девушки  блеснули,  в  них  внезапно  появилась  жизнь,   губы
растянулись в улыбке. Казалось она наконец проснулась и поняла,  что  надо
делать.
     Отшвырнув  растерзанный  автоответчик  и  опрокинув   этажерку,   она
бросилась к диванчику, сгребла с него плюшевых мишек и тряпичных клоунов и
понесла их к кухонной раковине. Тихонько напевая и хихикая, она вынула  из
ящичка стола нож и принялась вспарывать животы игрушек. Она резала и рвала
их матерчатые тела, тучи ваты и тряпок поднимались в воздух. Сейчас Селина
походила на расправляющуюся с птицей кошку, рвущую пух и перья, в  надежде
добраться до вожделенной сладкой и теплой плоти. Затолкав останки  игрушек
с  ток  раковины,  она  включила  измельчитель.  Взревел  моторчик,  и  из
отверстия слива, как из жерла вулкана, фонтаном полетели  клочья  пушистой
обшивки и пуговицы глаз.
     Отшвырнув нож, она  взяла  с  плиты  тяжелую  чугунную  сковородку  и
двинулась в гостиную, орудуя ею, как булавой, обрушивая страшные удары  на
все, что попадалось на глаза.
     Срывались маленькие картинки, билось  стекло  ажурных  рамок,  на  их
месте на стене оставались глубокие рваные  провалы  от  ударов  сковороды.
Ухнула и разлетелась  вдребезги  зеркальная  полочка  с  тюбиками  кремов,
флакончиками дезодорантов и фарфоровыми фигурками поющих птиц.
     Селина носилась, как фурия, металась из стороны  в  сторону,  разнося
миленькую уютную квартирку, расположенную на  втором  этаже.  Похоже,  это
было именно то, что нужно. Ее лицо раскраснелось, а глаза блестели, как  у
девчонки, пришедшей в луна-парк.
     Последней жертвой сковородки стал  телевизор.  Артиллерийским  залпом
взорвался кинескоп, засыпая комнату мелкими, острыми  осколками.  Фанерный
корпус разваливался, вывернув наружу свои электронные внутренности.
     Селина на мгновение остановилась, наслаждаясь  беспорядком,  и  вдруг
почувствовала, что это все слишком просто и  безвкусно.  Она  бросилась  к
дверцам кладовки и, перевернув там все вверх дном, вытащила  из  какого-то
ящика большой пузатый баллончик  черной  краски  в  аэрозольной  упаковке.
Нажав на  головку  форсунки,  она  принялась  расписывать  стены  кухни  и
гостиной. Медленно ведя  струей  по  стене,  девушка  вошла  в  спальню  и
приблизилась к  платяному  шкафу.  Начертив  на  его  белоснежных  дверцах
авангардистскую композицию из  ломаных  и  кривых  линий,  она  распахнула
дверцы и остановилась, раздумывая, что бы сделать  с  его  содержимым.  По
внутренней стороне двери тем временем расползалась клякса.
     Раздумье продолжалось недолго.
     Струя черной  краски  прошлась  по  всему  ряду  одежды  и  принялась
выписывать вензеля на тонкой розовой футболке, заливая нарисованные на ней
смешные мордашки веселых котят. Изрисовав футболку, Селина сдернула  ее  с
плечиков и, разорвав пополам, бросила под ноги. Та же участь постигла одну
за  другой  и  остальные  вещи,  находившиеся  в  шкафу.   Разгром   шкафа
прекратился только тогда, когда девушка вытащила большую  черную  дождевую
накидку. Она полюбовалась ее глянцевой  поверхностью,  блестящей  в  свете
ламп и ночников, а потом удовлетворенно произнесла:
     - Есть!
     Она вприпрыжку подбежала  к  небольшому  столику  возле  кровати,  на
котором стоял домик куклы Барби с маленькими комнатками и  обстановкой,  в
мельчайших  подробностях  передающих   стиль   и   образ   жизни   хорошей
преуспевающей куклы, которую так любит  ее  нежная  маленькая  "мама".  Не
выпуская из рук плащ, Селина обрушила на эту наивную идиллию струю  черной
краски; она заливала каждую комнатку, каждую вещь в этом игрушечном  мире.
Но завершить работу  не  удалось.  Баллончик  иссяк.  Тогда,  взбесившись,
секретарша пустой аэрозольной упаковкой  просто  разнесла  дом  вдребезги.
Образовавшиеся развалины она смела на пол и растоптала. Дом умер.
     Повернувшись, Селина  запустила  бесполезным  баллоном  в  светящуюся
корявую  надпись:  "Привет,  милая".  Буквы   разлетелись,   хлопая,   как
праздничные хлопушки.
     Внезапно она совершенно успокоилась и, безмятежно улыбаясь,  вытащила
из-под стола большую пластмассовую коробку. Раскрыла ее, вывалив  на  стол
гору катушек, лоскутков, кружев, иголок, взяла в руки  плащ,  и,  повертев
его перед глазами, принялась резать на  мелкие  кусочки,  которые  тут  же
сшивала толстыми белыми нитками.
     За окном жалобно мяукали коты, расхаживая взад-вперед по  подоконнику
и заглядывая в комнату.
     Селина ощутила: все, что она сейчас делает, происходит не по ее воле.
Руки сами брали ножницы, сами кроили и сшивали  материал,  отрезали  куски
проволоки, выгибая из нее причудливые очертания кошачьих ушей. А  ей  было
просто хорошо и спокойно. Она была счастлива.
     Сшив узкую перчатку, Селина натянула ее на руку - и  тут  же  поняла,
что шьет себе не маскарадный костюм, а вторую кожу. Перчатка  была  именно
тем, чего не хватало руке.
     Селина принялась разгребать хлам на столе и вдруг почувствовала укол.
Это под пальцы попалась шпулька от  швейной  машины.  Девушка  надела  ее,
подобно  обручальному  кольцу,  на  безымянный  палец,  отогнув   лепесток
крепления. Никелированное острие блеснуло  в  свете  лампы,  как  железный
коготь.
     Кошка облизнулась, сдернула перчатку и продолжила работу.
     Через час окно на втором этаже старого  дома  со  звоном  вылетело  в
ночной холод, разгоняя перепуганных котов.  Тихий  кошачий  плач  наполнил
улицу, он усиливался, рос, и, дойдя до апогея, замер.
     В это время одна кошка призналась своей подружке:
     - Знаешь, киса... Не знаю как тебе, но мне сейчас гораздо лучше!..


     Утро выдалось хмурое и пасмурное. Серое  небо,  как  тяжелое  одеяло,
придавило город.  Настроение  природы  совпадало  с  настроением  граждан,
начинающих потихоньку оправляться  от  потрясений  вчерашнего  вечера.  На
улицах было пустынно и тихо. И только возле  большой  скульптуры  атланта,
держащего на плечах модель атома, толпился народ  в  ожидании  выступления
мэра. Площадь была совершенно непригодна к проведению  на  ней  каких-либо
мероприятий и поэтому здесь, прямо  на  ступенях  городского  парка,  была
установлена небольшая трибуна, а внизу под лестницей расставили стулья для
почетных гостей.
     Мэр  быстро  подошел  к  трибуне  и,  облокотившись  на  нее,   обвел
присутствующих напряженным взглядом. Сидящий слева от  него  мистер  Шрекк
слабо кивнул. Мэр начал:
     - Дамы и господа!  Сегодня  я  хочу  подвергнуть  критике  тот  хаос,
который творится сейчас в нашем городе. Это должно  прекратиться  и  будет
прекращено. Мы не допустим, чтобы такой большой и процветающий город,  как
наш, терроризировала шайка каких-то клоунов! По-видимому, они решили,  что
им все дозволено? Но это - их большая  ошибка.  У  нас  хватит  средств  и
выдержки, чтобы положить конец  этому  вопиющему  безобразию.  Наш  город,
господа, распадается на части, вместо того,  чтобы  быть  монолитным,  как
скала, как глыба, для отражения надвигающейся опасности. И мы - я и  мэрия
- полны решимости прекратить эти безобразия. То, что произошло  вчера,  не
должно больше повториться никогда!
     Слушатели одобрительно зашумели.
     - Я знаю, - продолжал мэр, -  может,  сегодня  и  не  стоит  об  этом
говорить, но тем не менее, сейчас Рождество. Нужно веселиться  и  хоть  на
время забыть о неприятностях. Я говорю это не как чиновник, а  как  муж  и
отец.
     Мэр указал рукой в сторону сидящей справа от него  женщины,  держащей
на руках маленького ребенка, одетого в красный комбинезон  Санта-Клауса  с
оторочкой из белого меха.  Все  с  умилением  смотрели  на  эту  настоящую
американскую семью и никто не заметил, как сзади, делая сальто и кульбиты,
приблизился щуплый человек, одетый в шутовской наряд. Он подбежал  к  жене
мэра и, выхватив ребенка из ее рук, ринулся к  трибуне,  оттолкнув  плечом
опешившего мэра.
     - Я не буду говорить долго,  -  улыбаясь  и  показывая  гнилые  зубы,
проговорил он. - Я буду говорить коротко. Спасибо.
     Растолкав бросившуюся было к нему  охрану,  он  перекувырнулся  через
голову и покатился в  толпу.  Люди  шарахались  от  него,  как  от  бомбы.
Прижимая к груди ребенка, клоун высоко подпрыгнул, еще раз перевернулся  в
воздухе и нырнул в открытый кем-то канализационный люк.
     Жена мэра вскрикнула и упала без чувств. А все собравшиеся  бросились
к зловещему отверстию, всматриваясь и вслушиваясь в  зияющую  темноту,  не
смея произнести ни звука.
     Из люка послышался детский плач и чей-то истошный крик.
     - Нет! Нет! Это человек-пингвин! - раздавалось из  мрака.  -  Забери,
забери  ребенка!  Забери,  только  мне  ничего   не   делай!   -   верещал
омерзительным голосом кто-то внизу.
     Через мгновение все стихло. Толпа безмолвствовала. И вдруг в гробовой
тишине из люка показалась лысая блестящая  голова  человека  с  гигантским
птичьим носом и большими синими губами  под  глубоко  посаженными  черными
глазами. Он медленно поднимался, держа  в  уродливых  руках-ластах  громко
плачущего ребенка.
     Люди хором ахнули и стали испуганно отступать,  оглядываясь  друг  на
друга, освобождая дорогу. Никто не решался приблизиться к  тому  странному
полу-человеку,  полу-пингвину.  Только  вездесущие,   безрассудно   смелые
репортеры, наконец сумевшие пробить живой заслон, придвинули к  нему  свои
микрофоны, направили объективы фотоаппаратов и телевизионных камер.
     Пингвин вышел  из  люка  и,  быстро  перебирая  кривыми  коротенькими
ножками, подошел к мэру. Тот, как во  сне,  взял  из  его  рук  ребенка  и
передал жене, которая только что пришла в себя.  Она  обняла  младенца  и,
прижав  его  к  груди,  поспешила  укрыться  от  бросившихся  было  к  ней
репортеров за непроницаемыми спинами охраны.


     Альфред  придвинул  стремянку  и,  взобравшись  на  нее,  прицепил  к
верхушке елки маленького серебряного  ангела  с  расправленными  крыльями.
Брюс подал ему шар и, подойдя к телевизору, покрутил ручки настройки.
     На экране появилось взволнованное лицо спецкора.
     - Это произошло несколько минут назад, - проговорил он, тяжело дыша в
микрофон.  -  В  сквере,  где  проходил  митинг,  организованный   мэрией,
таинственный Пингвин спас  жизнь  ребенку  мэра.  Он  появился  совершенно
внезапно...
     На экране замелькали лица мэра, шерифа,  Макса  Шрекка,  полицейских.
Брюс увеличил громкость и уселся на диван.
     Камера подъехала к странному маленькому человеку.
     - Я хочу только одного, - заявил тот, - найти своих родителей: маму и
папу. Выяснить, кто они и кто я. А затем вместе с ними постараться понять,
почему они сделали то, что, по-видимому, считали необходимым.  Почему  они
поступили так с ребенком... - Пингвин поднес к  лицу  свои  руки-плавники,
затянутые в блестящую кожу перчаток. - С ребенком, который родился немного
другим, не таким, как все, - он провел длинным пальцем по своему  длинному
птичьему носу,  -  С  ребенком,  который  свое  первое  Рождество,  и  все
последующие тоже, справил в канализации.
     Альфред спустился со стремянки и подошел к Брюсу.
     - Мистер Вейн, - спросил он, поправляя очки, - что-то не так?
     - Нет, - не оборачиваясь, ответил Брюс. - Его родители...
     - Он их потерял?
     - Надеюсь, он найдет их.
     - Какой ужас!
     На экране вновь появился  корреспондент,  пробирающийся  сквозь  ряды
своих коллег в Пингвину и стоящему рядом с  ним  Максу  Шрекку.  Достигнув
цели, он продолжал репортаж:
     - Вот рядом с этой живой легендой стоит знатный гражданин Готэма Макс
Шрекк. Вы все его хорошо знаете. - Он ткнул микрофон прямо под нос  Максу:
- Что вы думаете по поводу этого чудесного спасения, мистер Шрекк?
     Макс поднял брови.
     - Я считаю, - протянул он, - что этот человек достоин восхищения.  Он
настоящий герой. По крайней мере мэр должен быть ему признателен.
     - А почему Пингвин не появился раньше? Ведь о нем ходили такие слухи!
     - Спросите  об  этом  его  самого,  -  Макс  подтолкнул  репортера  к
Пингвину.
     - Мистер Пингвин...
     - Я боялся появляться наверху. Про меня насочиняли  море  небылиц.  -
Пингвин то и дело закрывал лицо руками, защищая глаза от света вспышек.  -
Мне нужен был повод... Нет! Скорее случай!
     Брюс выключил телевизор и, откинувшись на спинку дивана, посмотрел на
Альфреда.
     - У меня  какое-то  нехорошее  предчувствие,  старина,  -  он  тяжело
вздохнул.
     - Мистер Вейн, вы  видели?  Этот  Пингвин  -  действительно  реальный
человек. Подумать только!
     Альфред достал из коробки новое украшение и полез на стремянку.


     У входа в городской архив цепь дюжих полицейских с трудом  сдерживала
натиск нахальных корреспондентов.
     Дверь парадного открылась  и  из  него  вышли  Макс  Шрекк  и  шериф.
Газетчики  бросились  к  ним,  безостановочно  клацая   фотоаппаратами   и
выставляя вперед микрофоны.
     - Пингвина не беспокоить! - взревел шериф.
     Бойкий журналист в широкополой  фетровой  шляпе  ткнул  микрофон  ему
прямо под нос и громко затараторил:
     - В архив для всех свободный доступ! И для прессы в  том  числе.  Как
насчет свободы прессы у нас в городе?
     Макс взял микрофон из его рук и вышел вперед.
     - Минуточку, - он поднял  руку.  -  А  как  насчет  свободы  человека
выяснить, кто он и откуда?
     - Почему вы так беспокоитесь о нем? Он что, ваш  личный  друг?  -  не
унимался досужий журналист.
     - Да! Он - мой личный друг. И я думаю, что  он,  также,  личный  друг
всего города!
     - Но свобода печати, конституция!..
     - Пусть конституция немного отдохнет. Все-таки  сейчас  Рождество.  -
Макс ослепительно улыбался, спускаясь по ступеням.
     Журналистская братия  одобрительно  загудела  и  осталась  дожидаться
Пингвина.


     Брюс седьмой час сидел  за  компьютером,  перебирая  файлы  видеоряда
городских газет за последние сорок лет. Он выискивал статьи  и  заметки  о
странных уродах, неординарных  событиях,  происходивших  в  городе.  Петли
лязгнули и тяжелая стальная дверь открылась. С темного  каменного  потолка
пещеры, влажного от сырости, сорвалась  стая  летучих  мышей  и  с  писком
унеслась в провал грота.
     -  Мистер  Вейн,  мне  придется  снова  вам  напомнить,  что   долгое
пребывание в этом сыром и холодном помещении  может  вредно  сказаться  на
вашем здоровье.
     - Разумеется, - кивнул Брюс, - сказаться на здоровье...
     Он ничего не слышал, вчитываясь в очередную статью.
     "...в шесть часов утра..."
     Слуга налил суп в овальную тарелку  и  протянул  ее  Брюсу.  Тот,  не
отрываясь от экрана, взял ее, и, набрав ложку, отправил еду в  рот.  Через
секунду он совсем пришел в себя и удивленно заморгал. С трудом  проглотив,
Брюс облизал губы и пристально посмотрел на старика.
     - Холодное, - постучал ложкой он по краю тарелки.
     - Но сэр, - невозмутимо произнес тот, - это  такой  суп.  Его  подают
холодным.
     - Да? - Брюс хмыкнул и принялся есть. - Да, да. Конечно. Хорошо...
     "...в  шесть  часов  утра  произошла  авария  на  химическом  заводе,
принадлежащем...  облако  токсичных  веществ  движется  по  направлению  к
городу..."
     Брюс сменил страницу на экране и продолжил:
     "...городской зоопарк  практически  уничтожен...  специальные  отряды
полиции высланы для истребления зараженных животных..."
     Брюс потер вспотевший лоб и посмотрел на Альфреда.
     - Где вы были во время гибели старого зоопарка?
     - Я... - тот задумался и через мгновение ответил, - не  помню  точно,
но, по-моему, на кухне, мистер Вейн.
     По экрану продолжали ползти строчки текста:
     "...предполагают, что исчезнувшие  пингвины  были  тайно  вывезены  в
лаборатории Техаса для проведения над ними опытов..."
     - Бред! - Брюс нажал несколько клавиш  и  замелькали  страницы.  -  А
здесь что?
     - Вот, - Альфред  указал  на  экран.  -  Пять  лет  спустя.  Забавное
сообщение.
     "Как сообщает профессор  Лингрос,  готэмские  пингвины  обнаружены  в
системе канализации города. Они  настолько  приспособились  к  этой  среде
обитания... развитие головного мозга  и  столь  странного  поведения  дает
право утверждать... это, безусловно,  новый  вид,  появившийся  вследствие
неожиданной  мутации...  Через  несколько  лет  нам  придется  бороться  с
пингвинами так же, как в других городах борются с крысами".
     - Ну и как? - поинтересовался Брюс.
     - Что вас интересует, мистер Вейн?
     - Боролись ли с пингвинами?
     - Нет, сэр, что вы! О них просто забыли.
     - Ну да, Бог с ними... А здесь что?
     "...в цирке был показан парад уродов..."
     - Так, - Брюс полистал следующие номера,  -  интересно,  интересно...
Вот!
     "...цирк вернулся ...свободный бесплатный доступ..."
     Альфред прошел вглубь пещеры, сел в кресло у заваленного  электронным
хламом стола и спросил:
     - Вам кажется, что этот Пингвин скрывает что-то из своей биографии?
     "...самый толстый человек в мире... тихий мальчик-птица..."
     Брюс продолжал просматривать газеты, не отвечая на вопрос.
     - Но почему вы хотите сказать, что этот Пингвин не такой, каким хочет
казаться?
     - А? Что? - Брюс обернулся. - Видите  ли,  дорогой  Альфред,  в  этой
истории участвует не только Пингвин, но и  Макс  Шрекк,  а  с  ним  всегда
связаны какие-нибудь темные истории со спрятанными концами. Я  не  доверяю
ему.
     - Что вы, мистер Вейн!  Сегодня  утром  в  газете  писали,  что  этот
Пингвин - просто несчастный одинокий человек.
     Брюс лишь пожал плечами и продолжал читать статью.
     "...после выступления полиция закрыла цирк... по  крайней  мере  один
участник парада уродов исчез до того, как его успела допросить полиция..."
     - Ну, теперь вам легче, сэр?
     - Нет. Пожалуй, мне тяжелее.
     Брюс выключил экран  и,  поднявшись  со  стула,  поставил  на  поднос
недоеденный суп.
     - Вы правы, старина! Самое лучшее средство от хандры  и  усталости  -
это свежий воздух.
     - Вы отправляетесь на прогулку, так и не закончив трапезу? -  Альфред
поднялся со стула и, вздохнув, подошел к подносу. - Вечером будет  овсянка
и ваши любимые тосты с сыром.
     - Согласен, - Брюс улыбнулся.
     Маленький монитор, встроенный в приборную доску, запищал и  вспыхнул.
На экране появился Пингвин сидящий за большим столом, заваленным бумагами.
     - Мистер Вейн, - поинтересовался слуга, - почему вас так волнует этот
странный героический Пингвин?
     - Понимаете ли, Альфред, я как раз сейчас наблюдаю за ним.
     - Да? И что же вы видите?
     - По-моему, он знает,  кто  были  его  родители.  Что-то  другое  его
интересует в архиве... что-то совсем другое...
     - Что же именно?
     - Мне бы очень хотелось это узнать.
     - Значит, вы не отказались от мысли, что Макс Шрекк и этот Пингвин...
- Альфред замялся, не зная, как лучше сформулировать свою мысль, чтобы  не
сказать какой-либо бестактности.
     - Это очень зыбко, Альфред. На грани интуиции.  И  пока  у  меня  нет
доказательств.


     В окне архива горел яркий свет. В большом зале за письменным  столом,
заставленным гигантскими  пирамидами  папок,  сидел  Пингвин,  ожесточенно
скрипя остро заточенным страусиным пером. Он то и дело перебирал сложенные
аккуратной стопкой копии свидетельств о рождении, делал  какие-то  выписки
на желтых листках бумаги  и  постоянно  оглядывался  на  стоящих  у  входа
полисменов.
     Чувствовалось, что эта работа доставляет ему удовольствие.
     Бэтмену надоело наблюдать за дергающимся Пингвином, который  в  жизни
выглядел ничуть не лучше, чем на экране, и он бесшумно тронул автомобиль с
места. Свернув за угол, машина понеслась  по  пустынным  ночным  улицам  к
восточной окраине города.


     Пингвин медленно шел по узкой дорожке между рядами заснеженных могил.
Он был одет в огромную тяжелую шубу, семенящая походка делала его  похожим
на катящийся по земле  большой  ч