невежды:   вы,   ребятки,   там   поосторожнее,    не    навредите
фундаментальными  исследованиями,  а  то  и  думать  перестаньте,   а   не
перестанете, так мы вам и головку свернем, чтоб она не вперед, а  назад  к
природе глядела...
     - Да, наукой спасется мир, -  увлеченный  речью  Ученика,  воскликнул
Пригожин.
     Эта поддержка вернула на мгновение Варфоломеева  к  действительности.
Он  вдруг  понял,  что  выглядит  со  стороны  глупо,  что  его  ничем  не
оправданный наскок смешон  и  ничего  не  может  дать,  кроме  повода  для
усмешки. Он взглянул на Соню и ему показалось, что она чуть снисходительно
улыбается уголками губ. Потом посмотрел на Шнитке. Тот, казалось,  даже  с
сочувствием глядел на него. Можно было бы и остановиться,  но  Варфоломеев
уже не мог.
     - А кто же, по-вашему, главная фигура тысячелетия? Кто же, по-вашему,
обеспечил выживаемость  цивилизации?  Уж  не  Иисус  ли  Христос,  а?  Или
социалисты? Черта с два, спасибо,  хоть  в  живых  оставили.  Маловато  на
кострах святых спалили народу, а ведь могли бы и всех спалить.  Но,  слава
богу, не  дали,  революция  техническая  подоспела.  Пришли  добрые  дяди,
сказали человеку: хватит людей переводить на угарный газ, вот вам  паровая
машина, а вот  автомобиль,  а  вот  синематограф.  Развлекайтесь,  господа
инквизиторы, лавочники, доносчики, отдохните от классовой борьбы.
     Варфоломеев  разгорячился,  будто  перед   ним   и   вправду   сидели
инквизиторы и лавочники, а не простые советские люди.
     - Вам еще налить чайку? - почему-то вдруг спросил Шнитке.
     Лицо его  было  бледным,  как  фарфоровый  сервиз,  из  которого  они
распивали чай. Евгений приподнялся, схватил чайничек  и  невзначай  пролил
заварку на брюки Ученику Ильи Ильича.
     - Ох, простите! - воскликнул он и бросился вокруг стола к гостю.
     Очутившись рядом с Варфоломеевым, Шнитке вынул из кармана  платок  и,
бухнувшись  на  колени,  принялся  оттирать  тому  штанину.  При  этом  он
постоянно что-то причитал, словно молился. Соня  с  ужасом  смотрела,  что
будет дальше. Сергей Петрович наконец  опомнился  и,  брезгливо  оттолкнув
Евгения, встал. Получилось еще  глупее.  Будто  сам  Варфоломеев  стоит  в
гордой позе, а Евгений ползает  у  него  в  ногах.  От  этого  Варфоломеев
разозлился еще сильнее и что-то процедил сквозь зубы. Однако время шло,  а
Евгений не поднимался. Наконец все заметили, что он  не  просто  лежит,  а
тихо стонет. К Евгению подскочила Соня и попыталась  поднять  его,  но  не
смогла.
     - Помогите же, - попросила она Сергея. - Разве вы не видите,  у  него
приступ.
     Когда  пострадавшего  положили  на  диван,  тот  принялся   объяснять
обступившим его полукругом трем людям:
     - Ничего, ничего, это язва,  сейчас  пройдет.  Знаете  ли,  чертовски
больно. Очень, очень больно, больно и хорошо. - Евгений  прикрыл,  как  от
удовольствия, глаза.
     Ох,  не  язва  у  него,  подумал  с  каким-то  даже   удовлетворением
Варфоломеев. "Господи, что я наделал. Зачем надо  было  оставаться  здесь,
почему я не уехал." Плохо было  Варфоломееву.  Он  теперь  искал  предлог,
чтобы поскорее уйти  отсюда.  Хорошо  еще,  что  у  этого  чудака  приступ
начался. Варфоломеев уже собрался незаметно исчезнуть, как изнемогающий от
боли  Шнитке  поманил  его  пальцем,  собираясь  что-то  сказать  на  ухо.
Варфоломеев подошел и наклонился.
     - П-подождите меня на улице, - шепотом попросил Евгений.
     Окончательно попрощавшись с хозяевами, Варфоломеев  вырвался  наконец
на холодный мокрый  воздух.  Он  начал  уже  замерзать,  когда  у  калитки
появились Соня и Шнитке. Они немного постояли, потом  наклонились  друг  к
дружке и слились ненадолго в одно темное пятно, а затем быстро  разошлись.
Варфоломеев почему-то вспомнил бледного паренька, кричавшего на все  купе:
"Хочу еще в дурака!"
     - П-простите, я вас заставил ждать,  -  извинился  Шнитке.  -  Сейчас
стало получше, нужно пойти домой медку выпить. Проводите меня немного.
     Варфоломеев нехотя пошел рядом.
     - Значит, вы меня не узнали? - вдруг спросил Шнитке.
     Варфоломеев в недоумении остановился.
     - Ну да, ну да, я и сам  вас  не  сразу  признал,  -  Шнитке  замахал
руками. - Ну там, в сберкассе, днем, смотрю: вы или не  вы.  А  когда  вас
увидел у Ильи Ильича в кабинете, сразу все сомнения в сторону. Он,  думаю,
так и есть - он. Все та же горячность, что и десять лет назад, все тот  же
резкий ум и парадоксальность мышления. Как это вы здорово сказали:  "Нужны
не  бумага  и  картон,  нужны  стекло,  металл,  бетон,  наконец   деньги,
государственные  деньги..."  -  процитировал  Евгений.  -  Неужто  вправду
сделали? Воплотили?
     -  Чего  сделали?  -  слегка  кривляясь,  стал   выходить   из   себя
Варфоломеев. - Объяснитесь, если можно. Чего воплотили?
     - Да вы что же, и сейчас не поняли? - удивился Шнитке.
     - Не понял, - раздельно отрезал Варфоломеев.
     - Ну да, ну да, - опять заладил Шнитке, -  конечно,  конечно.  Мы  же
учились с вами в университете.
     "Что они все, с ума посходили? Шнитке, Шнитке, нет  такого  точно  не
было. Не помню."
     - Не помню, - повторил вслух Варфоломеев.
     - Мы же с вами на одном  потоке,  правда,  я  так  и  не  кончил.  До
Бальтазара дошел и все.
     - До Бальтазарова? - не выдержал Варфоломеев.
     - А, вспомнили!
     -  Нет,  но  впрочем,  наверно,  учились,  -  оттаивал   Варфоломеев,
чувствуя, что с этим человеком  он  действительно  когда-то  учился.  -  А
Сидорова не помните? - решил проверить и он однокашника.
     - Сидорова не знаю, - твердо сказал Шнитке.
     - А Горыныча?
     - А Горыныч - это вы, - объяснил, слегка улыбнувшись, Евгений  и  тут
же сам удивился: - Впрочем, откуда вы знаете?
     Варфоломеев замотал головой. А Шнитке вдруг согнулся и застонал.
     - Опять, извините, пожалуйста.
     Варфоломеев подхватил Евгения под руку. Тот засмеялся.
     Кто бы мог подумать?  Уже  сейчас  ученик  Ильи  Ильича,  друг  Марты
Карауловой мог бы  серьезно  задуматься  над  тем,  почему  так  часто  за
последние несколько дней ему попадаются однокашники.  Но  он  еще  целиком
находился под впечатлением своего полного провала. Он с горечью подумал  о
том, что ему еще целые сутки оставаться здесь,  на  Северной,  в  ожидании
очередного поезда. С огромным  трудом  он  скрывал  внутреннее  состояние,
стараясь как можно суше реагировать на  слова  Евгения.  А  тот  почему-то
очень  близко   к   сердцу   воспринял   их   встречу   и   теперь   вовсю
разоткровенничался о своей жизни. Правда, Сергей почти его не  слушал.  Он
не хотел признавать в этом странном, похожем чем-то на  женщину,  человеке
соперника. Но для этого необходимо было перечеркнуть ЕЕ. И  действительно,
разве мог он остаться ради нее здесь на целые сутки? Да нет,  он  остался,
чтобы поговорить с Ильей Ильичем, предупредить его, намекнуть на некоторые
новые  возможности,  новые  приложения  его  мечтаний.  Конечно,   звучало
довольно глупо. А почему, собственно  говоря,  глупо?  Глупо,  потому  что
необычно? Парадоксально? Да нет, глупо не  потому,  что  противоречит,  но
потому, что слышала она. Вот именно, если бы она не слышала, тогда  другое
дело, а так...
     -  Я,  знаете  ли,  пишу  сейчас  книгу,  -  донеслись  до   сознания
Варфоломеева слова Евгения.
     - Книгу? - переспросил он. - О чем? Впрочем, какая к черту книга?
     - "Венец исканиям и размышлениям".
     - То есть? - опешил Варфоломеев.
     - Я пишу о том, как один гордый человек нашел свое счастье.
     - Гордый человек? - будто вспоминая что-то, переспросил Сергей.
     - Да уж, именно наш русский тип,  -  Шнитке  остановился,  поглаживая
живот. - Представьте  себе,  нашел  силы  понять  душу  народа.  Он  даже,
представьте себе, чтобы быть ближе к народу, уехал  из  столицы,  то  есть
бросил свет, и поселился на самом полюсе, полюсе скуки. Но скуки, конечно,
только для гордого человека...
     - А,  -  догадался  Варфоломеев  и  процитировал  Основоположника:  -
"Презрев оковы просвещенья, Алеко волен, как они; он без забот и сожаленья
ведет кочующие дни."
     - Да, но только в более высоком смысле. Понимаете, Сергей, мы  раньше
думали: для чего она, русская интеллигенция...
     - И для чего же? - с желчью спросил Варфоломеев.
     -  Я  д-думаю,  что  не  для  открытий  великих,  да,  да,  -  Шнитке
разнервничался и опять стал заикаться. - Я  д-думаю,  мы  должны  пойти  в
народ, ч-чтобы  с-сохранить  братство  для  Европы.  П-понимаете,  Сергей,
с-сохранить святое братство, которого в мире совсем не осталось,  т-только
у н-нас. Да, да, не удивляйтесь, у нас, б-быть может, нет демократии,  нет
свободы личности, но нет и эгоизма западного, нет...
     - Бросьте.
     - Что?
     - Бросьте писать. Мысли у вас интересные, а писать бросьте. Вся  наша
провинция забита чудаками, которые день и ночь чего-то пишут. Вы, Евгений,
бросьте это.
     - Почему? - удивился Евгений.
     - Ничего у вас не выйдет, - уверенно повторил Варфоломеев.
     - Да почему?
     - Потому что глухомань. Не иначе как дрянь какую-нибудь напишете. Да,
да, хорошие книги пишут в столицах, а здесь только дрянь.
     - Но как же, вот ведь Илья Ильич тоже пишет об обитаемости миров...
     - Илья Ильич тоже дрянь пишет.
     - Как! - воскликнул Евгений. - Но  как  вы  можете!  Вы  что  же,  не
верите?
     - Чему? В обитаемость Вселенной? Конечно, не верю. Да дело здесь не в
вере. Какие к черту пришельцы,  где  вы  их  видели,  что  они,  госпланом
утверждены на следующую пятилетку?
     Варфоломеев вдруг остановился.  Через  дорогу  как  раз  под  фонарем
бежала, то и дело оглядываясь по сторонам,  блестящая  болотная  крыса.  В
зубах она  держала  мозговую  косточку.  Шнитке  вздрогнул  и  рефлекторно
схватился за рукав своего провожатого.
     - Крыса!
     - Странно, - заметил Варфоломеев. - Чего это они разбегались, чай  не
весна.
     Но Шнитке даже не улыбнулся. Похоже, он догадался, в чем дело,  хотел
сразу сказать, потом передумал, а потом все-таки не выдержал:
     - Этого следовало ожидать.
     - Как это следовало, из чего?  -  удивился  Варфоломеев  дребезжащему
голосу Евгения.
     - Понимаете, вороны вчера покинули Заставу, вот крысы и  оживились  -
мусор-то надо кому-нибудь убирать.
     - Хм, действительно, вам не откажешь в логике, - похвалил Варфоломеев
и тут же добавил: - Ну что ж, до свидания, Евгений Шнитке, врать не  буду,
мол, рад, что познакомились, я вообще не люблю знакомиться. Прощайте.
     Так они и разошлись, чтобы уже никогда в будущем не  встретиться.  По
крайней мере в этой сегодняшней жизни.



                                    16

     Прошло несколько дней.  Варфоломеев,  нет,  вернее  сказать,  Сергеев
вернулся в Южный город. Это будет  еще  потому  правильно,  что  здесь,  в
Южном, почти никто его  Варфоломеевым  называть  не  мог.  А  кроме  того,
Сергеев совсем не то, что Варфоломеев. И дело не в том, что Сергеев звучит
проще, ну, как, например, Петров или  Иванов,  без  всяких,  так  сказать,
намеков на кровавые события западной цивилизации. Ведь Варфоломеев  вполне
распространенная фамилия. Но теперь, в Южном, Сергеев был Сергеевым еще  и
потому, что  он,  в  отличие  от  Варфоломеева,  ничего  не  знал  о  Соне
Пригожиной, или точнее сказать, старался о ней совсем не думать.
     Да и думать о ней,  собственно,  было  некогда.  Дел  было  много,  а
времени оставалось мало. Ему явно нужен  был  помощник.  Конечно,  он  мог
попросить Марту, тем  более,  что  она  уже  несколько  раз  звонила  ему,
говорила, что ей все обрыдло, что она устала и хочет встретиться с ним. Но
именно из-за этого  он  не  хотел  ее  просить  сейчас  ни  о  чем.  Марта
обижалась. Она явно  что-то  заподозрила.  Сергеев  жалел  ее,  но  ничего
поделать не мог. Пропадал на работе, домой  приходил  далеко  за  полночь.
Некоторые хозяйственные дела поручил своему соседу по  лестничной  клетке,
ранее  репрессированному,  бывшему  врагу  народа,  а  ныне  персональному
пенсионеру Марию Ивановичу Чирвякину. Марий Иванович, человек  добрый,  но
уставший от жизни,  часто  заходил  к  Сергееву  поболтать  о  том  о  сем
по-холостяцки - очень сильно скучал. Единственным  его  развлечением  было
конструирование радиоприемников повышенной чувствительности с  последующим
прослушиванием вражеских голосов, их подробный анализ и еженедельный отчет
своему молодому соседу. Поэтому Чирвякин с удовольствием принял порученное
задание. Он даже причмокнул от оказанного ему доверия и  сказал:  "Донской
не подведет!".
     - Какой такой Донской? - удивился Сергеев своему соседу.
     - А это у меня кличка была партийная, - пояснил Чирвякин.
     Таким образом, хотя и с  напряжением,  но  важное  дело  продвигалось
вперед по намеченному руслу. И все бы, наверное, так и пошло дальше,  если
бы не одно событие. Как-то вечером, кажется, на третий  или  на  четвертый
день после возвращения с Северной к Сергееву зашел  старик  Чирвякин  и  с
погребальным видом протянул какой-то клочок бумаги.
     - Нате, это вам.
     - Что это?
     - Я так и знал, я чувствовал... - бормотал Чирвякин.
     Сергеев развернул вдвое сложенный листочек и прочел несколько раз его
содержимое. Это была повестка из Комитета Государственной Безопасности.
     - Я все эти дни чувствовал неладное, - у Чирвякина подкосились ноги и
он бухнулся на стул. - Не зря этот мужик у подъезда все время крутился.  А
тут сегодня заходит ко мне и говорит: вы, мол, такой-то? Я говорю,  да,  я
такой-то. Вот распишитесь, говорит, здесь и передайте  это  вашему  соседу
товарищу Сергееву. А напоследок сказал: "Только никому ни слова, - и после
паузы добавил: - Вы ведь знаете". А что я знаю,  Сергей  Петрович?  Что  я
знаю?
     - Тихо, не надо кричать, - попросил Сергеев расстроившегося гостя.
     Дальше он  успокоил  Чирвякина,  отправил  спать,  а  наутро,  как  и
положено было в  повестке,  явился  по  указанному  адресу.  На  проходной
дежурный долго вертел в руках документы, удивленно  смотрел  на  повестку,
потом на Сергеева, наконец сказал:
     - Это не ваша повестка.
     - Нет, моя, - нетерпеливо возражал Сергеев.
     - Но ведь фамилия не совпадает.
     - Не совпадает, - подтвердил Сергеев.
     - Ну!
     - Звоните своему начальству, - строго сказал Сергеев.
     Дежурный позвонил и, выслушав указания сверху,  пропустил  двуличного
гражданина. Здесь наступила очередь удивляться Сергееву. В  кабинете  409а
(четверка  означала  номер  этажа)  его  встретил  попутчик  пассажирского
купейного вагона Константин. Правда, теперь  у  него  не  было  тараканьих
усов, да и вид у него был не приятельский, а такой, как будто он был не  в
гражданской одежде, а в военной форме.
     - Константин?! - вырвалось у Сергеева.
     - Капитан Трофимов, - уточнил хозяин кабинета 409а.
     Капитан сам сел  и  предложил  сесть  Сергееву.  Воцарилось  неловкое
молчание.
     - Даже не знаю, с чего начать, - прервал затянувшуюся паузу  капитан.
Руки его легли на коричневую шершавую папку  "Дело  N..."  -  Вот,  Сергей
Петрович, такое, понимаете ли, дело, - капитан снова умолк. - Может  быть,
вы сами что-нибудь скажете?
     Капитан достал сигареты и предложил  Сергееву.  Тот  с  удовольствием
принял. В  комнате  по-прежнему  стояла  муторная  зыбкая  тишина,  воздух
застыл, и Сергеев, воспользовавшись этим, принялся  пускать  кольца  дыма.
Кольца у него получались превосходные. Вообще, он был мастером этого дела,
причем пускал он кольца исключительно  ради  собственного  удовольствия  и
никогда не делал колец ради  зрителей.  Ну,  почти  никогда.  А  здесь,  в
условиях полной неподвижности, кольца жили долго. Знающие  люди  понимают,
что кольца нужно делать из дыма, не прошедшего  через  легкие,  тогда  они
получаются синими, а не желтыми, и кроме того, теплыми. Такие кольца легче
плавают в воздухе. Капитан вслед  за  Сергеевым  завороженно  наблюдал  за
одним особенно удачным кольцом. Оно встало посреди кабинета прямо над  тем
"Делом N...". Через несколько секунд  у  нижней  кромки  кольца  появилась
небольшая нашлепка, потом она  превратилась  в  продолговатый  отросточек,
вдруг сорвавшийся вниз тоненькой струйкой  дыма,  а  еще  через  мгновение
тоненькие синие волоконца стали закручиваться, одновременно разбегаясь  от
оси симметрии - возникло новое маленькое колечко. Тем  временем  рядышком,
из соседнего отростка появилось еще одно небольшое колечко, а рядом еще  и
еще. Вновь появившиеся кольца  сами  рождали  новые  системы  еще  меньших
колец. В воздухе повисла дымная гирлянда, сквозь которую  едва  проступали
мужественные черты капитана Трофимова.
     - Напоминает процесс размножения, - не выдержал капитан.
     - Именно размножения, но размножения, обреченного  на  гибель.  Новые
поколения колец используют старый материал, от этого получаются маленькими
и чахлыми. Смотрите, скоро вся эта система рухнет, а точнее, растворится в
окружающем воздухе, сойдет на нет.
     - Что же будет дальше?
     - Все зависит от того,  как  часто  господь  Бог  пускает  кольца,  -
Сергеев улыбнулся.
     - Намек понял, - признался смышленый капитан. - Да, Сергей  Петрович,
поставили вы перед нами задачку. Да-а,  -  протянул  капитан  еще  раз.  -
Особенно меня ваше спокойствие поражает. Вот и кольца пускаете, как  будто
не у нас, а в ресторане сидите. Ну неужели, - Трофимов наклонился  вперед,
- неужели вас не удивляет наше внимание?
     - Ваше лично или органов вообще? - уточнил Сергеев.
     - Вообще.
     - Вообще удивительно, зачем вы меня по  повестке  вызывали.  В  конце
концов, пришли бы в институт, ко мне  в  кабинет,  и  спросили  бы:  каким
образом секретная документация оказалась в клетке с медведем? Так нет  же,
устроили слежку. Зачем? Для чего надо было  шута  из  себя  разыгрывать  в
поезде, зачем эти спектакли с наклеиванием усов?
     - Кто еще из себя шута разыгрывал - это вопрос, - обиделся капитан. -
Тоже мне Иероним... Впрочем, ладно, Сергей  Петрович,  я  ведь  вначале  и
вправду подумал: шпион хватанул секретную документацию и рванул...
     - ...На Северную Заставу, бежать через границу ползком к норвегам,  -
достроил нехитрую версию Сергеев.
     - К норвегам? - переспросил капитан.
     - Один старик на  Северной  научил,  очень  словечко  понравилось,  -
Сергеев улыбнулся. - Но ведь это глупость. Вы же должны были знать - у нас
объект на Северной, да и родители у меня там.
     - Хм,  именно  -  объект  и  родители,  -  Трофимов  встрепенулся.  -
Наоборот, все одно к одному, именно  чтобы  не  вызвать  подозрений,  мол,
поехал проведать родные пенаты. Нет, теперь-то я понимаю, теперь, когда вы
вернулись, я понимаю, что все было очень искусственно, но и вы должны  нас
понять, - Трофимов достал из-за стола тот самый черный  дипломат,  которым
Караулов прикрывался от медведя. - Понимаете, Сергей Петрович, я все  могу
понять. Положим, вы взяли его с работы поизучать, так сказать, в  домашней
спокойной обстановке, поработать на благо  обороны  родины,  ну  и  вдруг,
прежде чем пойти домой,  решили  прогуляться  в  зоопарк.  Вообще  говоря,
странно немного, но положим - всякое бывает. Там вдруг совершенно случайно
встречаете свою знакомую, ну,  это  еще  полбеды.  В  то  же  самое  время
рядышком в  клетке  оказывается  ее  благоверный.  Смахивает,  правда,  на
водевиль, но в общем еще терпимо. Дальше вопрос: как  чемодан  оказался  в
клетке? - Трофимов выжидательно посмотрел на  Сергеева,  полагая,  что  он
начнет объяснять, но тот молчал. Тогда  капитан  добавил:  -  Положим,  вы
сунули его туда как средство обороны, извините за каламбур.
     - Конечно, сунул, - согласился Сергеев.
     - Вот, вот, - загорелся капитан. - Вот и Караулов тоже подтвердил, да
и жена его не отрицает.
     - Вы что, ее допрашивали? Но почему... - Сергеев осекся.
     - Почему