ете, где здесь, в Лондоне, можно было бы арендовать
французское устройство ввода?
   - Чтобы транслировать данные с французских карточек, сэр?
   - Да, - ответил Мэллори, изображая небрежный  интерес.  -  Я  тут  должен
получить от французского коллеги некую информацию,  чисто  академическую,  и
все же дело требует определенной конфиденциальности. Я бы предпочел работать
в частном порядке.
   - Да, сэр, разумеется, - кивнул Тобиас.  -  То  есть,  я  знаю  парня,  у
которого есть французское вводное устройство, и он позволит вам делать с ним
все, что угодно, если вы хорошо заплатите. В  прошлом  году  среди  клакеров
Лондона была мода на французский формат. Но  потом,  после  неприятностей  с
?Гран-Наполеоном?, настроения переменились.
   -  Правда?  -  удивился  Мэллори.  Тобиас  кивнул,  обрадовавшись  случаю
выказать осведомленность.
   - Сейчас все считают, сэр, что французы слишком уж замахнулись с этим  их
гигантским ?Наполеоном? и где-то там что-то ляпнули.
   Мэллори погладил бороду.
   - А может, это просто профессиональная зависть?
   - Вовсе нет, сэр! - с пылом заверил его Тобиас. -  Каждый  знает,  что  с
?Гран-Наполеоном?  в  начале   этого   года   случилась   какая-то   крупная
неприятность. Они уж чего только не делали,  но  так  и  не  смогли  вернуть
машину к нормальной  работе.  Кое-кто,  -  мальчик  понизил  голос,  -  даже
поговаривает о саботаже! Вы знаете такое французское  слово  ?саботаж??  Оно
происходит от ?сабо?, это такие деревянные  башмаки,  их  носят  французские
рабочие. В такой-то обуви  они  могут,  пожалуй,  ногами  сшибить  машину  с
фундамента!  -  Злорадство,  светившееся   в   глазах   Тобиаса,   несколько
встревожило  Мэллори.  -  У  французов  сейчас   что-то   вроде   луддитских
беспорядков, ну точь-в-точь как у нас когда-то.
   По комнате раскатились два коротких гудка; два  усердных  джентльмена,  к
которым за это время присоединился такой же усердный третий, закрыли альбомы
и ушли.
   Снова звякнул колокольчик, призывая Тобиаса  к  лотку.  Мальчик  медленно
поднялся, поправил стул, прошел вдоль  стола,  полок,  осмотрел  альбомы  на
предмет несуществующей пыли и поставил их на полку.
   - Там вроде наш ответ, - не выдержал Мэллори. Тобиас коротко  кивнул,  но
не обернулся.
   - Вполне вероятно, сэр, но я уже и так переработал. Эти два гудка...
   Мэллори нетерпеливо поднялся и подошел к лотку.
   - Нет, нет, - заорал Тобиас, - только в перчатках! Давайте лучше я!
   - Плевал я на ваши перчатки! Да и кто там об этом узнает?
   - ?Криминальная антропометрия? - вот кто! Это их комната,  и  они  просто
ненавидят следы голых пальцев! - Тобиас вернулся к столу с пачкой бумаги.  -
Ну так вот, сэр, наша подозреваемая - Флоренс Бартлетт,  урожденная  Рассел,
место рождения - Ливерпуль...
   - Спасибо, Тобиас. - Мэллори сворачивал распечатки  так,  чтобы  половчее
уместить их под жилетом. - Очень благодарен вам за помощь.

***

   Мэллори отлично помнил  это  вайомингское  утро.  Холодно  было,  как  на
Северном полюсе, вытоптанную, пожухлую траву покрывал толстый слой инея.  Он
сидел на корточках рядом с чуть теплым котлом самоходного форта,  ворошил  в
топке жалкую, еле тлеющую кучку бизоньего  навоза  и  пытался  согреть  свой
завтрак - заледеневшую, жесткую, как железо, полоску вяленого  мяса.  То  же
самое будет и на обед. И на ужин. Работа  киркой  и  заступом  покрыла  руки
Мэллори кровавыми мозолями; для полной радости, он умудрился их  обморозить.
А уж что на бороде висели  сосульки  замерзшего  дыхания,  так  это  ерунда,
пускай себе висят. Жалкий и несчастный,  он  дал  себе  тогда  торжественную
клятву никогда впредь не жаловаться на летнюю жару.
   Но кто же мог ожидать, что  на  Лондон  обрушится  такой  адский,  душный
зной?
   Эта ночь прошла без единого дуновения ветерка, и его постель превратилась
в какое-то вонючее болото. Он  спал  поверх  простыней,  прикрывшись  мокрым
турецким полотенцем и вставая каждый час, чтобы смочить  его  вновь.  Матрас
промок, хоть выжимай, а в комнате было жарко и душно, как в теплице. К  тому
же она насквозь  пропиталась  табачным  дымом  -  изучая  полицейское  досье
Флоренс Рассел  Бартлетт,  Мэллори  выкурил  с  полдюжины  гаванских  сигар.
Большая часть досье  была  посвящена  событиям  весны  1853  года,  убийству
мистера Бартлетта, крупного ливерпульского торговца хлопком.
   Это было отравление. Миссис Бартлетт несколько  недель  подмешивала  мужу
в ?Водолечебный укрепитель доктора Гоува? мышьяк, извлеченный из  бумаги  от
мух. Ночи, проведенные  на  Хеймаркете,  просветили  Мэллори,  что  средство
доктора Гоува является на деле сильным афродизиаком,  но  досье  скромно  об
этом умалчивало. Зато там упоминалась смерть матери Бартлетта в 1852 году от
прободной язвы и его  дяди  с  отцовской  стороны  в  1851  году  от  острой
дизентерии - болезней,  похожих  по  симптоматике  на  отравление  мышьяком.
Формальные обвинения по этим двум смертям так и не были предъявлены - миссис
Бартлетт бежала  из-под  стражи,  припугнув  надзирателя  Бог  весть  откуда
добытым дерринджером.
   В Центральном статистическом бюро подозревали,  что  она  перебралась  во
Францию, поскольку кто-то  приложил  перевод  доклада  парижской  полиции  о
событиях 1854 года. Некая Флоренс Мэрфи, промышлявшая нелегальными абортами,
предположительно - американская беженка, была арестована  и  судима  за  то,
что ?облила серной кислотой  с  целью  изуродовать  или  покалечить?  Иветту
Лемуан, жену известного лионского торговца шелком, - свою,  судя  по  всему,
соперницу.
   Но уже в первую неделю суда ?миссис Мэрфи? исчезла  из-под  стражи  и  из
всех последующих донесений французской полиции.
   Мэллори подошел к крану, ополоснул лицо, шею и подмышки.  Серная  кислота
наводила на мрачные размышления.
   Завязывая шнурки ботинок, он уже снова  вытирал  пот  со  лба.  Выйдя  из
комнаты, Мэллори обнаружил, что невероятная для города жара повергла  Дворец
в полное оцепенение. Гнетущая влажность колыхалась  над  мраморными  полами,
как невидимая болотная жижа. Украшающие холл пальмы словно вышли из  юрского
периода. Он поплелся в столовую Дворца и  несколько  восстановил  свои  силы
четырьмя холодными яйцами вкрутую, копченой селедкой,  тушеными  помидорами,
куском ветчины, парой ломтиков охлажденной дыни и несколькими  чашками  кофе
со льдом.  Как  и  всегда,  кормили  здесь  вполне  прилично,  хотя  селедка
чуть-чуть подванивала - мало удивительного в такую-то жару. Мэллори подписал
счет и пошел за своей почтой.
   Он был несправедлив к селедке. Вонял, как выяснилось, сам  Дворец,  вонял
тухлой рыбой или чем-то похуже. Сквозь запах мыла, оставшийся в холле  после
утренней  уборки,  на  мгновение  пробился  -  и  тут  же  снова   исчез   -
таинственный, словно от какой-то дохлятины, смрад. Как  на  скотобойне?  Да,
похоже, только тут еще непонятная едкая примесь - не то  уксус,  не  то  еще
какая-то кислота. Направляясь к столу дежурного, чтобы забрать  свою  почту,
Мэллори  мучительно  припоминал,  где  же  это  он  сталкивался  с  подобным
зловонием прежде.
   Немолодой, очумевший от жары клерк приветствовал его  со  всей  возможной
почтительностью - щедро  раздаваемые  чаевые  всегда  и  везде  обеспечивают
уважение обслуживающего персонала.
   - А что, в моем ящике ничего нет? - удивился Мэллори.
   - Слишком он мал, доктор  Мэллори.  -  Клерк  нагнулся  и  вытащил  из-за
конторки  большую  проволочную  корзину,  до  краев  заваленную  конвертами,
журналами и посылками.
   - Да-а, - протянул Мэллори. - И ведь день ото дня все хуже и хуже.
   - Цена славы, сэр, - сочувственно кивнул клерк. Мэллори был ошеломлен.
   - Считается, вероятно, что я буду все это читать...
   - Позволю себе смелость сказать, сэр, что вам стоило  бы  нанять  личного
секретаря.
   Мэллори  хмыкнул.  Он  питал  отвращение  к   секретарям,   камердинерам,
дворецким,  горничным  -  лакейство  унижает  человека.  Когда-то  его  мать
прислуживала в одной богатой сассексской  семье.  Было  это  давно,  еще  до
радикалов, но рана никак не заживала.
   Он отнес тяжелую корзину в тихий уголок библиотеки и  принялся  разбирать
ее содержимое.  Сперва  журналы:  солидные,  с  золотом  на  корешке  ?Труды
Королевского общества?,  ?Герпетология  всех  наций?,  ?Журнал  динамической
систематики?,  ?Annales  Scientifiques  de  I'Ecole   des   Ordinateurs?   с
интересной, похоже, статьей о механических невзгодах?Гран-Наполеона?...  Эти
академические подписки чрезмерно обременительны, но зато доставляют  радость
редакторам, а довольный редактор скорее напечатает твою собственную статью.
   Далее - письма. Мэллори быстро раскидал их  на  кучки.  Сперва  -  письма
попрошаек. Он опрометчиво  ответил  на  пару  тех,  что  казались  очень  уж
слезными и искренними,  после  чего  вымогатели  набросились  на  него,  как
шакалы.
   Вторая стопка - деловые письма. Приглашения выступить  там-то  и  там-то,
интервью; счета от торговцев; полевые  палеонтологи-катастрофисты  наперебой
предлагают соавторство.
   Далее - письма, написанные женским почерком.  Наседки  от  естествознания
- ?охотницы за цветочками?, как называл их Гексли.  Эти  дамочки  заваливали
Мэллори десятками посланий,  с  одной-единственной  целью  получить  у  него
автограф и, ?если он будет столь любезен?, подписанную визитную карточку.  В
некоторых конвертах попадались аккуратные рисуночки самых заурядных  ящериц,
сопровождаемые неизбежным обращением к его познаниям в области таксонометрии
рептилий.
   Некоторые корреспондентки выражали  деликатное  восхищение  (иногда  -  в
стихах) и приглашали предмет этого восхищения на чай, буде  он  когда-нибудь
окажется в Шеффилде. Или в Ноттингеме. Или в Брайтоне.
   Попадались и письма - их приметами были заостренный почерк, тройное (!!!)
подчеркивание отдельных слов и надушенные, перевязанные ленточкой локоны,  -
выражавшие пылкое  обожание,  причем  в  выражениях  настолько  смелых,  что
Мэллори невольно  краснел.  Поначалу  таких  было  не  очень  много,  однако
стоило ?Еженедельнику  английской  хозяйки?  поместить  на  своих  страницах
портрет ?знаменитого ученого?, как урожай надушенных локонов резко возрос.
   Мэллори внезапно остановился. Он едва не  откинул  в  сторону  письмо  от
самой младшей своей сестры Рут. Малышка Рут, хотя, конечно же, этой  малышке
уже ни много ни мало семнадцать лет. Он распечатал письмо.
   МИЛЫЙ НЕД!
   Я пишу тебе под диктовку мамы, потому что сегодня у нее  совсем  плохо  с
руками. Отец очень благодарит тебя за чудный плед  из  Лондона.  Французское
притирание очень помогло моим рукам  (маминым),  хотя  больше  коленям,  чем
рукам. Мы все по тебе очень скучаем в  Льюисе,  хотя  знаем,  что  ты  занят
своими великими делами Королевского общества! Мы читаем  вслух  каждое  твое
американское приключение, как они написаны  мистером  Дизраэли  в  ?Семейном
музее?. Агата спрашивает, не можешь ли ты, пожалуйста, пожалуйста!  получить
для нее автограф мистера Дизраэли, потому что  она  очень  любит  его  роман
?Танкред?! Но самая большая наша новость  в  том,  что  наш  дорогой  Брайан
вернулся из Бомбея и благополучно проводит с нами этот самый день, 17  июня!
И он привез  с  собой  нашего  дорогого  будущего  брата  лейтенанта  Джерри
Ролингза, тоже из Сассексского артиллерийского полка,  который  просил  нашу
Маделайн подождать, как она, конечно же, и сделала. Теперь они поженятся,  и
мама хочет, чтобы ты  знал,  что  это  будет  не  в  церкви,  а  гражданская
церемония с Ч.П. мистером Уидерспуном в городской  ратуше  Льюиса.  Мы  ждем
тебя 29 июня, когда отец отдаст свою почти последнюю дочку, -  я  не  хотела
этого писать, но мама меня заставила. С любовью от всех нас,
   РУФЬ МЭЛЛОРИ (мисс).
   Итак - малышка Маделайн разжилась наконец мужем. Бедняжка, четыре  долгие
года помолвки, тем более тревожной, если твой жених служит  в  такой  гнилой
дыре, как Индия. Маделайн обручилась в восемнадцать лет,  а  сейчас  ей  уже
двадцать два.  Нельзя  принуждать  юную,  жизнерадостную  девушку  к  такому
долгому ожиданию; в последний свой визит  Мэллори  обнаружил,  что  жестокое
испытание сделало Маделайн вспыльчивой и язвительной и  домашние  откровенно
ее побаиваются. Скоро весь уход за стариками ляжет на плечи маленькой Рут. А
когда и она выйдет замуж... ну что ж, тогда  об  этом  и  подумаем.  Мэллори
потер взмокшую от пота  бороду.  Маделайн  выпала  более  тяжкая  доля,  чем
Эрнестине,  Агате  или  Дороти.  Нужно  подарить  ей  что-нибудь   красивое.
Свадебный подарок должен быть весомым свидетельством,  что  время  тревог  и
печалей осталось позади.
   Мэллори отнес почту к себе в комнату, свалил ее на пол возле забитого под
завязку бюро и покинул Дворец, вернув по дороге корзину дежурному.
   На тротуаре перед Дворцом собралась группа квакеров, мужчины  и  женщины.
Они уныло выводили какой-то из своих нравоучительных  гимнов,  нечто  насчет
?поезда  в  рай?.  Песенка  никоим  боком  не  касалась  ни   эволюции,   ни
святотатства, ни окаменелых останков  доисторических  животных  -  возможно,
тоскливое однообразие  бесплодного  протеста  утомило  даже  таких  железных
людей, как квакеры. Мэллори прошел мимо, не обращая внимания  на  протянутые
брошюры. Было жарко, на редкость жарко, жарко как в пекле. И хоть  бы  самое
легкое дуновение ветра, хоть бы самый крошечный просвет в  облаках;  высокое
небо налилось свинцовой  тяжестью,  словно  хотело  разразиться  дождем,  но
забыло, как это делается.
   Мэллори прошел по Глостер-роуддоугла Кромвель-лейн; совсем недавно  здесь
поселился бронзовый Кромвель на коне <Мэллори прошел по Глостер-роуд до угла
Кромвель-лейн; совсем недавно здесь поселился бронзовый Кромвель на  коне...
- Памятник Кромвелю установлен гораздо позже (1899) и  в  совершенно  другом
месте, а именно перед парламентом>; радикалы  очень  его  любили.  Здесь  же
останавливались паробусы через каждые десять минут, но все они  были  забиты
до отказа - в такую погоду никому не хотелось идти пешком.
   Совсем   неподалеку,   на   углу   Эшберн-Мьюз,   располагалась   станция
метрополитена ?Глостер-роуд?, и Мэллори решил рискнуть. Смелую идею пришлось
вскоре оставить - в двери подземки никто не входил, время от времени  оттуда
вылетали люди, спасающиеся от невозможной, невыносимой вони.
   Лондонцы успели привыкнуть к сомнительным ароматам своей подземки, но это
было нечто совсем иного порядка. В сравнении с удушающим зноем улиц,  шедший
снизу воздух был даже прохладен, однако в нем ощущался запах смерти,  словно
что-то сгнило в закупоренной стеклянной банке. Билетная касса была  закрыта;
на ее окошке висела записка: ?ПРОСИМ ПРОЩЕНИЯ ЗА НЕУДОБСТВА?.  И  ни  слова,
что там и почему, об истинной природе неполадок.
   На противоположной стороне  Кортфилд-роуд  у  гостиницы  ?Бейлиз?  стояли
запряженные лошадьми кэбы. Мэллори совсем было собрался перейти  улицу,  как
вдруг заметил неподалеку свободный вроде бы  кэб.  Сделав  знак  кучеру,  он
подошел к дверце и увидел пассажира,  только  что  по-видимому  приехавшего.
Мэллори отступил на шаг, в естественной надежде, что пассажир сейчас сойдет,
однако тот, явно недовольный присутствием незнакомца, прижал ко рту  носовой
платок, сложился пополам так, что голова его  исчезла  из  вида,  и  зашелся
сухим, мучительным кашлем. Возможно, он был нездоров -  или  только  что  из
подземки, не успел еще отдышаться.
   Нервы Мэллори были на пределе; он не стал ждать, сел в один из  свободных
кэбов и коротко приказал: ?Пикадилли?.
   Кучер  цокнул  мокрой  от  пота  кляче,  и   она   уныло   потрусила   по
Кромвель-роуд. Как только кэб двинулся с  места  и  в  окно  повеяло  слабым
ветерком, жара  стала  не  столь  гнетущей,  и  Мэллори  чуть  приободрился.
Кромвель-роуд, Терлоу-плейс, Бромптон-роуд  -  в  своих  грандиозных  планах
переустройства города правительство отвело эти части Кенсингтона и Бромптона
под огромный комплекс музеев и дворцов Королевского общества.
   Один за другим проплывали они за окном кэба в невозмутимом величии  своих
куполов и колоннад: физика, экономика, химия... Некоторые новации  радикалов
вызывают, мягко говоря, удивление, размышлял  Мэллори,  но  трудно  отрицать
разумность   и   справедливость   того,   что   ученым,   посвятившим   себя
благороднейшему труду на благо  человечества,  предоставляются  великолепные
здания. Кроме того, польза этих  дворцов  для  науки  многократно  превышает
затраты на их строительство.
   По Найтсбридж-роуд, через Гайд-парк-корнер,  к  Наполеоновым  вратам  <По
Найтсбридж-роуд,  через  Гайд-парк-корнер,  к  Наполеоновым  вратам...  -  В
действительности именно  на  этом  месте  стоит  ?Арка  Веллингтона?>,  дару
Луи-Наполеона в память об англо-французской Антанте. Мощный  остов  огромной
чугунной арки поддерживал целую толпу крылатых амурчиков  и  задрапированных
дам с факелами. Красивый монумент, думал Мэллори, и к  тому  же  в  новейшем
вкусе. Массивная элегантность врат словно отрицала самое мысль  о  том,  что
когда-либо существовали хоть малейшие разногласия между Великобританией и ее
вернейшим союзником, имперской Францией.  А  ?недоразумение?  наполеоновских
войн, криво усмехнулся про себя Мэллори, можно свалить на тирана Веллингтона
<Веллингтон, Артур Уэллсли  (1769-1852)  -  герцог,  английский  полководец,
победитель Наполеона при Ватерлоо. Единственный, кому в Лондоне  установлены
две бронзовые конные статуи (причем одна  отлита  из  трофейных  французских
пушек). В 1828-1830 гг.  премьер-министр  кабинета  тори,  в  1834-1835  гг.
министр иностранных дел. Байрон (см. далее в тексте) действительно ненавидел
Веллингтона лютой ненавистью и называл его  победу  при  Ватерлоо  случайным
триумфом посредственности над гением. Налицо любопытная параллель  с  другим
произведением  в  жанре  альтернативной  истории:  в  повести  Уолтера  Иона
Уильямса ?Стена, камень, мастерство? (1993) Байрон принимает участие в битве
при Ватерлоо и берет Наполеона в плен (в названии повести разложена  на  три
отдельных слова фамилия Мери Шелли по матери - Уоллстонкрафт)>.
   Хотя памятника герцогу Веллингтону в Лондоне не было,  Мэллори  временами
казалось, что память об этом  человеке  витает  в  городе,  словно  призрак.
Триумфатор Ватерлоо, прославленный некогда как спаситель  британской  нации,
Веллингтон был пожалован пэрством и занял высочайший  государственный  пост.
Но в нынешней Англии его поносили как хвастливого и самодовольного  изверга,
второго короля Джона <Король  Джон  -  Иоанн  Безземельный  (1167  -  1216),
английский король (с 1199) из династии Плантагенетов. В  1202-1204  гг.  вел
неудачные войны во Франции>, палача своего народа. Ненависть радикалов к  их
давнему и грозному врагу выдержала испытание временем. Со смерти Веллингтона
выросло уже целое поколение, но премьер-министр Байрон все  еще  при  каждом
удобном случае втаптывал память герцога в грязь.
   Мэллори был вполне лояльным членом  радикальной  партии,  однако  его  не
убеждала пустая брань. Про себя он придерживался собственного мнения о давно
умершем тиране. В первое свое посещение Лондона  шестилетний  тогда  Мэллори
имел счастье видеть герцога; тот проезжал по  улице  в  золоченой  карете  с
эскортом из вооруженных, лихо галопирующих всадников. Мэллори тогда поразили
не  столько  знаменитое  крючконосое  лицо,   обрамленное   бакенбардами   и
подпираемое высоким воротничком, суровое и молчаливое, сколько благоговейная
смесь страха и радости на отцовском лице.
   Было это очень давно, в 1831 году, первом году смутных времен и последнем
старого режима Англии, однако  вид  лондонских  улиц  все  еще  пробуждал  в
Мэллори слабый отзвук детских впечатлений. Через несколько  месяцев,  уже  в
Льюисе, его отец бурно радовался, когда пришло известие о смерти Веллингтона
от руки бомбиста. Но мальчик тайком плакал, сам не