в. Они спускались по большой Огненной лестнице  в  облаках  аромата
духов, из которых самые редкие были из ясенника, ликидамбара и  благовоний
с Земли, но  они  не  забывали  неуловимые  запахи  жасмина  с  Катьявара,
горького тимьяна с Галилеи, покорившие все планеты. Их кружева и муар,  не
имеющие никакого отношения к химии, набегали на ожерелья из яшмы. И словно
жены дожей с картин Веронезе, они грациозно опирались на руку  придворного
поэта или флейтиста; залы заполнялись парами,  переливающимися  различными
цветами, как ночные бабочки.
   Да, это был тот самый народ, зловещая  статистика  которого  предрекала
скорый его конец: на большинстве  планет  Арктура  самой  почетной  формой
смерти - это расценивалось как один  из  видов  изящных  искусств  -  было
самоубийство, и убивали себя традиционно именно в мае,  под  звуки  музыки
Дебюсси или Равеля, сухой и нежной...
   В  Эбеновом  зале  все  еще  царил   мрак.   Замаскированные   неоновые
светильники в форме розовых свечей зажигались то тут, то там за шторами из
полупрозрачных материй. На покрытой сигмийской зеленью  эстраде  невидимый
оркестр настраивал арфы - раздался и тут же затих бессильно  мелодичный  и
грустный звук натянутой струны...
   На самом верху ониксовой лестницы какая-то девушка, которая  отдала  бы
все, чтобы быть такой же, как все другие  девушки,  вздохнула  и  поискала
глазами назначенного ей кавалера.  Но  его  здесь  не  было.  Она  еще  не
сознавала,  что  отрешилась  уже  от  всего  своего  прошлого  под   этими
стрельчатыми окнами, через которые было видно только  ночное  небо  Сигмы,
где никогда  не  исчезала  заря  Двойной  Звезды,  и  многочисленные  луны
переливались, как жемчужные капли росы.
   Красота девушки была совершенна, она  должна  была  представлять  своей
особой один из главных козырей командира эскадр в тонкой  межгалактической
игре, а для кадетов - символ, за который умирают. Она была  очень  земной:
сказочной  красоты  космические  минералы  украшали   тунику,   облегающую
пленительный силуэт. В гладких волосах цвета синей ночи виднелась диадема,
вырезанная  из  целого  бриллианта  с  Беллатрикс,  она  как  бы  освещала
магнолиевый овал лица, небольшой, совершенной формы носик,  восхитительную
симметрию миндалевидных глаз и век, удлиненных искусно наложенными тенями,
страстную и нежную линию рта.
   Следуя арктурианскому  обычаю,  который,  под  предлогом  защиты  кожи,
требовал, чтобы и мужчины, и женщины, носили тонкую пленку в  виде  маски,
облегающей  лица,  она  надела  свою,  инкрустированную  пылью  аметистов,
которая, к тому же, подчеркивала цвет радужной оболочки ее глаз.
   Она послала мысленный призыв,  несколько  неопределенный,  потом  стала
опускаться.  В  глубине  души  она  не  слишком  огорчилась   из-за   этой
небрежности, ведь она дала ей возможность побыть в одиночестве и свободу в
выборе. Наконец-то свободна! Она могла представить себя  какой-то  другой,
лицом к лицу с непредсказуемым и прекрасным будущим. Внизу, на эстраде,  в
листве пурпурного и сапфирового  цвета  воцарилась  тишина,  потом  кто-то
запел легко и нежно, аккомпанируя себе на  арфе,  очень  старую  песню  на
слова земного поэта, умершего молодым.

   ...Я звал тебя, но ты не оглянулась,
   Я слезы лил, но ты не снизошла...
   [Александр Блок, "О доблестях, о подвигах, о славе..."]

   У подножия лестницы высокий кавалер, как и она  -  в  маске,  в  легком
парадном космическом обмундировании, склонился перед  ней.  Валеран?  А  в
соседних залах арктурианские арфы, земные скрипки, марсианские литавры уже
соединились в непрерывной гармонии звуков... Она  взяла  под  руку  своего
кавалера. Одинокая арфа все еще пела "о доблестях, о подвигах, о славе", о
прекрасном образе, затерянном в ночи. И как сладостно было войти  в  новую
жизнь в танце, и как согласованны были все их движения! Она никогда, бы не
подумала, что Валеран остался таким молодым, таким гибким, что он с  таким
пылом может отдаться танцу! Они уже покинули Эбеновый зал  и  оказались  в
Золотом, где неоновые туманности  заглядывали  через  купол,  и  в  потоке
опаловых лучей, упавших с Новой, девушка робко улыбнулась силуэту древнего
фехтовальщика с невероятно тонкой талией и широкими плечами,  на  которого
был так похож ее партнер. Но под ледяной  маской  из  черного  янтаря  его
властный и нежный рот оставался все таким же неподвижным...
   Она почувствовала что-то похожее на удар.
   Это не был Валеран Еврафриканский.
   Почувствовал ли юноша невольную дрожь, попытку отстраниться?  Его  рука
еще сильнее сжала гибкую талию.
   - Нет, - сказал он, - я не тот, кого вы ждете. И, во имя космоса, я  не
должен был подходить к вам. Но мне показалось, что вы позвали, и я  сказал
себе: почему бы не меня? Поскольку это чудо произошло, и  мы  танцуем,  не
думаете ли вы, что время могло бы остановиться? Я обещаю  вам  говорить  и
делать только то, что вы  мне  прикажете.  Мне  так  хочется,  чтобы  чудо
продолжалось!
   И, после короткой паузы, когда они услышали, как плачет земная гармония
голосами скрипок  и  мандор  Новой  Жизни  ["Vita  nuova"  -  книга  Данте
Алигьери, рассказывающая историю его любви к Беатриче], он заговорил снова
тем тоном и теми словами, которые она давно хотела услышать:
   - Подумайте, свободная  дама,  что  нам  выпало  нечто  единственное  и
невероятное: в течение этих смутных минут мы можем выбирать  свою  судьбу.
Мы совсем не знаем друг друга, вы можете быть космической принцессой, а  я
- корсаром или  завоевателем.  Во  всяком  случае,  мы  можем  разработать
абсолютно  новую  пространственно-временную  плоскость,  о  которой  никто
никогда ничего не узнает. Как будто бы мы запустили в космос новую звезду.
Как будто мы боги! Вы откажетесь?!
   "Это не Валеран, - подумала она с  ужасающей  ясностью,  -  но  у  него
восхитительно очерченная линия рта, и он говорит именно то, что  я  всегда
хотела слышать! Но до чего же мы так дойдем, если статуи станут говорить о
музыке сфер?.." Ей захотелось крикнуть: "Оставьте меня,  убирайтесь!  Ведь
меня сейчас узнают, нас разлучат охранники, а вас  примут  за  шпиона  или
террориста, откуда я знаю?!.." Но волнующий танец продолжал держать  ее  в
плену невидимых нитей, и неожиданно они оказались на какой-то террасе, под
небольшой аркой, где солнечные розы были пурпурно-черными, с  сердцевиной,
пахнущей медом, а розы арктурианские -  едва  уловимого  желтого  цвета  с
карминовой сердцевиной. Озера Самарры искрились  среди  густых  и  мрачных
садов, и поток тусклых песчинок-светлячков как будто опускался на город  с
разноцветных лун. Кавалер в маске сказал Астрид, то, что  она  никогда  не
слышала и всегда хотела услышать. Что эта лунная Сигма так подходит  к  ее
фиолетовым глазам. Что каждый мужчина там, в звездной  бездне,  мечтает  о
существе, которое было бы для него камнем преткновения и самой  нежностью,
победой и пристанищем. Он же больше не мечтал... он нашел!
   - Мы не знаем друг друга, свободная дама, - продолжал  он,  -  но  одна
земная легенда утверждает, что у каждого из нас есть свой вечный  двойник.
Предположим,  что  сегодня  вечером  мы  встретили  наших.   Пространство,
время... все стремится разделить нас. Но... вы не  звали  меня,  а  я  вас
услышал. Обычно я не умею складно разговаривать, особенно  с  такими,  как
вы, нежными и красивыми девушками,  но  вот  сейчас  я  легко  нахожу  все
слова... Может быть, мы и есть те самые существа, которые ищут друг друга,
не подозревая об этом... Посмотрите же на это небо, где сверкают Персей  и
Андромеда, Беллатрикс и Орион. Это всего лишь имена, но, кто знает, не  мы
ли сами были когда-то...
   - Вы сами не знаете, что говорите, не так ли?
   - Да, не знаю. Но мне кажется, что я никогда не был таким умным!
   Смех его был настолько заразительным, а губы такими свежими, что он  не
мог быть роботом. А именно это беспокоило ее: не автомат ли  это,  который
просто повторяет ее скрытые мысли? Уж в роботах она понимала толк!
   - Только благодаря вам у меня появляются мысли, одновременно простые  и
чудесные! - объявил он. -  И  в  конце  концов,  почему  бы  вам  не  быть
волшебницей, которая оживляет и  превращает,  или  принцессой,  которую  я
должен освободить от чудовищ? Помечтаем...
   - И о чем же?
   - О! Это будут безумные мечты: что я вас люблю, а вы - меня. Что вы  со
мной и ведете меня сквозь черные солнца и  разоренные  планеты  к  судьбе,
достойной нас. И что между нами  невероятная  общность  душ,  и  что  меня
влечет к вам, и я падаю в костер моих чувств и люблю вас вечно - Извините,
на этот раз я, кажется, говорю глупости!..
   Но именно эти слова она сама ему продиктовала,  теперь  она  точно  это
знала.
   Ей хотелось плакать. У нее хватило силы пробормотать:
   - У легенд почти всегда фатальный конец. Откуда-то вторгается неистовая
амазонка, и глупая мечта не сбывается - она очень  соблазнительна,  глупая
мечта...
   - Но не так, как соблазнительны живые  жительницы  Земли.  А  вы...  вы
такая живая, любовь моя...
   Желтые розы сгибались под тяжестью ароматов амбры  и  меда.  Под  аркой
юноша в маске наклонился к ней. Никогда  Астрид  Еврафриканская  не  могла
подумать, что человеческие  губы  могут  быть  такими  нежными.  Вселенная
исчезла в этом поцелуе. Однако, она с яростью вырвалась из пылких  объятий
и убежала от этих губ. Последняя фраза билась в ее висках вместе с кровью,
которую  электрическая   система   подавала   в   коллоидное   устройство,
соединенное с гипнотизатором, действующим на близком расстоянии:
   "А вы такая живая, любовь моя..."
   И едва зажженная звезда потухла, и никто не заметил...
   Но кое-кто...
   Свет пляшущих лун смешивался  с  искусственными  огнями.  В  порфировом
вестибюле принц Валеран, вернувшийся из  очередной  экспедиции,  рассеянно
натягивал белые перчатки.
   - Что ж, я опоздал, - сказал он сам себе. -  Праздник  в  Самарре,  еще
один праздник. Все, конечно, танцуют. А у меня болит голова...  смотри-ка,
еще со старта в Солнечной системе. А вот эта походка мне знакома!.. Да это
же Айрт Рег! Добрый вечер, молодой человек. А вы повзрослели...
   - Добрый вечер, командир.
   Айрт сорвал с себя маску.  Он  был  очень  привлекателен  и,  казалось,
вибрировал, как натянутый лук. Но глаза его были  пусты:  может  быть,  он
даже не узнал Валерана. Он с лихорадочным вниманием всматривался в  толпу,
где только что исчезла девушка,  гибкая,  как  сирена.  И  принц-космонавт
неожиданно для  себя  позавидовал  этой  юности,  этой  дрожащей  руке  на
перилах, этому пылкому взгляду. Он похолодел. Никогда не  приходилось  ему
смотреть на этот мир такими глазами.  Будучи  потомком  древней  расы,  он
никогда не чувствовал себя таким молодым.
   - Что с вами, Айрт? Вы потеряли партнершу?
   - Командир... Ваше Сиятельство...
   - Меня зовут Валеран. Ну, и?
   - Это была... я не знаю, как сказать... самая красивая...
   - Все это не может быть отличительным признаком. Вы не знаете ее имени?
А как она одета?
   - Это что-то блестящее...
   - Вы напоминаете мне,  -  сказал  Ральф,  -  моего  августейшего  дядю,
Христиана VII. Когда на каком-нибудь официальном  приеме  ему  приходилось
сделать несколько танцевальных па с одной из всемирно известных  красавиц,
императрица,  которая  избегала  появляться  на  этих  торжествах,  иногда
спрашивала у него, как была одета эта дама. И этот тонкий  аналитик,  этот
великий государственный деятель, мог только сказать: "Что ж, на  ней  была
юбка..."
   - О, я знаю, что сам я не смогу описать!
   - Сам? Вы сказали нечто  странное.  Но  можете  быть  довольны:  и  так
существует слишком много людей, которые много говорят  -  и  только  сами!
Нет, я не насмехаюсь над вами!  В  конце  концов,  было  ли  у  нее  нечто
отличительное, у вашей Цирцеи?.
   - Фиолетовые глаза, невероятные...
   - Это мода: большинство арктурианок пудрят веки аметистовой пылью.  Так
что же вы ей сделали? Вы что, не умеете целоваться?
   - Я... я не знаю. Мы говорили о звездах, об  амазонках  и  о  напрасных
иллюзиях, и вдруг, только не смейтесь, я почувствовал себя очень умным.  Я
так быстро находил нужные слова, будто она  мне  их  подсказывала.  Что-то
похожее на телепатию, я думаю.
   - Вот это уже опасно? А потом?
   - Дальше не помню. Как будто что-то выключилось. Я  только  сказал  ей,
что земные девушки красивее, чем сто тысяч легенд, или что-то в этом духе.
Я сказал еще, что она такая живая... и она убежала.
   - Да? -  сказал  Валеран.  -  Мы,  наверное,  еще  обнаружим  эту  вашу
жемчужину. А пока пошли, выпьем чего-нибудь. Такая жажда!
   Они вошли в Бирюзовый зал, где  горы  фруктов-цветов  с  Дифды,  Зосмы,
Менкара, орхидеи телесного цвета, полные опьяняющей росы,  и  венерианские
манго, сочащиеся медом, отражались в  стрельчатых  кристаллических  окнах.
Прямо  за  этими  пирамидами  начиналась  парадная  лестница,  по  которой
поднимались и спускались ангелы. Валеран  подумал:  "Прямо-таки  настоящий
рай. Но почему у меня такая боль в висках? А эти красные фонари  ослепляют
меня. Надо выпить!" Он протянул руку, взял, не  глядя,  первый  попавшийся
бокал, наполненный  золотистой  жидкостью,  и  выпил  залпом,  как  стакан
жидкого сегхира в какой-нибудь портовой таверне.
   - За ваши звезды, Айрт! - сказал он.
   - Вы издалека, командир? Полярная звезда?
   - Даже немного подальше.
   Он закрыл глаза, потом открыл их,  задумчиво  посмотрел  на  идеального
бойца... который, к счастью, еще ничего не знал. Именно  такие  и  умирают
еще до того, как ступят на землю первой своей планеты, как проиграют  свою
первую битву...
   - Вы выросли, но не изменились, - сказал он вслух. - По-прежнему  такой
же упрямый?
   - Пожалуй, да. Характер не меняется, знаете ли, мы остаемся такими  же,
как были здесь, в Колледже, на Сигме.
   "Я разговариваю с ним, - подумал Валеран, - но почему? Не знаю.  Потому
что чувствую себя виноватым,  что  бросил  его  на  этой  планете?  Но  он
прекрасно справился с этим. К тому же, я ничего ему не  должен.  Какой  же
это древний земной комедийный автор,  давно  забытый,  утверждал,  что  мы
всегда что-то должны тем, кого спасаем?..  Должно  быть,  у  меня  сильный
жар".
   И вслух:
   - Да, я знаю, Астронавигационный колледж  -  это  монастырь.  Замкнутое
пространство,  устаревшие  традиции,  постоянные  физические   упражнения.
Гипнокурс на уровне коры, как раз, чтобы  научиться  отличать  Космическую
эру от Третичного периода. И  еще,  конечно,  астронавигация,  математика,
астрофизика... После всего этого получаются прекрасные космонавты.
   - Это не так уж плохо, не правда ли?
   "Бог или Космос - неважно, что - в моих висках как будто жидкий  огонь,
а там, под мышкой... - Эта безумная мысль пришла ему в голову  впервые  со
времени возвращения с Земли... - А если это и есть то самое Зло?.."

   ...заразой
   Ад дышит в мир; сейчас я жаркой крови
   Испить бы мог и совершить такое,
   что день бы дрогнул!
   Тише!..
   О сердце, не утрать природы...
   [В.Шекспир, "Гамлет"]

   - Что с вами, командир? Вам плохо?
   - Нет, нет...
   Айрт погрузил пронзительный взгляд своих серых глаз в глаза собеседника
- с резким отблеском небесного цвета.
   "Молодой зверь, гибкий и блестящий, - подумал Ральф. - И этот вдумчивый
взгляд! Ну, конечно, она его загипнотизировала".
   Неожиданно он спросил:
   - Так кроме вашей призрачной танцовщицы, вы здесь никого не знаете?
   - Только товарищей по колледжу. Но сейчас мне  хотелось  бы  спрятаться
куда-нибудь.
   - Однако, вы остаетесь. Это хорошо! Но почему?
   - Я должен встретиться с адмиралом Кэрролом.
   - Побились об заклад?
   - Нет. У меня к нему поручение.
   Вопросы и ответы скрещивались, словно шпаги.
   "Не так уж плохо для наивного выпускника", - решил Валеран.
   Озабоченный своими делами, о которых  Валеран  не  имел  представления,
наивный выпускник оттолкнул Прекрасную вазу со свежими  фруктами,  которую
ему  протягивал  красивый  стилизованный  андроид,  и  спросил   почти   с
отчаянием:
   - Как вы думаете, он придет? Я смогу поговорить с ним?
   - Придет ли он? Конечно.  Не  может  быть  праздника  Производства  без
командира эскадр, вы это знаете так же хорошо, как и  я.  К  тому  же,  он
должен  представить  народу  Сигмы,  достаточно  ослепленному  всем  этим,
настоящую принцессу с Земли...
   - Да, Астрид Еврафриканскую или что-то в этом духе...
   - ...Но вот поговорить с  ним...  Ведь  к  Ингмару,  выполняющему  свои
высокие полномочия, подступиться еще труднее, чем  к  императорам  древней
России...
   - Но я должен поговорить с ним!
   - И вы поговорите с ним, -  подтвердил  Валеран  с  самой  естественной
непринужденностью. Температура у него  все  поднималась,  мир  вокруг  был
красным и желтым. Было бы весьма забавно приблизиться  сейчас  к  великому
Ингмару среди всех этих языков  пламени:  "Ваше  могущество,  сиятельство,
честь, идущие на смерть приветствуют вас! Вот юноша, который будет убит  в
первом же бою, и вот я, задетый черным крылом во время  выполнения  сотого
задания... Сотого или девяносто девятого? Неважно. Все равно все мы умрем.
Чтобы жила Земля или Сигма? Что же, во всяком случае, Земля уже мертва, но
пусть живет этот отросток, отделенный от своего тела,  привившийся  здесь,
изменивший свою структуру, как трансплан..."
   Таким образом думал уже зараженный, невидимый Валеран. К счастью, никто
его не слышал: музыка и  алкоголь  притупляли  телепатические  способности
присутствующих. А другой Валеран, который стоял у пирамид фруктов в  своей
космической форме с арктурианскими звездами, добавил рассеянно:
   - Боюсь, я немного забросил вас на этом шарике.  Но  я  ничего  не  мог
сделать, дорогой  Айрт,  служба  есть  служба.  Но  сегодня  я  постараюсь
расплатиться сразу за все: я представлю вас адмиралу-префекту.
   - О, спасибо...
   - Но - внимание. Вы слышите удары марсианских литавр?
   - Это он?
   - Нет еще. У Ингмара Кэррола отменный талант режиссера: он является как
Бог, если верить Моисею. Сначала гром, цимбалы и литавры, но  это  еще  не
он. Затем вспышки, толпа ошалевших репортеров с космовидения,  вращающиеся
камеры, но и там его нет, и громкие речи, но и тут его еще  нет.  Но,  как
только наступит тишина, вы увидите...
   Они остановились и повернулись лицом к заливу. Отблескивали  хризопразы
на стенах. Светился дворец. Эспланада была сейчас сценой, где  должен  был
развернуться престижный спектакль. И декорации тотчас стали такими, какими
им предстояло остаться в летописях веков - с  их  водоворотом  архангелов,
престолов и сил...
   - Навязчивая идея, - сказал Валеран. - И все это под  Библию,  все  под
потерянный рай. Такова сила земных легенд  -  и  через  десять  тысяч  лет
арктурианский эскадренный адмирал  появляется  в  обстановке...  небесного
Иерусалима.  Ба!  Мне  не   следовало   бы   хулить   верность   традиции.
Восстановленные фрески Микеланджело прекрасны...
   Гром фанфар и цимбал улегся,  как  морская  зыбь,  постепенно  затихали
приветствия, и, наконец, Валеран смог сказать, коснувшись  локтя  молодого
человека:
   - Смотрите. Вот Ингмар Кэррол, землянин.
   Айрт смотрел во все глаза!
   У человека, который появился на первой террасе, не  было  ни  властного
подбородка, ни пышной шевелюры, ни рекламной улыбки. Он был одет в простую
форму космонавта, шел с достоинством и, было заметно, - с  уверенностью  в
себе. Он появился в свете прожекторов с высоко поднятой головой, и Валеран
едва удержался от крика - адмирал был не один. Совершенной  формы  женская
рука покоилась на его запястье, и для  тысяч  местных  жителей  и  землян,
которые опустились на одно колено (так гнется рожь  во  время  бури),  эта
рука была связью, союзом,  а  также  символом  первенства,  которое  Земля
отдавала Сигме. Так  вот  в  чем  заключалась  высокая  политика  великого
деят