ла  руками.  -  Ой,
господи, старая я дура, я не то хотела  сказать.  Разбирайтесь,  в  общем,
сами, я спать пошла.
     -  Странная  женщина,  -  задумчиво  сказала  Соня.  -  Ну,   Евгений
Викторович, вам лучше стало?
     - Да, да, - Шнитке закивал головой.
     - Тогда я пойду, - из ее головы не  шла  речь  хозяйки.  Она  никогда
ничего подобного не слышала о своей  матери,  и  слова  эти  почему-то  ее
испугали. - Что я хотела сказать? Забыла. Ладно, потом.
     Шнитке окончательно ожил и взялся проводить Соню домой. На улице  уже
стоял глубокий вечер, с неба стекала осенняя влага, превращаясь  в  мелкую
снежную пыль. Она блуждала между небом и  землей,  стайками  залетала  под
фонари, превращаясь в белую мошкару, и наконец  мягко  оседала  на  черную
мокрую грязь. Соня взяла под руку Евгения, прислонила голову к его плечу и
они, не разбирая дороги, побрели через Северную Заставу.  Снова  нахлынуло
чувство обретенного счастья.  Она  теперь  знала,  что  он  ее  любит.  Он
взрослый человек, он знает жизнь, он пытался унизить  себя  в  ее  глазах,
значит, он ее любит больше, чем она могла надеяться. Значит, он желает для
нее добра в первую очередь и готов даже ничего для нее не значить, а  лишь
быть рядом. Она знала, что такой любви не бывает,  но  раз  вопреки  всему
такая любовь возникла, то  имеет  ли  она  право  не  считать  себя  самой
счастливой женщиной на свете? Он зря боится, он не знает ее, он не  знает,
как может она любить, да они оба - находка друг  для  друга.  Слава  богу,
она-то представляет реальную жизнь и чувствует, теперь уже наверняка, свое
истинное предназначение.
     У калитки они долго стояли и смотрели друг на друга.  Соня  не  ждала
ничего больше сверх того, потому что чудо  уже  случилось.  Но  надо  было
расходиться, и она его пошла проводить до библиотеки. Здесь Евгений  вдруг
признался:
     - Ведь я из-за вороны сюда, на Заставу, приехал.
     - Как из-за вороны? - вырвалось у Сони.
     - Да, из-за вороны, - виновато подтвердил Евгений. - Невзлюбила  меня
одна ворона. Вороны вообще очень умные, а эта,  моя,  особенно...  Я  даже
поначалу и не заметил. Жил себе, жил, и вдруг -  на  тебе,  однажды  утром
вышел я из дому на работу и  чувствую:  сзади  шуршит  что-то,  как  будто
кто-то идет за  мной.  Я  оглянулся,  никого.  Иду  дальше.  Опять  шелест
какой-то, теперь будто метлой по воздуху. Оборачиваюсь в  удобный  момент,
смотрю,  а  на  меня  черная  ворона  падает.  Глазищи  карие,   лапы   из
крокодиловой кожи и перо синее. Я еле успел портфелем прикрыться. Отлетела
ворона, но не далеко, рядышком на газоне села.  Я  думаю,  всякое  бывает,
может быть,  голодная.  Порылся  в  карманах  -  ничего.  Потом  вспомнил,
бутерброд в портфеле лежит, кинул ей. Но она даже как  бы  и  не  заметила
пищу,  смотрит  на  меня  исподлобья.  Нет,   думаю,   все-таки   мистика.
Повернулся, пошел как ни в чем не бывало. Она же -  за  мной.  С  тех  пор
привязалась так, что страх. Куда бы я ни пошел, в кино, на работу, вообще,
просто в магазин, она все за мной,  и  все  норовит  со  спины  наскочить.
Спрячется где-нибудь в кустах и меня поджидает. Что же делать мне,  думаю.
Сказать кому - стыдно, засмеют. Решил  поменять  квартиру  и  переехать  в
другой район. Специально опыты ставил - сяду в метро, причем не  задумывая
заранее, куда поеду, по подземным переходам  запутаю  следы,  доберусь  до
какой-нибудь радиальной, на самую  последнюю  остановку  сбегу,  выйду  на
поверхность - а она уже тут  как  тут,  сидит  на  табачном  киоске,  меня
поджидает, - странное дело, но, рассказывая, Евгений почти не заикался.  -
Наконец понял я, - продолжал Евгений, - не жить мне больше в столице.  Эта
самая ворона знак подает - не столичный я житель. Собрал вещи, уволился  с
работы и уехал куда подальше. Так и попал к вам на Северную. Видите, Соня,
я трус, я беглец.
     Чахлый фонарь, подвешенный к парадному козырьку библиотеки, качался и
скрипел. В такт ему качались три глубокие тени на  впалых  щеках  Евгения,
скрывая смысл странного признания. Соня повернула Евгения к свету, пытаясь
заглянуть ему в глаза, и спросила:
     - Вы это придумали?
     Евгений, потупив взор, молчал.
     - Вы придумали эту гадкую ворону, чтобы я поверила, будто вы  чего-то
испугались? Ведь так? Вы надеетесь зачеркнуть себя,  но  вам  не  удастся,
слышите, глупый мой человек, - Соня вдруг  скинула  капюшон  с  головы.  -
Говорите же хоть что-нибудь!
     - П-простите меня, я пугаю вас. П-простите, пойдемте, я  вас  провожу
все-таки.
     Он повел ее обратно к дому.
     - Так мы не разойдемся, - наконец сказала  Соня.  -  Вам  еще  далеко
идти.
     Шнитке тихо запротестовал.
     - Идите, я посмотрю вам вслед, - настаивала Соня.  Он  повернулся,  и
тогда она вскрикнула: - Нет, постойте! Я вам что-то  хотела  сказать...  -
Шнитке опять запротестовал. - Нет, не о  том,  -  успокоила  его  Соня.  -
Дайте, я вас поцелую и все вспомню. - Они целомудренно ткнулись носами,  и
она вспомнила: - Папа приглашал вас к нам в гости. Придете?
     - Приду, - потупив прозрачные очи, пообещал Евгений.



                                    7

     Под утро ему приснилось, что он попал в клетку  с  какими-то  хищными
животными. Он не может понять, как сюда попал, но страшно пугается, потому
что из будки, которую прикрыл кухонным столом, раздается грозное  рычание.
Тогда бросается к решетке и начинает кричать посетителям  зоопарка,  чтобы
они срочно предприняли какие-нибудь спасительные действия.  Но  крик  его,
как полагается, тонет глубоко в груди, а посетители,  не  поворачиваясь  в
его сторону, спешат к  вольерам  с  более  редкими  животными.  Он  горько
плачет, как  может  плакать  человек  на  необитаемом  острове,  глядя  на
проплывающий мимо белый океанский лайнер. Потом к клетке подходит  женщина
с распущенными черными волосами и говорит: "Милый мой Шалопут". И  в  этот
момент трещит баррикада, он бросается к будке спасать свою нелепую  жизнь,
но не успевает. Из будки показывается курчавая голова и  произносит:  "Что
же ты, Горыныч,  забыл  про  волчок?"  Загнанный  в  угол,  в  истрепанных
чувствах,  кидается  обратно  к  прутьям,  надеясь  призвать  в  свидетели
заметившую его женщину, но та исчезла, а вместо нее появился милиционер  и
требует тут же предъявить  документы.  Он  не  хочет  предъявлять  никаких
документов, ему все надоело, у него нестерпимо начинает болеть голова, как
будто по ней стучат тупым тяжелым предметом. И он просыпается. Голова  его
лежит на кухонном столе, а рядом надрывается телефон.
     - Алло, - он поднял трубку.
     - Сергей Петрович?
     - Да, кажется.
     В трубке хихикнули, но потом поправились:
     - Сергей Петрович, это говорит Зарудин.
     - Угу.
     - Сергей Петрович, стопроцентный успех, работает как часы. Мы вам еще
вчера звонили, вечером, как  только  закончили  последний  прогон.  Сергей
Петрович, поздравляю, ребята не седьмом небе, они  вас  тоже  поздравляют.
Полный успех.
     - Хорошо, - сдержанно ответил Сергей Петрович.
     - Вы будете сегодня в институте?
     - Нет, я устал, я отдыхаю. Вторую серию начните без меня.
     - Но как же без вас? - огорчились на том конце провода. - Ведь это же
совершенно новый режим, мы без вас не справимся.
     - Справитесь, - устало заверил Сергей Петрович.
     - Но... - попытались возразить.
     - Никаких  "но",  меня  не  беспокоить,  буду  через  неделю.  Привет
ребятам. Пока.
     Он положил трубку. Телефон как-то странно чирикнул. Тогда он еще  раз
поднял и опустил трубку. Чириканье пропало.
     Ничего не может быть реальнее простой физической боли.  Мучения  тела
избавляют душу  от  безответственных  фантазий  и  возвращают  человека  к
удовлетворению материальных запросов.  Сон  вытеснялся  из  головы  Сергея
Петровича  глухой  нарастающей  болью  в  левом  полушарии,   а   ощущение
безысходности гнусного сюжета потихоньку уступало место  одному  неуемному
желанию: выпить тут же два литра воды.  Вода  была  рядом.  Он  подошел  к
раковине, засунул туда умную  голову  и  долго  плескался  захлебываясь  и
фыркая хлорированной речной водой. Вода попадала к нему на кухню издалека.
Начало она брала в дремучих, поросших морошкой и  мхом  северных  болотах,
там появлялась из каких-то подземных водоемов в результате давления почвы,
очищалась торфяными фильтрами и подавалась в речное русло. Дальше,  петляя
и  изворачиваясь,  стекала  по  складкам  местности  в  поисках   минимума
гравитационного потенциала. Дорога к нему,  к  этому  минимуму,  проходила
мимо  Южного  города,  здесь  ее   перехватывали   мощные   водозаборники,
дезинфицировали, потом поднимали водокачками повыше и оттуда сбрасывали по
квартирам. Так было много столетий, а лет  десять  назад  появилась  новая
деталь - вблизи города,  с  севера,  построили  плотину,  отчего  возникло
рукотворное море -  Южное  степное  море.  Горожане  по-разному  встретили
известие о возведении плотины. Жители левого берега вначале  обрадовались.
Дело в том, что низкий левый берег каждую весну  в  половодье  подвергался
угрозе затопления. В иные весны вода заливала  улицы,  а  в  низинах,  где
раскинулись рабочие слободки, и того хуже - поднималась под самые окна.  С
постройкой плотины природные катаклизмы прекратились.
     Правобережные жители отнеслись к плотине равнодушно -  высок  и  крут
был правый берег. Но  со  временем  настроение  их  упало.  Огромная  чаша
рукотворного моря извергала такое количество влаги, что  климат  в  городе
стал  меняться  весьма  ощутимым  образом  -  зимы  стали  промозглыми   и
холодными, а в летние жаркие дни безумствовала духота.  Впрочем,  любители
зелени  отмечали,  что  и  без  того   буйная   городская   растительность
многократно умножилась, и теперь никто не мог сомневаться в том, что Южный
город и впрямь является самым зеленым городом мира.
     Сергей Петрович жил на левом берегу, а работал на правом  и  поэтому,
освежаясь под водопроводной струей и обдумывая ее происхождение, не впадал
в крайности. Утолив жажду, он вытер голову. Слава богу, боль отпускала. Но
вместо нее пришли воспоминания о  странных  событиях  вчерашнего  дня.  Он
набрал номер телефона.
     - Алло, позовите Марту, пожалуйста.
     - Марта, тебя  к  телефону,  -  послышалось  в  трубке.  Там,  видно,
спросили, кто именно. - Твой, твой, иди быстрее.
     - Алло, кто это?
     - Это я.
     Марта всхлипнула.
     - Что Караулов?
     - В больнице лежит. У него там какое-то  заражение,  но  говорят,  не
опасно. Боже, как я перепугалась вчера! Шалопутик, милый, скажи,  что  это
было?
     - Ты о чем? - ровным голосом спросил Шалопут.
     - Перестань пугать меня. Я еще не сошла с ума, но могу. Господи,  как
он туда попал?
     - Может быть, он следил за нами? - предположил Шалопут.
     - Ты что, издеваешься? Ты знаешь, что он мне сказал, когда мы ехали в
больницу?
     - Что?
     - Он сказал: я видел бездну, - Марта от волнения взвизгнула.
     - Ну.
     - А потом он еще такое выкинул... - Марта замолчала.
     Шалопут не выдержал:
     - Говори же.
     - Только ты не думай, что он сошел сума. Я Караулова  знаю,  такие  с
ума не сходят.
     - Я слушаю.
     Марта дребезжащим голосом испуганно передала слова мужа:
     - Пойди, говорит, к Шалопуту и  попроси  у  него,  то  есть  у  тебя,
прощения от его  имени  за  глупую  выходку  перед  милиционером.  И  еще,
говорит, передай: Караулов жизнь не пожалеет, если  потребуется,  за  дело
отдать.
     Шалопут возмутился.
     - Да он у тебя прохвост, он издевается над нами...
     Марта заплакала.
     - Перестань плакать.
     - Мне страшно, Шалопут. Вот теперь по-настоящему страшно стало. Зачем
ты его прохвостом назвал? Ведь он потом  сказал,  что  ты  его  прохвостом
назовешь, и чтобы я тебе сказала: вспомни, Шалопут, была ли заперта  дверь
в клетку?
     Шалопута словно огнем обожгло. В суматохе он  совершенно  не  обратил
внимания на то, что дверь в клетку была заперта. И даже  не  это,  не  это
было странным, странным было другое. Он сейчас понял, ведь он, когда бежал
спасать Караулова, полез к смотрителю за ключами, и это было естественно -
раз человек сидит в клетке, значит, дверь заперта и он не может выйти. Но,
почему он, Шалопут, проделав все это автоматически, совершенно не  обратил
внимания на вопиющий факт - дверь кто-то закрыл...
     - Алло, алло! - кричала Марта в трубку, - ты куда пропал?
     - Да, да, здесь я, - опомнился Шалопут. -  Знаешь,  Марта,  один  мой
знакомый  как-то  сказал:  "Можно  так  напиться,  что  уже   никогда   не
протрезвеешь".
     - Да он капли в рот не берет, - обиделась Марта.
     - Я не о нем, я о себе. Вчера, понимаешь, водки перебрал...
     - И ты смог? - Марта задыхалась. - После  всего,  что  произошло,  ты
позорно нализался?
     -  Подожди,  не  кипятись,  -  Шалопут  начал  оправдываться.   -   Я
однокашника встретил...
     - Знаем мы этих однокашников, несчастный лгун. Ничего не хочу слышать
про твои похождения, старый кот. Нет, каков, - не унималась Марта, -  мало
того, что блудит, так еще и мне рассказывает...
     - Постой...
     - Я  ничего  не  хочу  слышать,  старый  развратник.  Однокашника  он
встретил! Сейчас вот брошу трубку, будешь знать.
     - Ты не сможешь бросить.
     - Смогу.
     - Попробуй.
     Марта глубоко вздохнула.
     - Господи, откуда ты взялся на мою  голову,  за  что  я  тебя  только
люблю. Ну и что твой однокашник, - слово  "однокашник"  она  произнесла  с
отвращением, - кто он? Как его зовут?
     - Я не знаю. Фамилия, кажется, Сидоров.
     - Так, все, забыли про однокашников, иначе мы с тобой поругаемся.  Ты
зачем мне позвонил? Тебя волнует здоровье моего мужа? Практически  здоров,
если не считать патологической преданности  любовнику  своей  жены  и  еще
какому-то делу. Подумаешь, пустячок, пойди и скажи любовнику, что он видел
бездну. Просто кошмар какой-то. Ты зачем меня в зоопарк повел? Поехали  бы
к тебе, все, глядишь, и обошлось. Кто тебя надоумил в зоопарк идти?
     - Не знаю, - размышляя, отвечал Шалопут, - как-то  вдруг  захотелось.
Понимаешь, в детстве я в зоопарк не ходил, не было у нас зоопарка.  Думаю,
надо же когда-нибудь побывать. Вот и решил совместить приятное с полезным.
     - Значит, меня ты держишь как полезное.  Я  знаю,  для  чего  я  тебе
нужна.
     - Перестань.
     - Не хочешь слушать правды?
     - Не хочу я твоей правды.  Я  хочу  видеть  тебя,  я  хочу  уткнуться
куда-нибудь, чтобы все вокруг пропало в бездну,  в  тартарары,  чтобы  все
стало неважным, кроме нас двоих. - Шалопут замолчал.
     - Продолжай, - ласково попросила Марта.
     - Марта, приезжай, - он затаил дыхание.
     - Завтра.
     - Завтра меня уже не будет.
     - Так, бежишь!
     - Нет, у меня командировка. Сегодня вечером уезжаю.
     - Вечером, - грустно повторила Марта. - Ох, Шалопут, Шалопут,  уволят
меня с работы как злостную прогульщицу, и муж бросит. Ладно, когда?
     - Я сейчас за билетами, - он посмотрел на часы. - Приходи к двум.
     - Ладно, буду в три.
     Сергей Петрович долго слушал телефонные гудки, обдумывая  создавшееся
положение. Сергей Петрович, изощренный аналитик, то, что называется  сухой
ум, или светлая голова, вдруг резко нажал пальцами на  рычажок  и  услышал
"чик-чирик". Муж нанимает частного  агента  следить  за  проделками  жены,
подытожил любовник-конспиратор. Он поймал  себя  на  том,  что  совершенно
равнодушно произносит, хотя бы и в мыслях, слово "любовник". Мысль  делить
женщину  с  кем-то  другим,  пусть  он  даже  законный   супруг,   глубоко
противоречила его природе, а если взглянуть в недалекое прошлое, то вообще
само появление ее казалось невероятным.  Он  попытался  вспомнить  себя  в
более молодом и наивном возрасте. Неужели это было с ним, неужели  он  был
так непримирим, так прямолинеен?! Перед  ним  возникла  еще  одна  щемящая
картина - двое сидят на последней ступеньке лестницы, уходящей в  воду,  и
болтают ногами в теплой,  как  парное  молоко,  воде.  В  сиреневом  небе,
залитом огнями многомиллионного города,  висит  полная  луна  и  с  высоты
наблюдает, как круги от их  ног  ломают  перевернутое  изображение  старой
крепостной стены. Сергей Петрович отогнал юношеское воспоминание,  но  оно
опять явится к нему ночью, когда он, утомленный картежной игрой,  уснет  в
купейном вагоне пассажирского поезда.
     А пока он вернулся к  дню  сегодняшнему,  быстренько  привел  себя  в
порядок  и  отправился  покупать  билет,  который   позволит   осуществить
намеченное им  мероприятие.  Выходя  из  темного  подъезда,  он  подвергся
внезапному  нападению  яркого  солнечного  света  вкупе  с  теплым  свежим
воздухом и не заметил, как вслед за ним появился  сосредоточенный  молодой
человек. Не заметил он его  и  позже,  когда  стоял  на  перроне  наземной
станции  метро  и  наслаждался  живописными  кручами   левого   береге   и
трехступенчатой белоснежной колокольней бывшего мужского монастыря, где он
прогуливался вчера по аллее, усыпанной  багровыми  листьями  и  блестящими
орехами. Он думал о том, что лет  пятьдесят  назад  по  этой  аллее  гулял
писатель Бездомный, который всю юность прожил в Южном городе, а желал жить
в столице. Он часто вспоминал судьбу ее основателя, который лет  восемьсот
назад свою жизнь положил на то, чтобы жить в Южном  городе,  бывшем  тогда
столицей, истратил силы и здоровье, основал по пути не один город,  в  том
числе нынешнюю столицу, и наконец достиг своей  цели,  умер-таки  в  Южном
городе его главным правителем.
     Изнемогая  от  духоты  в  железнодорожной   кассе,   что   на   улице
Основоположника,  он  не  обратил  внимания   на   то,   как   ненавязчиво
разглядывает его гражданин, занявший  за  ним  очередь.  Да  и  потом,  на
городском рынке, напротив кафедры, покупая роскошные осенние георгины,  он
мог бы легко рассмотреть открытое волевое лицо преследователя, на  котором
еще не было и следа морщин - этих шрамов борьбы человека  с  самим  собой,
впрочем, не было пока и шрамов иного рода.
     Домой Сергей Петрович вернулся с букетом и  полной  сумкой  различных
вкусных вещей. На пороге его встретила Марта  и  они  обнялись,  будто  не
виделись тысячу лет. В  этот  день  она  была  внимательнее  обычного,  не
шутила, не смеялась, не называла его Шалопутиком, а только  Шалопутом,  не
приставала к нему с вопросами, где он работает и почему  у  него,  бобыля,
целая трехкомнатная квартира, а у них с мужем,  ответственным  работником,
всего две комнаты. Она осторожно заглядывала ему в глаза, пытаясь выведать
в  них  что-либо  существенное  или  определить,  правда  ли  он  едет   в
командировку, а не так просто сбегает от  нее  подальше.  Но  в  маленьких
Шалопутовых  глазках  кроме  нежности   никакой   особой   информации   не
содержалось. Впрочем, для нее и это было не  так  мало.  Она  любила  его,
потому что он никогда по большому счету не врал, потому что был  ласков  с
ней, потому что она чувствовала, что нужна ему, и наконец еще потому,  что
Шалопут  был  человек  необыкновенный.  Зашивая  ему   надорванный   рукав
вельветового костюма, Марта спросила:
     - Ты знаешь, что я на работе сказала?
     Он вопросительно кивнул.
     - Сказала, что необходимо выполнить деловые поручения мужа.
     Шалопут нахмурился. Он не любил слушать  про  мужа,  сам  никогда  не
упоминал о нем и ей не  позволял  насмехаться.  Но  сегодня,  быть  может,
впервые заговорил о Караулове. Да и то сказать,  повод  был  из  рядя  вон
выходящий. Они обсуждали вопрос и с той, и с этой стороны,  но  к  единому
мнению не  пришли.  Шалопут  всячески  успокаивал  ее,  говорил,  что  все
выяснится самым что ни на есть обычным образом. При  этом  он  старательно
обходил вопрос о том, кто же Караулова запер  в  клетке.  Видно,  не  знал
ответа.