прошли  ночью,  на небольшом расстоянии. Корабль
наполнился тонким, проникающим в самые отдаленные уголки свистом холодильных
установок,  в  которых  циркулировал жидкий гелий.  В  черном звездном небе,
подобно  бурой прорехе, зиял серп планеты.  Увеличительные стекла показывали
поверхность, покрытую группами  трещин,  похожих на  черных  пауков; планета
переживала   период  горообразования,  сквозь  огромные  разломы   ее   коры
вырывались реки тускло пылающей лавы.
     Систему солнца А замыкали остывшие планеты типа  Нептуна. Удалившись на
миллиард  километров от  их  орбит,  мы  попали  в сферу солнца Б. Зона  его
притяжения была свободна от планет. Разбросанные  на  огромном пространстве,
здесь кружили лишь  большие и малые астероиды, остатки планеты,  распавшейся
тысячи  веков  назад.  По  решению  совета  астронавигаторов,  промежуточную
трансгалактическую  станцию  собирались  создать  на одном из этих  лишенных
атмосферы обрывистых каменных осколков. В пространстве носились сотни  таких
тел. поэтому возможность  выбора  была  большой.  Но облюбованный  планетоид
должен был отвечать  многим  требованиям. Его  орбита  должна  была возможно
больше приближаться к кругу, чтобы он не слишком далеко удалялся от солнца и
не слишком близко подходил к нему.  Она не должна  пересекать орбиты  других
тел, чтобы  не  подвергаться  опасности  серьезных  столкновений,  и  должна
проходить вдали от  больших  метеоритных потоков, встречающихся на периферии
"мусорной свалки двойной Системы".
     Поиски  места  для  создания  трансгалактической  станции  продолжались
месяц.  Обсерватории  работали  день  и  ночь.  Телетакторы  и   радароскопы
неустанно  обследовали  пространство.   В  результате  этой   "охоты"  выбор
астронавигаторов  пал  на  астероид диаметром около  четырехсот  километров,
обладающий  вследствие  этого  силой  тяготения  хотя и  незначительной,  но
достаточной для того, чтобы человек  мог передвигаться по нему без  опасения
улететь в пространство.
     Мы  приближались  к  астероиду, и  этот осколок, казалось, начинал  нам
подмигивать острым, кошачьим глазом:  он  или  очень быстро  вращался вокруг
оси, или  был  очень  неправильной формы.  Своими удлиненными очертаниями он
напоминал скорее висящий во мраке горный хребет, чем планету.
     "Гея"  две  недели  летала  вокруг  него.  Тектоники  подтвердили,  что
плотность скалы  достаточна  и  обеспечивает ее  устойчивость  на протяжении
ближайших  тысячелетий.  Началась переброска на поверхность астероида машин,
строительных материалов и запасов продовольствия.
     Автоматы-строители быстро вгрызлись в  скалу и вырыли в ней два круглых
углубления.  В одном  из  них  поместилась  бронекамера  сферической формы с
резервуарами воздуха, в другом - атомный склад,  который должен был снабжать
нас электрической энергией и теплом.,
     День  за днем  грузовые ракеты перевозили  на  астероид  сырье и  части
сборной конструкции:  из нее предстояло построить  передающую  и  локаторную
станции; остальной груз был сложен непосредственно между скалами.
     Мы коротко и просто попрощались с  товарищами  и сказали близким слова,
которые говорятся перед  недолгой  разлукой. Когда  мы с  Зориным,  одетые в
скафандры с откинутыми назад шлемами, спускались на первый  путь, где стояла
готовая к старту ракета,  из-за колонны выбежала  девочка  и,  держа  обеими
руками огромный  букет белой сирени,  остановилась  перед нами. Девочка была
маленькая,  лет  четырех,  с косичкой, похожей на мышиный  хвостик, и густым
румянцем на щеках. Она о трудом подняла букет и вручила его Зорину.
     - На, - сказала она, -  а  когда  вернешься, опять будешь  рассказывать
сказки?
     - Конечно, буду, - ответил Зорин. - Тебя как зовут?
     - Магда.
     - Кто дал тебе эти цветы?
     - Никто, я сама взяла!
     Она облегченно вздохнула, довольная, что все так хорошо  удалось,  и со
всех ног пустилась бежать, заметив приближающихся астронавигаторов.
     Тер-Акониан,  Пендергаст и Ирьола, не сказав ни слова, пожали нам руки.
Зорин первый протиснулся в узкое входное отверстие ракеты и протянул руку за
букетом,  который  я ему  осторожно  подал. Следом  за ним опустил  ноги  во
входное отверстие и я. Забравшись  по пояс внутрь  ракеты, я увидел женщину,
которая стояла  на  балконе второго  яруса. Это  была  Калларла.  И  я вдруг
догадался о  том, чего не знал до сих пор: Калларла ждала ребенка. Ее фигура
сохраняла  девичьи очертания,  но я  угадал  это по какому-то  ее  жесту, по
глазам, по такому выражению лица, словно она прислушивалась не к окружающему
ее, а к собственному телу, внутри которого ощущались первые  движения нового
человека.


МАГЕЛЛАНОВЫ ОБЛАКА

     Букет сирени стоял на окне в стеклянной колбе. Сидя за столом, я видел,
как автоматы бурили  в скале десятки  отверстий, образующих  концентрические
круги, Потом  они закладывали взрывные  заряды и удалялись. Взрыва  не  было
слышно.  Скала, раздробленная  на  куски,  взлетала  вверх, стреляя  дымом и
камнями, В безвоздушном  пространстве дым тяжело падал вниз.  Почва дрожала,
ветки сирени роняли мелкие крестообразные  цветы. Автоматы выбирались  из-за
укрытий, спускались в воронку, укладывали слоями металлические полосы. Затем
в поле зрения появлялся  еще  один автомат.  Он выдвигал  головку на длинном
рычаге  и  вращал  ею, до смешного похожий на металлического жирафа, который
вертит головой на длинной шее и ищет листьев.  Вспыхивал сине-стальной свет.
Расплавленный   атомным  излучением   металл,  равномерно   растекшийся   по
поверхности  воронки,   застывал.   Автоматы  ходили   по   его  шероховатой
поверхности и полировали ее, пока она не начинала сверкать живым серебром.
     Другие закладывали  заряды  где-то  вдали,  рыли  котлованы  под  мачту
антенны.  Почва  чуть  заметно дрожала.  Все  больше  белых цветов опадало с
веток,
     На пятый день Зорин сказал:
     -  Жаль,  что  у  нас  нет  печи...  такой  древней,  в  которой  горел
обыкновенный огонь,  понимаешь? Мы сожгли бы ветки. Ты помнишь запах дыма от
очага?
     - Помню.
     Когда  в  полдень, надев  скафандр,  он  выходил во  второй  раз, чтобы
проверить,  как продвигается работа, он взял эти ветки с собой. Через час он
вернулся. Ветки были заткнуты за пояс. Я это заметил, но не сказал ничего.
     Он перехватил мой-взгляд.
     - Я не мог  оставить их, - объяснил он. - Тут  сплошной камень. Если бы
было хоть немного земли...
     - Хорошо,  что ты принес  их, -  сказал  я.  -  У  сирени  такая мягкая
сердцевина, ее легко можно строгать. Когда я был  ребенком,  я часто играл с
ней.
     Ветки вернулись в пустой сосуд и остались в нем. До конца.
     Автоматы  работали  круглые сутки.  День или  ночь  - для них было  все
равно. А для нас - нет. Трудно было привыкнуть к новому чередованию периодов
сна и бодрствования. Астероид вращался так быстро, что через каждые три часа
подставлял  нашу  скалистую  раввину  под  яркие  лучи солнца.  Ночью обычно
светило солнце А, находившееся в  двадцати пяти астрономических единицах  от
астероида  и  сиявшее  гораздо, ярче,  чем  Луна  в полнолуние.  Днем  скалы
становились похожи  на глыбы  раскаленного металла,  ночью  фосфоресцировали
сильным холодным, как  лед, блеском.  Скорость вращения  астероида  была так
велика, что, глядя  в окно,  можно было  заметить,  как удлиняются и  растут
черные, всепоглощающие тени космического пространства. Когда  тень покрывала
часть какого-нибудь автомата, казалось, будто его перерубили пополам.
     Каждый  вечер в миниатюрном  мезонине  нашего  "дома"  мы  садились  за
приемники и внимательно прислушивались  к глухому шуму в репродукторе. Вдруг
в  хаосе звуков, похожих  на темные волны, появлялись веселые звуки позывных
"Геи". Установив временные мачты передатчика, мы каждый вечер поддерживали с
кораблем  телевизионную  связь. Мы видели  товарищей,  обменивались  с  ними
информацией, рассказывали  о  том,  как  продвигается работа;  иногда  Зорин
просил помочь ему в расчетах.
     "Гея" летела к  Белой Планете; от цели ее отделяла еще две недели пути.
За  это  время мы хотели  закончить основные работы  по  закладке фундамента
большого атомного  склада,  который  должен был  возникнуть на месте  нашего
временного.
     Как только на астероиде рассветало, мы вставали, обходили  разбросанные
на площади в несколько квадратных километров места, где шла работа, а потом,
не заходя в  бронекамеру  (мы говорили "домой"),  отправлялись  на прогулку,
ежедневно меняя маршрут.
     Приютившая нас скала была скорее карикатурой на планету, чем планетой в
миниатюре.  Она  имела  уродливые очертания:  я  вспомнил,  что  издали  она
напоминала плавающий в межзвездном пространстве выветрившийся горный хребет.
Во  время прогулки наш  горизонт  то расширялся  на несколько километров, то
внезапно сужался. На северо-востоке, в тридцати километрах от нашего "дома",
плоская  равнина  заканчивалась  обрывом, за  которым  до  самого  горизонта
тянулась  странная  чаща - застывший каменный  лес. Это  не было  следствием
естественной эрозии, действия  воды, ветра  и силы  тяжести.  Это просто был
какой-то паноптикум  чудовищных,  невообразимых форм: окаменевшие  булавы  и
огромные  зубчатые осколки, груды вертикальных каменных  столбов,  ожидающих
лишь неосторожного движения, чтобы медленно и лениво, как в ночном  кошмаре,
сползти   вниз.  Взобравшись  на  выступ,   господствующий   над  окружающей
местностью, мы  видели  лес  скелетов, простиравшийся  под  звездным  небом,
отделенный от него  полосой  яркого света. Над этим  мертвым пейзажем всегда
одинаково двигалось солнце. В зависимости от того, находились, ли мы в зоне,
освещенной солнцем, где почва нагревалась  до  ста градусов, или  попадали в
тень,   автоматические   климатические   устройства   скафандра    неустанно
переключались из одного крайнего положения в другое.
     Зорин  несколько  напоминал  своим поведением  климат астероида: он  то
часами молчал, то произносил длинные монологи.  Постороннему наша совместная
жизнь могла показаться не  очень приятной, но это было  бы неправдой.  Зорин
был очень милым собеседником только с чужими; со мной он вел себя точно так,
как раньше с  Аметой. Его  манера внезапно замолкать и задумываться, как  бы
впадая  в  летаргический  сон,  что-то проворчать  в ответ, бросить полслова
радовала меня. Хотя мы никогда не говорили об Амете, даже не произносили его
имени, он каким-то удивительным образом так ощутимо присутствовал среди нас,
что   часто,   когда  на   прогулке   мы  открывали  местечко,   еще   более
фантастическое, чем  другие, я хотел оглянуться, чтобы посмотреть, разделяет
ли маленький пилот наши ощущения.
     Дней через  десять после прибытия  на  астероид мы сидели  на скалистой
вершине. Солнце, окруженное яркими космами протуберанцев, висело на  западе;
второе  солнце  -  солнце   А  -  приближалось  к  нему  в  виде  маленького
ослепительного диска. Мы вышли наружу, потому что хотели увидеть высчитанное
заранее   затмение  одного   солнца   другим.  Когда  маленький  диск  почти
прикоснулся  к  большому, оба выбросили  в направлении  друг друга  огненные
щупальца, которые сразу же слились вместе; образовалось странное грушевидное
тело, испускающее яркий стальной блеск;  потом меньшая,  продолговатая часть
груши  -  солнце А - начала  медленно скрываться за большей.  Сила  света не
менялась.
     Мы долго сидели молча, наконец я попросил Зорина:
     - Расскажи какую-нибудь сказку.
     Мне  показалось, что  он не расслышал. Но,  помолчав довольно долго, он
ответил:
     - Я  расскажу  тебе  не сказку, а  о сказках.  Слышал  ли ты  о  серных
гигантах?
     - Что-то не припоминаю.
     -  Ты  не  мог  не  слышать.  Лет  двести назад  начали строить  первые
автоматические ракеты. Они были очень велики - до сорока тысяч тонн весом. В
расчетах  была  допущена  какая-то  ошибка,  и  эти  уроды  роковым  образом
нагревались  до нескольких сот градусов. Их перестали  строить,  а несколько
десятков  готовых ракет  направили  на  линию Титан-Земля.  Они должны  были
перевозить серу.  Уже во  время первого рейса  несколько  ракет  взорвалось.
Прессованная сера превращалась в  газ и разрывала ракету, как детский шарик.
Эти  ракеты  доставили много  хлопот:  вернуть на Землю  их было невозможно,
посылать  туда людей нельзя, автоматы  тоже жаль - такая дрянь каждую минуту
может взорваться. В конце концов повернули всю эскадру по радио и послали  к
черту:  пусть  летят  за  пределы  нашей  системы, всей  Вселенной  серой не
загадят. Прошел  год, ракеты перестали отвечать на радиосигналы, и работники
звездоплавательных станций  вздохнули спокойно. Но через тридцать лет - бах!
- первая катастрофа, за ней вторая.
     Эти  проклятые  ракеты  вовсе  не  собирались  улетать  от  Земли.  Они
оказались  в сфере притяжения Юпитера, который,  конечно, расправился с ними
по-своему, заставив лететь по какой-то  незамкнутой орбите  типа параболы. С
этого времени  они  обращаются так: на  несколько  лет удаляются от  Солнца?
сидят  в  афелии и возвращаются вновь.  Когда они залетают далеко от Солнца,
сера на  холоде остается твердой. Когда они  возвращаются,  уже где-то около
орбиты Марса начинают нагреваться, а на траверсе Земли лопаются, как мыльные
пузыри. Представляешь  себе? Двадцать тысяч тонн серы превращаются в  сжатый
газ.  Ракета  взрывается, возникает газовая туча диаметром  около ста  тысяч
километров,  которая  рассеивается через несколько недель. Но, если недалеко
проходит какой-нибудь астероид, он увлекает  такую  тучу и тянет ее за собой
целыми месяцами.
     Возникает сферическая масса сернистого тумана или, вернее, пыли, потому
что  газ  кристаллизуется в  пустоте:  снаружи  что-то похожее  на  пушистую
оболочку,  а  внутри  -  твердое  каменное ядро.  Туман  этот  обнаружить  в
пространстве крайне трудно: летишь и, пока его заметишь, уже сидишь у него в
середине, как  в  кастрюле.  Свет не проходит, луч локатора увязает,  как  в
тесте, ничего не видно - ни звезд, ни сигналов - никакой  ориентировки, того
и гляди  врежешься  в ядро. Надо сразу  выключать  двигатели  и  при  помощи
гравиметров искать астероид,  поворачивать  прочь от  него,  включать  сразу
максимальное  ускорение  и удирать.  Это, конечно,  легко  сказать,  а когда
влезешь  в  такой  суп,  невольно  теряешь  голову. Хуже  всего,  однако,  с
автоматами: подумай сам, ведь на планетах  нет и не может быть  естественных
"сернистых атмосфер", так что ни один  пилот-автомат не приспособлен к таким
чудесам.
     Короче говоря, с  Марса  на Землю  возвращались из  экскурсии  тридцать
детей. Их ракета  попала в такой  вот сернистый туман,  окружающий астероид,
который, впрочем -  и это  очень важно, - был невелик: диаметром не превышал
двадцати километров.  Пилот-автомат  прежде всего попытался маневрировать, а
под конец предпринял единственно правильный шаг: выключил двигатели. Этим он
избежал катастрофы;  притягиваемая  астероидом ракета  начала снижаться, но,
понятно, крайне медленно -  такое "падение" может длиться целые недели. Дети
отправились   с  Марса   одни:  учительнице  нужно  было  выйти  на   первой
звездоплавательной станции.
     - Как, а предупредительные сигналы? - спросил я.
     -  Не  знаю,  почему  все  это  случилось.  Предупредительные  сигналы,
вероятно, были, но не очень ясные.  Бывает такое - теперь реже,  чем раньше,
но бывает. Это был как раз такой случай, который происходит "раз в сто тысяч
лет".  Так  вот,  когда локаторная  связь  стала  отказывать,  пилот-автомат
выключил  двигатели. Трудно описать, что  происходило  в это время.  Тревога
подняла на  ноги все Северное  полушарие;  санитарные  ракеты волнами шли  с
Луны,  с  Марса, с Земли - около  шестисот ракет. Впервые за тридцать лет во
второй зоне Марса было на несколько часов прекращено все грузовое движение.
     Но, прежде чем спасательные ракеты прибыли на место,  там уже  оказался
один человек.  Это был пилот Института скоростных полетов, который  проводил
испытание  ракеты, рассчитанной  на очень высокие  скорости. Горючее у  него
было на исходе, и он уже возвращался на базу, как вдруг услышал радиосигнал:
он сошел с курса, а так  как его ракета развивала громадную скорость, то уже
через  четверть часа оказалась в  тумане. Некоторое  время  он кружил,  пока
наконец не услышал детский плач. Конечно, этот  плач передавался по радио из
ракеты. Радио,  работало на очень длинных  волнах,  и  он не  мог определить
направление,  зато  мог  разговаривать  с  детьми.  Он  немедленно  выключил
двигатели и, в свою очередь, начал снижаться по направлению к астероиду.
     - А почему он не стал искать эту ракету?
     - Гм! А ты не пробовал искать в океане потонувшую иглу? Туман охватывал
пространство в двести  миллиардов кубических  километров, и ты мог бы искать
всю жизнь и не найти ничего. А снижаясь, в  конце концов он мог приблизиться
к  ней на пятнадцать-двадцать километров, потому что, повторяю, астероид был
очень  мал. Так  он  снижался с выключенными  двигателями и  разговаривал  с
детьми. У  них было всего  вдоволь:  продовольствия,  воздуха, воды,  но они
боялись,  и он до самой ночи рассказывал  им  сказки. Когда  они  уснули, он
продолжал бодрствовать, а рано утром снова начал рассказывать. Испытательный
полет  продолжается обычно, часа  два.  У него было  с собой лишь  несколько
укрепляющих таблеток и немного  кофе,  которым он  время от времени смачивал
горло,  чтобы  не потерять голос. Ты представляешь себе? Это была не обычная
ракета,  а машина Института скоростных полетов, пилот лежал в пневматическом
гамаке, весь обвязанный с головы до ног, в темноте, с микрофоном, прижатым к
шее,  и рассказывал  сказки.  Первые  спасательные ракеты  прилетели лишь на
следующий день, но прошло еще несколько часов, пока они нашли его и детей.
     - Этим пилотом, был ты?
     - Нет, Амета.
     - Амета?
     - Да.
     - И  он тебе рассказывал про это? - недоверчиво спросил я; это было так
не похоже на Амету.
     - Нет.
     - Откуда же ты знаешь все подробности?
     - Пора идти, солнце  заходит. Надо  еще  пройтись по шестому участку...
Откуда я знаю всю эту историю?. Да я сам был одним из этих детей...
     Когда  мы  проверили, как подвигается  работа,  и  возвращались  в  наш
бронированный "дом",  край солнечного  диска, похожий на линялый  гребень из
лучей, опускался за горизонт. Все пространство вдруг  охватил беспросветный,
непроницаемый мрак и мы шли, погрузившись в него сначала по колено, потом по
пояс  и, наконец,  по шею. Лишь самые высокие вершины  скал сияли  над морем
тьмы,  которая гасила  их  одну  за другой.  Зорин,  молчавший  всю  дорогу,
остановился у входа и неожиданно сказал:
     - Нашлись люди,  которые стали  говорить, что  он поступил безрассудно,
неосторожно. Он им ответил:
     "В океане, в известковых раковинах живут крохотные создания; за семьсот
миллионов  лет  они совершенно  не изменились, Вот  они  - самые  осторожные
создания на свете".


     Подсчеты,   необходимые   для   строительных   работ,  нам   производил
электронный   мозг.  Вечером  Зорин  садился  за  стол  и  начинал   с   ним
разговаривать.    Электронный   мозг   был   небольшой    и    очень    узко
специализированный и,  естественно, не мог  равняться с мощными генеральными
автоматами "Геи". Поэтому Зорину часто приходилось долго ждать, пока автомат
выполнит  задание, и  он  прозвал машину  "дурнем".  Эта кличка со  временем
приобрела  любовный  оттенок.  Несколько  вечеров   подряд  Зорин,   занятый
проверкой  хода строительных работ, не  анализировал данных  астролокаторной
разведки,  сообщавшей  обо всем,  что  происходит  вокруг  осколка скалы, на
котором мы совершали путешествие в пустоте. Когда он наконец взялся  за них,
то сразу  помрачнел  и  передал "дурню"  ряд цифр.