згляд,  важнейшую пропагандистскую работу. Первый раз  такие обстоятельства
сложились летом  68-го  года.  Меня  пригласили в иностранный  отдел  нашего
Института и настоятельно предложили поехать в Чехословакию в составе научной
делегации для участия в какой-то конференции, которая там созывалась с явной
целью продемонстрировать научной  общественности мира,  что  отношения между
двумя  странами остаются  нормальными.  Я  категорически отказался,  открыто
заявив,  что в  страну, оккупированную  нашими  войсками,  я  не поеду. Меня
оставили  в  покое,  но, без сомнения, ответ мой сообщили "куда  следует". Я
ожидал исключения  из  партии и, быть  может, увольнения  из  Института.  Но
ничего  подобного  не  случилось.  Единственное,  чем  я  заплатил  за  свою
дерзость, был  отказ до  последнего  дня  работы  в  ИМБ  выпускать меня  за
границу, несмотря на приходившие в мой адрес приглашения.
     Второй раз (это  было,  наверное, в начале 70-х годов) мое "выступление
на авансцену" было  связано с защитой моего друга, а во  многом и учителя, -
Саши Нейфаха, которого я  не раз упоминал в предыдущей главе.  В том же 68-м
году  Саша   в  какой-то  форме  открыто  осудил  вторжение  наших  войск  в
Чехословакию. Я тогда еще не был с ним знаком и потому подробностей не знаю.
Но знаю, что тогда его  исключили из партии.  Однако заведующим лабораторией
он  остался.  Теперь случилось так,  что один из сотрудников его лаборатории
эмигрировал  в  Израиль,  получив на  это  официальное  разрешение  властей.
Разрешение диктовалось "высокой политикой", но каждый отъезд ставился в укор
администрации  и  парторганизации соответствующего учреждения.  А  если дело
касалось  научного института,  то и районному комитету партии.  Который, как
правило, должен был в связи  с этим делать какие-то  "оргвыводы". В случае с
Нейфахом,  уже  исключенным  из  партии,  райком  решил  снять  его с  поста
заведующего лабораторией. Юридического  права  на  это у них, разумеется, не
было. Не  удалось принудить  к  необходимому  решению и  директора Института
биологии  развития академика Астаурова - ученого с мировым именем и в высшей
степени   порядочного   человека.   Тогда    райкомовские   деятели   решили
"организовать  общественное  мнение" и  таким образом  оказать  давление  на
президиум  Академии наук. Они  составили длинное  письмо, адресованное  всем
сотрудникам  академических  институтов.  С "анафемой" в  адрес  Нейфаха,  не
сумевшего  или не пожелавшего "наладить  политико-воспитательную  работу  во
вверенной ему лаборатории". И потому не  имеющего морального права  занимать
пост  ее  руководителя.  Письмо призывало  академических  ученых,  в  первую
очередь  коммунистов,  выразить  свое одобрение  позиции  райкома  партии  и
присоединиться к требованиям о снятии Нейфаха с должности завлаба.
     Пришло письмо и в наш  Институт. Собралось партийное собрание. Зачитали
письмо. Секретарь партбюро  бодро сказал:  "Я думаю, никто из нас  не  будет
против резолюции, поддерживающей предложение райкома". Тут  я попросил слова
и  сказал,  что  как раз наоборот  -  нам следует  отвергнуть некомпетентное
вмешательство райкома в существо нашей научной  работы и ее организации.  Мы
хорошо знаем Нейфаха  как  превосходного ученого  и как весьма авторитетного
руководителя лаборатории.  Своими  известными  нам  успехами  лаборатория  в
первую  очередь обязана ему.  Не дело  райкома мешать развитию этих успехов.
Что   же   касается   эмиграции,   то   она    разрешена   государством,   и
политико-воспитательная  работа,  связанная   с  этим  разрешением,  -  дело
государственного  масштаба. Вешать ответственность за  ее неэффективность на
заведующего  лабораторией  глупо  и  несправедливо.  Еще  несколько  человек
выступило в поддержку  моей позиции. В  результате подавляющим  большинством
голосов  предложение  райкома  было  отвергнуто.  Говорили,  что после этого
злополучное письмо было отозвано из многих институтов. Саша остался в  своей
должности  заведующего лабораторией... Мое  выступление  опять осталось  для
меня  без  последствий  -  партийная власть  на районном  уровне явно давала
слабину!  Я  благополучно  вернулся  в  свою  "полутень",  чтобы  продолжать
политико-просветительскую  и культурную  работу, направленную на пробуждение
стремления к завоеванию гражданских свобод.

За советом ко Льву Толстому
     Сейчас я  хочу вернуться немного назад, чтобы рассказать, как произошел
крутой поворот на  моем основном жизненном пути. Летом 83-го года я прочитал
последнюю  лекцию  по  методам  исследования.  К  концу того  же  года  была
закончена  рукопись  третьей  книги,  которой  завершалось  изложение  всего
прочитанного за три года курса. Я  выполнил свое намерение передать  молодым
ученым  все  мои  знания и опыт экспериментальной  работы.  Что  дальше? Мне
исполнилось  60 лет,  можно было выйти  на  пенсию.  При  той ограниченности
личных потребностей,  которая давно  уже  стала  для меня привычным  образом
жизни, этой пенсии хватило бы  для поддержания вполне сносного существования
в  материальном  плане. Тем  более,  что  моя жена Лина успешно  работала  в
Институте элементоорганических соединений Академии и уже готовилась к защите
докторской диссертации. Наш  сын Андрей тоже работал и  не  нуждался в нашей
помощи.
     Но я еще был полон сил и не был морально готов к переходу  в  категорию
пенсионеров.  Конечно,  и  в  этом   качестве  я  мог  бы   продолжать  свою
просветительскую деятельность.  Партийная  организация  пенсионеров по месту
жительства охотно поручила бы мне вести политзанятия для тех же пенсионеров.
И для чтения вольнолюбивых  стихов я,  вероятно,  сумел бы  найти аудиторию,
быть  может,  менее многочисленную. Но вряд ли бы меня  это удовлетворило. Я
еще  мог и  хотел  приносить  пользу обществу своим активным трудом. Уход из
Института был  в  принципе  решен. Естественно  было  подумать о  постоянной
работе в школе. Но это оказалось не  так просто. Мои переговоры с директором
43-й школы,  расположенной  в нашем районе,  в начале 84-го года закончились
неудачно.  Я  понял,  что  мой  диплом  кандидата  наук  и  немотивированное
сколь-нибудь  серьезно  намерение  покинуть  академический институт  вызвали
определенную  настороженность. Директор школы мне сказал, что  если у него в
школе  откроют математический  класс, то разговор  о  моем  зачислении будет
иметь смысл. Просил  справляться у него  по телефону.  Я справлялся в 85-м и
86-м годах с тем же результатом.
     Впрочем,  можно  было  не  торопиться  с  проблемой трудоустройства.  В
Институте   у  меня  по-прежнему   хватало   дел  в  качестве   председателя
научно-технического   совета.   Кроме   того,   я    был   порядочно   занят
редактированием английских переводов  моих  книг  по  методам и  подготовкой
рисунков для них. Но вся эта работа  к 86-му году должна была закончиться. К
этому  времени решение о  будущей  общественно полезной  деятельности должно
быть  принято. Некоторое  время я  еще  думал  о  возможности  возобновления
прерванной ранее исследовательской  работы по моей гипотезе. Но после смерти
Энгельгардта в июле 84-го года поддержать такое намерение было некому.
     Не раз  я  мысленно просматривал прожитую жизнь. Чаще  всего  вспоминал
счастливые годы моего  пребывания в семье Родионовых.  В главе  7-й я кратко
описал эти годы. Там же упомянул, что редакторская работа Николая Сергеевича
по изданию  Полного,  академического  собрания  сочинений  Л.Н.  Толстого не
казалась мне тогда исторически важным делом. (Ведь все основные произведения
Толстого, наверное, были уже напечатаны, думалось мне.) Николай Сергеевич  о
своей работе  говорил  мало,  а  доступ  к его  дневникам я получил только в
феврале 2000 года.
     Но атмосфера  доброжелательности, внимания,  участия,  даже  радости по
поводу  удачи  или успеха  любого из друзей  или просто  знакомых  ощущались
каждым, кто, пусть в  первый раз, оказывался в этой  квартире.  Тем более  -
мной, в течение нескольких лет бывавшим в ней едва ли не каждый вечер. И это
при том, что хозяева дома потеряли на войне обоих своих мальчиков.
     Где  был  источник  этого безграничного великодушия, которое  наполняло
смыслом жизнь  двух  осиротевших  стариков?  -  спрашивал я себя. Откуда они
черпали силы,  чтобы при  каждой возможности  помогать людям -  то  бодрящим
словом, а то доступным для  них делом? Вспоминая, я с позиций моего  зрелого
возраста  нашел  ответ  на  эти  вопросы.  Этим источником  была личность  и
нравственное учение Льва Николаевича Толстого.
     Я уже  упоминал,  что,  работая с дневниками Н.С., среди его тетрадей я
нашел несколько листков, написанных мною и датированных августом 51-го года.
Это  было  "жизненное кредо"  молодого  человека  28  лет,  сложившееся  под
влиянием  "духа  Толстого", царившего в доме. В 7-й  главе я  переписал  мое
кредо полностью, а здесь повторю только одну ключевую фразу: "...Я могу быть
счастлив, если буду  сознавать, что  моя жизнь протекала не  в безразличии к
счастью других,  а напротив, все ее содержание, весь труд, который и есть ее
главное   содержание   -  все   служит   тому,  чтобы  помочь   людям   быть
счастливыми..."  Далее  там  следует  изложение  моих тогдашних  мечтаний  о
занятии наукой, и именно биофизикой.
     К  83-му году я  напрочь  забыл о существовании этого  "документа".  Но
фактически  следовал  его смыслу в течение всей предшествующей  жизни. И вот
теперь расставался с наукой. Каким же другим трудом я смогу теперь послужить
людям? Решил  обратиться к  первоисточнику  этих идей  - "посоветоваться"  с
самим Львом Николаевичем.
     4 февраля 1984 года (из дневника)
     "Чертовски  давно  ничего  не  записывал - было  некогда. С первых дней
года,  с  обычным  своим  азартом, то  есть  с  5  часов  утра  и до  вечера
занимался... "нравственным  самообразованием".  Во-первых,  читал  Толстого.
Прочел  все  художественное,  написанное  после "Исповеди"  (1882  год).  Ее
старинное издание  мне  подарил некогда  Николай  Сергеевич.  Читал  другими
глазами,  чем  в юности. С  волнением  следил за поисками Л.Н.  нравственной
основы  жизни  -  "Бога  внутри  нас". Наиболее  значимые  места  выписывал.
Перечитал   книгу  Николая  Сергеевича  "Л.Н.   Толстой  в  Москве".  Сашура
сфабриковал для меня письмо от своей киноконторы в Толстовский музей. Засяду
там в читальном зале и буду читать дневники, письма и все, напечатанное Л.Н.
в   последние   тридцать  лет  его  жизни.  Что  вошло  только  в  90-томное
академическое собрание сочинений, выпущенное Николаем  Сергеевичем. Прочитал
внимательно  и записал,  что  надо  из четырех Евангелий  и  "Деяний  святых
апостолов"..  Неожиданно  обнаружил,  что "Нагорная  проповедь",  где учение
Христа  в  основном  и  представлено, есть только  в  Евангелии  от  Матфея.
Очевидно, это вклад безвестного гуманиста, автора этого Евангелия.
     Меня интересует не столько само вероучение и его происхождение, сколько
то,  почему миллионы людей  его  приняли  и им  жили  столько веков.  Почему
эллинизированная Малая Азия, Александрия,  а затем и Рим захотели отказаться
от своей веселой  веры в богов-олимпийцев, от своего  нестрашного загробного
царства  теней  в пользу  аскетического  и мрачноватого  христианства, с его
постоянными  обещаниями  геенны  огненной?..  А ведь  принятие  христианства
сулило и  вполне конкретные  мучения здесь, на земле. Приняли его  не только
рабы и обездоленные, но и ремесленники, и торговцы, которым  жилось неплохо.
Потом и аристократы вплоть до римских патрициев и самого императора.
     Что-то очень нужное людям для жизни было в этом учении. Не нравственное
ли начало добра,  "добродеяния"?  (В Ветхом Завете  добра точно  нет - я его
прочитал.  Только   богобоязнь  и   сговор   с  Богом.  Нет  доброты   и   в
эллинистическом многобожии). Так зачем же людям нужно добро,  да  так нужно,
что ради  него  - на  пытки,  на арену цирка в пасть  к диким зверям? Нужно!
Может  быть, и сейчас очень нужно?  Только  уже  без опоры вовне, на Бога, в
которого верить трудно. А вовнутрь, на самого себя, чтобы  обрести почву под
ногами и душевное равновесие, смысл жизни... Монашество, инквизиция и вообще
церковь  -  это паразитирующие надстройки, раковая  опухоль на вере, подобно
советскому государству на идее коммунизма -  братства людей. Толстой об этом
очень хорошо писал.
     Дальний прицел у  меня вот какой. Я хочу понять, может  ли  современный
человек,  исходя  только  из собственного  (но не  сиюминутного,  а жизненно
важного)  интереса, выработать  для себя нравственный фундамент своей жизни,
поведения, отношения к  другим людям. Такой фундамент, чтобы,  стоя на  нем,
человек  через  все  неизбежные  огорчения  сохранял  некий средний  уровень
положительного  мироощущения,  удовлетворенности,  сознания  правильности  и
достоинства своей жизни. Чтобы, опираясь на него, он  мог всегда решить, как
должно поступать, быть в согласии с самим собой. Не падал духом при неудачах
и умел находить источники радости в любой повседневности. Пример такой жизни
хранится в моей памяти  вот уже 30 лет. Так умели жить  Николай Сергеевич  и
Наталья Ульриховна, несмотря на ту рану, которая кровоточила у них в глубине
души...
     Обязательно доберусь до  дневников  Н.С.  Но  сначала  надо  войти  как
следует в мир Толстого. Ведь Н.С. был восприемником этого мира!.."
     1 марта 1984 года (из дневника)
     "...Наконец проник  в читальный зал музея Толстого. С душевным трепетом
уселся в крошечном зальчике (всего  4 столика), где многие годы работал Н.С.
Рядом  шкаф с  90  томами академического издания -  бессмертный  подвиг Н.С.
Начал с трактата "В чем моя вера". Прочел его весь (160 стр.), не отрываясь,
за  один день.  Впечатление  оглушительное. Какая  сила! Надо быть  воистину
гением,  чтобы,  испытывая  недоумение  по поводу противоречивости заповедей
Христа, как они  изложены в канонических текстах Евангелий,  усомниться (это
после почти двух тысячелетий богословской работы) в подлинности  их  текста.
Предпринять  их лексическое  исследование,  сверку  с ранними источниками  и
восстановить  истину. Какая нужна  смелость, чтобы сказать,  что  соединение
Евангелия с Ветхим Заветом ложно. Что учение Христа - это отказ от заповедей
Моисея,  отказ  от  их  мстительного  и  жестокого  духа,  от  мрачной  идеи
возмездия. Сколько  нужно мужества, чтобы  заявить  о том, что вкрапленные в
Евангелие зерна ненависти ("не мир я принес, но  меч" и  др.) ему чужды. Что
они  внесены  позднейшими переписями. Чтобы  написать свой перевод Евангелия
(объединив все четыре), из которого выбросить все, противоречащее его смыслу
- проповеди добра, любви и прощения.
     Так же выбросить и легенду о воскресении Христа и искупительной жертве,
будто бы освобождающей  человечество от "первородного греха". Отказаться  от
веры в загробную жизнь, в воскресение из мертвых. По великой мысли Толстого,
человеку дана только одна, земная жизнь. Но победить уничтожение ее  смертью
(то,  что породило кризис, описанный в "Исповеди") можно тем, что  эту жизнь
посвятить служению человечеству, которое бессмертно в смене своих поколений.
И  этим  приобщить ее к вечному богу  -  творцу жизни.  А весь смысл заветов
Христа (который,  по мысли Л.Н., не сын божий,  а просто проповедник) в том,
что людям следует жить в мире, любви и согласии меж собой...
     Для  меня  самое  важное то, что Толстой  пишет в предисловии  к своему
"Краткому изложению Евангелия":
     "Дело  не в том,  чтобы  доказать, что Иисус  не  был бог и потому  его
учение не божественное... а в том, чтобы  понять, в чем состояло  то учение,
которое было так высоко и дорого людям,  что проповедника этого учения  люди
признали и признают Богом".
     13 апреля 1984 года (из дневника)
     "...Закончил  первый  слой  работы  с материалами Толстого  (после 1878
года). Прочел  и  сделал  выписки  (помимо  2,  3  и  4-го томов  биографии,
написанной  Бирюковым)  из следующих работ  Л.Н. (следует перечень более  20
названий). Всего 1150 страниц. Второй пласт будут  дневники того же периода.
Третий - записки Душана  Маковецкого (4 тома). Чтобы  не выписывать повторов
того,  что  высказано  Л.Н.  в  первом  слое чтения,  начал  писать  реферат
"Религиозные и  общественные  взгляды  Л.Н.  Толстого  после 1879  года".  В
основном это отбор и  систематизация  сделанных выписок.  Вырисовывается две
части.  Первая  -  Бог  и  человек, вторая -  человек и  общество.  Особенно
интересной будет вторая часть".
     Написанное  Толстым абсолютно современно не только в  плане оценки роли
государства,   насилия   и  проч.,  но  и   в  практических   рекомендациях:
освобождение  от  предрассудков  государственных  интересов, отказ  от  лжи,
формирование правдивого  общественного мнения. Все  -  "крамола"  прямо-таки
взрывной  силы,  а между  тем напечатано  и  можно  цитировать  по  свободно
доступному в  Ленинской  библиотеке 90-томному изданию. (Вот  когда я оценил
великий  подвиг Николая Сергеевича, сумевшего довести  это  издание до конца
без цензурных купюр.)
     27 мая 1984 года (из дневника)
     "Закончил реферат  по Толстому. Читал его  старшеклассникам в школе, но
об опубликовании не смел и  мечтать - убрал в стол... (И вот в  2002  году в
качестве приложения  к упомянутой выше  книге "Сражение за Толстого" реферат
напечатан!)...
     Поразительно,  как  Л.Н. предвидел  развитие нашего "социалистического"
общества.  Его  практические  рекомендации:  надо  шаг  за  шагом  на  любых
повседневных  делах  отвоевывать  у  правительства  поддержку  общественного
мнения.  Для   этого  -  говорить  правду  и  не  отмалчиваться  по  каждому
конкретному  поводу, особенно  когда  эта правда идет вразрез с навязываемой
официальной  точкой  зрения. Когда  вместо нее  протаскивают неправду. Я  бы
добавил,  что  защищать надо  именно ту правду, а  сегодня только ту правду,
которая  может быть воспринята теми, перед  кем ты  ее  защищаешь.  Иначе  -
стрелять будешь мимо цели, а  тебя самого,  оставшегося без поддержки, легко
выведут из боя...
     Можно и нужно показывать  экономическую неэффективность  нашей системы,
попрание  прав  граждан,  протекционизм и мафиозность  власти. Давать  отпор
диктатуре партийных органов по конкретным поводам их вмешательства в жизнь и
работу.  Можно  даже  открыто  выражать   недоумение  по   поводу  войны   в
Афганистане.  Но не время еще выступать  с  прямыми  обличениями  советского
государственного  строя,  разоблачать  его   внешнюю   агрессию,   требовать
упразднения  однопартийной системы, полной свободы  собраний и манифестаций,
свободы эмиграции и т.д. (Напоминаю: это было написано в 84-м году.)
     Надо понять и принять, что огромное большинство нашего народа  (включая
и образованный его слой) еще в полном плену у правительственной пропаганды и
идеологии. Недовольство  по частным поводам  отнюдь не меняет этот  основной
фон  лояльности. Серьезнее  -  политическая  индифферентность,  пассивность,
которые заменили прежнее рвение и  энтузиазм (в том  относительно  небольшом
слое граждан, где они были  лет сорок назад).  Примерно в том же масштабе их
заменили  шкурничество и  старание  выслужиться. Но  пассивность  - это  еще
отнюдь  не готовность расстаться с заученной с детства системой политических
взглядов, дающей иллюзию правильности жизненного уклада,  его оправданности.
Того, кто будет взрывать этот уклад, ждут непонимание и ненависть тех, о ком
он печется. Уклад надо размывать, как вода размывает фундамент  дома. Первое
и главное -  надо разрушить признание за партией права  вершить все дела, на
всех уровнях и решать судьбу каждого человека... Все это очень долго, но без
этого не  выйдет ничего -  не надо  себя обманывать Борьбу  за  общественное
мнение можно  вести  каждый день, на  тысячах ма