н в
то время уже академик А.А. Баев, я - его заместителем. Шведские докладчики и
техники  во  главе  с  президентом  фирмы  прилетели за два  дня  до  начала
семинара. Вагон с оборудованием должен был на следующий день прибыть на один
из московских вокзалов. Однако он не прибыл, ни в тот день, ни на следующий,
т.е.  накануне открытия семинара. Положение  складывалось критическое. Более
двухсот  приглашенных  уже  приехали  в  Москву  из  провинции,  а  вагон  с
оборудованием пропал!
     Тогда я "взял за ручку" представителя фирмы Бу Гроберга и поехал  с ним
на метро  до станции "Красные ворота". Мы перешли на другую сторону Садового
кольца  и  вошли в  подъезд Министерства путей сообщения. Все  еще  держа за
ручку своего спутника, я  сказал вахтеру: "Это представитель шведской фирмы.
Ее семинар  начнется завтра  утром  в Академии наук. Шведское  оборудование,
предназначенное   для   демонстрации  на   семинаре,   было  заблаговременно
отправлено по  железной дороге в Москву. Прибытие вагона ожидалось вчера, но
его  нет и  сегодня.  Назревает  международный скандал!  О  нем напишут  все
зарубежные газеты. Немедленно  свяжите нас с министром или его заместителем.
Если сегодня до  вечера вагон  не окажется  в  Москве, все очень  неприятные
последствия   этого    скандала    обрушатся    на    головы   руководителей
министерства!.."
     Через  десять  минут мы  уже  сидели  в  кабинете  первого  заместителя
министра. Он  при нас начал вызванивать по селекторной  связи все станции от
Ленинграда до Москвы, где останавливался товарный поезд, требуя информацию о
времени  прохождения  вагона  номер  такой-то.  На  лице  этого  немолодого,
солидного человека явно читался страх. Я-то лишь догадывался и  пугал, а он,
видимо, хорошо знал, что такая "накладка" в деловых отношениях с иностранной
фирмой  обойдется ему дорого... Через  2 часа вагон был  найден  на товарной
станции совсем другого  вокзала - то ли Киевского, то ли Ярославского.  К 10
часам  вечера, быстро  оформив (тот  же  страх)  документы,  мы привезли  на
грузовике  все  оборудование  -  восемь здоровых деревянных  ящиков.  Силами
членов  оргкомитета  и  шведских   специалистов   подняли  их  на  руках   в
конференц-зал (третий этаж). Я поразился, с какой  силой и ловкостью, скинув
пиджак,  управлялся   с  тяжелыми  ящиками  сам  пожилой  президент   фирмы.
Оказалось, что  он бывший грузчик. За  ночь его техники наладили работу всех
приборов. Семинар  начался  точно в  назначенное  время.  Вдоль  стены  зала
выстроились все приборы,  весело  подмигивая зелеными огоньками индикаторных
лампочек...

Первые шаги в науке
     Теперь можно  обратиться  к  началу  моей  научной  карьеры.  Занимаясь
"широкими  линиями ДНК",  а затем оборудованием  Института,  я не забывал, с
какой целью  поступил на работу в ИРФХБ. Меня по-прежнему волновала проблема
существования биологического поля.  Но искать  его следовало  не во  внешних
проявлениях вроде гипноза или "чтения мыслей", а на уровне жизнедеятельности
самого организма.  Точнее, надо  было  выяснить участие биологического  поля
(дальнодействия)  в  протекании  сложных  биохимических  процессов  в  живой
клетке. И некоторые основания для  предположения такого  участия были.  Как,
например, без дальнодействия объяснить  нахождение субстратами быстротекущих
биохимических реакций крошечного активного центра,  лежащего на  поверхности
порой огромной  белковой  глобулы природного  катализатора-фермента?  Просто
статистикой  случайных  тепловых  соударений?   Сомнительно!  Особенно  если
учесть,  что  в  момент подхода  к  активному  центру  субстраты должны быть
определенным образом ориентированы в пространстве.  И зачем глобулы фермента
такие большие?  Не для того ли, чтобы  создавать  направляющее биологическое
поле?
     Конечно,  это  лишь  фантазия,   гипотеза.  Но   без  рабочей  гипотезы
невозможно  планировать  эксперимент.  А  для  того  чтобы  спланировать   и
реализовать биохимический  или биофизический  эксперимент на внутриклеточном
материале,  надо стать  профессиональным биохимиком, знающим  и опытным.  Ни
знанию, ни  опыту никто  меня учить  не будет. Записываться в 40 лет снова в
студенты  -  поздно.  Вот почему в  течение этих "потерянных" семи лет я все
вечера,   дома  и  в   библиотеке,  посвящал  штудированию  отечественных  и
иностранных курсов по органической химии и биохимии. А все свободные часы на
работе  стремился использовать  для наблюдения за постановкой  биохимических
экспериментов  сотрудниками   разных  лабораторий,  подробно  записывал   их
методики и  старался сам  их воспроизвести. Году  в  63-м я написал  большую
обзорную  статью  об  известных к  тому  времени  свойствах ДНК. Не  решился
направить  ее  в  печать, но  дал  прочитать в  рукописи нескольким  ведущим
биохимикам Института. Все они признали ее корректной и современной. Это меня
ободрило.  Примерно  к этому  же  времени  я  научился выделять и очищать  с
помощью закупленных мною приборов ДНК, различные РНК  и белки. Освоил методы
бесклеточного  синтеза  (в  пробирке)  белков  и  нуклеиновых кислот  из  их
"предшественников".
     Нелегко писать о серьезных разочарованиях, которые порой постигают  нас
в реальной жизни. Но  надо. Почувствовав себя если еще не  уверенным в своей
биохимической квалификации, то все-таки освоившим азы этой  науки,  я  решил
начать первые попытки отыскания путей обнаружения биологического поля.
     Еще на  биологических семинарах  в ФИАНе  я познакомился с  несколькими
молодыми физиками, тоже увлеченными проблемой существования этого поля. Один
из  них, как они утверждали, обладал способностью гипнотического внушения. Я
еще тогда  говорил  им,  что  предполагаю  после соответствующей  подготовки
начать  поиски  поля, участвующего в протекании биохимических реакций внутри
живой клетки. У меня сохранились телефоны этих ребят. Мы встретились у нас в
Институте. Я высказал им свои соображения по поводу первых пробных опытов  в
этом направлении.
     Из   курсов  биохимии   мне   были   известны  и  опробованы  несколько
ферментативных  реакций,  дающих окрашенные продукты (в  растворе). Их можно
было  проводить  в  пробирке  или  с тем  же  успехом  в  кювете  непрерывно
записывающего  спектрофотометра. Это давало возможность следить за кинетикой
- развитием во времени этих  реакций. Я предложил попробовать  их  "одну  за
другой" в  условиях  "облучения"  кюветы  гипнотизером  - в надежде заметить
какие-нибудь изменения их  кинетики.  Я понимал, что  это  "поиски иголки  в
стоге сена", но  хотелось  хоть с  чего-нибудь начать.  И мы  начали  первые
опыты, которые, как я и ожидал, были неудачными - кинетика не менялась. Меня
это  не  обескуражило. Я понимал, что если в клетке действуют  биологические
поля,  то  в  соответствии  с  их  специфическими  назначениями  они  должны
отличаться  друг  от  друга какими-то  своими  параметрами, позволяющими  им
существовать  одновременно  и  независимо  (подобно  тому,  как   независимы
радиопередачи,  идущие   на  разных  частотах).   Эффект  воздействия  поля,
излучаемого  гипнотизером, если  оно  действительно  существовало,  в  нашем
случае  следовало  искать в  протекании каких-то реакций,  специфических для
клеток  мозга. Как к  ним подобраться,  я  не  знал. Собрался  было заняться
специально  биохимией  мозга.  Даже  начал  искать  контакты  с  биохимиками
Института мозга Академии медицинских наук.  И вдруг... прекратил эти поиски.
Извинившись, сообщил своим новым друзьям - физикам, что прекращаю опыты и...
навсегда отказался  от поисков  доказательств  существования  биологического
поля  (не утратив веры  в  его реальность). А  случилась эта "измена" вот по
какой весьма серьезной причине.
     Внимательный читатель, возможно,  помнит мои опыты  по "внечувственному
восприятию",  описанные  в  предыдущей  главе,  когда  я  посылал  мысленные
приказания милой молодой  женщине, Нелли, а она их весьма успешно выполняла.
Еще я там мельком упомянул ее мужа - специалиста  по измерительным приборам,
который  не  мог  никуда устроиться.  Так вот, этот муж (имени его не помню)
разыскал меня  по  телефону  и сообщил, что  Нелли пригласили  на  работу  в
качестве  "экстрасенса"  (подопытного кролика)  в  один  закрытый  институт.
Заодно взяли туда и его. Возьмут и меня, если я пожелаю. Он готов рассказать
тамошнему начальству о моей квалификации физика и инженера, а также о давнем
интересе, который я питаю к этой проблеме. Я ответил, что мне надо подумать.
     Буквально  в  те же дни я случайно  увидел, как в кабинет  Энгельгардта
прошествовал целый синклит военных, и  все в высоких чинах. Удивленный таким
нашествием,  спросил   у   пожилой  секретарши  директора,  которая  ко  мне
благоволила, что сие означает. Она с пренебрежением  ответила: "Совещание по
парапсихологии. Владимир Александрович  считает  это полной  чепухой, но ему
звонили из Министерства обороны - отказаться было неудобно".
     К  тому  же  мне  было  известно,  что публикации  в  научно-популярной
литературе,  касающиеся  опытов по передаче  мыслей  на расстоянии, внезапно
прекратились,  как  в нашей,  так и в зарубежной печати. Вывод напрашивался:
биологическим полем всерьез заинтересовались военные. Если природа его будет
раскрыта  и  им удастся построить мощные  излучатели этого поля, придав  ему
определенный характер воздействия на массы  людей,  к  примеру, навязывая им
состояние  паники или  рабской покорности... Нет!  Я в этом  участвовать  не
хочу!  Человечество  еще не  готово к  разумному  использованию такого  рода
открытий.  Пример  с   расщеплением  атомного   ядра   показал  это   весьма
убедительно!
     Но  уходить из  молекулярной биологии я  не намерен.  Мне интересно  и,
по-видимому,  успехи  этой  науки  могут быть  благотворны  для  медицины  и
сельского  хозяйства,  а  не  для уничтожения или порабощения людей.  Теперь
нужно  выбрать  чисто  биохимическую  научную   проблему,   по  возможности,
интересную   и  новую,   чтобы  на  ней   проверить  свои  исследовательские
способности. Собственно  говоря, такая  проблема давно была найдена.  Еще  в
61-м году я  обнаружил в одной из зарубежных  научных  публикаций  (кажется,
Вейсса) намек  на  существование некоего специального фермента, переносящего
наследственную  информацию   с  молекул  ДНК  на  молекулы,  так  называемых
информационных РНК (иРНК), доставляющих эту информацию к  рибосомам - местам
синтеза   белков.   Фермент   этот    впоследствии   получил    наименование
"РНК-полимераза". В тот момент намек Вейсса заметил, насколько мне известно,
только один из советских исследователей - Роман Хесин. Во время того  самого
Биохимического конгресса, где я  защищал Блюменфельда, мы с Хесиным имели по
поводу возможных особенностей такого фермента двухчасовую беседу. Не могу не
заметить, что Хесин был  замечательным  ученым и человеком. Он позволял себе
совершенно не  считаться с различием положений, если собеседник казался  ему
интересным.  Мы были  ровесниками. Как  жаль, что  он так рано  умер (в 85-м
году).
     В 65-м году я  опубликовал в журнале "Успехи  биологической химии" свою
первую обзорную статью по РНК-полимеразе. Забегая  вперед, скажу, что в 69-м
году мне удалось защитить кандидатскую диссертацию, в которой  было доказано
важное положение о том,  что РНК-полимераза синтезирует информационную копию
гена  (иРНК)  путем  случайного  перебора  четырех  звеньев   (нуклеотидов),
последовательность   которых   и  содержит  всю  наследственную  информацию,
закодированную в данном гене. Результатом такого перебора является отыскание
нужного нуклеотида для  постановки на соответствующее место  в синтезируемую
копию.
     В  процессе  диссертационной  работы  со  мной  случился  некий  казус,
показывающий, что незнание иногда (очень редко) оказывается полезнее знания.
Последнее  накладывает  определенные  априорные  и  не  всегда  обоснованные
запреты  на  замысел  научного эксперимента.  Для оценки результатов синтеза
иРНК в  пробирке необходимо  было  в инкубационную  среду  вносить  один  из
исходных  препаратов  -  предшественников иРНК радиоактивно меченым.  Назову
этот  препарат  аденозинтрифосфатом.  В  этом  сложном наименовании  обратим
внимание на  то, что  в его состав входит три остатка фосфорной кислоты. Они
входят линейно  связанными химическими  связями в трехзвенную цепочку (слово
аденозин  указывает  специфичность  этого  предшественника в  числе  четырех
различных "трифосфатов", из которых строится иРНК).
     Наша химическая промышленность  выпускала (в то время) только немеченые
трифосфаты.  Меченые  трифосфаты путем  облучения в  атомных реакторах,  где
обычный фосфор превращается в его радиоактивный изотоп, производились только
за  рубежом  и  были  для  нас  недоступны.  Я  решил  попробовать  получить
аденозинтрифосфат, меченый по водороду, входящему в состав аденозина. В моем
распоряжении  имелась сильно  радиоактивная  "тритиевая  вода", где  водород
замещен на  свой радиоактивный  изотоп  - тритий. Я решил растворить обычный
аденозинтрифосфат в  тритиевой воде и прокипятить часок  в  надежде, что при
этой температуре часть водородов, входящих  в состав аденозина, заменится на
тритий. Я понимал, что какая-то часть исходного аденозинтрифосфата при такой
обработке потеряет один или парочку атомов фосфора, но рассчитывал с помощью
метода колоночной хроматографии отделить от них сохранившийся и радиоактивно
меченый по тритию аденозинтрифосфат. Использовать его  предстояло в реакции,
проходящей в  обычной  воде, но при температуре 37о (в течение 30
минут). Я рассчитывал, что  при этой температуре  обратный обмен включенного
трития  на водород пойдет  медленно,  так  что  полученная  в  реакции  иРНК
окажется радиоактивно меченой. Какой из четырех  атомов водорода, входящих в
состав аденозина, будет участвовать в обмене и  почему  именно он, я не имел
ни малейшего представления.
     Если бы мне  пришло в  голову  обсудить  свое намерение с кем-нибудь из
химиков-органиков, меня бы подняли на смех и объяснили, что химические связи
между фосфорными группами так нестойки, что после кипячения не останется  ни
одной  целой  молекулы  трифосфата. Я этого не знал и потому реализовал свой
замысел.   После   хроматографии   спокойно  получил  радиоактивно   меченый
аденозинтрифосфат  с  выходом  в 50%. Не  буду вдаваться  в объяснение этого
неожиданного для  нормально обученного химика результата. Я  провел все свое
исследование поведения  РНК-полимеразы,  используя полученный  таким образом
радиоактивный аденозинтрифосфат и в русском журнале  опубликовал  свой метод
его получения.
     Забавное окончание этого "казуса" состояло в том, что когда заместитель
директора Института по научной работе  Б.П. Готтих  поехал в  командировку в
Париж,  он посетил французский атомный центр Саклэ. Там он решил  похвастать
нашим  успехом в получении  радиоактивно меченых  трифосфатов.  И неожиданно
услышал в ответ: "А,  метод Остермана? Мы читали  статью и теперь используем
этот метод  для производства меченых тритием препаратов на продажу. Они есть
в нашем каталоге!"
     Что же касается механизма практически необратимого  замещения одного из
водородов  аденозина  на  тритий,  то  после  моего  краткого  сообщения  на
международной конференции в  Иене  (67-й  год)  им  заинтересовалась  группа
немецких  химиков. В опубликованной ими впоследствии работе  они подтвердили
мои  данные о  таком  замещении.  Более  того  -  сумели показать,  что  оно
происходит  с  водородом,  стоящим в  седьмом  положении молекулы аденозина,
между двумя атомами азота.  Они назвали обнаруженное мной явление "медленным
изотопным  обменом  водорода в  нуклеиновых  основаниях".  Это было  хотя  и
небольшое,  но  "открытие",  сулившее  перспективу  его   использования  для
исследования структуры нуклеиновых кислот. Открытия, даже небольшие, в науке
случаются нечасто, и мне советовали защитить на нем кандидатскую диссертацию
и "доить"  дальше.  Действительно, на  основе  "медленного обмена  водорода"
выросла   целая   область   структурных   исследований  ДНК,   так   что   о
первооткрывателе через несколько лет успели забыть...
     Но  я  не поддался соблазну. Передал  свой  рабочий  журнал  сотруднице
изотопной   лаборатории   Р.   Масловой,   а   сам  продолжил  свои  занятия
РНК-полимеразой  вплоть до защиты упомянутой выше  диссертации,  посвященной
одному из аспектов работы этого фермента.

Бунт молодых
     В  заключение главы я  должен описать еще один эпизод,  который не могу
назвать  иначе  как  печальным.  К тому  же  резко  изменившим  мою  научную
деятельность. Читателю он может быть интересен своим психологическим  и даже
нравственным аспектом.
     Я уже упоминал, что в 67-м году, будучи  руководителем  самостоятельной
группы  седиментационного анализа,  я принял на  работу двух молодых  людей,
Роберта  и  Ларису, в качестве стажеров.  Роберт  окончил Физико-технический
институт.  Лариса -  уже не помню  что.  С молекулярной  биологией они  были
знакомы  весьма поверхностно.  В  течение года я регулярно  читал им лекции,
знакомя  с последними  на то время ее достижениями. Кроме  того, разумеется,
подробно  пересказал  собранные  мной  из  научной  литературы  сведения  об
РНК-полимеразе  и  посвятил  в  свои  планы  исследования  этого фермента  -
поначалу   для    уяснения   механизма   отбора   им   одного   из   четырех
нуклеозидтрифосфатов, нужного в данный момент для синтеза иРНК.
     Кроме лекций и обсуждения планов, я обучил их всем, уже освоенным мною,
практическим приемам  проведения биохимических экспериментов и использования
соответствующей  аппаратуры. Ввиду  моей занятости  оборудованием Института,
основная нагрузка  по постановке опытов  (под моим руководством)  постепенно
легла на них.
     Роберт  -  жгуче-черноволосый, черноглазый,  порывистый и  громогласный
московский  грузин - оказался  очень талантливым мальчиком.  Ему,  физику  и
технику по  образованию, я показал еще и  все с  такими трудами составленные
мною механические и электронные схемы сложных приборов.
     Лариса,  девушка средних  способностей и  не очень  интересная  внешне,
хорошо знала,  чего  она  хочет,  и умела  находить  пути  исполнения  своих
желаний. Она решила женить на  себе Роберта и добивалась этого без излишнего
стеснения. Каждый день приходила в лабораторию  первая и ставила на  рабочий
стол своего избранника букетик  свежих цветов.  Роберт,  целиком  увлеченный
наукой  (и  своими  будущими  успехами  в  ней)  не  очень-то  интересовался
девушками, но цветочки замечал и в конце концов женился на Ларисе.
     В течение  примерно  года мы работали дружно и  плодотворно... Потом  я
стал замечать, что Роберт очень неохотно  показывает мне свой рабочий журнал
и уклоняется от  необходимых пояснений. Некоторое время  я с  этим  мирился,
потом спросил,  в  чем  дело. Услышал неожиданный ответ:  он желает работать
самостоятельно, без моего руководства. Я сказал, что готов предоставить  ему
такую возможность, но пусть выберет другую тему. На что он возразил, что его
интересует РНК-полимераза и отказываться от этой темы он не намерен. Лариса,
естественно, присоединилась к мужу в этом требовании. Примерно еще полгода в
группе сохранялось  нелепое  положение  вещей, когда научный руководитель не
знал, что делают и какие результаты получают двое его сотрудников, изучающих
тот   же  объект,   который  в  долговременном   плане  является   предметом
исследований этого самого руководителя...
     До  момента защиты  я терпел, но  потом надо  было как-то разрешать эту
ситуацию. Зная характер и самомнение Роберта, я понимал, что он не откажется
от своего неслыханного в научной практике требования. Между  тем  подошел  к
концу двухгодичный  срок стажировки Роберта и Ларисы.  Я должен был под