виду быстроты течения горные реки
не замерзают и зимой. Падающий в них снег создать мост не может - его уносит
течением. Мост образуют сходящиеся и слипающиеся над  рекой снежные карнизы,
которые попеременно  надувает ветер с обоих берегов реки.  Зимой  эти  мосты
выдерживают вес всадников. А летом...
     Мы  идем  по  каменистой тропе рядом  с мостом. Его наискось пересекает
темная тропа,  видны  следы  лошадиных подков. Я иду первым, за мной - Майя.
Неожиданно тропа  на левом берегу вроде  бы исчезает. Говорю Майе: "Посмотри
на том берегу - не продолжается ли  тропа там, а я пока поищу ее чуть дальше
на этом". Через минуту слышу за спиной страшный грохот. Оборачиваюсь -  Майи
нет, так же как и средней части моста  на всем его протяжении. Они рухнули в
реку. Подтаявший мост, по которому ездили зимой всадники, теперь не выдержал
груза  маленькой женщины. Это  почти верная гибель!  На такой крутизне  река
свалит  человека и разобьет  его о  камни, прежде чем он  успеет  позвать на
помощь. Одновременно с остальными ребятами подбегаю к  краю облома. Под нами
на большой  куче  снега  стоит Майя. От края  остатков моста до ее головы не
более двух метров. Но бешеная вода с угрожающей быстротой подмывает снег, на
котором  она стоит.  В  нашем  распоряжении несколько  секунд.  Страховочная
веревка намотана наискось через  плечо  у  Толи. Соображаю: быстро  отмотать
пару  оборотов  веревки - на ее конце  петля. Бросить ее  Майе, Толе лечь на
снег, нам навалиться на него. К счастью, Майя не  сняла грудную обвязку - на
ней карабин. Она успеет защелкнуть в него петлю и повиснет на веревке, когда
весь снег смоет.  Объяснять  некогда! Кричу: "Толя, веревку!" Он в состоянии
шока, не двигается, глаза  без смысла. Мой  план не проходит. Вспоминаю, что
я-то  грудную  обвязку снял  - репшнур у меня  в кармане. Быстро достаю его,
завязываю на конце "петлю проводника", другой конец обматываю вокруг сжатого
кулака, падаю на  снег  и  спускаю  петлю Майе.  Лишь  бы  петля достала  до
карабина и Майя не растерялась! Но нет, держится прекрасно! Спокойно открыла
карабин,  надела  петлю, защелкнула и... повисла  в  воздухе над ревущей  от
злости рекой. Студенты молодцы, не  растерялись. Двое стали на колени у края
облома рядом со мной и, наклонившись, схватили мою руку; двое других  держат
их за плечи. Быстро вытаскиваем Майю на остаток моста...
     Я  спас ей жизнь - это бесспорно. И я же, хотя  и не так бесспорно, был
виновен в ее гибели в горах. А дело было так.
     Весной 67-го года  Майя позвонила  мне и  рассказала, что  собирается в
очень  интересный  и,  вероятно, сложный  поход на Кавказе по  еще никем  из
туристов  не  пройденным   местам  в  районе  Цейского   ущелья.  Инициатива
принадлежала четырем сильным ребятам-альпинистам. Они пригласили Майю, как я
понял, не  бескорыстно.  Через клуб она  им могла достать  "сублимированное"
(очень легкое,  высушенное) мясо,  хорошие примусы, "кошки" для  движения по
гладкому льду. Наверное, еще что-нибудь. Они ее отыскали в  клубе  -  раньше
она  с ними не встречалась.  Майю, конечно,  соблазняла перспектива открытия
новых горно-туристических маршрутов, но  было тревожно  выходить  в  трудный
поход  с  незнакомыми  ребятами.   Условием  своего  участия  она  поставила
приглашение  меня в состав группы. И  вот  теперь звонила в надежде получить
мое согласие.
     Я  точно  знал,  что  не  пойду,  так  как  мы  уже  сговорились  двумя
дружественными  семьями  и  с Андрюшей  поехать на  Валдай.  Но  мне  ужасно
захотелось поучаствовать  в выработке маршрута по  новым местам, опираясь не
на  чьи-то "кроки", а  только на топографическую  карту  района. И я  сказал
Майе,  что  вряд ли  смогу  пойти  в  поход,  но в подготовке маршрута готов
поучаствовать. Она довольствовалась и этим в надежде, что перспектива такого
похода  увлечет меня.  Сказала,  что  известит, когда  будет первая  встреча
предполагаемых  участников похода. Мне  было стыдно, что  солгал,  но я ведь
предупредил, что вряд ли смогу пойти...
     В назначенный день мы собрались у Майи. Ребята  оказались действительно
сильными  и опытными  альпинистами.  Карта района у  них была  превосходная,
крупномасштабная. Часа три  мы  с  увлечением вырабатывали маршрут: день  за
днем, включая  необходимые  разведывательные выходы  с промежуточных стоянок
для  выбора  наилучшего  пути  следования  в  нужном направлении. Я  получил
огромное  удовольствие. Определили  оптимальную  дату  начала  похода  и его
продолжительность.
     Выждав дня три, я позвонил Майе и сказал (опять  соврал!), что не смогу
принять участие в походе, так как  в намеченное для него время должен быть в
Институте. Она  очень  огорчилась и сказала, что попытается  уговорить ребят
перенести  срок  выхода в  горы.  Через несколько дней сообщила, что  ей это
удалось. Надо  бы мне хоть  здесь откровенно признаться в обмане.  Наверное,
еще  не  поздно  было бы ей отказаться от похода. Постыдно  струсил! Отложил
свой отказ еще на пару недель - ближе к новому сроку, - когда сообщил Майе о
неожиданно  возникшей  перспективе  загранкомандировки  (совсем  заврался!).
Сообщил не по  телефону, поехал к ней  на  работу - извиняться, что подвожу.
Она  опять расстроилась и сказала, что без меня ей идти не хочется. "Ну и не
ходи",  -  сказал я.  Она  ответила, что уже  поздно,  подготовка  началась,
подводить  ребят  нечестно.  Нечестным-то  было  мое  поведение!  Очень было
стыдно, но беды я не чуял - ребята были вроде надежные...
     На  Валдае мы  пробыли  больше месяца. В день приезда в Москву позвонил
Майе.  Соседка по коммунальной квартире спросила, кто я. Сказал, что товарищ
по горным походам. "Значит,  Вы еще  не знаете, что Майя  погибла в  горах?"
Меня точно кнутом хлестнули.  Спрашивать ничего не стал. Назавтра  поехал  в
клуб.  Оказывается,  они  выходили  по леднику  на  разведку, без  рюкзаков.
Возвращались на  стоянку засветло по своим же следам. Казалось бы, куда  как
безопасно! Но горы не терпят  нарушения их законов. Наиболее слабый участник
группы никогда не должен идти последним. А Майя оказалась замыкающей. Шли по
краю  ледника,  метрах  в  десяти  от   бергшрунда.  Что  с  ней  случилось,
неизвестно. Может быть, оступилась, а может, этот выход пришелся как  раз на
такой день,  когда  женщина  себя  очень плохо  чувствует  (бывает,  что  до
обморока).  Может  быть,  поэтому  она  так  хотела,  чтобы  я  пошел,   что
предупредить  об  этом  чужих  ребят стеснялась. Так  или иначе, но согласно
протоколу  допроса  следователем   ребята  услышали,  как  Майя  вскрикнула,
обернулись  и  увидели, что  она  скользит  к  бергшрунду,  даже не  пытаясь
зарубиться.  Бросились к ней, но не успели  -  она  "улетела" в щель.  Когда
сходили на стоянку за  веревкой, спустились и вытащили мертвое тело, поняли,
что она  погибла еще во  время падения вдоль скалы - голова оказалась сильно
повреждена...
     Так я и живу 36 прошедших с той поры лет с сознанием своей вины. Можете
считать  это  суеверием,  но не  могу отделаться от мысли, что горы наказали
меня за обман...
     В общей  сложности  с  53-го по  94-й  год я был  в  высоких горах  раз
двадцать. По большей части в составе самодеятельных туристических групп - то
по  шесть-восемь  человек,  а то и вдвоем. Четыре  раза -  в  организованном
порядке, отрядами по десять-пятнадцать человек из горной турбазы Московского
Дома ученых, расположенной  в  том же Архызе,  и  трижды  - в  альпинистских
лагерях. Рассказ обо  всех  интересных эпизодах,  случившихся  во время этих
походов и  восхождений на  вершины, занял бы слишком  много места. Того, что
написано,  как  мне  кажется,  достаточно  для  того,  чтобы  дать  читателю
представление об этом  виде летнего  отдыха,  а молодых  людей,  быть может,
соблазнить возможностью совершить аналогичные "подвиги".
     Закончить  главу  я намерен описанием  эпизода,  который можно  назвать
забавным.  Впрочем,  только потому, что он закончился  благополучно.  Хотя в
более опасной (и глупой!) ситуации я не оказывался ни разу.
     Те,   кому   в  Крыму  случалось  проезжать   по   идущему  над   морем
асфальтированному шоссе Ялта - Севастополь, наверное,  помнят, что в  районе
Фороса  оно прижимается  к  почти отвесным скалам,  которыми в  этом  районе
обрывается крымский  хребет Яйла. Возможно, что им  повезло  увидеть, как по
этим скалам карабкаются вверх  люди, "застрахованные" от  срыва и смертельно
опасного  падения  веревками, которые их  товарищи  спускают  к  ним с  края
скального   обрыва.   Это   тренировки  альпинистов  или   соревнования   по
скалолазанию. Поверхность гладких на первый  взгляд  скал  усеяна небольшими
выступами, щелями и "полочками".
     Весной, если не ошибаюсь, 63-го года календарные дни сложились так, что
суббота и воскресенье оказались между первомайским праздником и днем Победы.
Прихватив за счет отпуска всего три дня, можно было поехать в Крым на  целых
девять дней - полюбоваться буйным цветением яблонь и вишен в садах. Так мы с
Линой и  поступили.  Устроились  на  какой-то местной  турбазе.  Однако Лине
почему-то  надо было вернуться в  Москву к 8 мая,  и я на два дня остался  в
Ялте один.
     Мне  было известно,  что  от приморского шоссе  до  гребня  Яйлы  можно
подняться по так называемой "Чертовой лестнице" -  довольно  узкой наклонной
щели, прорезающей скальную стену на всю ее высоту. Щель эта усыпана крупными
камнями,  которые и служат  ступенями  лестницы.  Существует  предание,  что
Пушкин  поднимался  по ней  на  ослике,  а пионеры наших  дней одолевают  ее
пешком. Подъем  этот настолько популярен,  что рейсовые автобусы  по просьбе
пассажиров  останавливаются у подножия Чертовой  лестницы. 9  мая  я надумал
развлечься,  оригинальности  ради,  спуском  по  этой  лестнице.  Доехал  на
автобусе до перевала Байдарские ворота,  с  него поднялся на Яйлу и  пошел в
сторону Ялты по хорошей дорожке, вьющейся опушкой веселого  молодого лесочка
по  краю  плоскогорья  над  форосскими   скальными   отвесами.   Вид  оттуда
великолепный.  Горизонт   отступает,   открывается   огромная  гладь   моря,
разрисованная в тихую погоду широкими светлыми и темными полосами.  День был
жарким. На мне - шорты и майка без рукавов. В почти пустом рюкзаке кое-какая
еда, паспорт  и деньги. Вдоль  дорожки по  самому краю обрыва с  интервалами
шагов  по  пятьдесят  чьей-то  заботливой  рукой  положены  плоские  камни с
нарисованными на них белой краской стрелками, указывающими, как я догадался,
путь к Чертовой лестнице. Что подтвердил и встретившийся мне пастух, гнавший
в сторону перевала десятка два овец.
     Я шел не спеша, нежась на здесь  уже жарком солнышке, любуясь  морем  и
поглядывая  на  камни-указатели.  До тех пор,  пока не  дошел  до указателя,
повернутого стрелкой  в сторону моря. Очевидно, здесь  и начинался спуск  по
Чертовой лестнице. Действительно, как раз напротив стрелки  находилось некое
углубление  в  скальной стене. Помню, я лениво подумал,  что для  ослика оно
идет слишком круто. Потом решил,  что пионеры  вполне могут вскарабкаться  и
здесь, а главная расщелина должна быть где-то рядом. Наверное, я к ней выйду
немного  ниже. Или  переберусь  на  нее. Будь я в серьезных  горах,  конечно
прошел  бы  дальше, разведал другие  возможности спуска. Но крымская Яйла не
высокогорье,  идти  дальше  было лень,  и я  начал спускаться  по указанному
стрелкой  склону. Метров  через  пять  дошел  до  большого  плоского  камня,
зажатого между крутых  скальных выступов. Камень был сухой, но очень гладкий
и лежал круто. Под камнем виднелась удобная полочка. Так же  лениво подумал,
что спуститься  по этому камню, лежа  на  спине  и  притормаживая  ладонями,
можно. А вот  подняться по нему  - вряд  ли. Но ведь я альпинист, как-нибудь
переберусь на основное  русло  Чертовой  лестницы.  Она должна  быть  рядом.
Спустился. Оглядываюсь.  В обозримой окрестности  -  ровные  скалы,  никакой
"лестницы" не видно. Но  ведь стрелка... А что если какой-то шутник повернул
камень со стрелкой в сторону моря? Хороши шуточки! Я  оказался на стене. Без
страховки!   Путь  обратно  отрезан.  Надо  спускаться.   Ближайшие  полочки
просматриваются, но  что будет ниже? До  шоссе метров пятьдесят.  Спускаться
надо спиной к  скале.  Рюкзак сбрасываю вниз. С  полочки  на полочку. Пробую
одно  направление  -  полочка кончается. Возвращаюсь  назад.  Пробую  другое
направление - удается перебраться на полочку ниже. На иных из них помещается
вся ступня, на других только каблук кроссовки.
     Наконец  оказываюсь  в  безвыходном положении,  где  полочка  метра  на
полтора  прерывается  участком гладкой стены. На  скалах  щель  такой ширины
можно перепрыгнуть.  Но с полочки на  полочку прыгать не станешь! К счастью,
примерно на середине гладкого  участка, на полметра выше уровня моей  головы
торчит  из  стены небольшой  выступ.  Можно  попытаться  сделать  "маятник".
Повернуться  лицом к  скале,  благо,  полочка достаточно  широкая, подойти к
самому ее  концу, вытянуться в струнку и, прижимаясь к стене, начать падать.
В падении схватиться за выступ и  оторвать ноги. Качнувшееся тело  перенесет
их  на  вторую полочку. Затем оттолкнуться руками от выступа и таким образом
перебраться через разрыв. Ну а если ноги не достанут до продолжения полочки?
Повиснешь на этом выступе!  Долго не  провисишь,  а  помощи  ждать неоткуда.
Внизу по шоссе  гуляют люди  -  сегодня праздник. Но какой от них толк?  Они
даже видят меня, приветливо машут руками,  что-то весело кричат. Для них это
развлечение  -  человек  на  стене. Наверное,  скалолаз какой-то. Знает, что
делает!  А  что  мне делать?  Все  другие  пути  испробованы.  Всюду  полная
"безнадега". Решаюсь  на  "маятник".  К счастью, все проходит  благополучно.
Можно продолжать поиски спуска.  Снова начинаю  лавировать между  полочками.
Постепенно снижаюсь. Начинает смеркаться. Проклятый  спуск длится уже четыре
часа  (50 метров!). Наконец,  живой  и  невредимый, достигаю  уровня  шоссе.
Спасен!! Отправляюсь на поиски  рюкзака. Он где-то  в кустарнике, растущем у
подножья  стены.  Стало совсем темно.  Найти не могу. Черт с ним - доеду  на
попутных до  Ялты, а  завтра утром  вернусь сюда.  Выхожу  на шоссе. Один за
другим проезжают ярко  светящиеся автобусы с  отдыхающими - возвращаются  из
праздничного Севастополя. Голосую.  Никто  не  останавливается. Легковушки -
тоже.  Вот сволочи  - видят же, что человек в беде! Потом соображаю: на  мне
все разодрано о скалы -  и майка, и шорты.  Наверное, принимают  за пьяного.
Делать нечего,  пойду пешком. До Ялты километров тридцать. Потихоньку к утру
дойду...
     Иду, не оборачиваясь, не обращаю внимания  на  автобусы. Вдруг -  скрип
тормозов,  рядом  со  мной  останавливается  такси  с  пассажиром.  Водитель
спрашивает:  "Что случилось? Вижу,  идет человек в разорванной одежде, но не
пьяный, не шатается". Объясняю, что и  как. Говорю,  что  денег у меня нет -
остались в рюкзаке. "Садись,  -  говорит, - подвезу без  денег". И вот я  на
турбазе.  Переодеваюсь и выхожу  на  набережную. Праздник!  Полно  гуляющих.
Справа, в  море,  украшенные разноцветными  огнями корабли. Слева - гирлянды
цветных  лампочек и музыка  из  ресторана. Смотрю  то  направо,  то  налево.
Красиво! Любуюсь.  Меня  переполняет радость, что вырвался прямо-таки из лап
смерти. А поделиться не с кем. Иду на почту и даю жене следующую телеграмму:
     "Хожу живой. Верчу головой.
     Очень приятно, хоть вам непонятно".
     Через  день возвращаюсь в  Москву.  Встревоженным  голосом Лина  еще  с
порога  спрашивает:  "Что  там  с  тобой  стряслось?"  Приходится   во  всем
признаться. Выслушав мой рассказ, жена говорит:
     - Ты же столько раз твердил, что с горами не шутят!
     - Но какие это горы?
     - Сорвался бы со стены, узнал какие!
     Она права. С горами легкомысленно шутить нельзя. Ни с какими!

Глава 10. На дальних подступах к науке
Оттепель

     После  смерти Сталина  и избрания Хрущева  Председателем  Президиума ЦК
КПСС  (1953 г.) в стране  наступил период некоторого оживления неофициальной
общественной активности, названный "оттепелью". Он длился недолго - примерно
до конца 50-х годов. Толчком к освобождению от обязательной коммунистической
идеологии  и   постоянного  подспудного   страха,   на  котором  базировался
тоталитарный режим, послужил доклад Хрущева на XX съезде КПСС (февраль 56-го
года) о  преступлениях Сталина.  За  ним  последовало  массовое освобождение
политзаключенных из сталинских концлагерей.
     Наименование  этого  периода  связано  с  опубликованием  в  54-м  году
небольшой повести  Ильи Эренбурга "Оттепель". В ней нет никаких политических
мотивов, кроме одного "небольшого" умолчания. В  начале  повести упоминается
только что начавшееся "Дело врачей-отравителей". А буквально через несколько
страниц один из персонажей с удовлетворением,  но  тоже вскользь, упоминает,
что обвинения врачей  были  ложными. Между  этими  двумя упоминаниями  лежит
смерть Сталина. Но об этом в повести нет ни слова!
     Основной ее  сюжет строится  на обычных  трудностях зарождающейся любви
(сомнения,   робость)   трех   пар:   технолог  и  жена   директора   завода
(учительница),  инженер  и  дочь  старого  учителя,  главный  конструктор  и
женщина-врач заводской поликлиники  (еврейка).  Впрочем,  их  злоключения  в
конце  концов оканчиваются счастливо. Все персонажи  повести - люди хорошие,
хотя и со своими слабостями и недостатками. Даже директор завода, которого в
конце повести снимают за  то, что он отложил на год строительство  жилья для
рабочих ради того, чтобы пустить  новый, необходимый заводу цех. Все события
разворачиваются    в     стареньком    поселке    некоего    провинциального
машиностроительного  завода. На сам завод автор читателя не  приводит. Нет и
никакой традиционной фигуры  передовика-рабочего. Все коллизии чисто личного
плана  происходят  в  среде  заводской и  околозаводской  интеллигенции.  Не
случись сильная буря, разрушившая  ветхие хибарки рабочих - директор  завода
остался бы на своем месте.
     Но   почему  "Оттепель"?  Отступление   зимы!  По-видимому,  "зимой"  в
советской литературе сталинской эпохи Эренбург считает обязательность образа
героя  - строителя социализма, свободного от простых  человеческих  чувств и
слабостей.  Вот  это  освобождение  от  казенного героизма,  от непременного
"служения делу партии", обращение к человечности взаимоотношений либеральная
часть советского общества  и поспешила  назвать оттепелью. Недаром в это  же
время вспыхнуло увлечение песнями Булата Окуджавы. Они еще не тиражировались
в большом количестве - их научились переписывать на рентгеновские пленки.
     "Мы  - люди,  а не  винтики  государственной машины" - вот какую дотоле
неслыханную новость сообщил нам Окуджава в своих песнях. Утверждение  личной
свободы и достоинства, ценности  простых радостей жизни и любви в  59-м году
создали необыкновенную  популярность  в  России Хемингуэю. Глубоко волновали
зрителей  фильм  "Летят  журавли"   и   спектакль  "Вечно  живые"  в  театре
"Современник". В толстых  журналах появились смелые для того времени повести
и рассказы: "Районные будни" Овечкина, " Не хлебом единым" Дудинцева, "Жизнь
Бережкова"  Бека, "Рычаги"  Яшина. В эти  же годы советские граждане увидели
фильмы  итальянского  "неореализма", услышали песни  группы  "Битлз".  Начал
выходить на русском языке журнал "Америка".
     Впрочем,  далеко  не  все  было   столь  обнадеживающим.  В  54-м  году
Твардовский был снят с поста главного редактора журнала "Новый мир", который
был сочтен чересчур уже либеральным. В 53-55-х годах произошел ряд восстаний
в  лагерях  ГУЛАГа. Они были жестоко  подавлены.  В 55-м году,  в  ответ  на
вступление Западной Германии в НАТО, Советский союз  организовал "Варшавский
Договор" - военный союз со странами Восточной Европы