицейских отрядов с Нептуна, и  объявил,  что  нужно  построить
убежище. Но не в этом кошмарном месте, а на другом конце острова.
   Первое время мы были полностью заняты строительством. Надо  было  найти
материалы. На звездолете нашелся брезент, надувные матрацы и  инструменты.
Но на другом берегу озера надо было найти дерево. Озеро  замерзло,  и  это
облегчило нашу задачу. И все равно мне становится  не  по  себе,  когда  я
вспоминаю об этом невероятном труде - надо было  валить  тонкие  стволы  и
тащить их потом по льду к острову. Здесь росли  только  пробковые  дубы  и
гигантский тростник. На "Летающей Игле" нашлись две пневматические пилы, а
еще мы смастерили из полированного камня несколько топоров, которые быстро
зазубривались. Один толстяк с Титана начал  протестовать:  ему  навязывали
работу несовместимую с духом его касты! Нептунианцы тоже роптали. Все  это
еще кое-как сдерживалось в присутствии Леса, его высокомерный  вид  смущал
их. Но он буквально разрывался между берегом и островом. Ночей не было,  и
мы, когда уставали, просто забирались в наши  землянки  из  термопластика,
что стояли на обоих берегах озера. Я чаще всего  оставалась  во  временном
лагере на другом берегу.
   Однажды случилось так, что меня разбудила  странная  тишина.  Я  ударом
кулака распахнула фотоэлектронную задвижку моего спального мешка и увидела
Морозова, сидящего на распиленном стволе.  Уже  довольно  долго  он  носил
поверх своей знаменитой набедренной повязки  шкуру  какого-то  зверя.  Мор
казался абсолютно растерянным. Он объявил мне,  что  нептунианцы  покинули
лагерь, захватив с собой запасы продовольствия и оружие.
   - А еще - электромагнитный компас, - добавил он. - Но они не знают, что
все эти приборы не действуют в созвездии Лебедя. Они заблудятся,  так  как
здесь   нет   настоящего   восхода,   и   не   смогут   определить    свое
местонахождение... Да, не к добру они сбежали!
   У него были подбиты глаз и губа. Я сказала:
   - Тем хуже для них. Они вас побили, да?
   - Конечно, они плохо  обошлись  со  мной,  но  это  неважно.  Они  сами
страдали от этого...
   - К черту, - сказала я, садясь в моем пенальчике-отсеке,  -  и  вы  еще
жалеете их!
   - А что вы хотите? Эти люди обучены для действий только в  определенных
ситуациях, при  простых  законах.  Почти  все  они  были  полицейскими  на
Нептуне, и всем им были сделаны прививки против бредовых видений,  которые
принимают на этой планете поистине ужасные  размеры.  А  Лес  заставил  их
работать пилой! В самом деле их уход - логическое завершение...
   - Да они вернутся, когда съедят  свою  провизию,  -  сказала  я,  чтобы
успокоить его.
   - Свою провизию?! - воскликнул Морозов. - Так вы не  поняли?  Нашу!  На
неделю! А Лес отправился на разведку на другую сторону планеты, так что  я
не знаю, когда нас теперь снабдят...
   На этот раз я окончательно  проснулась.  Кроме  того,  я  хотела  есть.
Ужасно хотела.
   - Нужно снестись с островом, - предложила я. - Гейнц же там.
   - Очень хорошо, - сказал Морозов. - Как снестись? Они утащили,  конечно
же, наши аэросани, но не смогут их  использовать,  потому  что  лед  тает.
Утащили все средства для разжигания огня, но  тростник  еще  не  оттаял...
Бесполезно кричать, никто нас не услышит. Однако есть  еще  телепатические
волны. Ты ведь мутантка, ты можешь попробовать.
   - Нет, - благоразумно отказалась я, - я еще не умею. Я могу передавать,
но что именно? А Гейнц понимает с трудом. Он  может  вообразить,  что  его
атакуют, и... когда  он  дает  отпор  -  это  катастрофа.  Вспомните,  как
выглядел центральный пост во время поисков "красной капсулы".
   - Я помню. Так что же, положение безвыходное?
   - Нет, - сказала я, - нет. Надо подумать. Вы пользуетесь такой славой в
космосе и не захотите, чтобы в галактической энциклопедии напротив  вашего
имени написали: "замерз в компании малолетней  мутантки"?  Нет  ли  у  нас
какого-нибудь известного всем способа общения,  не  требующего  применения
сложного устройства? А, кажется, я придумала! Фонарь!  Они  ведь  оставили
вам электрический фонарь? Световой сигнал...
   И я уточнила:
   - Три коротких. Три длинных. Три коротких.
   Мы никогда больше не встречали мятежных нептунианцев.


   Строительство  на  острове  заканчивалось.  Гейнц  был  бесподобен,   в
одиночку ворочая самые большие стволы,  любезничая  с  женщинами  и  смеша
детей - они составляли  теперь  почти  половину  всего  нашего  населения.
Женщины,  которых  чуть  ли  не  силой  выгнали  из   звездолета,   тотчас
почувствовали себя лучше, некоторые даже разожгли костры и растопили  лед,
чтобы умыться. Но не все...
   Как только были поставлены палатки, оборудовано  убежище  и  подключено
отопление,  Лес  созвал  то,  что  Морозов  называл  "маленьким  советом".
Собрались они оба, Гейнц и еще двое  мужчин,  принимавших  самое  активное
участие в строительстве: один  штатский  и  один  военный  из  пассажиров.
Женщины делегировали двух представительниц:  пожилую  дьяконессу,  которая
постоянно распевала гимны, и президента клуба "Друзей Антенагораса  Зизи".
Я не знаю, кто был этот самый Антенагорас. По  словам  Морозова,  это  был
философ раннего Четвертичного периода,  известный,  в  первую  очередь,  в
связи с событиями, которые называют "заблуждением Шератана". Но я и  этого
не знаю... Это была жирная и подвижная дама с массой завитушек на  голове.
Лес позвал и меня:
   - Талестра, иди сюда, ты будешь представлять детей.
   Он назначил, часовых в звездолет и по углам нового лагеря,  окруженного
частоколом из пробкового дуба. Потом мы собрались в самой большой палатке,
там, где хранились  аккумуляторы,  оружие  и  запасы  продовольствия.  Все
уселись  вокруг   небольшого   костра:   надо   было   экономить   энергию
обогревателей. Все это напоминало мне другую ночь в помещении центрального
поста "Летающей Иглы" и другой военный совет, на который меня не  позвали.
Как и тогда, свет - теперь уже костра - придавал лицам выразительность,  и
я неожиданно поняла, что уже давно знаю моих друзей, что они близки мне, и
что у  нас  есть  общие  воспоминания  и  переживания.  Они  тоже  немного
изменились. Морозов как-то съежился под своей  шкурой,  Шталь  все  больше
походил  на  огромный  чемодан,  поставленный  на-попа,   а   лицо   Леса,
огрубевшее, но все еще утонченное, стало еще восхитительнее...
   Он как можно проще изложил положение вещей:
   - Свободные гражданки и граждане,  -  сказал  он,  -  сначала  подведем
итоги: нам невероятно повезло и, одновременно, ужасно не повезло,  что  мы
сели  именно  на  Гефестионе.  Эта  планета  обитаема,  что  очень   редко
встречается в созвездии Лебедя, где  большинство  небесных  тел  -  просто
раскаленные метеориты.  Вы  безо  всяких  вредных  последствий  дышите  ее
воздухом,  и,  посадив  несколько  зерен  из  нашего  запаса,  мы  собрали
небольшой урожай пшеницы и овощей земного типа - магнум бонум.
   - Это означает картошку, - прошептал мне  на  ухо  Морозов,  -  но  при
подготовке доклада я настоял на латыни: это звучит лучше!
   - С другой стороны, - продолжал Лес, - это созвездие лежит в стороне от
обычных путей сообщения; мы можем остаться здесь на все сто лет,  и  никто
нас не найдет. Передатчики не работают при таком большом скоплении звезд и
интерференции магнитных полей. Следовательно,  нам  остается  единственный
выход: использовать как можно лучше то, что у нас есть, и изыскивать такие
природные ресурсы планеты, которые позволили бы нам улететь.
   - А о каких ресурсах идет речь? - спросил штатский.
   - Уместный вопрос.  -  Лес  повернулся  к  Морозову.  -  Ты  производил
изыскания. Объясни.
   - Так вот, - начал свое объяснение маленький ученый, -  на  Гефестионе,
несомненно,  есть  месторождения  минералов,  но  мы  не  в  состоянии  их
разрабатывать.  Имеются  другие  возможности:  в  относительно   недалеком
прошлом эта планета была обитаема, потом ее разорила ужасная сила -  может
быть, именно та, от которой мы бежим.  Население,  а  также  целые  районы
отныне существуют лишь в виде оптических миражей. Но должны существовать и
материальные остатки той жизни. Может быть, среди них мы  сможем  найти  и
горючее.
   Пожалуй, эта возможность  была  довольно  проблематична,  но  пассажиры
воспрянули  духом.  Дьяконесса,  которая  принадлежала  к  секте  Истинных
Последователей, спела гимн, а дама с завитушками пообещала Лесу,  что  его
имя будет  упомянуто  в  хартиях  общества  Антенагораса  Зизи.  Трудности
начались позже, когда договорились, что отряды пассажиров будут по очереди
исследовать планету в поисках ресурсов.
   - Я накладывало вето! - крикнула  литературная  дама.  -  Все  здоровые
пассажиры должны одновременно исследовать планету - так будет быстрее!  Мы
все равны! - Она уничтожающе посмотрела на нас с Морозовым. - А старики  и
дети останутся в лагере!
   - Я не думаю, что такое решение будет рациональным, - возразил  Лес.  -
Кто-то должен защищать остров.
   - От кого? На планете нет никого, кроме призраков.
   Нисколько не обидевшись, Морозов вмешался. Он забросал свою оппонентку,
которая носила звучное имя Атенагора Бюветт (что, очевидно, было  символом
ее  философских  наклонностей),  успокаивающими  истинами  и   не   совсем
логичными уверениями... Но у дамы была боеспособность реактивного спрута с
Шератана.
   - Если я вас правильно поняла, - заявила  она,  наставляя  на  Морозова
протонный микроскоп, который служил ей лорнетом,  -  вы  даже  не  знаете,
могут ли на нас напасть чудовищные растения или бронтозавры?
   - Да, это так, свободная дама...
   - Но, в таком случае, вы ничего не, знаете!  И  вы  еще  пытаетесь  мне
противоречить, мне, у которой  чувствительность  точно  такая  же,  как  у
великого Антенагораса Прорицателя, прозванного Зизи! Долой невежд! Долой!
   Она подпрыгивала и надсаживала глотку. Дьяконесса произнесла проповедь.
Снаружи пассажиры подняли неописуемый гвалт. Лес приказал всем  замолчать.
Он заговорил ледяным тоном, какое-то не  совсем  человеческое  спокойствие
исходило от него.
   - У нас единственный вопрос, - сказал он, -  надо  решить  в  принципе,
будем мы исследовать планету или нет. А техническая сторона и  организация
экспедиции касается только меня. Здесь командую я!
   Устроили открытое голосование. Только Атенагора оказалась против. И  мы
разошлись в некотором беспорядке.
   Палатка, в которой я жила с целой кучей детей,  была  на  другом  конце
лагеря. И я была благодарна Лесу за то,  что  он  проводил  меня.  Остатки
старого лагеря были видны отсюда, и мне было не так страшно при виде  этих
ужасных груд мертвых тел, перекошенных лиц, ртов, разинутых  в  безмолвном
крике или хрипе. Я закрыла, глаза и прижалась щекой к руке Леса, повторяя:
   - Я вне себя от возмущения! Они что же, все такие; жительницы Земли?!
   - Нет, не все, - отвечал он спокойно.
   И  я  как  бы  заново  увидела  остров:  мы  дошли  до  противоположной
оконечности,  единственного  почти  пустынного  места  между  сиреневым  и
фосфоресцирующим небом и озером с мертвой водой - этими двумя  безднами  с
мигающими  звездами...  А  прямо  надо  мной  в   колеблющихся   отблесках
возвышался Лес, похожий на большую звезду в образе человека, затерянную  в
облаках этого проклятого богом места. И он смотрел на меня - и  я  забыла,
что должна избегать взгляда его золотых арктурианских глаз. Я  вообще  все
забыла. Это было так, будто какой-то туман застлал мое сознание,  а  яркий
золотой луч света ранил и глубоко проник в меня, в мой мозг, в мое сердце.
Может быть, я чуть было не закричала, чуть не упала... Я хотела умереть  и
воскреснуть тысячу раз и оставаться целую вечность под его взглядом...
   А он сказал:
   - Ты очень выросла, Талестра.
   - Это что, плохо? - спросила я растерянно. - Когда я таскала деревья по
льду, все были довольны. А теперь ты упрекаешь меня в том, что  я  занимаю
много места?
   - Я не это хотел сказать, - возразил он. - Но это  так  трогательно:  я
ведь знал тебя совсем маленькой девочкой...
   - Да,