Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
ать в
дирекцию служебные характеристики на моих стажеров. Если они будут
отрицательными хотя бы в этическом плане, стажеры не будут переведены на
должность младших научных сотрудников и покинут Институт...
Казалось бы, у меня были все основания для отрицательной
характеристики. Но я понимал, что после отказа ИМБ оставить Роберта у себя
он вряд ли сумеет найти место в каком-нибудь другом серьезном Институте. А
это означало, что молекулярная биология потеряет молодого и многообещающего
исследователя. И я решил ради науки уступить ему и свою тематику, и
руководство группой садиментационного анализа, благо он во всей ее технике с
моей помощью хорошо разобрался. Переговорив с заведующим биохимической
лабораторией А.А. Баевым и получив его согласие, я подал в дирекцию
заявление с просьбой перевести меня в лабораторию Баева в качестве его
заместителя и сообщил, что в этом случае согласен подписать положительную
характеристику обоим стажерам. Энгельгардт согласился, и конфликт был таким
образом разрешен...
В течение многих лет после того моя жена, рассказывая кому-либо эту
историю, обязательно добавляла, что я поступил неправильно, так как науку
следует оберегать от вторжения нахалов и вообще людей безнравственных. Я до
самого последнего времени отстаивал правильность моего решения. Однако
теперь, когда стало ясно, что ученые могут погубить мир или жестоко исказить
нормальные человеческие, в том числе семейные, отношения в нем, я прихожу к
выводу, что моя жена права. Теперь нравственный облик ученого, чувство
ответственности за последствия сделанных им открытий становятся важнее, чем
его одаренность. Более того, чем талантливее ученый, попирающий нормы
человеческого общежития, тем он опаснее для общества.
Что же касается самих моих "бунтовщиков", то они недолго оставались в
ИМБ. Роберта соблазнили заведыванием лабораторией в научном институте при
кардиоцентре Чазова. Лариса, естественно, перешла туда вместе с мужем.
Глава 12. Гипотеза
Уважаемый читатель, предупреждаю честно: глава не из легких. Ее
основное содержание - довольно смелая научная гипотеза и описание
экспериментов, поставленных с целью ее подтверждения. Описание без всяких
скидок по существу дела, но максимально упрощенное. Почти свободное от
специальных терминов. Даже если ты не имеешь никакого отношения к
молекулярной биологии, но любознателен, то сумеешь во всем разобраться и
получить от этого удовольствие. Нужно только читать не спеша, мобилизовать
внимание и, может быть, кое-что перечитать повторно. Дерзай - в добрый час!
Но начну я главу, как и ранее, с краткой обрисовки фона общественной
жизни Советского Союза в те пятнадцать лет (1965-1980), о которых пойдет
речь. Точнее, не всего Союза, а главным образом, Москвы и Ленинграда.
Диссиденты и правозащитники
Общественная жизнь столиц в эти годы протекала под знаком
самоотверженной борьбы радикальной части интеллигенции с властями. И даже не
всей интеллигенции, а, в основном, научных работников, студентов и кое-кого
из деятелей искусства. Предметом борьбы являлась свобода! Свобода печати,
информации, собраний, мирных манифестаций. Открытость судопроизводства. И
прочие гражданские права, провозглашенные Декларацией ООН. Основной формой
борьбы со стороны интеллигенции служила подпольная или открытая реализация
своих гражданских прав и свобод вопреки противодействию властей. А также
обличение жестоких способов такого противодействия. Активных участников этой
борьбы называли "диссидентами", а после Хельсинкского соглашения 75-го года
- "правозащитниками".
Со стороны правительства и КГБ основным методом борьбы являлась
произвольная трактовка в закрытых судебных заседаниях поступков, писаний и
публичных заявлений своих противников как антигосударственных. С вытекавшими
из такой трактовки насильственными действиями. Разгонами митингов и
демонстраций. Заключением авторов подпольных публикаций и лидеров протестных
манифестаций в тюрьмы и "психушки". Высылкой из страны. Увольнением с работы
сотрудников, подписавших коллективные письма властям с протестами против
таких насилий.
Все перипетии неравной борьбы с властями были описаны в воспоминаниях
ее участников и специальных исследованиях, как только в эпоху гласности все
это могло быть опубликовано. Поэтому здесь я ограничусь только хронологией
важнейших внутриполитических событий, отмечая параллельно эволюцию
международной обстановки и внешней политики СССР. Итак:
Апрель 65-го года. На Пушкинской площади в Москве состоялась первая
манифестация с требованием освободить недавно арестованных: поэта Бродского
и диссидента Буковского. Собралось более 100 человек. Манифестация была
разогнана милицией. Милиционеры были в необычной форме и вооружены
резиновыми дубинками. Состоялось первое знакомство с ОМОНом - отрядами
милиции особого назначения.
Сентябрь 65-го года. Арест Синявского и Даниеля, публиковавших свои
критические произведения под псевдонимами за рубежом. В правительство было
направлено письмо в их защиту за подписью 80 видных граждан и деятелей
культуры.
Февраль 66-го года. В закрытом судебном заседании Синявский и Даниель
были приговорены к семи и пяти годам тюремного заключения.
66-й год. Лично Брежневу было направлено письмо по поводу опасности
намечавшейся реабилитации Сталина. Его подписали 25 наиболее выдающихся
ученых, литераторов и театральных деятелей - артистов и режиссеров.
67-й год. Арест видных диссидентов Голанского, Гинзбурга и снова
Буковского. Разворачивается массовая кампания отправки в адрес правительства
коллективных писем с требованием освободить арестованных или, по меньшей
мере, судить их открытым судом. Эта кампания "подписантов" (по многим другим
аналогичным поводам), несмотря на карательные санкции со стороны КГБ и
администраций по месту работы, продолжалась до конца 60-х годов.
66-й, 67-й годы. В "самиздате", то есть в многократных перепечатках на
пишущих машинках появляются не публиковавшиеся с 30-х годов сборники
стихотворений Ахматовой, Гумилева, Мандельштама, Цветаевой, Волошина. А
также произведения А. Солженицына "Раковый корпус" и "В круге первом".
67-й год. Юрий Андропов из аппарата ЦК переходит на пост главы КГБ.
Вокруг Москвы устанавливаются "глушилки" - мощные радиопередатчики,
заглушающие зарубежные "голоса" - передачи на русском языке радиостанций
"Свобода", "Голос Америки", "Би-би-си", "Немецкая волна". Материал для их
передач поставляют главным образом диссиденты.
68-й год. Закрытый судебный процесс Голанского и Гинзбурга. Приговорены
к тюремному заключения. Буковский от них отделен - его в следующем году
обменяют на лидера чилийских коммунистов Корвалана.
68-й год. В "самиздате" начинают выходить "Хроники текущих событий"
(редактор Горбаневская). В них сообщается обо всех случаях преследования
диссидентов. За последующие 14 лет выйдет 64 выпуска "Хроник".
21 августа 68-го года. Советские танки входят в Прагу с целью пресечь
развернувшееся в Чехословакии по инициативе ее компартии (Дубчек и др.)
движение за построение социализма "с человеческим лицом". Чешские войска
сопротивления не оказывают - происходит бескровная оккупация "союзного
государства". Подавляющее большинство граждан СССР одобряет эту акцию.
Советская пропаганда убедила их, что Чехословакию намереваются захватить
западногерманские и австрийские фашисты. А там - "могилки" 150 тысяч наших
солдат, освобождавших эту страну во время Отечественной войны.
В сентябре 68-го года известный швейцарский писатель Дюрренматт
записывает в связи с чешскими событиями: "Коммунист - это почетное имя, а не
бранная кличка, и пражские коммунисты доказали это... Люди, которые раньше
кричали: "Лучше мертвым, чем красным!", кричат сейчас: "Дубчек! Свобода!" В
Чехословакии человеческая свобода в ее борьбе за справедливый мир проиграла
битву. Битву, но не войну..." и далее: "Коммунизм - это предложение
разумного устройства мира..."
Любопытен в связи с чешскими событиями разговор политического советника
ЦК КПСС Александра Бовина с Петром Капицей, который Бовин пересказывает в
своих "Воспоминаниях", вышедших в 2003 году: "Сижу пью чай, - пишет он, - в
домике старого Капицы. Июль 1968 года. Разговариваем о пражских делах, о
неприятии советскими деятелями "социализма с человеческим лицом". Капица
сердится, стыдит меня: вот Вы там рядом с начальством, неужели Вы не можете
твердо сказать: оставьте Прагу в покое, пусть делают "лицо", которое хотят,
нам бы о своем лице лучше побеспокоиться.
Я тоже разозлился. А почему вы, ученые, молчите? Меня, моих друзей
легко выгнать, мы заведуем только бумагами. А Вы и Ваши друзья заведуете
оружием. Капицу, Келдыша, Харитона не выгонишь. Так что же вы молчите?
Судьба Сахарова смущает? Потому что вы обрекли его на одиночество, позволили
измываться над ним..."
Бовин прав. Если хотя бы названная им тройка великих ученых
присоединилась бы к Сахарову, эффект их объединенного давления на советское
правительство был бы куда более значительным, чем все движение диссидентов.
Кстати, в том же 68-м году, за месяц до вторжения в Чехословакию, Андрей
Сахаров направил руководителям партии и правительства обширное послание,
озаглавленное "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и
интеллектуальной свободе". Я еще вернусь к содержанию этого послания. А
сейчас воспользуюсь перерывом, возникшим в моей хронологии, чтобы написать о
своем отношении к диссидентам того времени.
Я испытывал к активистам этого движения чувства глубокого уважения и
восхищения их мужеством, но сам участия в нем сознательно не принимал. С
живым интересом и сочувствием читал все материалы "самиздата", какие мог
достать, обменивался ими с близкими друзьями, но не позволял себе заниматься
размножением этих материалов. Не ходил на манифестации и в пикеты. Дело в
том, что подвиг диссидентов той поры я считал бесполезным. Те, кто рисковал
брать, читать и передавать дальше продукцию "самиздата", ходить на митинги и
подписывать коллективные письма, не нуждались в убеждении. И даже в
дополнительной информации о злодеяниях КГБ. Они уже давно все поняли.
Правительство и "органы безопасности" только в силу своей тупости опасались
этого движения. В нем принимали участие от силы несколько сотен москвичей и
ленинградцев. Никакой серьезной угрозы режиму они не представляли. Вся
многомиллионная масса советских граждан о них не знала и как черт от ладана
шарахалась от участия в любом не руководимом властями политическом действии.
Сталинская эпоха их в этом плане хорошо воспитала. Продукция "самиздата" и
неискаженная информация о протестных акциях диссидентов до населения
огромной страны могли доходить только через русскоязычные передачи
зарубежных радиостанций. А уж подозревать иностранцев в злонамеренной
клевете на все, что происходит в Советском Союзе, наш народ приучили
основательно. Эти передачи скорее дискредитировали движение диссидентов, чем
помогали распространению их взглядов.
Главное же то, что помимо разоблачения и осуждения режима они не могли
предложить никакой программы его справедливого переустройства. Участие в
диссидентском движении, на мой взгляд, было не только бесполезно, но и
вредно. Оно демаскировало убежденных противников тоталитарной власти. А их
задача состояла в том, чтобы постепенно и осторожно, через обширную сеть
"политпросвещения" подготавливать массы граждан к мысли о необходимости
изменения их общественного статуса. А следовательно, и всей правовой
структуры государства. Этой кропотливой работой можно и нужно было
заниматься на любом предприятии, в деревне, а особенно в учебных заведениях,
начиная со средней школы.
Однако пора вернуться к хронологии событий. Но прежде, чем продолжить
историю борьбы диссидентов с властями, взглянем на внешнеполитическую
ситуацию в те же годы. Может показаться странным, но одновременно с
усилением борьбы с инакомыслием внутри страны, с конца 69-го года в
отношениях Советского союза с западным миром начинается 9-летний период
"разрядки напряженности". Это после почти 20 лет "холодной войны". Чтобы
понять причину и момент времени такого резкого поворота, следует вспомнить
"эпизод", произошедший в начале 69-го года. 2 марта, по инициативе противной
стороны началось серьезное сражение между советскими и китайскими войсками
за владение островом Доманский на Амуре. Ни сам островок, ни его положение
на границе не заслуживали столь упорной и кровопролитной битвы. Это была
проба сил, "разведка боем".
Советское руководство осознало серьезность угрозы, нависшей над
востоком страны. За предшествующее десятилетие отношения между Китаем и СССР
непрерывно ухудшались. К концу 60-х годов они были вряд ли лучше, чем между
СССР и США. Главной причиной этого были амбиции Мао Цзэдуна, который после
смерти Сталина претендовал на роль вождя всего мирового коммунистического
движения. Была, конечно, и более объективная причина - непосредственное
соседство перенаселенного Китая с почти пустовавшими лесными просторами
Восточной Сибири. Советский Союз мог оказаться между двух огней...
В августе 69-го года канцлером ФРГ стал социалист Вилли Брандт. Надо
полагать, что не без предварительного сговора с Москвой, он объявил "новую
восточную политику", суть которой была в закреплении послевоенных границ в
Европе. С этим в августе 70-го года Брандт прибыл в Москву. Западный мир все
еще боялся, что преемники Сталина попытаются осуществить его планы захвата
всего Европейского континента. Этого опасались и США, взявшие на себя еще в
49-м году, при создании НАТО, обязательство защищать своих европейских
партнеров от возможной агрессии СССР.
В мае 72-го года в Москву прилетел президент США Никсон. Была подписана
декларация "Об основах взаимоотношений между СССР и США", где впервые
прозвучал термин "мирное сосуществование".
Летом 73-го года, во время ответного визита премьера Косыгина в США был
подписан чрезвычайно важный договор об ограничении систем противоракетной
обороны (ПРО) обеих великих держав. А затем и договор об ограничении
количества межконтинентальных ракет ОСВ-1. Все это избавляло советских
руководителей от страха перед возможным союзом США и Китая против СССР.
В августе 75-го года в Хельсинки состоялось Совещание по безопасности и
сотрудничеству в Европе. Заключительный акт совещания от имени СССР подписал
лично Брежнев. Этот акт закреплял включение территории бывшей Восточной
Пруссии в Советский Союз. И если не формальное, то фактическое подчинение
ему оккупированных во время войны стран Восточной Европы. В обмен на это
СССР взял на себя обязательство уважать "права человека" в своей стране...
Теперь можно вернуться к нашим диссидентам. Еще задолго до
Хельсинкского соглашения борьбу за права человека в СССР начал созданный в
ноябре 70-го года Сахаровым, Твердохлебовым, Чалидзе и др. "Комитет по
правам человека в СССР". С мая 76-го года его функции взяла на себя "Группа
содействия выполнению хельсинкского соглашения (Орлов, Марченко, Григоренко,
Щаранский и др.). Подпись Брежнева под хельсинкским актом создавала для них
выгодную ситуацию - защитников подписи главы государства. Власти не могли
долго терпеть такое положение дел. В 78-м году 23 участника группы Орлова
были арестованы. Семеро из них были высланы из Союза.
Теперь вернемся немного назад и продолжим хронологию событий,
происходивших внутри страны.
70-й год. Разгром редакции "Нового мира" - журнала, ставшего рупором
правозащитного движения. В следующем году умер и его главный редактор
Александр Трифонович Твардовский.
71-й год. В "самиздате" появляется "Письмо руководителям партии и
правительства", подписанное Сахаровым, Турчиным и Р. Медведевым. К его
анализу я обращусь позднее.
73-й год. За рубежом напечатан "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына -
капитальный труд, представивший миру кошмарную картину советских
концентрационных лагерей. В них, наряду с уголовниками, отправляли и
активных противников существующего режима - "политических". К этому времени
уже набрал силу "тамиздат" - доставка в Россию всевозможными нелегальными
путями антиправительственной или просто запрещенной литературы, изданной за
границей. "Архипелаг ГУЛАГ" быстро дошел до читателей в СССР.
74-й год, февраль. Не решаясь арестовать Солженицына ("Архипелаг" уже
известен всему миру), его высылают из страны. В том же году из СССР уезжают
Бродский, Максимов и отбывший срок тюремного заключения Синявский.
74-й год. Сахарову присуждена Нобелевская премия мира. Он отказывается
ехать получать ее в Норвегию, так как опасается, что ему не позволят
возвратиться в СССР. После этого начинается открытая травля Сахарова в
печати. В частности, появляется осуждающее его деятельность письмо,
подписанное семьюдесятью двумя виднейшими академиками. Среди них нет Капицы,
но к моему огорчению и удивлению, есть подпись Энгельгардта. Огорчение
понятно, а удивление связано вот с каким эпизодом.
В начале июня 70-го года я случайно узнал от секретарши нашего
директора, что к нему должен приехать Сахаров. Я не мог удержаться от
соблазна его увидеть. Спустился вниз, на улицу. Вскоре подъехало такси. Из
него вышел очень просто одетый человек (мне почему-то бросились в глаза
обыкновенные сандалии на его ногах). Высокий, стройный, лысоватый, но с
молодым, явно умным и очень располагающим к себе лицом. Пошел ко входу в
Институт. Не очень уверенный в том, что это Сахаров, я последовал за ним.
Когда он назвал себя вахтеру, я предложил Сахарову проводить его в кабинет
Владимира Александровича. В лифте не удержался и попросил разрешения пожать
ему руку. Мотивировать просьбу не было нужды. Сахаров понял, улыбнулся. Мы
обменялись крепким рукопожатием...
Причину визита я узнал позднее. В конце мая в Обнинске милиция явилась
на квартиру к Жоресу Медведеву - биологу, автору книги, разоблачавшей
невежество и деспотизм Лысенко. Хозяина квартиры не арестовали, но
настоятельно попросили поехать с ними и отвезли в Калугу, в психбольницу,
очевидно, для "экспертизы", которая неминуемо закончилась бы принудительным
помещением Медведева в "психушку". Сахаров приезжал просить помощи у
Энгельгардта. Как действительный член Академии медицинских наук, Владимир
Александрович имел право присутствовать на любой экспертизе. Он тотчас
поехал в Калугу. В его присутствии местные эксперты вынуждены были признать
Жореса Медведева вполне здоровым...
И вот теперь эта подпись?! Много лет спустя после смерти Энгельгардта я
узнал подоплеку этого злополучного письма. Правительство потребовало от
Академии наук лишить Сахарова звания академика. Требование противозаконное,
так как по уставу Академии еще со времен ее основательницы, княгини
Дашковой, академиками избирают пожизненно. Президент Академии нашел в себе
мужество отказаться от постановки этого вопроса на общее собрание Академии.
Дело закончилось компромиссом в виде опубликования письма с осужд