урая. На гибких смуглых запястьях  сверкали
безупречные белые манжеты с золотыми искорками запонок.
   Из-за кулисы  высунулась  встрепанная,  ослепительно  рыжая  голова  Элен
Америки. Глаза актрисы были густо подведены сурьмой.
   Мори не шелохнулся.
   - Мисс Элен Америка? - Олифант извлек вторую карточку.  -  Позвольте  мне
представиться. Я - Лоренс Олифант, журналист...
   Элен  Америка  яростно  зажестикулировала  перед  каменным  лицом  своего
соотечественника. Громила еще  секунду  испепелял  Мори  взглядом,  а  затем
неохотно опустил палку. Конец этой палки, как сообразил теперь Олифант,  был
залит свинцом.
   - Сэсил глухонемой. -  Актриса  произнесла  имя  на  американский  манер,
через ?э?.
   - Прошу прощения. Я дал ему мою визитную карточку...
   - Он не умеет читать. Так вы что, газетчик?
   - От случая к случаю. А вы, мисс Америка, -  первоклассная  писательница.
Позвольте представить вам моего друга, мистера Мори  Аринори,  прибывшего  в
нашу страну по поручению японского императора.
   Бросив убийственный взгляд в сторону Сэсила,  Мори  грациозно  перехватил
трость, снял цилиндр и поклонился на европейский манер. Элен Америка глядела
на него с восхищенным удивлением, как на цирковую собачку или что-нибудь еще
в   этом   роде.   Одета   она   была   в   серую   конфедератскую   шинель,
латанную-перелатанную, нечистую; на месте медных полковых  пуговиц  тускнели
обычные роговые кругляшки.
   - Никогда не видела, чтобы китайцы так одевались.
   - Мистер Мори - японец.
   - А вы - газетчик.
   - В некотором роде.
   Элен Америка улыбнулась, сверкнув золотым зубом.
   - И как вам понравилось наше представление?
   - Это было необычайно, просто необычайно. Ее улыбка стала шире:
   - Тогда приезжайте к нам на Манхэттен, мистер. Восставший  народ  взял  в
свои руки ?Олимпик?, это на восток от Бродвея, на Хьюстон-стрит. Лучше всего
мы смотримся дома, в родной обстановке.
   Среди спутанного облака рыжих  от  хны  кудряшек  поблескивали  тоненькие
серебряные сережки.
   - С огромным удовольствием. А еще большим удовольствием для меня было  бы
взять интервью у автора...
   - Это не я написала, - качнула головой Элен. - Это Фоке.
   - Прошу прощения?
   -  Джордж  Вашингтон  Лафайет  Фоке  <Джордж   Вашингтон   Лафайет   Фоке
(1825-1877)  -  американский  актер,  постановщик,   мим;   заслужил   титул
?американского  Гримальди?.   На   пике   своей   популярности   был   самым
высокооплачиваемым шоуменом в  США.  Наиболее  известные  его  постановки  -
?Шалтай-Болтай?   (1868),   ?Гикоридикори-док?    (1869).    Психологическая
неуравновешенность (он мог, например, соскочить  со  сцены  и  без  малейшей
причины наброситься с кулаками на кого-нибудь из  зрителей)  положила  конец
его карьере> -  марксистский  Гримальди  <Гримальди,  Джозеф  (1778-1837)  -
знаменитый английский актер, мим и клоун; происходил  из  семьи  циркачей  и
выступал на сцене с двух лет>, Тальма <Тальма, Франсуа Жозеф  (1763-1826)  -
великий  французский  актер-трагик.  Будучи  также  управляющим  театральной
труппы, явился инициатором ряда нововведений (в костюмах, декорациях,  стиле
актерской игры), заложивших фундамент  будущего  французского  романтизма  и
реализма> социалистического театра! Это труппа решила поставить на афише мое
имя, а я была и остаюсь против.
   - Но ваша вступительная речь...
   - А вот ее действительно написала я,  сэр,  и  горжусь  этим.  Несчастный
Фоке...
   - Я и не знал... - смущенно перебил ее Олифант.
   - Это все от непосильного труда, - продолжила Элен.  -  Великий  Фоке,  в
одиночку  возвысивший  социалистическую  пантомиму  до   нынешнего   уровня,
поставивший ее на службу революции, надорвался, сочиняя все  новые  и  новые
пьесы, - публика переставала ходить на них после одного-двух  представлений.
Он довел себя до полного изнеможения, изобретая все более броские трюки, все
более быстрые трансформации. Он начал  сходить  с  ума,  его  гримасы  стали
жуткими, отвратительными. Он вел  себя  на  сцене  просто  похабно.  -  Элен
отбросила  театральную  патетику  и  заговорила  с  нормальными,  будничными
интонациям. - Мы уж чего только не делали, даже держали наготове  костюмера,
наряженного гориллой, чтобы выбегал на сцену и вламывал  хорошенько  бедняге
Фоксу, если тот слишком уж разойдется, - да все попусту.
   - Мне очень жаль...
   - Как это ни печально, сэр, Манхэттен - не  место  для  помешанных.  Фоке
сейчас в Массачусетсе, в соммервилльской психушке, и если вам захочется  это
напечатать, прошу покорно.
   Олифант смотрел на нее, не зная, что и сказать.  Мори  Аринори  отошел  в
сторону и наблюдал за выходящей из ?Гаррика? толпой. Глухонемой Сэсил исчез,
забрав с собой свой груженный свинцом отрезок ротанга.
   - Я готова съесть целую лошадь, - весело объявила Элен Америка.
   - Позвольте мне пригласить вас. Где бы вам хотелось пообедать?
   - Да есть тут за углом одно местечко.
   Элен направилась к выходу, не дожидаясь,  пока  джентльмен  предложит  ей
руку; Олифант и Мори двинулись следом.  Только  сейчас  Олифант  заметил  на
ногах актрисы армейские резиновые сапоги ? чикамоги <Чикамоги.  -  Имя  этим
сапогам дала Чикамога, речушка в Джорджии, на  берегах  которой  в  1863  г.
конфедераты одержали одну из своих  немногих  побед  над  юнионистами>,  как
называют их американцы.
   Она провела их один квартал, а затем, как и пообещала, свернула за  угол.
Ярко освещенная кинотропическая вывеска каждые десять  секунд  перещелкивала
с ?АВТОКАФЕ МОИСЕЙ И СЫНОВЬЯ? на ?ЧИСТО БЫСТРО СОВРЕМЕННО? и  обратно.  Элен
Америка  обернулась  и  сверкнула   улыбкой,   ее   роскошный   зад   плавно
перекатывался под конфедератской шинелью.
   В переполненном кафе было шумно и душно; забранные мелким,  как  тюремная
решетка, железным переплетом  окна  запотели  так,  что  казались  матовыми.
Олифант даже не представлял себе, что бывают подобные заведения.
   Элен  Америка  без   слов   продемонстрировала   местные   обычаи,   взяв
прямоугольный гуттаперчевый поднос из стопки ему подобных и  толкая  его  по
блестящей  оцинкованной   дорожке,   над   которой   располагались   десятки
миниатюрных, окантованных  медью  окошек.  Олифант  и  Мори  последовали  ее
примеру. За каждым окошком было выставлено свое блюдо, Олифант заметил  щели
для монет и полез в карман за кошельком. Элен Америка  выбрала  картофельную
запеканку с мясом, мясо в тесте и жареную картошку - монетами ее обеспечивал
Олифант. За дополнительный двухпенсовик  она  получила  из  латунного  крана
щедрую  порцию  бурого,  крайне  сомнительного  соуса.  Мори  взял   печеную
картошку, предмет страстной своей любви, а от соуса отказался - с  некоторым
даже, как показалось  Олифанту,  содроганием.  Олифант,  подрастерявшийся  в
столь необычной обстановке, ограничился кружкой машинного эля.
   - Клистра меня убьет, - заметила  Элен  Америка,  ставя  свой  поднос  на
анекдотически маленький чугунный столик. Стол и  четыре  стула  вокруг  него
были намертво привинчены к бетонному полу. - Не разрешает нам  разговаривать
с господами из прессы - и все тут.
   Она капризно повела плечиками, еще раз сверкнула золотым зубом, а  затем,
покопавшись в звякающей груде, вручила Мори дешевый железный нож и такую  же
трезубую вилку.
   - Вы бывали в городе под названием Брайтон, мистер?
   - Да, приходилось.
   - И что это за место?
   Мори с глубоким интересом рассматривал прямоугольную тарелку  из  грубого
серого картона, на которой лежали его картофелины.
   - Приятный город, - сказал Олифант, - очень живописный. Особенно знаменит
водолечебный павильон.
   - Это в Англии? - Элен Америка говорила с набитым ртом, а потому не очень
внятно.
   - Да, в Англии.
   - Там много рабочих?
   - Думаю, нет - в том смысле, как вы это понимаете. Однако там очень много
людей, работающих в  гостиницах  и  ресторанах,  лечебных  и  увеселительных
заведениях.
   - Здесь, в Лондоне, к нам почти не ходят рабочие, совсем не та аудитория.
Ладно, будем есть.
   Чем Элен Америка  и  занялась.  Застольные  беседы,  как  понял  Олифант,
ценились в красном Манхэттене не слишком высоко.
   Она  вымела  картонные  ?тарелки?  подчистую,  умудрившись  даже  собрать
остатки соуса прибереженным ломтиком картошки.
   Олифант вынул из записной книжки плотную белую картонку с машинной копией
полицейского портрета Флоренс Бартлетт.
   - Вы ведь знакомы с Флорой Барнетт, американской актрисой, мисс  Америка?
Мне говорили, что  она  невероятно  популярна  на  Манхэттене...  -  Олифант
показал карточку.
   - Никакая она не актриса. Да и не американка,  к  слову  сказать.  Она  -
южанка, а может, даже из этих гребаных французов. Восставшему народу  такие,
как она, не нужны. Мы их знаете сколько вздернули!
   - Таких, как она?
   - Что? - уставилась на него Элен.  -  Да  какой  ты  на  хрен  журналист,
расскажи своей бабушке...
   - Мне очень жаль, если...
   - Ну да, всем вам жаль. Да вам на все начхать, вам лишь бы....
   - Мисс Америка, прошу вас, я просто хотел...
   - Спасибо за кормежку, мистер, но со мной вам ничего не отколется,  ясно?
И этот бронтозаврус, ему тут тоже не хрен делать! У вас нет на него  никаких
прав, и  когда-нибудь  он  будет  стоять  в  манхэттенском  ?Метрополитене?,
поскольку  принадлежит  восставшему  народу!  С  чего  это   вы,   лимонники
<Лимонники  (limey)  -  прозвище  англичан.   Первоначально   так   прозвали
английских матросов, которым в качестве профилактики от цинги  выдавали  сок
лимона (вернее, лайма)>, взяли, что можете разгуливать повсюду и  выкапывать
наши природные сокровища!
   И тут, словно по  подсказке  суфлера,  в  дверях  появилась  сама  Швабра
Швырялыцица, великая и ужасная. Лысый огромный череп клоунессы  был  замотан
веселенькой косынкой в горошек, на ее ногах  красовались  такие  же,  как  у
Элен, но размера на три побольше чикамоги.
   - Сию минуту, товарищ Клистра, - затараторила Элен.
   Клоунесса испепелила Олифанта взглядом, после чего обе женщины удалились.
   - Своеобразный вечер, мистер Мори, - улыбнулся Олифант.
   Мори, погруженный в созерцание суеты и грохота ?Автокафе?, отозвался лишь
через пару секунд:
   -  У  нас  тоже  будут  такие  заведения,  Орифант-сан!  Чисто!   Быстро!
Современно!

***

   Возвратившись на Хаф-Мун-стрит, Олифант направился прямо в свой кабинет,
   - Можно мне войти на минуту, сэр? - спросил сопровождавший его  до  самых
дверей Блай.
   Заперев за собой дверь собственным  ключом,  он  подошел  к  миниатюрному
наборному столику,  где  размещались  курительные  принадлежности  Олифанта,
открыл сигарницу и вынул  оттуда  черный  жестяной  цилиндрик,  невысокий  и
довольно толстый.
   - Это доставил к черному ходу некий молодой человек, сэр.  Сообщить  свое
имя он не пожелал. Памятуя о  варварских  покушениях,  предпринимавшихся  за
границей, я взял на себя смелость открыть...
   Олифант взял кассету и открутил ее  крышку.  Перфорированная  телеграфная
лента.
   - А молодой человек?..
   - Младший служитель при машинах, сэр, судя по состоянию его обуви.  Кроме
того, на нем были белые нитяные перчатки.
   - И он не просил ничего передать?
   - Просил, сэр. ?Скажите ему, - сказал он, - что больше мы ничего не можем
сделать - слишком опасно. Так что пусть и не просит?.
   - Понятно. Не будете ли вы добры принести мне крепкого зеленого чаю?
   Как только дверь за слугой закрылась, Олифант подошел  к  своему  личному
телеграфному  аппарату,  ослабил  четыре  медных   барашка,   снял   тяжелый
стеклянный колпак, отставил его подальше, чтобы случаем не разбить, и взялся
за изучение инструкции. Необходимые инструменты - заводная ручка с  ореховой
рукояткой  и  маленькая  позолоченная   отвертка,   украшенная   монограммой
компании ?Кольт и Максвелл?, - не сразу, но все же обнаружились в  одном  из
ящиков письменного стола. Отыскав в  нижней  части  аппарата  рубильник,  он
разорвал связь  с  Министерством  почт,  а  затем  взял  отвертку,  произвел
требуемые инструкцией изменения настройки, надел рулончик ленты на  шпильку,
зацепил  краевую  перфорацию  за  зубчики  подающих  шестеренок  и   глубоко
вздохнул.
   И  тут  же  услышал  стук  своего  сердца,  почувствовал  молчание  ночи,
навалившееся  из  темноты  Грин-парка,  и  немигающий  взгляд  Ока.  Вставив
шестигранный  конец  заводной  ручки  в  гнездо,  Олифант  начал   медленно,
равномерно  поворачивать  ее  по  часовой  стрелке.  Он  не   смотрел,   как
поднимаются и падают буквенные рычажки, расшифровывающие перфорационный код,
не смотрел на телеграфную ленту, выползающую из прорези.
   Готово. Вооружившись ножницами и клеем, он  собрал  телеграмму  на  листе
бумаги:
   "ДОРОГОЙ ЧАРЛЬЗ ЗПТ ДЕВЯТЬ ЛЕТ НАЗАД ВЫ ПОДВЕРГЛИ МЕНЯ ХУДШЕМУ  БЕСЧЕСТЬЮ
ЗПТ  КАКОЕ  ТОЛЬКО  МОЖЕТ  ВЫПАСТЬ  ЖЕНЩИНЕ  ТЧК  ВЫ  ОБЕЩАЛИ  СПАСТИ  МОЕГО
НЕСЧАСТНОГО ОТЦА ЗПТ А ВМЕСТО ТОГО РАЗВРАТИЛИ МЕНЯ ДУШОЙ И ТЕЛОМ ТЧК СЕГОДНЯ
Я ПОКИДАЮ ЛОНДОН В ОБЩЕСТВЕ ВЛИЯТЕЛЬНЫХ ДРУЗЕЙ ТЧК ИМ ПРЕКРАСНО ИЗВЕСТНО ЗПТ
КАК ВЫ ПРЕДАЛИ УОЛТЕРА ДЖЕРАРДА И МЕНЯ ТЧК НЕ ПЫТАЙТЕСЬ РАЗЫСКАТЬ  МЕНЯ  ЗПТ
ЧАРЛЬЗ ТЧК ЭТО БУДЕТ БЕСПОЛЕЗНО ТЧК Я ВСЕМ СЕРДЦЕМ  НАДЕЮСЬ  ЗПТ  ЧТО  ВЫ  И
МИССИС ЭГРЕМОНТ УСНЕТЕ СЕГОДНЯ СПОКОЙНО ТЧК СИБИЛ ДЖЕРАРД КНЦ?
   Олифант просидел над телеграммой целый час, абсолютно неподвижно,  словно
в трансе, не заметив даже, как Блай принес поднос, поставил его  на  стол  и
бесшумно удалился. Затем он налил себе чашку едва теплого чая, взял  бумагу,
самопишущее перо и начал составлять - на безупречном французском - письмо  в
Париж некоему месье Арсло.

***

   В воздухе стоял едкий запах магния.
   Принц-консорт    оставил    хитроумную,     швейцарского     производства
стереоскопическую  камеру  и   со   всей   своей   тевтонской   серьезностью
приветствовал Олифанта по-немецки. На нем были аквамаринового цвета  очки  с
круглыми, не больше флорина, стеклами и  безукоризненно  белый  лабораторный
халат. Коричневые пятна на его пальцах  были  обязаны  своим  происхождением
отнюдь не никотину, но нитрату серебра.
   Олифант поклонился,  пожелал  его  высочеству  доброго  дня  на  том  же,
принятом в  августейшем  семействе  языке  и  сделал  вид,  что  осматривает
швейцарскую камеру - замысловатое сооружение, чьи объективы  слепо  пялились
из-под гладкого медного лба. На мгновение камера напомнила Олифанту  мистера
Карта, мускулистого швейцарца, служившего у принца-консорта камердинером,  -
такие же широко посаженные глаза.
   - Я привез Элфи небольшой подарок, ваше высочество, - сказал Олифант.
   Как и принц-консорт, он говорил по-немецки с легким саксонским акцентом -
долгая миссия, связанная с  деликатным  поручением  королевского  семейства,
оставила след,  столь  же  неизгладимый,  как  шрам  от  самурайского  меча.
Родственники  князя  Альберта  Кобургского,  искусные  в   древнем   ремесле
династийных браков, стремились расширить свои  крошечные  владения  -  в  то
время как британское Министерство иностранных дел старалось, по мере  сил  и
возможностей,    сохранять     теперешнюю     раздробленность     германских
мини-государств.
   - Юный принц уже покончил сегодня с уроками?
   - Элфи немного нездоровится, - отозвался Альберт, критически всматриваясь
сквозь зеленоватые очки в один  из  объективов  камеры.  Он  взял  кисточку,
обмахнул поверхность линзы и выпрямился. - Как вы думаете,  не  является  ли
изучение статистики излишне тяжелой нагрузкой для юного, неокрепшего ума?
   - Что думаю об этом я, ваше высочество? -  живо  откликнулся  Олифант,  -
Статистический анализ обладает огромными возможностями...
   - Вопрос, по которому мы с  его  матерью  сильно  расходимся,  -  скорбно
поведал принц. - А успехи Альфреда в этом предмете  оставляют  желать  много
лучшего. И тем не менее статистика - ключ к будущему. В  современной  Англии
без нее и шага не ступишь.
   - А как у него с другими предметами? - сменил тему Олифант.
   -  Антропометрия,  ее  он  усваивает  вполне  хорошо.  И  евгенику  тоже.
Серьезные области знания, и не столь утомительные для юных мозгов.
   - Я мог бы поговорить с ним, ваше высочество, - предложил  Олифант.  -  Я
уверен, что парень старается.
   - Поговорите, - пожал плечами принц. - Он у себя в комнате.
   Оставив позади продутое сквозняками великолепие королевских апартаментов,
Олифант вошел в детскую. Наследник британского  престола  пулей  вылетел  из
груды одеял и, как был, босиком помчался навстречу гостю, ловко перепрыгивая
через рельсы невероятно запутанной железной дороги.
   - Дядя Ларри! Дядя Ларри! Здорово! Что вы мне принесли?
   - Последний выпуск барона Зорды.  В  кармане  Олифанта  лежало  сочинение
упомянутого  барона  ?Патерностер,  паровой  бандит?  -  грошовая  книжонка,
завернутая в зеленую бумагу и резко пахнущая  типографской  краской.  Первые
два выпуска популярной серии - ?Некомплектная армия? и ?Велосипедисты  царя?
- вызвали у юного принца Альфреда самый необузданный энтузиазм.  Новый  опус
сомнительного  аристократа  обещал  быть  почище  предыдущих:  картинка   на
аляповатой, до рези  в  глазах  яркой  обложке  изображала  бешено  мчащийся
паровой экипаж наиновейшей конструкции - с гладким и  раздутым,  как  лысина
Швабры Швырялыцицы, носом и узкой  кормовой  частью.  Отважный  Патерностер,
высунувшийся из кабины чуть не  по  пояс,  отстреливался  из  револьвера  от
невидимых противников. Покупая книгу, Олифант полюбовался  ее  фронтисписом;
там наглый бандит, порожденный  воображением  барона  Зорды,  был  изображен
более подробно - особенно впечатлял его костюм, включавший в  себя  широкий,
усеянный  медными  заклепками  ремень  и   сильно   расклешенные   брюки   с
застегнутыми на пуговицы разрезами обшлагов.
   - Супер! -  Мальчик  нетерпеливо  сорвал  с  ?Парового  бандита?  зеленую
обертку. - А машина-то у него какая! Вот это уж точно - обтекаемая!
   - А как же, Элфи, разве станет злодей Патерностер пользоваться допотопной
рухлядью. И ты посмотри на картинку - у него же прикид ну точно, как у  Неда
Мордоворота.
   - Ну да, -  восхитился  наследник  британского  престола,  -  вона  какие
потрясные клеши. А ремнюга - так это вообще опупеть.
   - А как ты поживал это время, пока мы не  виделись?  -  спросил  Олифант,
полностью проигнорировав не подобающее для младенческих уст слово.
   - На  все  сто,  дядя  Ларри.  -  Тут  на  детском  лице  мелькнула  тень
беспокойства. - Вот только я... Только она... Она взяла вдруг и сломалась...
   Принц указал на японскую чайную куклу,  печально  привалившуюся  к  ножке
огромной кровати. Из рваного отверстия в  роскошном  одеянии  торчала  узкая
острая полоска какого-то полупрозрачного материала.
   - Это пружина, дядя Ларри. Наверное, я ее слишком туго завел. На  десятом
обороте там что-то щелкнуло, и она вот так вот выскочила.
   - Японские куклы приводятся в действие пружинами из  китового  уса.  Этот
народ не научился еще делать настоящие пружины - но скоро научится. Тогда их
игрушки не будут так быстро ломаться.
   - Отец считает, что вы слишком уж возитесь со своими японцами,  -  сказал
Элфи. - Он говорит, что вы считаете их ничуть не хуже европейцев.
   - А так оно и  есть,  Элфи!  Сейчас  их  механические  устройства,  прямо
скажем, не очень из-за нехватки знаний в прикладных науках. Но вполне  может
случиться,  что  когда-нибудь  в  будущем  они  еще  поведут  цивилизацию  к
невиданным высотам. Они и, возможно, американцы.
   Мальчик глядел на него с большим сомнением,
   - Отцу бы это не понравилось - то, что вы говорите.
   - Это уж, Элфи, точно.
   Следующие  полчаса  Олифант  провел,   стоя   на   коленях,   -   Альфред
демонстрировал ему игрушечную французскую вычислительную машину, миниатюрную
сестричку ?Великого Наполеона?, работавшую - в лучших семейных  традициях  -
не  на  паре,  а  на  сжатом  воздухе.  Маленькая  машина  использовала   не
перфокарты, а телеграфную ленту,