олезнетворных
микроорганизмов   с   искусственного   спутника   атлантидов),  но   он  дал
отрицательный результат.
     Сделав все, что  было возможно, я вышел на несколько минут на пустую  -
было около пяти часов утра - смотровую палубу. Был слышен глухой, монотонный
шум  работавших на  полную  мощность  холодильников.  Я шел задумавшись,  не
обращая внимания на вид за окнами; вдруг прямо в  глаза  мне ударил  свет. Я
остановился.
     В первую минуту я увидел  лишь красное пламя - не неподвижную,  тяжелую
массу раскаленной стали,  а полужидкий, клочковатый океан хромосферы. На нем
поднимались багровые леса, сквозь гущу которых пробивались протуберанцы; они
разветвлялись, множились, росли,  превращались  в огненных чудовищ, горевших
кровавым пламенем,  в  какие-то ужасные рожи  -  их  светящиеся  челюсти  то
открывались,  то  закрывались.  Они  существовали  несколько   минут,  затем
рассеивались, а на их месте со дна, как бы взбудораженного невидимым вихрем,
всплывали  новые. Иногда взрыву протуберанцев предшествовало появление  двух
вращающихся в разные стороны огненных столбов, более  темных, чем окружающий
океан. Кое-где поверхность начинала колебаться,  потом внезапно  разбухала и
выбрасывала  молнии,  которые   взлетали   с  ужасающей  быстротой  и  затем
становились  слабее  и бледнее;  сквозь  их сияние просвечивали нижние  слои
непрерывно колеблющейся хромосферы.
     Это было неописуемое зрелище. После нескольких лет беспредельного мрака
пустоты, в  которой каменел от холода самый летучий газ,  я  видел теперь за
хрупкой стеной  "Геи" гигантский мир огня,  в котором, казалось, распадался,
таял  наш корабль  -  ничтожная крупинка металла, повисшая над ослепительной
бездной.
     "Как безжалостна Вселенная! - подумал я. - Как  мало в ней уголков, где
могла бы зародиться и существовать  жизнь, как слаба и  беспомощна эта жизнь
против огня и холода, этих двух полюсов  бытия! И все же,  - думал я,  - как
много может совершить эта слабая жизнь!.."
     Мои  мысли вновь вернулись  к  больному,  и внезапно  у меня  мелькнула
ужасная  догадка.  Невзирая  на  раннюю  пору,  я  немедленно  отправился  к
Гротриану  и  спросил, были ли  подвергнуты  стерилизации по  возвращении на
"Гею" автоматы, побывавшие до нас на спутнике атлантидов.
     Астронавигатор  встревожился.  Он  немедленно позвонил  Ирьоле.  Минуту
спустя  мы получили  ответ:  автоматы  подверглись  стерилизации лишь  после
нашего  возвращения  на корабль;  таким  образом, они могли  почти три  часа
соприкасаться с людьми.
     -  Но  ведь  вы  утверждали,  что  заражение болезнетворными  микробами
исключено! - сказал Гротриан.
     Я  молчал.  Гротриан  подошел к  аппарату и стал  звонить специалистам;
вскоре  явились  Тер-Хаар,  Молетич  и  палеобиолог  Ингвар.  Астронавигатор
коротко сообщил им факты.
     Когда он закончил, внезапно вскочил с места Ингвар.
     - Вирусы! - крикнул он. - А вы исследовали кровь на вирусы?
     - Нет, - ответил я побледнев.
     Мы не  подумали  о  такой возможности.  Это  была роковая,  но понятная
ошибка: последние вирусы исчезли с Земли девятьсот лет назад.
     Я попросил  Гротриана узнать, сталкивался ли  Канопос  с автоматами  до
того, как они подверглись стерилизации, и вернулся в больницу.
     Больной  продолжал оставаться  без сознания. Одышка усиливалась, веки и
пальцы посинели, пульс упал до пятидесяти ударов в минуту. Анна, отчаявшись,
беспрерывно давала  кислород. Я  взял  кровь из  локтевой вены и  передал ее
автоматам-анализаторам.  Я  вынужден  был  дать  им точную  инструкцию,  как
действовать: они не были приспособлены для выполнения подобных исследований.
В   крови   больного   были  обнаружены  мелкие  тельца   диаметром  в   две
десятитысячных миллиметра. Уже поверхностное исследование  показало, что это
болезнетворные   микроорганизмы.   Наш   товарищ   был   заражен   вирусами,
принесенными  автоматами с искусственного спутника. Еще раз я разбудил Шрея,
чтобы  сообщить  ему  об  этом.  Он  немедленно  явился в больницу вместе  с
Ингваром и еще одним палеобиологом - специалистом по  древней микрофлоре. По
материалам трионовой библиотеки  мы  быстро определили  микроорганизмы:  это
были   вирусы   так   называемой   мраморной   болезни,  страшной  инфекции,
свирепствовавшей на Земле более тысячи лет назад.
     Мы были в аналитической лаборатории, когда нас вызвала Анна.
     - Агония, - сказала она.
     Наш  товарищ  умирал.  Пульс   был   уже  неразличим,   лицо  сделалось
пепельно-серым,  дыхание с  трудом вырывалось  из горла. Мы снова  произвели
переливание крови, пробовали разгрузить сердце, но все было напрасно. Тогда,
выполняя высшую  обязанность врача,  мы попытались вернуть  ему на несколько
минут сознание, чтобы  он  мог выразить последнюю волю,  но  нам и этого  не
удалось. Отравленный ядами мозг потерял господство над телом. В десять часов
шесть минут его дыхание прекратилось.
     Это был первый случай смерти от болезни  на нашем корабле.  Мы вышли из
больницы,  подавленные понесенным поражением;  если бы мы раньше  распознали
причину  болезни,  нам,  вероятно,  удалось бы ее побороть. Теперь следовало
подготовиться  к  возможной вспышке  эпидемии.  Гротриан  сообщил  нам,  что
Канопос  действительно  соприкасался  с  автоматами; именно  он привел их  в
лабораторию астронавигаторов,  где их  ответы были зафиксированы на трионах.
Автоматы  заразились   культурой   вируса,  проходя  через  обитые   свинцом
лаборатории  искусственного  спутника.  Они  не   приняли   необходимых  мер
предосторожности - их конструкторы не предусмотрели подобного случая.
     Мы  изолировали всех, кто  соприкасался  с Канопосом  в  последние дни.
Опасность  заразы была очень  велика:  наш  организм,  не привыкший в земных
условиях к  борьбе с болезнетворными микробами, оказывал  им  весьма  слабое
сопротивление. В  то  время как  биологи  и  химики  анализировали  белковую
структуру  вируса,  я  обследовал  всех  подозрительных.  Кровь  одиннадцати
человек  содержала  опасные  микроорганизмы.  Синтетизаторы  получили приказ
изготовить вещество, убийственное  для вируса,  но безопасное  для человека;
приведенные в  действие  вечером,  они уже  к  полуночи дали  первую  порцию
лекарства. На следующий день  мы снабдили этим препаратом весь экипаж "Геи".
Опасность эпидемии была подавлена в зародыше.
     Вечером на смотровой палубе я встретил Тер-Хаара и Нильса Ирьолу.
     Нильс спрашивал  меня о  последних минутах  Канопоса,  который был  его
другом.
     - Подумайте, -  сказал Тер-Хаар, когда я закончил свой  рассказ, -  они
поразили свою  последнюю  жертву тогда, когда последняя  пылинка от  них уже
рассеялась в пространстве...
     Мы молчали. Позади, за кормой  "Геи", горел  огненный  Карлик. Багряный
свет лежал на потолке палубы, на лицах людей, отражался в их глазах...


ПЛАНЕТА ПЕСЧАНЫХ БУРЬ

     "Гея"  летела  к   двум  солнцам-близнецам  Центавра.  Солнце  А  имеет
планетную  систему,  состоящую  из  двух групп - внешней и внутренней, очень
похожую на планетную систему Земли.  Солнце Б  не имеет планет в собственном
значении  этого слова:  его окружает  огромный рой астероидов и  метеоритов;
самые  крупные из них почти  равны  по величине Земле  и  Луне.  Астрофизики
назвали это  солнце "свалкой  двойной системы". Оно как  бы втянуло  в  свою
орбиту осколки, оставшиеся после образования планетной семьи Телемаха.
     В  эти  дни,  наполненные  событиями,  планетологи  почти  не  покидали
обсерватории. В нашей  солнечной системе давно было измерено и взвешено все,
что хоть  немного напоминало планету,  и  они могли лишь уточнять результаты
исследований своих  предшественников.  Теперь их  просто  захлестывал  поток
новых фактов: куда бы  они ни обернулись - к большим ли солнцам Центавра или
к  Красному Карлику, -  всюду  сияли  неисследованные  планеты.  Поэтому нет
ничего удивительного в том, что им приходилось работать без передышки; они и
питались и дремали у своих телескопов.
     Все же мне удалось поймать Бореля в безлюдном саду; он забежал туда, по
его словам, "одной ногой, чтобы освежить голову ароматом цветов". Мы присели
на камнях над ручьем, и Борель под большим секретом сообщил мне об открытии,
которое он  только  что сделал.  Вторая по  порядку  планета  солнца  А,  по
размерам несколько меньшая, чем Земля, вращается вокруг оси  в течение  трех
четвертей земных суток. Я терпеливо  ждал дальнейших разъяснении,  но Борель
не торопился с ними и, лишь заметив мое спокойствие, изумленно сказал:
     - Как, неужели  ты не  понимаешь? Ведь Меркурий совершенно не вращается
вокруг оси,  а вращение  Венеры очень  замедленно. Быстрое  вначале вращение
этих  планет  на  протяжении  миллионов  лет  тормозилось приливным трением,
вызванным  притяжением  Солнца.  Так  вот, ближайшая  планета  в  системе  А
Центавра обращена  к  этой  звезде  всегда  одной  и той  же  стороной,  как
Меркурий;  другая  же,  по своему  положению  соответствующая Венере,  имеет
период вращения в тридцать раз более короткий, чем у Венеры...
     - Что это значит?
     - Вмешательство внеастрономического фактора.
     - Что же это за фактор?
     -  Живые  создания, населяющие планету,  - ответил  Борель. -  При этом
создания, по  меньшей мере равные нам,  а может быть, и превосходящие нас по
уровню развития: мы-то ведь пока еще не пытались воздействовать  на скорость
вращения Земли.
     - Что? - воскликнул я. - Ты считаешь, что они регулируют?..
     -  Да.  У этой  планеты нет  луны; подсчеты показывают,  что она должна
совершать один оборот вокруг своей оси в двадцать или в восемнадцать  суток.
Теоретически более короткий  срок обращения исключается, значит... Мы должны
приготовиться к встрече с действительно разумными существами.
     Я спросил его, почему после  такого важного открытия мы теряем время на
погоню за второй планетой Карлика.
     - За восемь лет нашего путешествия, - объяснил .мне Борель, - двигатели
"Геи" превратили в энергию  несколько десятков  тысяч тонн горючего. Следует
пополнить  как  можно  скорей  его  запасы. Теоретически  безразлично, каким
веществом  - жидкостью  ли,  газом  или  минералом -  приводить  в  движение
корабль,  но  астронавигаторы требуют,  чтобы материал,  который пойдет  на.
пополнение запасов топлива, можно было получить в значительном количестве  и
переправить на  "Гею"  легко и быстро. Надо  надеяться,  что вторая  планета
Карлика,  окруженная  весьма   редкой,  безоблачной  атмосферой  и  покрытая
песчаными пустынями, будет полностью отвечать этим требованиям.


     -  Когда древний садовник  терпеливо  выращивал плоды  на  ветвях своих
деревьев, то еще прежде, чем их коснулась чья-нибудь рука, он мог сказать: я
сделал свое дело.
     Так сказал  Амета.  Он  стоял с Ирьолой на  передней смотровой  палубе,
залитой красным светом стоявшего высоко над нами Карлика.
     -  О чем  вы говорите?  - спросил я подходя. - Кто этот садовник и  что
значит твоя метафора, пилот?
     -  Мы говорим  о том,  что,  если  бы  даже  мы  были вынуждены  сейчас
повернуть к Земле, мы знали  бы, что наша экспедиция так или иначе выполнила
свою задачу, - ответил за Амету инженер.
     - Ах, значит, это  мы - садовники, а там  - созревший плод? - Я показал
туда, где пылал огненный диск. - Если речь идет обо мне, то я предпочитал бы
не возвращаться, особенно теперь, когда мы приближаемся к цели!
     -  Ни у  кого  такого намерения  нет,  -  возразил Ирьола.  - Мы  ведем
разговор на всякие возвышенные  темы,  потому  что сегодня Амете исполнилось
пятьдесят лет.
     - Полвека! - воскликнул я невольно. - А ты с каждым днем все молодеешь!
Как это тебе удается?
     Амета ответил:
     - Мы уже давно отправили на Землю основную формулу теории Гообара. Этот
пучок радиосигналов сейчас несется в пространстве и  дойдет до  Земли  через
два года. Пусть черти нас заберут - разве это не великолепно?
     - Картина чертей, которые забирают  нас, не  кажется мне  великолепной,
но, если она тебе необходима ко дню рождения, пусть будет так, я согласен, -
возразил я.  - Инженер, - обратился я к  Ирьоле, - почему ничего не делается
на корабле? Почему не готовятся к высадке?
     - Мы все выполнили ночью. Нам предстоит пройти еще около тридцати тысяч
километров, но это расстояние мы будем идти не меньше часа, так как движемся
весьма медленно: мы приближаемся к пределу Роша...
     - И первым полетит Амета? - спросил я.
     -  Конечно,  Амета,  - отозвался, словно эхо, пилот. А инженер добавил,
улыбаясь:
     -  Лететь должен  был  Зорин,  но  он  уступил свое право Амете  в виде
подарка ко дню рождения.
     - Я надеюсь все же, что у всех нас будет возможность поразмять кости на
настоящей твердой  земле? Ты подумай только,  восемь лет чувствовать  металл
под ногами... Может быть, астронавигаторы смилуются над нами?
     -   Смотрите,  -  негромко  сказал  Амета.  Бурую  поверхность  планеты
прорезали   трещины.  Все   на  ней  казалось   неподвижным,  мертвым;   но,
всматриваясь внимательно в плоские равнины,  можно было заметить, как по ним
медленно движутся сероватые пятна; это было очень похоже на пыльные бури.
     Палуба  наполнилась  людьми;  "Гея"  двигалась  все  медленнее, как  бы
размышляя, опуститься ли ей на поверхность планеты или нет.
     - Надо  собираться, -  сказал Амета и улыбнулся.  Я заметил, что у него
совсем седые виски. Свет Карлика покрыл их яркой рубиновой краской.
     -  Надо собираться, - повторил он. - Я  отправляюсь в другой мир, но не
прощаюсь: скоро вернусь!
     Амета находился в разведывательном полете три часа, после чего сообщил:
     "Маленькая,  пустынная планета типа Марса.  Никаких следов органической
жизни; большие каменистые и песчаные пустыни; одинокие утесы, горные цирки и
погасшие  вулканы. Атмосфера раз в двадцать менее плотная, чем на Земле, без
следов кислорода и водяных паров.  Разница температур между дневным и ночным
полушарием доходит до ста десяти градусов. Вдоль терминатора - границы света
и  тени - проходит зона бурь,  движущихся  со скоростью вращения  планеты. В
центральной  горной  системе субтропической  зоны южного  полушария  большая
правильная впадина, обнажающая глубокие слои коры; вероятно, кристаллический
базальтовый  щит. От  этого  района  на несколько сот  километров расходятся
широкие пояса раздробленных вулканических скал".
     Планетохимики  дали  заключение,  что,   хотя  энергетическая  ценность
базальта  и родственных  ему минералов значительно уступает ценности тяжелых
земных элементов,  которые  служили  нам  до  сего  времени  горючим, однако
простота добычи и транспортировки компенсирует эту разницу. Было решено, что
"Гея" на пять-шесть дней ляжет в  дрейф над этим районом, и грузовые  ракеты
наполнят ее резервуары размельченными минералами.
     Всю  ночь  в  лабораториях производился  анализ фотосъемок, привезенных
Аметой. "Гея"  дрейфовала  на  высоте около  двухсот километров,  далеко  за
пределами разреженной  атмосферы. Выйдя утром  на палубу, я  стал свидетелем
прекрасного зрелища. Наш корабль выходил из конуса тени, который отбрасывало
ночное  полушарие  планеты.  Наверху  гигантского   полукруга,  закрывавшего
звездное  небо,  появилась  кроваво-красная  черта;  потом  на  однообразном
черно-буром небе  показался красный край Карлика.  Когда  его отвесные  лучи
пронизали атмосферу,  она вспыхнула, как  бы  озаренная бенгальскими огнями.
Кое-где кровавые  волны пересекались прозрачными полосами; диск  планеты  до
самого  горизонта засверкал багрянцем,  переходящим в  розовый  оттенок. Это
зрелище не  исчезало до тех пор, пока Красный Карлик не  поднялся, а бегущая
ему навстречу "Гея" не оказалась над дневным полушарием планеты.
     В двенадцать часов "Гея" легла в дрейф  над  указанным  Аметой местом и
выслала   разведывательную   группу  тектоников  и   планетохимиков.  Внизу,
затянутые полосами  редкого тумана, неясно вырисовывались извилистые  горные
системы. Над ними возвышалась вершина, напоминавшая гигантский лунный кратер
диаметром в четыреста  километров. На северо-востоке  в  стене кратера  было
отверстие, словно много веков назад здесь ударил гигантский молот, вдребезги
разбил скалы и разбросал далеко по  пустыне камни, которые длинными белесыми
полосами разбежались во  все  стороны.  Вся эта местность с  большой  высоты
казалась морской звездой, приплюснутой к поверхности шара.
     Когда ракеты скрылись из глаз, мы взялись за бинокли. В поле зрения, по
которому  все время  проплывали  красноватые  облака,  появились серебристые
искры, приближавшиеся к планете. Первая ракета нацелила на пустынную равнину
атомные  лучи,  которые  оставляли  за  собой  раскаленную  розовую  полосу.
Расплавленный  песок  превратился   в   стекловидную   массу,   своеобразную
естественную  дорожку,  на  которой  могли  приземлиться  следующие  ракеты.
Исследователи  должны были взять образцы скальных пород и  определить места,
где  минералы отличаются  максимальным  содержанием тяжелых элементов. Через
три  часа  они  вызвали  по  радио  с аэродромов  "Геи"  грузовые  ракеты  с
экскаваторами, дробилками и погрузчиками. Разведывательная  группа уже могла
вернуться  на корабль, но продолжала  дальнейшие исследования. После полудня
ученые обратились к астронавигаторам  с  просьбой выслать в их  распоряжение
гусеничные тракторы. Пользуясь  случаем, я присоединился к  экипажу  ракеты,
которая везла на планету машины.
     Эта  ракета,  значительно  более тяжелая,  чем  пассажирские,  которыми
пользовались разведчики, не могла  приземлиться на дорожке из  искусственной
стекловидной массы. Пилот Уль Вефа  резко затормозил  над песчаными холмами,
но ракета не успела  потерять скорость и врезалась в них с  такой силой, что
несколько  десятков секунд из-под носа ракеты поднимались лохматые  песчаные
волны. Едва прекратился гром торможения, как наступившую тишину заполнил шум
вихря. За окнами пролетали красные облака.
     Мы находились  в самой  нижней точке  чашевидной впадины, окруженной со
всех  сторон амфитеатром  скал. Ракеты-разведчики стояли в километре от нас;
вихри  песка  засыпали  их  со всех  сторон -  вокруг ракет  уже возвышались
полукруглые  песчаные  сугробы. Гусеничные  тракторы по сходням были спущены
вниз. Вместе с другими астронавтами я влез на один из  них, и мы двинулись к
основной площадке.
     Я надеялся, что чужие горы хоть немного похожи на пейзажи родной Земли,
столь памятные с юности:  вершины скал,  великое молчание, рождающее чувство
бесконечности, - не той черной, необъятной бесконечности, которая таилась за
тонкой оболочкой атмосферы, а светлой, голубой, земной. Но с машины, которая
содрогалась от  рывков  мотора  и  подпрыгивала  на  выбоинах,  передо  Мной
открывалось неровное,  серое, словно засыпанное пеплом,  слившееся  с  небом
пространство... Позади нас в  клубах пыли мутно тлел Красный Карлик. Машина,
задыхаясь и хрипя  от  усилий,  взобралась  на широкую  стекловидную полосу,
созданную  ракетами,  перебралась  через нее, размалывая  ее  гусеницами,  и
свалилась  по  другую  сторону в  летучий  серовато-белый  песок.  С  вершин
окрестных  холмов   слетали  песчаные  смерчи.  Наконец  гусеничный  трактор
остановился около ракеты-базы. Мы  спрыгнули. Пыль  была выше колен; низовой
ветер поднимал ее и  загонял во  все поры  скафандров.  До ракеты надо  было
пройти меньше ста метров, но я облился потом, пока преодолел это расстояние.
     Ракета стояла на голом обломке скалы, возвышавшемся, как  остров, среди
подвижных  песков. Вокруг простиралась  пустыня. В просторной кабине  ракеты
десять астронавтов склонились над столом, покрытым картами,  фотоснимками  и
осколками  минералов,  и  что-то  обсуждали.  Оказывается,   моих  товарищей
заинтересовали очертания  горных массивов, и они собирались провести пробное
зондиров