м  и за запахом тайги..." или: "Вместо
домов у людей  в этом городе  небо  /  Руки любимых  у  них вместо квартир".
Собственность, мир вещей, мещанство они презирали... В горы,  на байдарках в
Карелию или на быстрые и порожистые уральские реки! Не только для знакомства
с девственной природой, но и для самоутверждения.
     Впервые  появившийся   на   экране   Владимир  Высоцкий  в   кинофильме
"Вертикаль"
     (67-й год) поет  "Парня в  горы тяни,  рискни / Не бросай одного  его /
Пусть он в связке  одной  с  тобой /  Там поймешь,  кто  такой".  Поэты, как
известно, обладают даром предчувствовать будущее. У мало еще кому известного
Иосифа Бродского в одном из первых его стихотворений  "Пилигримы" (58-й год)
есть и такие, грустные строки: "И значит, не будет толка / От веры в себя да
в Бога / ...и значит, остались только / иллюзия и дорога".
     Но это еще далеко впереди. Молодежь начала  60-х  верила  и в  себя и в
свое  будущее. Непременной спутницей любой  молодежной компании того времени
служит гитара.  На  стройке,  в  тайге,  в горах  вокруг костров  собираются
компании молодых  людей  и  хором,  единым дыханием  поют  еще  не изданные,
переписанные  друг у друга  песни своих любимых  бардов:  Визбора, Якушевой,
Кукина,  Городницкого ("Перекаты"  -  60-й год, "На  материк"  -  60-й  год,
"Атланты" - 63-й год). Когда последнюю из названных песен Городницкий поет в
концерте, весь огромный зал встает. Как заклинание против ядерного безумства
мира мощно звучит заключительная строфа песни: "И жить еще надежде / До  той
поры, пока /  Атланты  небо  держат  / На каменных руках!" И конечно - песни
первого из бардов, Булата Окуджавы:  "Полночный  троллейбус" - 57-й год, "До
свидания,  мальчики" - 58-й год, "Бумажный солдатик" - 59-й год, "Песенка об
открытой двери" - 61-й год, "Надежды  маленький оркестрик" - 63-й год, "Пока
Земля еще  вертится"  - 63-й  год,  "Виноградную  косточку..." -  67-й  год,
"Возьмемся за руки, друзья" - 67-й  год. Я назвал, конечно, только несколько
из  множества его популярных песен 60-х годов. И не все так, как они названы
у автора, а как их называли мы - по главной мысли или строке.
     Кстати,  Булат  Окуджава  -  кумир  и совесть  той  эпохи - в 56-м году
вступил в партию.  Такова была сила надежды и веры, которые вселил в  сердца
XX съезд партии.  В те же годы возник  КСП - клуб студенческой песни  с  его
ежегодными  слетами под  Саратовом.  Вся  страна с  увлечением  смотрела  по
телевидению "сражения" в Москве команд КВН - клубов  веселых и находчивых из
различных городов Союза. И наконец,  неподражаемый Аркадий  Райкин, чью роль
ярко характеризует популярная  в те годы поговорка: "В отдаленном будущем на
вопрос: "Кто такой Хрущев?"  - ответят: "Политический деятель времен Аркадия
Райкина".
     Вайль и  Генис  в своей книге  о 60-х  годах пишут,  что эта эпоха была
"насквозь  литературной". Действительно!  Для  широкого  круга  читателей  в
советской печати  или в зарубежных изданиях, нелегально проникавших в  СССР,
открылись  имена  великих русских писателей и  поэтов: Достоевского (издан в
62-м  году), Бунина (собрание сочинений - в 65-м году), Ахматовой, Гумилева,
Мандельштама, Волошина,  Цветаевой - в русских изданиях за границей.  В 63-м
году в СССР была опубликована повесть Эренбурга "Люди,  годы,  жизнь", в том
же  году  - поэма Твардовского  "Теркин на  том  свете". В "Новом мире" были
напечатаны произведения Солженицына: "Один день Ивана Денисовича" (62-й год)
и "Матренин двор" (63-й  год). В том  же  журнале блестяще вел отдел критики
Владимир Лакшин.
     Колоссальную популярность (250 публичных чтений в год) завоевал Евгений
Евтушенко.  В сентябре 61-го года в  Литгазете он опубликовал  стихотворение
"Бабий  яр"   -  о   массовом  убийстве  немцами  евреев  в  Киеве.  Немалой
популярностью  пользовались  почти не  издаваемые, но читавшие свои стихи  в
самых  различных  аудиториях  поэты-лирики:  Слуцкий, Самойлов,  Ахмадулина,
Кушнер, Мартынов.
     Наконец,   в   60-е  годы   печатались  такие  произведения  выдающихся
прозаиков, как "Пряслины" Абрамова (58-73-й годы), "Звездный билет" Аксенова
(61-й  год), "Мертвые  страха  не имут" Бакланова (61-й год), "Большая руда"
Владимова (61-й год), "Иду на грозу"  Гранина (62-й  год), "Жизнь и  судьба"
(61-й год)  и  "Все  течет"  (64-й  год)  Гроссмана, "Хранитель  древностей"
Домбровского (64-й год), "Живые и мертвые"  Симонова (59-71-й годы), "Трудно
быть богом" Стругацких  (64-й год), "Сельские  жители" Шукшина  (63-й год) и
другие.
     Однако  ветер обновления  и  надежды не перелетал через  стены  Кремля.
Смягчившаяся было после XX съезда политическая линия правителей государства,
испугавшихся роста свободомыслия,  вернулась  на прежнюю колею. В июне 62-го
года  голодное восстание  рабочих Новочеркасска  было безжалостно  подавлено
военной силой с использованием танков. 28  октября того  же  года разразился
"Карибский кризис".
     В активно готовящейся  ракетно-ядерной войне важнейшую роль должно было
сыграть время подлета ракеты к цели. Обнаруженной спутником-шпионом в момент
старта  из СССР баллистической ракете потребовалось  бы  около  получаса для
того, чтобы  перелететь над Европой и Атлантическим  океаном.  За  это время
потенциальный  противник  сумел бы не только укрыться от атомного взрыва под
землю, но и пустить в ход все свои средства перехвата ракеты в полете.
     По приказу  Хрущева  советские  ракеты  с  ядерными  боеголовками  были
размещены на Кубе. От побережья Флориды их отделяло  всего 300 километров, а
от  Вашингтона   и  Нью-Йорка  -  порядка  двух   тысяч.   Такое  расстояние
баллистическая  ракета может  преодолеть за  5 минут.  Ракеты  на  Кубе были
обнаружены американскими спутниками. Правительство  США потребовало от  СССР
убрать их,  угрожая бомбардировками и  вторжением  на Кубу.  Для  ее  защиты
советское  командование направило  в Карибское  море  большой военный  флот.
Навстречу ему  американцы  выслали в Атлантический  океан свой флот.  Затаив
дыхание, население  всего  мира,  кроме  граждан СССР (им  это не показали),
благодаря  телепередачам  со  спутников  следило за  сближением двух флотов.
Сражением между  ними началась  бы третья  (атомная!)  мировая война. Судьба
человечества буквально "висела на волоске". К счастью, Хрущеву хватило ума в
последнюю минуту отдать  приказ о  возвращении флота. Затем  были вывезены и
ракеты с Кубы.
     Советское руководство не замедлило  открыть свое лицо  и  во внутренней
политике.  В  декабре  того  же  злополучного  62-го  года   Хрущев  посетил
художественную выставку в  Манеже, где в беспрецедентно грубой форме поносил
картины художников-авангардистов. А их выставка  на открытом воздухе в парке
была снесена бульдозерами.
     Были арестованы, а затем судимы первые борцы за свободу слова: Гинзбург
- в  62-м  году, Буковский - в  63-м  и будущий лауреат  Нобелевской  премии
молодой  поэт Бродский - в 64-м ("за тунеядство"). Его выслали из Ленинграда
на 5  лет.  В результате  протеста Шостаковича, Маршака  и Чуковского  через
полтора  года  вернули, но практически не  печатали.  Первый  сборник стихов
Бродского "Остановка в пустыне" был опубликован
     в 67-м году за границей. В 72-м году поэт навсегда покинул СССР.
     В 64-м году реакционная оппозиция Хрущеву добилась его отставки с поста
Председателя Президиума ЦК КПСС и отправки на пенсию ("по болезни", как было
официально объявлено  рядовым коммунистам  и  всем  гражданам  СССР). На его
место  заговорщики,  в  большинстве  своем  молодые  питомцы  КГБ, поставили
60-летнего, глупого и наверняка безынициативного Леонида Брежнева.

Становление Института молекулярной биологии
     В конце 59-го или в начале 60-го года постоянные читатели американского
толстого  научного журнала Physical review  были немало удивлены содержанием
его  двух подряд вышедших номеров. Журнал этот в течение  многих десятилетий
регулярно печатал обзорные статьи о последних достижениях физики. Эти же два
номера были неожиданно  отданы... биологии. Они  содержали  тоже обзорные  и
отнюдь  не  поверхностные  статьи  о  самых различных  аспектах  современной
биологической,  особенно  микробиологической,  науки. Под именами авторов  -
крупнейших биологов  того времени - помещались  не  совсем  понятные  слова:
"Лекция,  прочитанная такого-то числа". Кроме лекций, здесь  же печатались и
описания очень  серьезно  поставленных  лабораторных  работ,  иллюстрирующих
содержание этих лекций.
     За этими странными для физического научного журнала публикациями стояло
событие, которое по своему значению для  будущей  судьбы человечества  было,
пожалуй, не менее важным, чем расщепление ядра атома урана...
     6 августа 1945-го года над  Хиросимой  была взорвана атомная бомба. Она
создавалась американскими физиками в  годы последней войны в первую  очередь
потому,  что  аналогичные  разработки,   как  им  было  известно,  велись  в
гитлеровской Германии.  Если бы немцы успели создать и использовать  атомное
оружие даже  в  самом  конце войны,  ее  исход мог быть совсем иным.  Они не
успели! Германия капитулировала. Взрывать бомбу над Хиросимой не было особой
нужды.  К этому моменту СССР,  как союзник США по антигитлеровской коалиции,
объявил войну Японии. Совместными усилиями две великие державы победили бы и
без  этого  крайнего  средства. Хиросима явилась демонстрацией  американской
мощи, адресованной в первую очередь Советскому Союзу, столкновение с которым
(по крайней мере при жизни Сталина) было вполне вероятным.
     Американские  разведывательные службы, конечно, знали, что в  Советском
Союзе  начаты  работы  по  созданию  атомного  оружия.  Ввиду  значительного
отставания СССР в области высоких технологий, политические  руководители США
полагали, что  для  успешного завершения  этих  работ  потребуется  не менее
десяти лет. Они  ошиблись!  Не без помощи  разведданных  советские  атомщики
сумели быстро преодолеть это отставание и
     в 49-м году  успешно испытали свою атомную  бомбу. Началось губительное
для всего мира  состязание двух держав по производству и  усовершенствованию
бесчеловечного оружия массового уничтожения,  питавшее "холодную войну". Над
миром нависла угроза ядерной катастрофы.
     В  такой  ситуации  большая  группа американских  физиков,  не желавших
участвовать  в  этом зловещем  состязании,  покинула  американский  "атомный
проект"  и  была  вынуждена искать другую сферу приложения своих незаурядных
знаний и талантов. Они обратились к  биологии, к увлекательным  перспективам
исследования физической природы жизни. Не желая оставаться профанами в новой
для них  области знания, эти  физики, среди  которых были  ученые с  мировым
именем, даже нобелевские лауреаты,  приняли мужественное  решение  стать  на
время простыми студентами, в кратчайший срок всерьез и глубоко, теоретически
и практически  усвоить  все  последние достижения биологической  науки. Были
организованы летние трехмесячные курсы с интенсивными ежедневными занятиями.
В  качестве  лекторов  и  руководителей  практикумов  из  всех  стран   мира
пригласили  лучших  специалистов  - под  стать  их  зрелым и высокоодаренным
ученикам. Этим ученикам, поднявшимся до уровня подлинного понимания  проблем
и трудностей  современной им биологии,  предстояло принести в  биохимические
лаборатории  не  только  множество тонких  физических  методов исследования,
соответствующую  технику и приборы,  но и  свое особое, физическое мышление.
Плодотворно  соединившись  с  существующими  биологическими   и  химическими
подходами,  это мышление  дало мощный  толчок  исследованиям,  нацеленным на
раскрытие тайн  живой  природы на  ее фундаментальном, молекулярном  уровне.
Так, на стыке  биологии, химии и физики родилась новая наука  - молекулярная
биология,  обещавшая  не  только  понимание,   но,  со  временем,  и  тонкое
вмешательство в "интимные" процессы  жизнеобеспечения... Вот эти-то лекции и
описания практикумов стали достоянием всех физиков мира благодаря публикации
в Physical review.
     Однако   если   для  большинства   рядовых   физиков   все   это   было
неожиданностью,  то   наши   крупнейшие   ученые  были,  конечно,   в  курсе
совершавшейся в науке революции, понимали ее значение и не замедлили принять
в ней активное участие. По инициативе Курчатова в  руководимом им  Институте
атомной  энергии  был  создан Биологический  отдел.  Для  него  вне закрытой
территории  института построили  и оборудовали  специальное  большое здание.
Руководителем  отдела   Курчатов   назначил  опытного  организатора  Виктора
Юлиановича Гаврилова. Судя по четырем орденам Ленина, которыми был награжден
этот сравнительно молодой  человек, -  активного  участника создания атомной
бомбы.
     Для  непосредственного  руководства  исследовательской работой Гаврилов
пригласил   первоклассного  ученого-генетика  Романа  Бениаминовича   Хесина
(остававшегося  не у дел после разгрома  генетики в СССР). Гаврилов  и Хесин
стали   собирать  молодежный  коллектив   исследователей,   в  частности  из
выпускников  "Физтеха", где была создана кафедра биофизики  под руководством
профессора Лазуркина.
     Одновременно  в  конце  58-го  года  в ФИАНе  начал  работать  открытый
биологический   семинар   под   руководством  нобелевского   лауреата  Игоря
Евгеньевича  Тамма.  По инициативе физиков правительство  приняло решение  о
создании в системе Академии наук еще двух исследовательских институтов  того
же  профиля  под  руководством  крупнейших  ученых,  академиков:   биохимика
Владимира Александровича Энгельгардта и химика Михаила Михайловича Шемякина.
Институт  Энгельгардта  первоначально  назывался  Институтом радиационной  и
физико-химической  биологии (ИРФХБ). Это  была "мимикрия". В  то  время  еще
большим  влиянием и доверием Хрущева пользовался  Трофим Денисович Лысенко -
главный  гонитель генетики  и  физико-химического подхода к  биологии. Я сам
слышал,  как  во время  своего  доклада  в  заполненной  до  отказа  большой
аудитории Политехнического музея  он провозглашал: "Я физики не знаю и химии
не знаю. И знать  не хочу! Я  -  биолог".  Слово "радиационной"  в  названии
Института служило щитом, так как относило его к епархии физиков-атомщиков. В
65-м  году,   когда  опасность   миновала,  нас  переименовали   в  Институт
молекулярной  биологии (ИМБ). Шемякинский институт с самого начала назывался
Институтом  химии природных соединений (ИХПС)  и, следовательно, к  биологии
будто  бы  прямого  отношения  не имел. Оба института разместились  в  одном
большом здании на улице  Вавилова (дом 32), из которого был выселен Институт
горного  дела, по-видимому, за  отсутствием  гор  и  полезных  ископаемых  в
окрестностях Москвы.
     В.А. Энгельгардт формировал свой  институт  на равноправных  началах из
биологов, химиков и физиков.  Общепризнанное положение  всемирно  известного
ученого позволило ему в качестве заведующих лабораториями собрать  блестящую
плеяду крупных ученых.
     Биологическую  лабораторию  возглавил член-корреспондент  Академии наук
М.Н.  Мейсель. Руководство  группой генетиков  взяла на себя  одна из  самых
крупных   наших   генетиков  профессор   Е.А.   Прокофьева-Бельговская.   На
заведывание  лабораторией  вирусов  Энгельгардт  пригласил  профессора  В.И.
Товарницкого - выдающегося специалиста, блестящего организатора и прекрасной
души человека.  Биохимики были  представлены  рядом сотрудников лаборатории,
которую Владимир Александрович  возглавлял в  Институте биохимии  имени А.Н.
Баха. Ближайший ученик Энгельгардта А.А.  Баев стал заведующим биохимической
лаборатории  в  новом  Институте.  Владимиру  Александровичу  удалось  также
уговорить  перейти  к нему  на  заведывание лаборатории химического  профиля
(энзимологии)  своего  бывшего аспиранта, к тому времени уже  академика А.Е.
Браунштейна. Что касается физиков, то, в отличие от своеобразной ситуации  в
США, наши крупные ученые-физики не могли оставить  свои  институты. Из ФИАНа
на  заведывание   физической  лабораторией  перешел  только  профессор  Л.А.
Тумерман. Все они  привели с  собой  своих  ведущих сотрудников, по  большей
части довольно молодых, но уже зрелых ученых.
     Надо признать, что ведущие сотрудники нового  Института были  истинными
энтузиастами молекулярной  биологии. Покидая свои  прежние,  надежные  места
работы, они сильно рисковали, проявляя недюжинное мужество. Ведь Лысенко еще
пользовался   доверием  и   поддержкой   властей.  Несмотря   на   прикрытие
радиационности, выражение "физико-химическая биология" в названии Института,
несомненно  действовало на него,  как красная тряпка на быка. В любой момент
можно было ожидать, что он добьется ликвидации Института.
     Отдельную лабораторию радиоактивных изотопов  возглавил профессор  Я.М.
Варшавский из  Института физической химии. Эта  лаборатория  обслуживала все
остальные  лаборатории   Института   или  курировала   в  них  использование
радиоактивных  изотопов. Наконец,  чтобы закончить  набросок  первоначальной
картины  руководства лабораториями Института, упомяну, что В.И. Товарницкий,
к всеобщему огорчению, через пару лет  умер, и  на его место  был  приглашен
талантливый и честолюбивый доктор наук, биохимик Г.П. Георгиев.  Лаборатория
утратила свою вирусную ориентацию и стала чисто биохимической. Но, в отличие
от   лаборатории   Баева,  она  специализировалась  на   изучении  хроматина
(клеточного  ядра).  Ныне Георгиев  академик  и директор  Института биологии
ядра.  Академиками  стали и  талантливые аспиранты,  пришедшие  в Институт в
первый же год его работы: Л.Л. Киселев и Андрей Дарьевич Мирзабеков.
     Из этого перечня руководителей лабораторий ИРФХБ,  с  учетом того,  что
они  привели с  собой наиболее дельных своих сотрудников. Энгельгардт собрал
очень сильную "команду". Такая ситуация в момент образования Института  была
безусловно многообещающей. Но в ней скрывалась и некая серьезная  трудность.
Крупные  ученые  пришли  в  Институт  со  своими  научными  направлениями  и
сотрудниками, реализовавшими  эти  направления.  Ясно  было,  что  они будут
склонны  продолжать  начатые  исследования.  Задача состояла  в  том,  чтобы
постепенно объединить знания, умения и  интересы биологов, химиков и физиков
в  одном  исследовательском  русле.  Только  тогда  можно  было  бы  ожидать
выдающихся результатов подобного симбиоза.
     Между тем директору Института было  уже 66 лет. Хотя и в этом  солидном
возрасте Владимир  Александрович Энгельгардт сохранял ясность и силу  мысли,
первым читал (или хотя бы  просматривал) приходящие в библиотеку иностранные
научные журналы и был в курсе всех достижений новой науки, он не сумел, даже
в последующие годы, найти такое направление в молекулярной биологии, которое
объединило  бы  всех  "маршалов"  его потенциально  могущественного  войска.
Отдельные  плодотворные  контакты,  особенно   между   молодыми  химиками  и
физиками, спонтанно  возникали.  Физики  не  только  научили своих партнеров
грамотному   использованию  существовавших  в   продаже  сложных  физических
приборов (ЯМР, масс-спектрометр, секвенатор белков и др.), но  и разработали
для химиков несколько сложных оптических приборов специального назначения.
     Особенно   бескомпромиссную  позицию   занимал  заведующий   физической
лабораторией   профессор  Тумерман.  Ему,   конечно,   было  известно,   как
американские физики осваивали основы биохимии  и микробиологии. Впоследствии
они  наглядно  показали,  что можно стать неплохим биологом и сохранить  при
этом физическое  мышление. Не  только для  создания новых приборов и методов
исследования,  но   и   при  поиске  объяснений   самых   глубинных  явлений
жизнеобеспечения.
     Тем  не  менее  Тумерман  не  уставал  повторять,  что  "физики  должны
оставаться физиками!" Все  эти белки, нуклеиновые кислоты