. В октябре-ноябре 56-го
года произошло безжалостное подавление Венгерского восстания.
     Западному миру стало ясно, что, если даже новые руководители СССР в тот
момент не готовы были следовать сталинским планам оккупации всей Европы, они
не  собираются выводить свои войска из Восточной Германии и стран-сателлитов
Восточной  Европы.  А  значит,  рано  или   поздно  подобные   планы   могут
возродиться.   Началось  противостояние  двух  систем,  названное  "холодной
войной". Производство атомных бомб в СССР было уже налажено. А  в 57-м  году
запуском  спутника  на околоземную орбиту  Советский  Союз продемонстрировал
неожиданные успехи в  создании ракет,  способных  доставить атомную бомбу  в
любую  точку  земного шара. Затем были  продемонстрированы достаточно точные
попадания баллистических  ракет в отдаленные и заранее  указанные  акватории
Мирового  океана. Началась  гонка  вооружений.  Во внутренней  политике  она
проявилась отказом от дальнейшей либерализации общественной жизни. 30 ноября
1956 года  в  Московском Университете состоялось комсомольское  собрание,  в
негативном  ключе обсудившее  венгерские  события.  Соответствующие  вопросы
задавались на ближайшей после этого лекции по марксизму-ленинизму.
     Специальное заседание МК ВЛКСМ исключило из комсомола  150 "зачинщиков"
этой акции. Естественно, они были отчислены из МГУ.
     В Ленинграде по тому же поводу было  отчислено две тысячи  студентов. В
декабре  ЦК  КПСС  разослал парторганизациям  закрытое письмо "О  пресечении
вылазок антисоветских элементов". Началась травля  Бориса Пастернака в связи
с  опубликованием  за  рубежом его  романа  "Доктор  Живаго" и  присуждением
Нобелевской премии. Эта травля закончилась гибелью поэта (в 60-м году).
     Состоявшийся в 57-м году в Москве  Всемирный фестиваль  молодежи (давно
готовившийся)  уже ничего  не  изменял  по  существу. Оттепель  закончилась!
Впрочем.  для  восстановления  либерального  "имиджа"  СССР  после  трагедии
Пастернака  на  пост  главного  редактора  "Нового  мира" в  58-м  году  был
возвращен  Твардовский. В 59-м  году были  реабилитированы  названные  ранее
"буржуазными лженауками" кибернетика и генетика.
     Уважаемый  читатель,   я  счел  целесообразным  рассказу   о   наиболее
интересных  эпизодах своей биографии, случившихся  в 50-е  годы, предпослать
это краткое напоминание о  некоторых фактах нашей внутриполитической истории
того времени.  Они должны играть роль немаловажного фона для моего рассказа.
Ведь именно после смерти Сталина эта история благодаря активности либерально
настроенной  части  общества   приобрела  на   добрые  тридцать  лет  весьма
динамичный характер.  Думаю, что  такие  напоминания будут полезны и  далее,
хотя бы в форме перечисления наиболее ярких фактов.
     Теперь  я  хочу  коснуться еще одной  темы,  уже общемирового значения,
актуальной  именно для  начального  периода  правления Хрущева. Говорят, что
История не  терпит  сослагательного  наклонения:  "Что  было бы если  бы?.."
Исторический  опыт невозможно  повторить  в  другом  варианте.  Тем не менее
полный  отказ от сослагательного наклонения, на мой взгляд, ошибочен. Иногда
реальное  течение последующей  истории  позволяет  с достаточным  основанием
ответить на вопрос: "Что  было бы?.." А осознание правомерности этого ответа
может повлиять на выбор дальнейшего пути развития того или иного государства
или даже всего мирового сообщества.
     Итак,  попробуем  спросить себя:  могли бы  в принципе  (отвлекаясь  от
конкретных фигур,  выступивших тогда на мировой арене) после смерти  Сталина
международные отношения, а  значит, и  вся мировая история пойти по  другому
пути - коренным образом отличному от реализовавшегося в действительности? Но
сначала  попытаемся ответить  на другой,  предшествующий  по времени вопрос.
Почему  после капитуляции Германии и Японии  США не развязали  войну  против
СССР,  воспользовавшись  своей  временной  монополией  на  владение  атомным
оружием?  Ведь  и американским,  и  западноевропейским  лидерам были  хорошо
известны дальнейшие агрессивные планы Сталина. (Черчилль о них говорил еще в
46-м году  в своей  речи в Фултоне). Казалось  бы, к  тому  был и достаточно
серьезный  повод. В  июне  48-го года, в нарушение Потсдамского  соглашения,
СССР  толкнул  Восточную  Германию на перекрытие  дороги в  Западный Берлин,
проходившей по территории ГДР. Военный министр США Форрестол настаивал тогда
на  атомном ударе  по Советскому союзу. Для этой цели  по его  указанию было
переброшено  в Англию  90 бомбардировщиков дальнего радиуса  действия. (СССР
испытал  свою  первую атомную бомбу  лишь в 49-м  году.) Но президент Трумэн
отверг  предложение  своего  военного  министра.  Вместо  этого  был  создан
знаменитый воздушный мост. Ежедневно несколько  сотен транспортных самолетов
доставляли двухмиллионному населению  блокированного города продовольствие и
товары,   необходимые   для   его  жизнеобеспечения.   Самолеты  садились  с
интервалами  в 3-4 минуты. Это  продолжалось десять месяцев  и,  по неполным
данным,  обошлось США  в 252 миллиона долларов.  И  все же роковой приказ об
атомной бомбардировке СССР отдан не был. Почему?
     Ответ  на  этот вопрос представляется  очевидным.  Общественное  мнение
всего мира,  включая  и подавляющее  большинство  населения  США, осудило бы
такую   неоправданную   жестокость   в   отношении   недавнего  союзника  по
антигитлеровской  коалиции. А  это  означало бы отставку президента  и  всех
причастных  к этому делу генералов. Ведь даже атомные бомбардировки Хиросимы
и Нагасаки, произведенные в 45-м году по приказу того же президента Трумэна,
вызвали  в  США  волну осуждения.  Хотя  эта акция  была  предпринята против
военного противника и,  кроме того,  носила характер  возмездия за  коварное
нападение  Японии  на  Пирл-Харбор.  А  импичмент  президента  Никсона   был
обусловлен вообще пустяковой по сравнению с обсуждаемым  вопросом причиной -
всего лишь  дезинформацией американского народа относительно осведомленности
президента о злополучном "Уотергейтском деле".
     Вот теперь другой вопрос  из серии "Что было бы, если...?", относящийся
уже к  рассматриваемому в этой главе периоду  времени.  Что было бы, если на
месте  Хрущева  оказался  разумный  и   независимый   политический  деятель,
свободный от  предубеждений  и  намерений  сталинской  эпохи? Если  бы  этот
деятель  в 56-м году предоставил венграм  право самим  решать  судьбу своего
государства?  А  вслед  за  этим,  к примеру,  в  следующем  году,  когда он
освободился от  сопротивления "старой гвардии" в Политбюро,  денонсировал бы
"Варшавский  договор"?  Затем  отозвал  бы  советские  войска  из  Восточной
Германии и других стран Восточной Европы? И, наконец, объявил бы о намерении
СССР   принять   статус   невмешательства   в  мировые  конфликты  наподобие
швейцарского? Более того, если  бы Советский Союз согласился в одностороннем
порядке, под международным контролем ликвидировать свои  запасы атомных бомб
и средств  их производства,  равно как  и ракеты дальнего радиуса действия и
атомные  подводные  лодки?  (Сохранив  при  этом оборонную  мощь,  способную
защитить границы СССР от возможной агрессии его ближайших соседей на Ближнем
и Дальнем Востоке).
     Воспользовались  бы  США  и  страны Западной  Европы  этим  ослаблением
ударной силы Советской армии для нападения на СССР? Я уверен, что нет!
     Во-первых,  в силу безусловного осуждения такой  акции  общественностью
всего цивилизованного  мира с названными выше  последствиями для инициаторов
нападения.
     Во-вторых,  ввиду неизбежного возникновения после поражения  Советского
Союза необходимости  восстанавливать  и  кормить  эту экономически  отсталую
страну. (Об оккупации такой  огромной территории, очевидно, не могло быть  и
речи.  Так   же   как   о   создании  на   ней   сколь-нибудь   эффективного
"марионеточного" правительства).
     В-третьих,  развитие  партнерских   торговых  отношений  с  миролюбивым
Советским  Союзом, ввиду  его необъятного  потребительского  рынка, огромных
запасов полезных ископаемых, нефти, газа и дешевизны  рабочей  силы, открыло
бы для  США и Западной  Европы великолепные перспективы развития собственной
промышленности, обеспечивающей экспорт. А следовательно, и колоссальный рост
числа рабочих мест, занятости населении этих стран.
     Что же касается  СССР, то многократное снижение  неэффективных расходов
на  содержание  и  развитие военной промышленности  в сочетании  с  весьма и
весьма значительным ростом  экономического сотрудничества  с  Западом вывело
бы, наверное, нашу страну к настоящему времени на уровень наиболее  развитых
стран мира. Ведь это сотрудничество  включало бы в себя как импорт передовых
технологий,  так  и  прямые  инвестиции  западного  капитала в  производство
товаров народного потребления и сельское хозяйство СССР.
     Для конверсии военной промышленности в  подобных благоприятных условиях
мы   могли  бы   предоставить  ненужным   военным   заводам  2-3   года   на
переоборудование   и   освоение   производства  конкурентоспособной   мирной
продукции  с   сохранением   на   это  время  заработной   платы  рабочих  и
специалистов. Они же сами, нередко проживающие в закрытых  военных городках,
осуществляли  бы  и  перепрофилирование  своих  заводов  и  свою собственную
переквалификацию. В таких условиях было бы возможно осуществить  постепенный
переход  к  рыночным отношениям. Наконец, демобилизация большей части  армии
возвратила  бы массу солдат  на производство и в сельское  хозяйство. Она же
позволила бы из числа уволенных в запас офицеров укомплектовать дееспособную
и некоррумпированную милицию.
     Все это,  конечно, фантазии,  прикрываемые пресловутым "если бы". Но не
исключено,  что  и сегодня некоторые аспекты  этих фантазий  могли  бы стать
реальностью с учетом ситуации, сложившейся в мире к началу XXI века.
     Однако пора вернуться к основному руслу моей повести.
     В  начале июля  54-го  года я получил  диплом физика  по  специальности
электроника, а в феврале 55-го года расстался с лабораторией Обреимова. Надо
было   искать  выход  в   биологию,  имея  в  виду  перспективу  обнаружения
биологического  поля.  "Роман"  с  институтом биофизики Франка не состоялся,
надежда работать  в избранном направлении  у Капицы  обманула.  Поступать  в
исследовательские  учреждения  чисто  биологического профиля  представлялось
нецелесообразным: там,  за  отсутствием  соответствующей  аппаратуры,  я  не
получил  бы  возможности проводить  исследования  физического плана.  Поиски
подходящего места  для  таких  исследований в течение двух  месяцев не  дали
результата.  Надо  было   ждать!  Недаром  и  Иоффе,   и   Капица  высказали
уверенность, что ближайшие перспективы  развития физики связаны  с изучением
физической  природы  жизнедеятельности.   А   пока  имело  смысл  приобрести
практический  опыт  в постановке экспериментов  с использованием современной
электроники.

Во ВНИИФТРИ
     Эти  соображения  привели меня во  Всесоюзный  научно-исследовательский
институт  физико-технических  и радиотехнических  измерений  (ВНИИФТРИ).  По
рекомендации  отца  одной  из  моих учениц я  пришел  к  профессору  Виктору
Наумовичу  Мильштейну,  заведовавшему  лабораторией  в  этом Институте.  Как
вскоре  выяснилось,  это  было совсем  не  то,  что мне  нужно.  Лаборатория
занималась   методами   проверки   слаботочных  измерительных   приборов   -
микроамперметров и микровольтметров. В большой комнате стоял десяток столов,
за   которыми   сидели   по   большей   части  пожилые   люди.   К  ним   от
заводов-изготовителей в  обязательном порядке  поступали новые образцы таких
измерительных приборов. С помощью  специальных  эталонов  эти люди оценивали
достоверность производимых  измерений, присваивали приборам  соответствующий
класс  точности  и  давали  разрешение  на  их  серийное  производство. Это,
конечно, была не та техника, что  меня  интересовала. В Институте, наверное,
были и другие лаборатории  - исследовательского типа, быть может, занятые не
проверкой, а  созданием новых электронных измерительных приборов. Возможно -
закрытые.  Но  с  чего-то надо было  начинать, чтобы  "оглядеться".  Забегая
вперед,   скажу,  что   через   год   мне   было  поручено   создать   отдел
полупроводников,   которые   только-только   начинали   свое   вторжение   в
радиотехнику.
     Но в этой главе я хочу рассказать  не о  работе, а о трех запомнившихся
на всю жизнь  событиях,  случившихся во время моего  пребывания во ВНИИФТРИ.
Первое из них связано с личностью  моего "шефа" В.Н. Мильштейна. Это был еще
довольно молодой - лет сорока, не более - но, по-видимому, очень талантливый
человек.  Докторскую  диссертацию он защитил в тридцать лет. Комплекции  был
крупной, но  какой-то рыхлой.  Большая голова  и  бледное, мучнистое лицо со
всегда  приветливым,  но как будто  немного робким выражением. Очень вежлив,
интеллигентен, но как-то не уверен в себе. По  первому впечатлению - человек
мягкий, быть может, слабый и мнительный. Его большой стол стоял у окна в той
же комнате. Занят он был преимущественно какими-то бумагами и разговорами по
телефону. По меньшей  мере трижды в день звонил  своей молодой, пухленькой и
белокурой женушке  (я вскоре с ней  познакомился). Не  стеснялся называть ее
"лапонькой", подробно расспрашивал,  как спала, гуляла,  что  делала. Она не
работала, детей у них не было. Эти публичные нежности по телефону вызывали у
меня  чувство иронического, чуть-чуть высокомерного неодобрения. Мужчине, на
мой взгляд, не подобало  быть такой "тряпкой". Мысленно и в рассказах жене я
называл его  "Нюма". Тем  не  менее  мы подружились.  Мне  импонировала  его
неизменная доброжелательность...
     Однажды Нюма попросил меня  прощупать какую-то  железку у него за ухом,
которая,  как ему  казалось, припухла. Я этой припухлости не обнаружил. А он
вдруг  сказал,  что  так  начинается  смертельная  (в  те  годы)  болезнь  -
лимфогранулематоз (рак лимфатической системы).  Он это вычитал в медицинской
энциклопедии.  Я  про  себя  презрительно  чертыхнулся  и  заверил,  что  он
ошибается. Такая  припухлость, если  она  и  есть,  может  быть  результатом
обычной простуды. Однако  он  оказался  прав! Страшный диагноз подтвердился.
Вскоре начались обычные в этих  случаях, как правило бесплодные, хождения по
мукам: рентгенотерапия, химиотерапия. Нюма стал  худеть, лицо посерело. Был,
по-прежнему, приветлив, но в  его  больших  карих глазах явно читался страх.
Потом он перестал появляться в Институте.
     Как-то раз, спустя, наверное,  месяц мы с Линой встретили его  под руку
со  своей "лапонькой" во время прогулки. Выглядел он  прескверно. В какой-то
момент, когда  мы немного отстали от наших жен, Виктор  Наумович мне сказал:
"Знаете,  Лев  Абрамович,  я  начал  писать  книгу  по  теории  погрешностей
измерений.  Думаю, что  будет  листов двадцать... Надо,  чтобы у  лапушки на
первых порах  были  какие-то  деньги,  пока она устроит свою  жизнь. Никаких
сбережений у нас нет..."
     И  он  успел-таки  дописать   эту  свою  последнюю  книгу   до   конца.
Редактировали и издавали ее уже без него.
     Я знал (мама рассказывала) как умирают раковые больные. Какие это боли!
Какой ужас неизбежного близкого конца. Сколько же сил и мужества оказалось у
слабого,  как мне казалось, человека, чтобы  в таком состоянии завершить эту
работу! Воистину  любовь  сильнее  смерти!  Мне  было  ужасно стыдно за  мою
первоначальную полупрезрительную оценку его характера. Стыдно до сих пор...
     Второе  событие  тоже  связано с Виктором  Наумовичем.  Это было еще до
начала  его  болезни.  Он знал  о моем  интересе  к явлениям  гипноза  и так
называемого  "внечувственного восприятия", а также о  намерении,  как только
представится  возможность,  заняться  поисками биологического  поля.  И  вот
однажды Нюма сказал мне, что у него есть приятель  - специалист  по  тем  же
слаботочным  измерительным приборам (не  помню его имени),  судьба  которого
складывается  неудачно  - не может  устроиться на  работу. Так вот, приятель
этот недавно женился на молоденькой актрисе, которую зовут Нелли. Оказалось,
что  она  обладает  способностью   то  ли  читать  мысли,  то  ли  угадывать
невысказанные желания своего мужа. Нюма  им рассказал обо мне и моих планах.
В  отличие от знаменитого Вольфа Мессинга, Нелли не  эксплуатировала и никак
не афишировала свою способность, но охотно согласилась продемонстрировать ее
мне.  Мы условились о встрече на  дому у их  с Нюмой общих знакомых.  Там  я
поставил с ее участием несколько  небольших опытов, которые до сих пор помню
во всех подробностях  и  не  нахожу в них уязвимых для критики моментов. Вот
краткое описание одного из этих опытов.
     В небольшой комнате за столом,  стоящим у окна,  напротив входной двери
из коридора  сидит компания  человек в шесть. Всем им  известна  цель  моего
появления,  но, извинившись, я сразу говорю, что никому из присутствующих не
буду  ничего говорить о  тех  заданиях, которые  я намерен мысленно поручать
исполнять Нелли. В  комнате  нет  ни одного  зеркала.  Окно  сплошь  закрыто
шторой.
     У левой, если смотреть от двери, стены  стоит старинный буфет. В правом
дальнем углу комнаты горкой  лежат детские игрушки. Решено, что сначала мы с
Нелли будем ставить свои опыты, а потом будет чай. Упоминаю  об этом потому,
что  хозяйка  квартиры  накрывала  на  стол,  что  позволило  мне  незаметно
ознакомиться с содержимым  буфета. Кроме того, я внимательно  присмотрелся к
кучке детских игрушек...
     Первый  опыт не был "зачетным",  поскольку Нелли попросила разрешить ей
во  время  этого опыта держать  меня за  руку,  чтобы,  как  она выразилась,
"настроиться" на  мою  волну. Она легко справилась с  моим заданием. А далее
происходило следующее.
     Я занимаю  позицию  у  двери.  Нелли  проходит  на середину  комнаты  и
поворачивается ко  мне  спиной.  Расстояние между нами  порядка трех метров.
"Ну,  командуйте!" - говорит  Нелли. Не могу  сказать, что мои  задания были
очень оригинальными:
     -  Подойдите к буфету, -  приказываю ей мысленно. Не сходя с места  она
делает  несколько нерешительных телодвижений, потом  уверенно поворачивается
налево и подходит к буфету. Говорит: "Это здесь!"
     -  Откройте  дверцы  верхней  половины  буфета.  (Тоже  молча).  -  Она
открывает.
     - На верхней  полке.  - Там, как я  успел  заметить, стоят  в  два ряда
рюмки. Нелли трогает рукой одну за другой  три  буфетных полки  и решительно
останавливается на верхней. Спрашивает: "Что дальше?"
     - В  заднем  ряду рюмок. - Она  почти  без колебаний протягивает руку к
заднему ряду.
     - Третья справа. - Рука останавливается над указанной рюмкой.
     - Достаньте  и отнесите на стол. - Две эти команды  выполняются одна за
другой: первая - немедленно, вторая - с некоторой задержкой.  Мне приходится
ее повторить...
     Второй опыт аналогичный. Надо было выбрать определенную игрушку из кучи
и принести ее мне... Было еще что-то - не помню ясно.
     Рискнул спросить: "Нелли, как Вы угадываете? Что  чувствуете?" Она,  не
чинясь, ответила: "Это как в  игре "тепло - холодно". Если я  делаю неверное
движение, то сразу  ощущаю - "не то!". А  если  верное, то  Вы,  быть  может
неосознанно, посылаете мне сигнал одобрения - "да, так!". Вот и все". Путь к
цели оказывается довольно коротким.
     Потом  все пили чай и оживленно беседовали. В какой-то  момент я  вышел
из-за стола, дошел до двери и оттуда мысленно приказал Нелли:  "Обернитесь!"
(Она сидела  ко мне спиной).  Тут  же обернулась и спросила: "Вы хотите  еще
что-нибудь попробовать?" Я извинился, сказал, что нет.
     Всякого  рода  сомнения,  которые  оставались  у  меня   после  сеансов
Мессинга, отпали.  Возможность  передачи мысленных  сигналов