и не очень поздно и  не
слишком устали,  сидят  часок-другой у  костра.  Что-нибудь рассказывают или
поют хором (гитару в высокие горы берут редко - помеха)...
     Рано  утром  вышли  на подъем к Санчарскому перевалу.  Ноги болели,  но
рюкзак уже не изменял своего веса в пути. Идти было тяжело, однако вчерашнее
отчаяние  не  повторилось. Быть  может, еще и оттого,  что вышли из леса  на
каменистую тропу, где нас обдувал прохладный ветерок. Короткий привал делали
у нарзанного источника.  Это  оказалась  ярко-рыжая, каменистая  площадка не
более двадцати  метров в  поперечнике.  На ее поверхности мы насчитали  семь
небольших кипящих лужиц, из которых выбегали тонкие, прозрачные струйки. Это
и  есть  нарзанные  ключи. Самое  удивительное, что все  они,  столь  близко
расположенные друг к другу, различаются между собой по вкусу. Местные жители
приезжают  сюда  на несколько дней лечиться от разных болячек. Одну из таких
компаний мы застали. Они объяснили, что каждый из семи источников имеет свое
лечебное действие: "от живота", "от глаза", "от зуба" и прочие.
     Потом  двинулись  дальше.  Иногда приходилось  пересекать  небольшие  и
некрутые снежные поля. Снег на этой высоте еще довольно мягкий. Идти по нему
приятно.  Бесснежный  перевал  взяли легко.  За  ним мы  сразу  оказались на
роскошном  ковре  рододендронов - крупных, нежных,  бледно-розовых,  чайного
цвета или белых цветов. Они не только красивы,  но имеют еще то немаловажное
достоинство,  что  их  древовидные  стебли представляют  собой  превосходное
топливо.  Поэтому, выбрав  на  этом ковре ровную  площадку,  мы, несмотря на
относительно ранний час, остановились лагерем на ночлег.
     Утром  начали спускаться  по хорошей тропе через веселый лиственный лес
южного склона  хребта. Чистое  удовольствие! Пришли в большой горный поселок
Псху, расположенный на берегу полноводной реки  Бзыбь. Шли вдоль нее с двумя
ночевками. Потом поднялись на невысокий хребтик  Лакорозитау, где обнаружили
обширную пасеку. Вдоволь  поели меду. Приветливый пасечник  Василь предложил
сводить нас в Большой каньон Бзыби. Неподалеку от пасеки, еле поспевая (хотя
и  без  рюкзаков)  за  Василем, едва  заметной тропинкой, вьющейся  по очень
крутому  склону начали спускаться  в глубину  постепенно  сужающейся щели  в
горе. По  мере спуска нарастал шум бегущей где-то внизу и сбоку от нас реки.
Спустились до дна расщелины и по нему вышли к самому берегу Бзыби. Оказались
на  маленькой  площадке,  где этот  шум  превратился  в такой  грохот,  что,
обмениваясь  впечатлениями, приходится  кричать друг  другу  на  ухо.  Здесь
темно.  Высоко над нами виднеется узкая полоска голубого неба. А  под ногами
со страшной скоростью мчится вся сплошь белая от пены мощная река, загнанная
в узкое, метра  два шириной каменное  ложе.  Стены  каньона точно  вырублены
гигантским  топором. По Бзыби невозможен  сплав леса - стволы  любой толщины
рассвирепевшая река здесь превращает в  мочало. Впечатление от каньона очень
сильное  и мрачное.  Выбравшись  из него в солнечный мир поверхности  земли,
вздохнули с облегчением, точно вырвались из преисподней... Пройдя  с десяток
километров   по  невысоким   хребтикам  Лакорозитау  и  Чхо,  спустились   в
цивилизацию, на асфальтовое шоссе Рица - Аватхара.
     Второй  поход,  который  мы совершили  под командованием  Кирилла летом
54-го года,  был  намного более  трудным  и  опасным.  Но  закалка,  однажды
полученная в горном походе, сохраняется в последующие годы. Так что для меня
этот  поход оказался  физически гораздо более легким. На  этот  раз нас было
шестеро - Кирилл, я и четверо девушек: Лиза, ходившая с нами в первый поход,
Таня  и Галя  -  легкие,  хорошо спортивно  подготовленные и  Зоя - крупная,
рыхлая, по первому впечатлению вовсе не спортивного  склада женщина. Мне она
не понравилась.  Учительница литературы, вероятно,  хорошая и эрудированная,
она  держалась немного высокомерно, не  по-туристски.  Как потом выяснилось,
Кирилл пригласил ее в наш поход потому, что она  предоставляла  ему какие-то
материалы для диссертации, которую он намеревался написать.
     Оснащены мы были так же, как в  первый раз, за тем исключением, что мне
тоже   удалось   приобрести  ледоруб.  Кирилл  еще  обзавелся  альпинистской
"основной" страховочной веревкой длиной в 30 метров.
     Из Черкесска автобусом приехали на турбазу в Теберду. Оттуда  прошли на
знаменитую Домбайскую поляну, где тогда находились только три  альпинистских
лагеря  и   маленькая  гостиница.  Говорят,  что  теперь  "Домбай"  застроен
шикарными отелями и превратился в фешенебельный горный курорт.
     Домбайская поляна  окружена уже настоящими высокими горами. В нижней ее
части  возвышается громада  Суфруджу, украшенная черным,  взмывающим  в небо
"зубом".  Правее и выше  нее - красавица  Белалакая, опоясанная  на середине
высоты  великолепным  белокаменным  поясом.  Еще выше -  могучий  Алибекский
ледник. Над  ним  прославленная  в  туристских песнях вершина  Эрцог  и гора
Сулахат, названная так по имени легендарной  каменной девушки, лежащей на ее
вершине.
     По лесной  дороге  поднялись к  альплагерю  "Алибек".  Потом  совершили
прогулку  по леднику.  С благоговейным  трепетом  заглядывали в  широкие  и,
казалось, бездонные трещины. Ледник с  поверхности белый, присыпан снегом, а
внутри трещин лед изумрудно-зеленый.
     В  первой части нашего похода было намечено пройти  Алибекский перевал.
Кирилл справедливо решил, что  Зое  это  будет  (без акклиматизации) не  под
силу.  Вместе с  Таней  они  должны были  спуститься до Карачаевска,  оттуда
попутным транспортом добраться до Архыза и ждать нас там. Алибекский перевал
будем брать  вчетвером:  Лиза,  Галя  и  мы с  Кириллом.  Вышли  рано утром.
Поначалу   шли  легко.   Удобная  тропа,  петляя  по  травянистому   склону,
поднималась не очень круто. Воздух - еще прохладен. Вид на Домбайскую поляну
- великолепен. И у нас достаточно сил, чтобы им время от времени любоваться.
Но уже часа через три  солнце стало палить нещадно. Вокруг ни клочка тени, а
тропа становится все круче. Началась "ишачка" - когда  бредешь, сгибаясь под
тяжестью  рюкзака, никакими видами уже не любуешься,  а  смотришь только  на
тропу  перед тобой и контролируешь дыхание:  два  шага - глубокий вдох через
нос, три шага - выдох через рот до полного опорожнения легких.
     Примерно к  полудню тропа кончилась,  и  мы вступили  на  снежное поле.
Надели темные очки - без них сожжешь  глаза.  Снег сверкает, как растекшееся
по склону второе  солнце.  На  этой  высоте он  плотный  и  гладкий, обдутый
ветрами - чистое зеркало! Подъем крутой и длинный, не "в лоб", а зигзагами -
"серпантиной". Высоко над нами едва  виднеется перевал: согласно описанию  -
"между парусом и  треугольником".  Так выглядят на фоне ярко-синего неба две
черные скалы,  на  которые мы  держим курс. Кирилл  идет  первым, выбивая на
каждом  шагу  ударом  ноги  "ступеньку". Жара "офигенная".  Ковбойка  сплошь
мокрая от  пота, но снять ее нельзя -  сгоришь! Я замыкающий. Перед отъездом
из  Москвы  наш  командир,  на  беду,  заболел  ангиной.  В  последний  день
температуру  удалось  сбить,  но  значит ли это,  что  он вполне  здоров?  Я
предлагаю  сменить его на  тяжелой работе выбивания ступеней.  Отказывается.
Характер  железный!  На  последнем  "передыхе" (торчащий  из  снега  большой
камень), видя, что перевал  уже близок, а сил у меня вроде даже прибавилось,
начинаю  от  избытка  чувств  горланить  какую-то  туристскую  песню.  Когда
закончил, Кирилл  вдруг  говорит  мне:  "Левка, спасибо  за  песню".  Тут  я
понимаю, что  ему плохо. Болезнь, видимо, возобновилась. На последний крутой
"взлет" к  перевалу  я  выхожу первым.  Кирилл  молча  с  этим  соглашается.
Девочки, не задавая лишних вопросов, идут за мной.
     Наконец  мы  на  перевале! Как назло, в последние полчаса  погода резко
ухудшилась. Домбайская поляна  вся закрыта облаками, которые проносятся мимо
нас  клочьями  густого тумана.  Стало  холодно.  Заморосил дождичек. Достали
свитеры и непромокаемые плащи. Наскоро перекусываем шоколадом. Мы с Кириллом
выкуриваем  по  сигарете  -  впервые  за  день: на подъеме,  даже  во  время
"передыхов" курение исключается категорически. Однако рассиживаться некогда!
Надо спускаться. Долина Аксаута, текущего где-то далеко внизу, сплошь забита
облаками.  Видимость  - шагов десять. Скоро начнет темнеть. Надо  найти хоть
какую-нибудь площадку, где  можно поставить  палатку. Добраться  до  границы
леса нечего и мечтать -  ночевка будет "холодная". Кириллу  все хуже. Он мне
говорит:  "Левка, начинай осторожно спуск и ищи площадку. Мы пойдем медленно
по твоим  следам"  (Спуск в горах  легче, но намного  опаснее, чем  подъем -
быстрее движение,  легко  поскользнуться  или подвернуть  ногу, наступив  на
плохо  лежащий  камень.)  Такое  распоряжение  командира  означает,  что  он
временно передает мне свои полномочия.
     К счастью, висящую над пропастью  площадку  мне удается  найти довольно
скоро.  На ней  даже  нет снега, а  какая-то чахлая травка.  Разумеется, она
залита  водой, но это не  беда - дно у нашей палатки  непромокаемое. Скликаю
товарищей.  Вот они появляются  из тумана.  Быстро ставим палатку.  Двумя ее
стойками служат опорные палки наших девушек. Колышки для растяжек сделать не
из чего,  но мы умеем заменять их  камнями, которых  на площадке  множество.
Расстилаем спальники. Кирилл ложится. Он совсем горячий - наверное, не менее
40о. Вместе с тем его трясет. Забывшись, он начинает бредить. Его
надо  напоить  горячим  чаем и  заставить  проглотить  аспирин.  В  качестве
горючего в нашем  распоряжении  нет ничего, кроме захваченной мною из Москвы
книжки Абалакова "Основы альпинизма". Ее  мы штудировали  в поезде. Соорудив
из камней  очаг  и сжигая страницу  за страницей, удается вскипятить  кружку
чая,  как  раз  прикончив  драгоценное  руководство  знаменитого альпиниста.
Отужинав всухомятку, ложимся  и  мы.  В надежно застегнутой  палатке  вскоре
становится тепло  и  уютно.  Воздуха через  ее  полотняные  торцы  поступает
достаточно...
     Я просыпаюсь первым. Солнце уже встало. Небо опять без единого облачка.
Сейчас я -  командир. Отправляюсь на разведку. Спуститься в долину  прямо от
места  нашего ночлега  невозможно  - везде крутые скальные обрывы.  Придется
делать  длинный траверс по снегу,  практически не снижаясь до  места спуска,
которое нахожу примерно в  трех часах  спокойного  хода от нашей площадки. Я
это  расстояние  преодолел часа за  полтора, но  быстрым  шагом, а кое-где и
рысью. Нашим девочкам с их опорой на палки придется двигаться медленно, след
в  след.  Ледоруб  в случае  падения  позволяет  "зарубиться"  и  остановить
скольжение вниз. Опорная палка в  этом плане только помеха. С ней надо  идти
так, чтобы  ни разу не поскользнуться. И  это  при наших-то подбитых  кордом
лыжных ботинках. А  траверс пойдет по  крутому и твердому  снежному склону -
"фирну".  По  всей  своей  длине  этот  склон  выносит  на скальные  обрывы.
Страховочная веревка здесь без пользы - не за что надежно закрепиться.
     Спустя годы, достаточно изучив в альплагерях технику хождения в высоких
горах, я с ужасом вспоминал этот траверс. К счастью,  по своему невежеству и
молодости  лет  мы  не  понимали  всей  меры  смертельного  риска,  которому
подвергались. Это позволило нам передвигаться спокойно и избежать срыва.
     Кириллу к  утру  стало  лучше  (или  удалось  волевым  усилием  одолеть
болезнь),  и мы  вышли  на траверс  в тот  же  день. А  что было  делать? Мы
находились на высоте около трех  тысяч метров. Погода  в любой момент  могла
вновь испортиться.  Без  топлива  на нашей мокрой площадке мы  бы  замерзли.
Продолжение  этой части  похода не заслуживает описания. Ну,  был  момент на
спуске, когда Галка растянула ногу. Но  это случилось уже в  лесу, на тропе,
по которой мы спускались  к рудничному  поселку.  Я  отобрал  у нее рюкзак и
повесил его себе на грудь (Кирилл был еще слишком слаб). Но вниз - не вверх!
В поселке  передохнули два дня. Потом по  мосту перешли полноводный Аксаут и
без приключений добрались до Архыза, где нас уже ожидали Таня и Зоя.
     Во  второй  половине  похода  мы  замахнулись на  пересечение  Главного
Кавказского хребта по альпинистскому  перевалу  Наур, числящемуся по  второй
категории  трудности.  Тут проявилась  недопустимая  в горном  походе  черта
характера  нашего командира, которую нельзя оправдать, но возможно  понять с
учетом пережитого им во время войны. Он далеко не  безразлично  относился  к
прелестям  женской фигуры. Контуры ее  у бедной Зои, когда она облачилась  в
лыжный  костюм  (особенно  если   смотреть   сзади)  показались   ему  столь
непривлекательными, что  он,  забыв  про  свою диссертацию,  стал совершенно
игнорировать ее самочувствие и способность передвигаться в горной местности.
     Пришлось мне взять Зою  под свою опеку. Даже движение  по лесной тропе,
часто  перегороженной  упавшими на нее деревьями, требует немалой физической
силы и сноровки. Я шел за Зоей и помогал ей преодолевать эти препятствия. Но
особенно тяжело приходилось бедняжке при  пересечении  горных ручьев. Ширина
их обычно не  превышает трех-четырех метров,  но  течение быстрое  и переход
вброд далеко не всегда возможен. В этих случаях тропу продолжает перекинутый
через  ручей  ствол  дерева. Он  всегда, даже в  солнечную погоду  мокрый  и
скользкий - его поверхность непрерывно орошают летящие от ручья брызги. Идти
по такому  "мосту"  следует по возможности  быстро, балансируя руками  (чему
изрядно  мешает тяжелый рюкзак)  и переступая через  сучки, остающиеся от не
слишком тщательно обрубленных ветвей. К тому же быстро текущая вода, которая
попадает в  поле зрения, вызывает легкое  головокружение. Падение в ручей не
смертельно опасно - на уровне леса течение не такое  бешеное, как наверху, -
но неприятно. Зоя  не могла решиться переходить по бревну. Она  садилась  на
него верхом  и, опираясь на руки,  постепенно передвигалась  вдоль ствола. С
учетом сучков и  вообще не слишком гладкой поверхности коры хвойного дерева,
этот "подвиг" был, вероятно, довольно мучительным испытанием. Надо отдать ей
должное - она ни разу не пожаловалась, даже на крутых подъемах. Из последних
сил,  но  шла  молча.  Досадуя  на  задержки,  Кирилл  наблюдал  за  Зоиными
переправами  с  явным  неудовольствием.  Однако  несравненно  более тяжелыми
последствиями могла обернуться его антипатия к ней позднее...
     Миновав  лес и совершив  долгий, утомительный  подъем  по левому берегу
могучей реки  Псыш, мы дошли  до  очаровательного озерка,  расположенного на
маленьком плато близ ее истока. Там у нас был большой привал,  обед и отдых,
во время которого мы любовались  великолепным,  сверкающим на солнце,  круто
спадающим с горы того же названия ледником. После чего двинулись к перевалу.
Это  было ошибкой. На  подъеме к  озерку  мы порядком устали,  время было за
полдень, перевал Наур (2900 метров) даже у альпинистов считается нешуточным.
Следовало заночевать на плато и со свежими силами выходить на штурм перевала
рано утром. Но командир приказал, и мы пошли.
     Под  Науром лежит большой ледник,  сплошь покрытый слоем фирна, так что
он воспринимается как обширное, с довольно крутым  наклоном снежное поле. На
подъеме к леднику мы видели, что склон его заканчивается обрывом на "бараньи
лбы" - гладкие, точно  вылизанные  скалы,  падающие на  глубину в  несколько
десятков  метров.  Человека,  скатившегося по снежному склону на  эти "лбы",
можно считать уже покойником.
     Чтобы подойти  к  перевальной  точке, нам надо было,  взойдя на ледник,
пройти  по нему  траверсом  несколько сот  метров. То есть  идти параллельно
безмятежному, если смотреть сверху, а на самом деле, как нам было  известно,
зловещему краю снежного поля.  Разумеется, мы  старались  держаться  от него
подальше, прижимаясь  к черной гряде  скал  Главного  хребта. Но это был  не
более  чем самообман. Дело в  том, что при  таком наклоне  и твердости фирна
человек, начавший скользить или катиться вниз, так быстро набирает скорость,
что  даже  с   помощью  ледоруба  может  остановиться  не  ниже,  чем  через
пять-восемь метров от места падения. Без ледоруба он обречен (в нашем случае
на гибель) уже через два метра.
     Мы шли по всем правилам.  Кирилл впереди, выбивая ступени, самый слабый
участник похода, то  есть Зоя, за ним. В случае ее падения ему нетрудно было
бы сразу же задержать ее. За Зоей, не растягиваясь, шли трое девочек. Я, как
страхующий, шел последним, метра на два ниже линии их движения. Между мной и
Зоей,  за которую я особенно  боялся, было расстояние метров  шесть. Кириллу
следовало,   поминутно  оборачиваясь,   наблюдать  за   самочувствием   Зои,
соответственно  выбирать  темп  движения,  наконец,   подбадривать  ее  -  в
критических ситуациях это очень важно. Он этого не делал только  потому, что
ему  не  нравилась  ее  фигура!  Воистину  от  тяжелых  жизненных  испытаний
утратившее сочувствие сердце!..
     И Зоя упала.  Набирая скорость, заскользила вниз. Я бросился  вперед  и
наискось вниз, чтобы перехватить ее  не дальше, чем  в пяти метрах  от общей
линии движения  группы.  В  эти короткие мгновения мозг  работал удивительно
четко и даже спокойно (еще  раз  спасибо  пожарной  лестнице  во дворе моего
детства). Мне  надо было упасть на снег  рядом с Зоей так, чтобы левой рукой
надежно  обхватить и в момент  остановки  во что бы то  ни стало удержать ее
довольно  объемистую талию. Но основное внимание  следовало сосредоточить на
ледорубе.  Падая,  я  должен был воткнуть  его "клювик" до упора в  фирн,  а
рукоятку  расположить  так,  чтобы  в  момент  "приземления"  (прифирнения?)
навалиться на нее грудью по всей длине. Правая рука при этом должна изо всех
сил сжимать головку ледоруба. Все  это надо было выполнить  совершенно точно
для  того, чтобы остановить движение вниз  не одного, а двух человек, притом
довольно увесистых.  Если клювик вырвется из фирна,  покойниками можно будет
считать нас обоих.
     Клювик не вырвался и левая рука не подвела!..
     Когда мы вышли на  перевал, солнце уже  начинало садиться. За перевалом
лежал длинный, метров на сто, крутой снежный склон. Но, в  отличие от своего
"визави" по ту сторону перевала, он плавно выходил на горизонтальное снежное
плато.  Мы  мигом, на  "пятой  точке",  как в те скромные времена  именовали
задницу, съехали по этому склону. Весело и приятно,  но, как я потом  понял,
неосторожно. Из снежного склона могут вытарчивать  кое-где незаметные сверху
камни.  При  той скорости, которую мы развивали, встреча  с  таким  камешком
могла  закончиться  раздроблением копчика. В  альплагере  меня потом научили
спуску по крутому снежному склону гигантскими скачками с упором на пятки или
сидя на сильно наклоненном вбок ледорубе. (Только не верхом!)
     Пока мы  бродили по  краям  плато  в  поисках  удобного спуска,  совсем
стемнело. Ночевать на плато  было нельзя. Ночью в горах  на большой высоте и
по  соседству с ледниками холод "собачий". Наконец Кирилл отыскал  спуск  по
очень  крутому   каменистому  руслу  высохшего  ручья.  Здесь  нас  выручила
страховочная веревка. Луны еще не было, но звезды сияли так ярко,  что русло
хорошо просматривалось, хотя черные тени  и скрывали некоторые  его участки.
Пользоваться  фонариком не имело смысла.  В узкой и извилистой расщелине луч
его высветил бы не более чем ближайший камень. Выгоднее было иметь свободной
одну руку,  поскольку второй  надо было держаться за веревку. Обвязавшись ее
концом, чтобы  иметь обе руки свободными для упора, Кирилл спустился первым.
Я его страховал. Длины веревки хватило, чтобы пройти  весь  тот "камин", как
такую щель называют альпинисты.
     Командир трижды  дернул за веревку, что означало приказ  всем двигаться
вниз. Поочередно, ожидая  сигнала об оконч